Запись сто десятая. Вины тут нашей нету...

9.06.06 "Автограф" был посвящён поэту Николаю Клюеву.
Народу было – вся наша аудитория заполнена. Появился снова Жолнеровский, не изменился ничуть, только больше прибавилось в голосе сентиментальности.
Пришёл Даманский, делал презентацию книги о Николае Клюеве и его томском периоде.

Мне этот поэт знаком мало, а что читала – не вдохновляет к дальнейшему углублению. Поэт большой, ничего не скажу, но его сильный огляд назад – меня он мало трогает. Да и в стихах много старорусских слов, хоть словарь под рукой держи. И натура мне его хитроватая не нравится, и самомнение, которое он выражал, не отягчаясь таким понятием, как скромность («Не хвали себя, подожди, пока другие похвалят»), и всякие подробности его натуры – всё это как-то… Правильно Иванников сказал – похоже всё, что ему выпало – это кара (или карма) – что-то он в жизни делал не так.

Я его сравниваю с Даниилом Андреевым – много в судьбах схожего, именно – страдание по вине власти. Но у Андреева отношение к своему заточению совсем другое, чем у Клюева. У последнего – обида, жалобы, стенания. А как он не принял тот самый народ, к которому вроде в стихах обращается с лаской, сочувствием и умилением! Когда же в гущу этого народа попал, так сразу: «Свинячьи рожи». И Томск в его письмах – сплошная мерзость. И написал одну поэму «Кремль» с надеждой, что так он сможет смягчить своих теснителей.
 
У Д. Андреева – ничего этого нет: не принял большевиков и ни под каким соусом сотрудничать (или кланяться им, мол, пожалейте) – не стал. И стихи из-за стен тюрьмы у него лились такие светлые. Человек служил своему предназначению. А Клюев служить мог только себе. Лилось из него вот это старорусское – писал, а как это вошло в конфликт с собственной жизнью – отказался, начал петь осанну врагу.

Даманский высказывался в том смысле, что поэт этот очень сильный, неоценённый в должной мере; написал про него тоже поэму (довольно слабую, на мой вкус – он прочёл несколько отрывков); уверен, что его нужно в школе изучать.
А ему аудитория возражала в том смысле, что этот поэт интересен филологам, а читатель его понимает плохо.

И все, кто поднимался, выступали, в основном, вот с таким привкусом, мол, да, знали плохо, теперь хоть читать будем. И да, город незаслуженно мало ему уделял внимание. Радости поэту от Томска, от его участия в судьбе (вплоть до расстрела безвинного в наших застенках) – никакой, но всё же город – веха в его судьбе, надо эту веху как-то пометить.

Выступал хорошо Иванников. Несколько сумбурно, но со своим взглядом на поэтов, их отличие (почти всех серебровековцев разобрал наскоро).
Устинов обиделся за Колпашево и его жителей, о которых так неприязненно говорится в письмах Клюева. Жолнеровский прочел (стоя) свои стихи почти со слезой в голосе (Иванников сделал ему комплимент).
 
А вот Даманский был высокомерен. Речь Иванникова охарактеризовал, как от «доморощенного литературоведа», схамил Ольге, походя, с доброй улыбкой своего курносого лица (Галина Ивановна Климовская сказала, что он еврей – сроду не видела евреев с подобной вятской физиономией).
Короче, не понравился он мне нынче напрочь.

***
Мы спорить можем  долго, и вины
Тут нашей нету - тема не проста.
И всё же: мировые две войны
Вели народы, знавшие Христа.
И всё же эти аутодафе
Творили не политики, не знать…
Мы можем долго спорить тут, в кафе,
И все равно друг другу доказать
Не сможем ничего. Таков расклад.
Он сам сказал, что призван разделить.
Чтоб на отца шел сын, на брата брат…
Так жили, так живем, так  будем жить.

2011 г.