Месть

МЕСТЬ

Я поступил в рентгеноструктурную лабораторию отдела металлофизических исследований ВНИИЭнергомаша после полутора лет работы на заводе. И там, и тут я был лаборантом. И при переходе продолжал получать аж… 50 рублей в месяц.
Но я был юн и счастлив. Во-первых, перевёлся сам, во-вторых, ещё и по специальности.
Вечерами я учился в Дипольском политехе, как раз на металлофизика. Более того, и научный сотрудник лаборатории Роксана Рогозинская и сам начальник лаборатории, кандидат наук Бронзин Виктор Сергеевич, имели ту же специальность.
И, если в заводской лаборатории термообработки «наставницы» - инженерши не разрешали мне читать ничего, даже книг и конспекта по специальности, то здесь такое чтение поощрялось.
А время на это вполне можно было найти. Особенно при съёмки рентгенограмм – при длительной экспозиции.
Конечно, и работа тут была поответственней. Надо было вначале и образец из порошка слепить, и аккуратно отверстие в плёнке для КРОСовской камеры вырезать, и в темноте проявочной комнаты подписать плёнку. Да и вообще само невидимое, но коварное рентгеновское излучение – это ведь не шутка.
Хотя достаточно было просто не рисковать. Для этого в нашем распоряжении и фосфоресцирующий щуп. С его помощью фокусировали луч. И обитая свинцом дверь в комнату съёмок, и выведенный в отдельную комнату щит управления.
Сиди себе и наблюдай за показаниями приборов, записывай результаты, учись. Рабочий день укорочен до шести, а то и пяти часов в день. Отпуск – целых 30 рабочих дней! Как у кандидата наук.
Нет тут и в помине того безумия, что устраивала на заводе ст. лаборантка Варвара. И всё ради дополнительных 5 руб. надбавки за вредность.
Выведав, что в этот день будет ходить по лабораториям комиссия, она велела мне караулить, выглядывая в приоткрытые двери.  А сама она ещё с утра запихивала в электропечь здоровенную металлическую болванку. И по моему сигналу она зашвыривала её в корыто с маслом.
Дым мгновенный, сплошной чад – вони куда больше, чем при атомном взрыве. Из-за этой «вздыбленной», взвешенной в воздухе капельной мороси, много лет подряд я не мог полностью ни вздохнуть, ни выдохнуть: мои альвеолы покрывала масляная плёнка.
Зато теперь, в рентгеновской лаборатории ВНИИТа меня приняли, как младшего коллегу. В первый же день рождения зав. лаб., кроме всего прочего, подарил мне сборник задач из феймановского курса физики. И как бы обращаясь к Роксане, добавил:
-Давай сделаем из него настоящего металлофизика!
Когда мне понадобилась книжка по специальности, Роксана Борисовна пригласила меня к себе домой. И настояла, чтобы я звал её просто по имени:
- Не обижай! Я же не такая уж старая… Не подчёркивай, что ты такой молодой…
Жили они с матушкой в одной комнате. В той же квартире жило ещё две семьи. В комнате было убрано и по-женски уютно.
Но Роксана в свои двадцать восемь лет, до сих пор незамужняя, несколько смущала меня. И я откровенно обрадовался, когда пришла мать Роксаны Мария Марковна. Или как её звали за глаза – МаркОвна. 
Маленькая милая женщина с лёгким еврейским акцентом и соответствующим темпераментом. У неё были постоянно грустные глаза. Даже когда она улыбалась губами.
Она воспитывала дочь без мужа практически всю свою жизнь. Не без гордости сообщила, что до войны училась в Политехе на нашей специальности. Но вынуждена была «бросить». Как я догадался, из-за ребёнка! А потом уже было не до этого.
Как утверждала Роксана, папка у неё всё-таки замечательный. И она называла фамилию знаменитого карикатуриста.
И стали мы, можно сказать, дружить семьями. Пару раз Роксана приходила к нам. То яблоки помогала обрывать в родительском саду. А то на вареники с вишнями моя мама её пригласила.
Только когда гостья ушла, заговорил старший брат:
- Меня удивляют твои отношения с Роксаной… Она хочет тебя на себе женить, - сказал он и серьёзно посмотрел на меня.
- Ну ты даёшь, как всегда, - усмехнулся я и взглянул на мать, ища поддержки.
Брат не сводил с меня глаз:
- Смотри, Лёшик, чтоб поздно не было…
Мать, как всегда, взяла сторону старшего брата.
А после этого в лаборатории появилась Зинка. Эдак её почти сразу прозывала Роксана. Ладили они всего несколько дней.
Вскоре Зинаида зачастила к зам.директора по кадрам. Иногда среди рабочего дня пропадала у того часами. Возвращалась не в меру раскрасневшаяся, порой даже заметно вспотевшая.
Роксана просто взъелась на Зинку. Так и сказала:
- Я её изживу… Я или она!
Я привык всегда говорить то, что думаю. Позволял себе иногда защищать Зинку, когда Роксана просто её «топтала», унижая всё, что ещё можно было унизить.
Роксана предупредила меня пару раз. Но я «не внял». Тогда она начала войну и со мной:
- Я и тебя изведу с твоей Зинкой!
Она перестала контролировать свою речь. В этом беспределе она чувствовала себя в своей стихии.
Просто, когда я, позавчерашний школьник появился в «её» лаборатории, ей пришлось перестроиться. Но теперь, когда я её «предал», она позволяла себе и матерные слова…
Ещё до этого я кое-что о её прошлом узнал от неё самой.
Так, она могла, нисколько не смущаясь, уснуть прямо перед парнем, пришедшим к ней на свидание. «Стервь!» - одно из её любимых выражений.
Ей нравилось бравировать своей вызывающей независимостью.
Похоже, она уже нисколько не смущалась и меня.
И, настраивая свой рентгенаппарат, изгибалась перед ним и мной в самых «живописных» позах, демонстрируя мне все доступные глазу достоинства.
Я, пытаясь оставаться хладнокровным, как бы в шутку сказал:
- Беда с этими мини-юбками. Едешь, например, в транспорте. Девушка сидит, нижняя сорочка чуть выглядывает. И не поймёшь, - заигрывает или случайность?!
- Так вам, мужикам, и надо. - И продолжала возиться с аппаратурой в позе «зю».
А вскоре она стала наговаривать на меня и Елецкому, руководителю моих курсовых работ по металлокерамике, начавшей тогда развиваться в СССР. До тех пор наши отношения были безупречными. Он охотно делился со мной премудростями этой новой ещё у нас отрасли знаний. Я беспрекословно выполнял его указания. Особенно тщательно старался выполнять рентгенограммы, снятые с его образцов.
И вдруг Елецкий отказался быть руководителем моего дипломного проекта. Сослался на то, что ему и самому подошло время защищать диссертацию:
- Лёшечка! Сейчас или никогда. К сожалению, - брови его трагически приподнялись, - приходится выбирать. Сам пойми!
И даже, чего раньше тоже никогда не бывало,  он позволил себе в разговоре со мной резкости. Более того, я чувствовал на себе оценивающие взгляды всего отдела. Иногда голос Роксаны стихал буквально в тот миг, когда я заходил в другие лаборатории отдела.
Старалась она вовсю. 
Не поленилась и не посовестилась сбегать даже на нашу кафедру. И обработала там тех, кого смогла.
На диплом мне пришлось перейти в другую лабораторию. Но и там ещё ощущал на себе её травлю. Не говоря уже о том, что, в отличие от коллег-сокурсников, мне пришлось срочно осваивать совершенно новую для себя тематику. К предстоящей защите многое пришлось делать руками. На теорию времени почти не оставалось.
Хотя в своей работе, которую мне предстояло защищать, мы реально вышли на ранее неисследованное явление. Сносного объяснения которому не было ни в одном учебнике или статье. По крайней мер, так утверждал мой научный руководитель.
На защите мне задавали вопросы явно с пристрастием. Мой руководитель пыхтел с выразительным выражением лица, подавал сначала возмущённые реплики с места. Затем, в предоставленном ему слове возмущался необъективностью подхода к работе его дипломника.
И хотя работа, в отличие от многих – ординарных, имела практический выход и самостоятельный научный интерес, влепили мне за неё трояк.
Так отомстила мне Роксана.
Вскоре я стал инженером в том же НИИ.  Ещё до защиты диплома я женился. В декабре родился сын. От института на моей свадьбе был мой руководитель диплома. Сыну лаборатория, от которой я вышел на защиту, подарила большую плюшевую собаку.
Но …следующей весной меня решили уволить.
Возможно за то, что я посмел громко возмутиться показушно-образцовым комсомольским собранием. Похоже, оно было задумано специально по случаю нового трудоустройства секретаря комитета комсомола  Мишки Подмогильного.
Забавно, но именно я-то и рекомендовал его на работу в райком раньше всех.
А на работе меня удивляло и то, что вместо участия в научном поиске для объяснения нового экспериментального результата, полученного нами,  мне поручают «тереть шлифы», что никогда не было моей сильной стороной.
Естественно, что женившись, я стал после работы спешить домой. Понимая, как нелегко моей молодой жене, готовящейся стать матерью, в доме моей норовистой мамы.
И, хотя над научным отчётом я трудился не менее других, оказался единственным из его исполнителей,  в него не включённым.
И по закону увольнять-то меня, единственного кормильца новой семьи, не имели права. Но и работать в таком «гнилом» коллективе уже не очень-то и хотелось, и не моглось…
Не зря говорят, что всё возвращается тому, кто это – добро или же зло -послал. И «что посеешь, то и пожнёшь».
Сменив разные места работы, отслужив армию, я услышал однажды завершение этой истории.
Роксана продолжала беситься. Так получилось, что в их квартире жил ещё один неуравновешенный. Может, оттого, что в реальной жизни частенько подобное притягивает себе подобное.
Вот за него-то и принялась Роксана, оттачивая на нём своё спорное остроумие и бесспорное хамство.
И вот в очередном мае Роксана довела-таки своего соседа до «белого каления». Дело было на их общей кухне. Сосед в отчаянии схватил нож. Роксана как бы продолжала репетировать сцену из оперы «Кармен».
Удалось!
Сосед ударил её очень точно – сразу в сердце.
Она умерла мгновенно.
Он вызвал «Скорую помощь».
Явно пребывал в шоке.
Приехавшая машина забрала сразу два трупа – Роксаны и её соседа, выбросившегося из окна навстречу подъезжавшей «Скорой».