Преодолеть себя

В детстве мне пришлось нелегко. Мама всегда была недовольна
мною, а я изо всех сил старалась ей угодить. Такие отношения
наложили отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь...


С работы я вернулась вся на нервах. Хотелось как можно скорее лечь в постель и забыться сном, чтобы сбежать от угрызений совести. Но кот напомнил мне о своем существовании — подошел и стал, урча, тереться о ноги, намекая, что самое время его покормить.
— Ладно, ладно, сейчас дам тебе поесть… — тяжело вздохнула я и пошла на кухню.
Буржуй — мой единственный друг. У меня никогда не было длительных отношений с мужчинами, детей нет. Может, оно и к лучшему... Мама то и дело повторяла, что ни нормальной жены, ни толковой матери из такой неумехи, как я, не получится... С тех пор прошло столько лет! Но ее слова до сих пор звучат у меня в ушах.
Покормив Буржуя, выпила успокоительное и легла. Пыталась заснуть, но навязчивые мысли не давали покоя, вызывая болезненные воспоминания…
…Я росла без отца, поэтому мама была всем моим миром. Как-то, вернувшись из школы, протянула ей открытку, сделанную своими руками (мы готовили их на уроке труда к Восьмому марта), и воскликнула радостно:
— Это тебе, мамуля!
Мать долго рассматривала картонку с аппликацией. Потом ее лицо исказила злая гримаса, а у меня все внутри сжалось.
— Не очень-то ты и старалась, — фыркнула родительница и сунула мне под нос открытку: — Ну вот, смотри! Разве бывают такие большие бабочки? Да они же тут больше дерева!
— Не бывают… — пробормотала я, опустив голову.
— Так зачем же ты таких сделала? Нарушила все пропорции! — мама неодобрительно покачала головой. — Могла бы и получше задание учителя выполнить, — она небрежно бросила аппликацию на стол. Заметив слезы на моих щеках, прикрикнула: — Перестань реветь! Строит из себя несчастную, будто ее обидели. Правда никому не нравится!
Мне так хотелось порадовать маму, домой летела, как на крыльях. А она опять разозлилась. Критиковала все, что я делала. И всегда другие дети были лучше меня.
— Всего лишь четверка? — спросила недовольно, когда через несколько дней показала ей оценку за контрольную. — А вот Даша почему-то получила пятерку. Мне ее мама рассказала, мы в магазине встретились. Везет же людям — могут гордиться своими детьми! Не то что я.
Мне и в голову не приходило усомниться в маминой правоте. Так хотелось получить родительское одобрение! И в то время, когда другие ребята играли во дворе, я корпела над книжками. Помню, как под конец первого класса получила по диктанту лучшую оценку в классе. После уроков бегом бежала, чтобы сказать мамуле.
— Мамочка, представляешь, мне одной поставили по диктанту пять с плюсом! — воскликнула, едва переступив порог.
— Хвастаться неприлично! — грубо осадила меня родительница. — И не забывай: ты учишься для себя, а не для меня.
Из-за ее постоянной критики я замыкалась. И хотя приносила домой табеля только с отличными оценками, учителя на каждом собрании говорили матери, что ее дочь на уроках недостаточно активна. Они понятия не имели, как мне трудно поднять руку и вызваться отвечать. Не раз пыталась заставить себя, но сразу все сжималось внутри, боялась ошибиться и спровоцировать насмешки и обидные комментарии. Казалось, что одноклассники бросают враждебные взгляды и смеются за моей спиной, что весь мир меня ненавидит. Потому, наверное, и не удавалось наладить контакт со сверстниками. Но и во время каникул не было покоя. Когда мать приезжала к бабушке в село, где я жила летом по несколько недель, тут же начинались воспитательные этюды.
— Чем сидеть, уткнувшись в книжку, лучше бы помогла старому человеку в огороде! — бросала она сердито.
— Уже иду… — вздыхала я, закрывая книжку.
— Оставь в покое бедную девочку! — заступалась бабуля. — Пусть хоть здесь отдохнет от твоих придирок.
— Считаешь, что ей полезно целыми днями бездельничать? — возмущалась родительница, и в конце концов добивалась, чтобы было так, как она сказала.
Чем старше я становилась, тем больше и чаще мать ругала меня. Закомплексованная и замкнутая, я старалась ей угодить, чего бы мне это ни стоило.
— Мамуль, борщ сварила, в квартире убрала, — докладывала в надежде хоть на какую-то похвалу, когда мама возвращалась с работы, — так хотелось услышать ласковое слово!
— Надеюсь, он съедобный. Жалко будет, если зря продукты перевела, — слышала в ответ недовольное ворчание. — Фу, совсем безвкусный, — кривилась мать, попробовав, и добавляла соль и томатную пасту. — Вот, теперь хоть какой-то вкус! — констатировала, довольная собой.
В такие моменты я чувствовала такое напряжение! Казалось, вот-вот что-то внутри лопнет, хотелось плакать. Если рассудить здраво, проблема была ерундовая, но у меня возникало ощущение, что совершила нечто ужасное. Пообедав и посмотрев любимый сериал, мать театрально вздыхала, брала швабру и начала демонстративно мыть пол.
— Что ты делаешь? Я же все протерла, — удивлялась я.
— Вот именно! Протерла, а надо было помыть! Такие подтеки остались, что смотреть больно, — бросала с раздражением.
Со слезами на глазах я уходила в свою комнату, а в голове крутилось: «Ни на что не годна, никому не нужна»... Мать не сомневалась, что все делает лучше. Если она сама не проследила за чем-то, значит, это наверняка сделано плохо. Не знаю, почему, но вечная критика в мой адрес доставляла ей особое удовольствие. А я все больше замыкалась в себе.
Однажды соученица пригласила на день рождения весь класс, и я решилась пойти. Вечером, одетая в лучшее свое платье, стояла перед зеркалом и старательно укладывала волосы.
— Надеюсь, ты не собираешься идти в этом кошмаре? — мама окинула меня неодобрительным взглядом.
— Кошмаре? — с удивлением переспросила я.
— Ну да! Пойми, твоя фигура далека от идеальной, а платье подчеркивает слишком широкие бедра. Лучше надень синюю юбку, — посоветовала она. — И вообще надо больше за собой следить. Посмотри на одноклассниц, как они всегда одеты и причесаны. А ты? Просто пугало какое-то!
Идти мне, разумеется, перехотелось. Почувствовала себя жутко некрасивой, ничтожной. «Зачем это нужно? Наверняка, Даша пригласила меня только из вежливости. Все будут обсуждать мои широкие бедра и неудачную прическу, тыкать пальцем», — думала, глотая слезы. Но, выплакавшись в своей комнате и немного успокоившись, сообразила, что не могу остаться дома. Мать станет злиться еще больше, ведь она столько раз повторяла, что следует всегда сдерживать обещания. Раз сказала, что приду, значит, должна явиться во что бы то ни стало.
— Ну как, мамуль, теперь лучше? — спросила, переодевшись как хотела родительница.
— Сойдет, — произнесла она без энтузиазма и, снова уткнувшись в телевизор, добавила: — И не вздумай вернуться после одиннадцати. Приличные девушки так не делают.
На вечеринке мне хотелось спрятаться где-нибудь в темном уголке, чтобы никто меня не видел. А когда одноклассницы пытались со мной заговорить, отвечала односложно, взвешивая каждое слово. Боялась ляпнуть какую-нибудь глупость.
Шли годы, я взрослела, но мама продолжала упорно тыкать меня носом в каждую ошибку, в любой недочет. Не успокоилась она, даже когда я окончила университет с красным дипломом и устроилась работать бухгалтером в проектный институт.
— Ну и зачем тебе это? — фыркнула родительница. — Здесь у тебя нет шансов вырасти. Будешь всю жизнь циферки вылавливать в отчетах да бумажки перекладывать. Вика вон устроилась в банк! У нее перспективы, а ты что? Толку ноль, никчемная, как всегда.
Тогда я впервые не выдержала и ответила матери.
— Только ворчать умеешь! Что бы я ни делала, как бы ни старалась, ты все равно недовольна! Тебя послушать, так все вокруг лучше меня! — заорала вдруг неожиданно для самой себя и, разрыдавшись, убежала в свою комнату.
Но мать осталась непоколебимой.
— Прекрати истерику, — произнесла холодно, появившись на пороге. — Ведешь себя, как сумасшедшая. Я просто даю тебе советы, ради твоего же блага. Но раз так… Могу и не вмешиваться. В конце концов, ты уже взрослая. Только помни: пока живешь под моей крышей, не смей повышать на меня голос! — бросила напоследок.
Мамаша в своем репертуаре: даже если и неправа, перекручивала все так, что виноватой себя чувствовала я.
Чем старше становилась, тем больше это меня угнетало. Мечтала об одном: сбежать от нее и зажить наконец нормально. И когда стала сама зарабатывать, эта мечта смогла наконец воплотиться в реальность. В один прекрасный момент, набравшись решимости, я сообщила родительнице:
— Со следующего месяца буду снимать комнату.
— Зачем? — спросила она на удивление спокойно. — Хочешь отдавать половину зарплаты чужому человеку за жалкую комнатушку? Можешь оставаться здесь, никто не гонит.
— Больше не хочу с тобой жить, — ответила решительно.
— Не знаю, Оля, что с тобой происходит… — покачала мать головой. — Ты какая-то другая стала… Странная…
— Да? Наверное, становлюсь похожей на тебя, — произнесла тем же тоном, какой она обычно использовала в разговоре со мной, совершенно не подозревая, что пророчу самой себе.
В тот момент на ее каменном лице впервые появилось удивление. Но, несмотря на это, мама ничего не сказала — молча вышла из кухни.
«Получилось! — со злорадным удовлетворением подумала я. — Теперь она больше не будет мной управлять и издеваться, теперь я сама себе хозяйка!» 
Неделю мы не разговаривали. Родительница не реагировала на меня, словно я пустое место, лишь время от времени бросала в мою сторону неодобрительный взгляд. А потом…
…Однажды, вернувшись из института раньше обычного, я застала маму сидящей на кухне. Она была какой-то обмякшей и смотрела в окно пустым взглядом.
— Что случилось? Почему ты не на работе в такое время? — спросила ее обеспокоенно, переступив через нежелание первой начинать разговор.
— Плохо чувствую себя... — пробормотала она. — Нездоровится в последнее время... — А потом, словно опомнившись, произнесла уже с вызовом: — Но тебе ж не до матери, слишком занята собой! — и, помолчав, добавила: — Сегодня получила результаты анализов. У меня рак. Если тебя это вообще интересует.
Я ощутила себя чудовищем. Проплакала всю ночь. Было страшно из-за маминой болезни, мучило чувство вины. Конечно же, переезжать на съемную квартиру не стала, понимала: теперь придется заботиться о маме. В конце концов, нас двое, кто нам еще поможет... Кроме того, я ей обязана.  Пусть она и не проявляла особой любви, пусть никогда не ценила, но все-таки дала мне жизнь и воспитала. Обеспечила крышу над головой, еду, одежду…
…Состояние матери с каждым днем становилось все тяжелее. Мне было ужасно трудно. Добросовестно ухаживала за ней, продолжая работать. Двойная нагрузка сама по себе изматывала, а если добавить, что характер у родительницы ничуть не изменился, наоборот, стал еще невыносимее... Я изо всех сил старалась терпеть, чтобы не обижать и не раздражать больного человека, но порой все же срывалась.
— Эх, были бы у меня силы… Встала бы и сама навела порядок в квартире, — вздыхала она.
— Мама, ты что? — возмущалась в ответ. — Я же каждый день убираю!
— Убирать надо уметь, — ворчала родительница. — А с твоими способностями все грязью заросло.
У нас была идеальная чистота, и становилась так обидно! Но сдерживалась, видя, как мама гаснет на глазах. После очередной химиотерапии ее седые волосы летали по всей квартире и напоминали паутинки в пору бабьего лета. Накручивались на абажур, на дверные ручки, лежали на полу и на подушках. Жалость когтистой лапкой сжимала сердце, когда я смотрела на торчащие мамины ключицы и впалые щеки. Помогая ей мыться, одеваться, есть, сопровождая повсюду, надеялась, что беда сблизит нас, что мама наконец оценит мои помощь и старания. Увы, даже перед лицом смерти родительница не смогла измениться, она по-прежнему не проявляла ко мне теплых чувств, только упрекала и ругала.
— И за что это все? Вырастила ее, воспитала, а она… Даже не может дать матери умереть в нормальных условиях, — жаловалась куда-то в пространство, словно меня рядом нет.
Хотелось сохранить хоть какие-то добрые воспоминания, но мама сделала все, чтобы их не осталось. Именно в те трудные дни я пообещала себе, что никогда не стану такой, как она. Но... пообещать — одно, а сделать — совсем другое.
…Казалось, смерть матери принесет мне облегчение, однако, когда ее не стало, почувствовала себя еще более одинокой.
А через некоторое время удалось устроиться на работу в банк. В наставники мне дали Валентину Сергеевну, немолодую, очень опытную сотрудницу. Вот кто отнесся ко мне по-матерински! Она объясняла все с ангельским терпением, а я старалась ничего не упустить. В первые месяцы, когда бралась за какую-то работу, с трудом сдерживала дрожь в руках и, прежде чем показать отчет, проверяла его по три раза. Боялась допустить ошибку, постоянно казалось, что сделала что-то не так. Показывала бумаги Валентине Сергеевне и чувствовала: сердце вот-вот выскочит из груди. «Ты справилась отлично, — чаще всего говорила руководительница, глядя на меня с улыбкой. — Молодец, продолжай в том же духе».
И я продолжала. Ее отношение помогло мне стать на ноги. Теперь бежала в офис с радостью, работала с полной отдачей. Впервые в жизни мои старания не прошли даром. Впервые в жизни меня хвалили. Новая работа стала своего рода терапией. Я обрела уверенность в себе и поняла, что тоже могу быть успешной.
А вот личную жизнь наладить так и не удалось. Даже если и знакомилась с кем-то, с трудом преодолев внутренний стопор, со временем оказывалось, что этот мужчина мне не подходит. В каждом находила недостатки… Очень хотелось стать счастливой и свить гнездышко с любимым и единственным! Но не складывалось. В конце концов, чтобы не чувствовать себя одинокой, завела кота. Котенком мой британец был такой потешный, так умилял! Я возилась с ним, словно с ребенком. Повзрослев, растолстел, приобрел буржуйские замашки, стал относиться ко мне снисходительно. Тогда и нарекла его Буржуем, а до этого звала просто Котей. А еще стала помогать приюту для бездомных животных. Это усиливало во мне чувство собственной значимости, хотя я тогда и не отдавала себе в этом отчета. «Я добрая, люблю зверей. И людей люблю, не критикую их, как моя мама, — мысленно утешала себя, когда в очередной раз терпела фиаско на любовном фронте. — А с Толей (Игорем, Ваней, Петей) не сложилось потому, что мы просто не подошли друг другу. Найдется еще мой человек! Ведь с коллегами у меня прекрасные отношения».
— Оля, ты умница! — делали комплименты сотрудники.
— Мало того, что вкалываешь за троих, так еще и находишь время помогать бедным животным, — руководительница смотрела на меня с восхищением, и я чувствовала, как за моей спиной пробиваются крылышки.
«Вот если бы мама была такой, как Валентина Сергеевна!» — не раз приходило в голову. А когда наставница решила уйти на пенсию, я жутко расстроилась.
— Не представляю, как мы будем без вас, — сказала ей незадолго до ее ухода.
— Все, наработалась, — улыбнулась Валентина Сергеевна. — Да и для молодых пора освободить место.
— Вас никто не заменит, — я с грустью посмотрела на нее.
— Не преувеличивай. Очень даже заменит. И знаешь, кто? — не дожидаясь моего ответа, она произнесла: — Ты!
От неожиданности я потеряла дар речи. А Валентина Сергеевна добавила:
— Уверена — справишься! Ни капли не сомневаюсь, что подготовила себе достойную замену.
Порывисто обняла Валентину Сергеевну, она прижала меня к себе, как родную дочь…
…С новыми обязанностями я справлялась достойно. Повышение радовало и вдохновляло на новые подвиги. Меня уважали, со мной считались. И все бы хорошо, вот только работы с каждым годом становилось все больше, а людей все меньше. То кризис, то реорганизация, то оптимизация... Часть сотрудников сократили, и в нашем подразделении мы остались вдвоем с Тамарой, которая была старше меня лет на пять. Крутились как белки в колесе, но все равно не успевали. В конце концов, вняв нашим уговорам, шефиня решила взять в наш отдел еще одного человека.
— Интересно, кого нам дадут, — сказала тогда Тома.
— Приведут какую-нибудь девчушку, которая только-только вуз закончила. Придется всему учить, — вздохнула я.
— Ничего, научим, — улыбнулась сотрудница. — Нас же научили в свое время. Должны передать эстафету.
Через неделю на пороге нашего кабинета появилась директорша, а рядом с ней — барышня лет двадцати пяти.
— Это Илона, — представила начальница. — С сегодняшнего дня она в вашем распоряжении.    
Новенькая смущенно улыбнулась, но мне в ней сразу что-то не понравилось.
— Ольга Михайловна — опытный профессионал, — сказала шефиня, глядя на меня. И, повернувшись к Илоне, пообещала: — Она вас всему научит.
— Разумеется, — поддакнула я.
Присмотревшись к девушке, поняла, что меня в ней раздражает. Слишком уж выбивалась эта Илона из окружающей обстановки. Одежда в стиле Бохо, довольно странные украшения... Ну никак они не вязались с банковской деятельностью! «Для кого эта красотка так вырядилась? Хочет здесь мужа найти, что ли?» — с возмущением подумала я.
— Вряд ли тебе будет удобно в такой блузе работать за компьютером. И юбка в ногах путается, можно со стула упасть, — прокомментировала наряд новенькой, как только директорша вышла. — Да и вообще, у нас дресс-код, не заметила?
Девушка съежилась под моим взглядом, а Тамара как-то странно на меня посмотрела. Не обратив внимание на реакцию коллег, я стала вводить Илону в курс дела. Она все скрупулезно записывала, но буквы… Боже, что у нее были за буквы! Каракули какие-то!
— У тебя ужасный почерк, — покачала я головой. — Сама-то потом поймешь, что написала? И вообще, положи блокнот на стол, как нормальный человек. Кто пишет на коленях? — произнесла с нарастающим раздражением.
Закончив объяснения, поручила новенькой подготовить небольшой отчет и распорядилась:
— Когда закончишь, положи мне на стол — проверю.
— Да, конечно. Простите, а можно мне сперва кофе выпить? — робко спросила она.
— Ну, раз без кофе никак… — холодно отреагировала я.
— Видела? Только пришла, ничего еще не сделала, а уже кофе требует! — сказала Томе, когда за Илоной закрылась дверь.
— Ой, не придирайся. Она же полдня просидела за компьютером, — коллега встала на защиту новой сотрудницы.
— Посмотрим, что у нее получится, сердито бросила я.
— Справится, не волнуйся. Видно же, что старательная.
— Мне так не кажется, невнимательная какая-то, — убежденно произнесла я. — Чувствую, натерпимся мы с ней.
Вернувшись в кабинет, Илона больше не выходила, даже в туалет — сосредоточенно работала над заданием и под конец дня положила мне на стол бумаги. Я внимательно оценила работу, и, как ни странно, ошибок не нашла.
— Неплохо, — вынуждена была констатировать, но что-то заставило добавить: — Хотя могла бы и лучше, конечно.
— Не понимаю, — она выглядела удивленной. — Там есть какая-то ошибка?
— Н-у-у… грубых нет… Но эти суммы, — я ткнула пальцем, — можно еще разбить, чтобы было удобнее при составлении годового отчета. Исправь, — отдала ей документ.
— Хорошо, — кивнула Илона, помрачнев лицом.
Когда я на следующий день пришла на работу, Тома и новенькая уже сидели за своими столами и беседовали.
— Возвращаюсь домой, а сын не отходит от меня ни на шаг. Так скучает! Даже постирать не могу или что-то еще сделать, — жаловалась Тамаре новенькая.
— Значит, плохо организуешь свое время, — вмешалась я. — У моей соседки двое детей, и она прекрасно со всем справляется, при этом работает и помогает в приюте для животных. Успеть можно все, было бы желание.
Илона не ответила. Молчала весь день, не отрываясь от бумаг. Когда после полудня отдала мне готовую работу, пришлось отметить, что все сделано без сучка без задоринки. Я молча положила отчет в папку.
— Ну как? Нет ошибок? — нервно спросила девушка.
— Нет, — ответила сухо.
— Супер! — обрадовалась она. — Как я рада!
— А что тут особенного? — пожала плечами. — Просто работа. Обычная, ежедневная, и в ней не должно быть ошибок по определению.
С каждым днем Илона справлялась с заданиями все лучше. Вот только, уходя домой, оставляла после себя беспорядок.
— Ты видела?! — как-то, не выдержав, обратилась к Тамаре: — Только рабочий день закончился, фьють — и нет ее! Даже чашку за собой не помыла! Тоже мне, звезда!
— У нее мать заболела, надо было успеть забрать ребенка из садика, — объяснила коллега.
— А мне какое дело до ее проблем? Если сразу не приучим к порядку, будем сами за ней убирать, — проворчала я.
— Оля, оставь в покое бедную девочку…
— А я ее и не трогаю! Просто требую соблюдения правил.
На следующий день высказала Илоне свое недовольство и объяснила, что рабочее место — это ее визитная карточка, и она должна содержать его в достойном состоянии. Новенькая пыталась оправдываться, но я не дала ей ничего сказать, бросив: «Все! Надеюсь, ты меня поняла. Иди работай».
— Почему ты постоянно к ней цепляешься? — спросила Тома, когда девушка вышла на кухню.
— Я?! Цепляюсь?! — переспросила возмущенно.
— У человека серьезные проблемы, а ты на нем злость срываешь, — упрекнула коллега. — Не видела, что ли, девчонка чуть не расплакалась.
— Ничего обидного я ей не сказала, было бы из-за чего реветь. Пора уже повзрослеть! Ты меня знаешь, делаю это ради ее же блага. Хочу, чтобы девочка быстрее всему научилась.
Говоря это, я была совершенно уверена в своей правоте.
…Как-то, когда пришла на работу, в кабинете сидела только Тома. Удивившись, я поинтересовалась:
— А Илона где?
— На больничном. Но вряд ли сюда вернется. Собирается увольняться, — ответила Тамара с неприязнью в голосе.
— Ах, бедняжка, так быстро устала! Наработалась уже… — произнесла я, не сразу сообразив, что Томина неприязнь относится ко мне.
— Видимо, не смогла тебя выдержать, — холодно бросила коллега. — Можешь гордиться собой, довела девочку.
— С какой стати ты меня обвиняешь?
— Потому что ты не видишь себя со стороны. Постоянно критиковала, придиралась к каждой мелочи. Сколько раз я одергивала тебя, но разве ты слышала? Илоночка выходила из комнаты и плакала где-нибудь подальше от людских глаз. На ее месте я бы тоже уволилась. Пока она не пришла, я и не знала, что ты на такое способна, — Тома так глянула, что у меня подогнулись колени.
— Она… Илона… действительно хочет уволиться из-за меня? — прошептала я растерянно.
— Представь себе! Сказала, что работа ей нравится, но ты слишком требовательна, и в любом случае будешь недовольна, как бы она ни старалась. Сколько раз женщина сидела сверхурочно, а ведь у нее болел сын и пришлось нанять няню! Илона разрывалась на части, а ты издевалась над ней! Хотела таким образом самоутвердиться? Может, еще и позавидовала, что у девчонки есть муж и ребенок?
Тамара ударила ниже пояса, но я не стала защищаться. Потому что, выслушав ее гневный монолог, вдруг вспомнила, как вела себя со мной мать, и ясно осознала, что поступала с новенькой точно так же. «Боже мой, как я могла?! — подумала в ужасе, с трудом сдержав навернувшиеся на глаза слезы. — Выходит, яблочко от яблоньки действительно недалеко падает»…
— Интересно, как мы теперь справимся без Илоны, — донесся до меня, словно издалека, голос Томы.
В тот день вернулась домой раньше. Ушла, поскольку никак не могла сосредоточиться на работе. На сердце словно огромный камень положили. Меня встретил только кот... Что ж, сама виновата. Принятое успокоительное не заглушило нарастающего чувства вины. Лежала на диване, потом ходила из угла в угол, потом опять легла… И вдруг поняла, что надо делать. Вскочила, дрожащей рукой достала из сумки мобильник и набрала номер Илоны.
— Добрый вечер, это Ольга… — представилась, когда услышала голос сотрудницы.
— Ольга, если вы по поводу тех вещей, что остались на столе, простите. У меня сын заболел, я очень спешила… — стала оправдываться она.
— Не в этом дело, — перебила ее. — Я звоню, потому что узнала, что ты хочешь уволиться.
— Тамара вам сказала? — в голосе девушки послышался испуг. — Жаль, что вы узнали таким образом. Простите, мне кажется, я плохо работала и…
— Нет, это моя вина, я прошу у тебя прощения, — перебила снова. — Ты очень хороший сотрудник, — сказала, и будто неподъемный груз свалился с плеч.
— Не понимаю, за что вы извиняетесь… — Илона была ошарашена.
— За то, что так относилась к тебе, — прошептала я. — Слишком много требовала, придиралась. Мне бы очень хотелось, чтобы ты и дальше с нами работала. Ты нам нужна…
— Знаете... я… удивлена… — пробормотала она. — Не ожидала, что вы такое скажете. Даже не знаю, что и думать…
— Наверное… Наверное, на самом деле я была недовольна собой и своей жизнью, а срывалась на тебе, — призналась, поражаясь собственной открытости. — Мне вовсе не хотелось обидеть тебя или причинить боль. Не знаю, что на меня нашло. Может, найдешь возможность встретиться со мной? Где-нибудь в кафе... Посидим, все обсудим…
— Ну… хорошо, — неуверенно ответила она.
На следующий день я пришла в условленное место заранее. Переживала ужасно, все думала, как поведу разговор. Когда в кафешку вошла Илона, у меня от нервов задрожали руки.
— Добрый день, — тихо произнесла девушка.
— Здравствуй, Илона, — неуверенно улыбнулась я.
Заказали кофе, долго сидели молча. Столько готовилась к разговору, а тут растерялась — не знала, с чего начать.
— Тамара обратила мое внимание на то, как плохо я к тебе относилась, — в конце концов выдавила из себя. — Поверь, сама этого не замечала… Понятия не имела, что отыгрываюсь на тебе за свои неприятности, делаю больно. Всегда считала себя хорошим человеком. Но теперь знаю, как полезно посмотреть на себя со стороны. Мне бы очень хотелось, если это еще возможно, чтобы ты и дальше сотрудничала с нами.
— Не знаю, что сказать, — Илона стала нервно теребить салфетку, лежавшую на столе. — Думала, вам не нравится, как я работаю. Вы всегда делали мне столько замечаний... Была уверена, что уволите, хотела просто опередить вас, чтобы потом не было обидно.
— Ничего подобного и в мыслях не держала, — покачала я головой. — Понимаешь ли, мне в жизни пришлось нелегко, и… Не знаю, может, таким образом прошлое дало о себе знать. Я не жалуюсь, просто объясняю. Очень не хочется, чтобы ты из-за меня плакала. Пожалуйста, не думай обо мне плохо. Прости меня… — произнесла сдавленным голосом. — Обещаю больше тебя не трогать.
— Спасибо вам! — вдруг выпалила Илона. Лицо ее сияло. — Как только сын выздоровеет, сразу же вернусь на работу.
Она сдержала слово. И я тоже. Благодаря этой девушке поняла, что мы далеко не всегда такие, какими себе кажемся. Поневоле я повторяла ошибки своей матери и, вместо того чтобы оценить то хорошее, что было в новенькой, выискивала мелкие недостатки и безжалостно критиковала. Теперь слежу за собой и стараюсь измениться. Маме так и не удалось преодолеть себя, а я надеюсь, что сумею.

Опубликовано в журнале «Моя судьба» №13 за 2020 год