судьба коллекционера глава 18 Тактика бизнеса и ва

                Последний анализ перед отъездом на Запад
...Мои технические разработки были намного ценнее, чем все  инкунабулы мира. Моя установка с активированным азотом и углекислым газом была не просто средством тушения огня. Это была система безкислородного подавления всего живого, вплоть до техники противника.  Ни один двигатель, ни одна ракета в мире не взлетит в  среде, где отсутствует  кислорода. Турбине нужен кислород. Ракете для взлета нужен кислород. Двигателям самолета нужен кислород. Мир  алхимиков  мне интересен сугубо  с научной точки зрения.  Ученый  живет в мире научных технических построений и вариаций.
 Искусство  подарило мне прозрение и возможность создать теорию красоты. Ибо красота это  некая форма энергии,  она заряжает, вдохновляет  и обольщает нас.

Она вселяет в меня  надежду проникнуть в миры Запада. Продать мои технические разработки в СССР невозможно. Я не смог проникнуть в кабинет ни одного академика. Закройте доступ в кабинеты ученых, запретите научные дискуссии и мир умрет. Пчелиный рой, разобщенный на  одиноких пчел, погибнет. За новые научные идеи вам никто не заплатит в Одессе.  Мои технические идеи не стоили в СССР ничего. Поэтому я должен вывезти партию инкунабул  и  узнать  цены на антикварных торгах Европы.
Доллары, марки, фунты стерлингов, иены, песо,   как я ненавидел вас! Вы не обеспечены  ни золотом, ни серебром, ни  энергией. Просто бумага.

 Только в этом бизнесе я мог заработать валюту для продвижения технических идей. Жалкие купюры, Мерзкие Мне нужно было  вырваться из одесского вакуума  и спасти тень сокровищ, томившихся на  чердаке. Это были мои сироты. Нас  не разделяло время. Мой дух постигал плоды научной мысли  прошлого и воспарял над бездной.  Меня питали таинственные биотоки, цепь электрических импульсов через дыру в пятьсот лет. Ради спасения научных тайн я готов подписать соглашения о сотрудничестве с чертом. От  КГБ  попахивало серой. Вот почему у этой структуры ограниченные финансовые возможности. Я нужен им как генератор идей, как информатор.  Передо мной мог открыться  путь в четыре капиталистические страны. Мне открыли счет в сберкассе,  положили на книжку три тысячи  рублей для ведения легального бизнеса. Открыли долларовый счет на две  тысяч долларов для  изучения новых  научных идей и направлений развития в культуре. Я мог  закупать  товар, общаться с эмигрантами. Получил право на коммерческую фантазию. Я  мог плести коммерческую паутину, завлекать в нее коммерческих мошек в Одессе, на Западе, в Японии. Изучать  рынки мира, строить коммерческие планы.  Бывать в богатых домах. Вызнавать   связи. В том числе в Одесской синагоге. В фирме «Вторсырье». Среди одесских миллионеров. Я стал  игроком.  С кем именно и когда я встречался,  я мог не сообщать  в КГБ. И ни в коем случае не сообщать  в Обком партии Одессы  и Горисполком. Это был очень важный пункт. Ни слова в обкоме партии и о моей мисси.  Уж кто, а КГБ знал цену партийным органам.  Игра  замыкалась не только на рынке искусства,  науки, теории вероятности.  В  случае необходимости я мог приподнять забрало и дать партнеру по бизнесу сведения о моем товаре.  И  всячески подчеркивать мой коммерческий интерес.  Товаром могли стать  мои новые научные идеи. Тем не менее,  я должен был изучать укромные  щели миров искусства.  Это была игра параллельных  сфер. Но наука превыше всего. Мы полетели в космос. Допустим. Советская наука сделала прорыв. Мы получили новое оружие.  Но почему мы в то же время выпускали жалкий  автомобиль «Москвич 401», прототип немецкого «Опеля » модели 1936 года? Автомобиль  «Победа»  жалкое  старье, прототип немецкого  «Опель» 1938 года. Открытия в области физики не могли поднять потенциал промышленности страны. У нас не было ванадия, а без него невозможно выплавлять отличную стать высоких марок. Советские  КБ не могли разработать новый оригинальный автомобильный  двигатель. В «Запорожье» готовили к выпуску жалкий автомобильчик  «Запорожец». Мечтали осчастливить инвалидов первой категории. В  СССР  ни одно конструкторское бюро  не могло  разработать  оригинальный мотороллер. И вот, наконец, в том году в СССР  приступили к выпуску мотороллера под название «Вятка». Неужели в СССР не было талантливых разработчиков новых моделей автомашин? Нужна была не госпрограмма, а конкуренция инженерных умов.

   Я знал, что за мной будут следить и, тем не менее, проводил  нужные операции на аукционах, обновлял коллекционный товар и менял приемы.  Меня отпустили в свободный полет, понимая,  что я не покину СССР. Это мой каторжный, священный путь познания мира. Я должен продвигать мои инженерные идеи, а заодно влачить за собой мои антикварные коллекции и искать  партнеров. И незамедлительно докладывать об удачах.  У  КГБ не было  агентов по продвижению новых технических разработок. Не было «искусствоведов в штатском». Задача состояла в том, чтобы найти фирму по продвижению  стратегических  разработок подавления огня потоком азота и углекислого газа. Антикварный товар был прикрытием. Прежде всего,  мне важен был всегда сугубо   мир технических идей. Возможность завязать деловые контакты сводилась в итоге к поиску ученых. А я вынужден был  изучить   психологию бизнеса. А параллельно продвигать разработки по созданию безкислородного потока,  тихую смерть всего живого.  Рынки произведений искусства бесспорно  интересовали меня. В  тот год я проник в мир «Министерства  культуры СССР».  Я должен был дать оценку знания аппаратом «Министерства искусства СССР» западного рынка произведений искусства с точки  западного рынка искусства и валютных цен на произведения. Модель советской экономики в сфере искусства была не эффективна. Страна чудом миновала время голодомора и чисток.  Модель советских колхозов и совхозов, работавших четыре меся в году, а восемь пивших сивуху, изобразил в своих  рассказах Василий Шукшин. Этот рынок не внушал никому оптимизма в СССР. Нужна была иная рыночная  модель. Сама модель советских колхозов, работавших четыре месяца в году, была ущербна. Я разработал в тот год  альтернативную модель существующей модели городов. Города в СССР погибали и чахли  в жилой зоне промышленности. Город как жилая зона не приспособлен для промышленности и противоречит ее алгоритму. Завод просится в поля. Заводы  стесняют жилые зоны. А модель деревни СССР вообще была  нелепа. Но сотни людей воспевали нашу родную деревню, работавшую четыре месяца в году. А ведь модель эта загибалась еще при графе Льве Толстом.  И как трепетно ее воспевал Иван Алексеевич Бунин. Знал, что все деревни и села исчезнут в России. Не та модель! Но зато какие были мужики и бабы!  И сколько поэзии…