Отец Василей

   За алтарем большого храма, между могил стоял высокий старик в неброской одежде. Ветер трепал космы седых волос и нестриженой бороды.      
       Перекрестившись старик низко поклонился гробообразному гранитному серому памятнику, на котором виднелись корявые письмена. Он медленно пошел к церковным воротам. Выйдя за ограду, обернулся и посмотрел на арку кирпичных врат, в ее центр, туда, где торчали четыре граненых гвоздя, когда-то державшие кивот с Успеньём и торжественно осенил себя крестным знамением.  Поклонившись незримой иконе, старик развернулся и пошел, держась прямо, осанисто, будто шагает он в шелковой просторной рясе, будто он настоятель храма, да, он им и был когда-то. И рясы были шелковистые, и ризы были золотистые, и сам он был высокий, стройный, борода окладистая, лицом красив. Как выйдет из царских врат в полном облачении – глаз не отвести.
     Про него говорили, что строгий, боялись перечить ему, а то, доведется дитя у него крестить, так в отместку окрестит каким-нибудь неблагозвучным именем. 
    Раз было дело, в соседней деревне в семье богатых крестьян родилась в декабре девочка. Родственники стали думать, как дитя назвать. Недавно застудилась и умерла тетка новорожденной девочки, звали ее Анна, вот в ее память и решили девчушку Аннушкой назвать.  Запрягли лошадей в нарядную сбрую, в легкие саночки и поехали в приходское село дитя крестить.
    Батюшка встретил прихожан в теплой церковной трапезной:
 – Ну, - говорит он, – как девчушку-то назовете? Каким именем окрестим? - Так Аннушкой мы хотим, батюшко…
- Да какая вам Аннушка?! если только три дня как Варвару-мученицу праздновали! Варвара вам будет!
 Так и окрестил. Ну, да, это имя хорошее.         
     Отец Василий был потомственный священник. Тятенька его Феодор Васильевич тоже священствовал. Сначала на погосте в Бежецком уезде, а потом сюда перебрался, тут приход хороший, народу много, церква  большая, с колоннами.
    Отец Феодор долго служил в этой церкви, даже благочинным несколько годиков довелось быть. Благочиннический округ был большой, а он Феодор был уж старый. По выслуге лет удостоился награждения орденом Святого Владимира. Ушел на покой и стал с матушкой Анной Павловной свой век доживать, уступив свое причетное место сыну Василию.
   Жил-поживал когда-то отец Василей (так его звали крестьяне) в причтовом просторном, крестовом, о двух этажах доме, возведенном в конце 19 века.  Наверху горенка с голландками, для хозяев.  В низу русская печь, кухня. Кухарка была Анна и конюх брат ее Вася.  Хозяйство чин по чину, коровка, лошадка.
   В горнице окошечки полукруглые, дверцы филенчатые, светло. В праздники батюшка играл на гитаре и пел романсы своим домашним.  Праздники в приходе были раздольные с базарами.
   В большой деревне за рощей – отмечали Спасов день, медовый Спас, а по церковному – Изнесение Животворящего Креста Господня.
    Помещики еще установили это почитание, и часовню большую выстроили. Икон в ней много было, и даже картины на полотне – молодые барыни писали.
    А в деревне на горе – Ильин день почитали, там у них небольшая часовенка стояла, а в ней образ Илии Пророка – по преданию явленный, чудотворный. 
      Только успевай служить, одних престолов в храме три. Один престол Рождество Христово, другой Никола Угодник.
     Главный престол, а следует и праздник, испокон веку – Успеньев день в августе. Весь приход в село съедется. Телег наставят – по селу не пройти. Прихожане обедню отстоят и подносят батюшке каравай, душистый, ржаной, так исстари заведено - на Успеньё, свежие пироги  из новой ржи.
    Более же всех крестьяне любили праздновать «Девяту Пятницу», особо учиненный в стародавние времена праздник.  На базаре в этот день торговали хозяйственным инвентарем для сенокоса: вилами, косами, граблями, да и прочим скарбом.
     Приход по большей части мирный был. Иноверцев и раскольников не было, правда было три деревни карел, тех, что пришли сюда еще во времена Ивана Грозного.
    Вот одна карельская деревня устроила еще тятеньке отца Василия каверзу – захотели они приписаться к другому приходу, к другой епархии. И уж как не расследовали сию каверзу епархиальные следователи и благочинные – деревню ту переписали, а оно им, карелам и удобнее.  Свой-то приход в пяти верстах от деревни, а чужой в одной, к нему их и приписали. Хотя другая карельская деревня на шесть верст дальше от приходского села отстоит, а те не жаловались…
   С тех пор невзлюбили в селе, где церква с колоннами, предателей своего прихода. Дрались даже, а потом уж и забыли первопричину, так дрались, деревня на деревню – по обычаю.
    А отец Василий ладно священствовал. В причтовом доме заведена была первая школа в селе, отец Василий попечителем стал, и Закон Божий преподавал. Но, прошли как чудный сон те времена.
    Дом тот разобрали, отломали горенку, устроили в ней почтово-телеграфную контору, с голландками обложенными глянцевыми плитками…
  А отец Василий уже вдовый, стал жить в том же Поповом проулке на главной улице, только на постое, у бабки Шуры в темной избушке в два окна глядящих в землю.
   В 1919-м году отец Василий со старыми прихожанами и представителями новой власти описали все имущество церквы с колоннами.
    Полно всего там было, за век-то накопилось, и даже серебра немного. Пару лет спустя кое-что из серебра, при тех же престарелых прихожанах забрали те же представители новой власти. А еще через несколько лет стали представители новой власти ревизию делать и недосчитались части серебра.
 - Куда девалось?
Стал было отец Василий говорить, что изъяли де, серебро-то, в пользу новой власти, в пользу голодающих…
- А где документ-справка об изъятии?
 – Не дали.
 - А где свидетели?
 А свидетели-то старики были, родившиеся, поди, еще при царе Николае первом, примерли…
   Пошел отец Василий под суд, за несбережение вверенного имущества. Присудили ему старику штраф, а откуда такую сумму взять?
   Однажды, когда хозяйка бабка Шура ушла в лес по грибы, пришел в батюшкину избенку крепкий, невысокий старик с округлой белой бородкой, бывший деревенский богач, даже магазинчик имел, в котором торговал его сын увечный.
  Забыв о почитании духовных лиц, старик крепкими руками вцепился в косматую бороду бывшего настоятеля и стал его трясти:
- Отдавай деньги, что я в церковь тебе жертвовал! Куда припрятал?  Напуганный священник отдал все, что у него было.
  Пришедшая хозяйка застала плачущего Василия:
 – Не чем мне тебе Александра за постой платить… Но не о деньгах отец Василий плакал.
   До того, как поселится у бабки Шуры, пожил отец Василий в соседней деревеньке за рекой, у незамужней бабенки с дочуркой Катей. А бабенка эта, Анна, пустившая батюшку на постой, была его бывшей кухаркой… 
   У бывшей кухарки бывшему настоятелю был отведен уголок, постель с пологом из льняных холстов. На пологе свила гнездо мышь и вывела мышат.    
    Однажды ночью мыши прогрызли дырку в льняном своде полога и посыпались на постояльца. Батюшка впотьмах колыхался в пологе среди бегающих и пищащих мышей, пытаясь выбраться, напугал хозяйку и Катюшку. На следующий день ушел от бывшей кухарки - жутко боялся мышей.
    О том, что в селе еще жив поп, знали во всей округе как минимум за двадцать пять верст, и потихонечку привозили к нему крестить детишек, или увозили его отпевать покойников.
   Отец Василий был уже стар, девятый десяток шел, отпевал с передышками, поет-читает, да и положит требник на покойника – руки не держат…
   Был помоложе, покрепче, мог и бабенку соседку от пьяного мужа защитить.  А однажды встал супротив буйной коровы, что кинулась на маленькую Люську – дочку той соседки.
   Люся полюбила батюшку, бегала к нему в избенку. Он скажет:
 - Людмила, поди-ка в избу, я тебе сладкого дам. 
  Люська бежит. Батюшка макнет палец в мед, да и помажет девчушке губки, а она бежит на улицу довольная губки сладкие облизывает.
    В 41 году из Ленинграда в село, на родину, на «Девяту Пятницу» приехала девушка с дочкой Алей.  На родине побыть, да заодно Альку окрестить.
 - Ой, - говорят родичи, испугаешь девку, дед Василей такой старый, такой косматый да заросший…
     Пошла девушка с Алькой к деду Василею в приземистую избенку в Поповом проулке. Открыла дверь в пропахшую печной глиной избу, да пропустила Альку вперед через высокий порог. А Алька-то об этот порог запнулась, и полетела через всю избенку, да и уткнулась, прямо косматому батюшке в коленки. И не испугалась даже совсем. Отец Василий совершил над дитем таинство крещения, а через пару дней началась война.
      В темные те годы, в старинную сельскую школу – в бывшее образцовое земское училище, где когда-то отец Василий служил законоучителем, приехали работать молодые учительницы Анна и Лиза. И кто бы мог подумать, девушки подружились со стариком священником – они ходили к отцу Василию, чтобы послушать, как он играет на гитаре и поет романсы - гитарист редкость в глухом селе. Отец Василий пел Лизе и Анне романсы под гитару, и вспоминал, те светлые годы, в той светлой горнице…
    Словоохотливый и любознательный паренек Юрка тоже любил слушать деда Василея, только не романсы, а рассказы про стародавние времена, про пожар в страду, когда сгорело все село и только церковь люди отстояли. Про отца Феодора, который был главнее всех попов в округе, да мало ли еще, о чем говорил статный седовласый дед Василей сидя у клюнувшей в землю избенки в два окна в Поповом проулке…
     Помер отец Василий будто незаметно, так же исчезла и его приземистая избенка. Схоронили бывшего настоятеля не за алтарем храма с колоннами как бы подобало бы, там, где серый гробообразный гранитный памятник с кривыми письменами. Под которым кстати говоря, покоился прах его тятеньки Феодора Васильевича, и маменьки Анны Павловны, а на новом кладбище у деревушки за рекой. Похоронили и забыли.
    Век кончился, село приходское живет, и церква с колоннами стоит, правда разоренная. За алтарем в канаве лежит сваленный туда бульдозером гробообразный гранит, который привлекает внимание только любопытных ребятишек. На протяжении четырех десятков лет они, сменяя друг друга, шарили пальцами по корявым письменам, пытались их прочесть, но вырастали, так и не прочитав текста.
   Уж и новое кладбище старо старым, затянуло сорным лесом его зады.  Где-то там говорят, похоронен и поп.  Как его звали, знает лишь один человек тот паренек Юрка, что слушал рассказы деда Василея, правда пареньку теперь уж восемьдесят лет.
   И Катьке, дочке батюшкиной кухарки уже на девятый десяток, но Катька - баба Катя, сказала, что знает, где батюшко похоронен. Ей могилку показала жена ее брата – сына батюшкиного конюха. А упокоился батюшка рядом со своей кухаркой Анной, матерью бабы Кати.
– Ну, надо же! - Дивилась баба Катя, когда про это узнала, -  При жизни были рядом, и после смерти рядышком…   
   В один жаркий Ильин день, напротив церкви с колоннами остановилась хорошая черная машина, из нее вышли женщины. Повязав платки, поклонившись, они вошли в притвор храма. Пожилая худощавая женщина с большими голубыми глазами сказала молодому пономарю, что она из Петербурга, что зовут ее Алла Сергеевна, что она приехала чтобы увидеть домик, в котором ее в 1941 году крестил местный батюшка:
- Скажите, пожалуйста, вы не знаете, как звали того батюшку? Я жизнь прожила, не зная…
 - Отец Василий, дед Юрий мне говорил.
- Какое совпадение, не случайное… - сказала тихо пожилая женщина. - В Петербурге моим духовным отцом долгие годы тоже был батюшка по имени Василий…
   Это была та самая Алька. Всю жизнь она хранила в памяти образ батюшки её крестившего, но не знала его имени.
 - Могу вас проводить на могилку отца Василия. -  Сказал пономарь.
– Это было бы хорошо…
   Это баба Катя, дочь поповой кухарки показала молодому пономарю могилку батюшки.
    Старая она уже и по немощи своей, поручила пономарю обиходить могилки своих родных на новом кладбище: мужа Коли, дяди Васи, матери.   
     Пономарь, прихватив лопату да грабли, позвав для компании знакомого мальчишку, отправился выполнять поручение.
     Он принялся лопатой обрезать задерневшие могильные холмики, а мальчишке дал дело полегче, сгрести с могил сухую березовую листву. Тот гребет, а сам спрашивает у пономаря:
- А это ничего, что я по могилке отца Василия-то граблями вожу? Он не обидится?
– Не обидится, ведь ты хорошее дело делаешь, могилку убираешь. Наказ бабы кати выполнили.
    Через пару дней пономарь встретил мальчишку, а тот какой-то хмурый, молчаливый.
 – Чего ты молчишь? Что с тобой? Помолчал паренек еще, и говорит:
 - Приснился мне вчера во сне высокий старик, в темной длинной одежде, с белыми волосами и белой, длинной бородой. Снится, что подходит он ко мне, и пальцем вот-так грозит, и говорит: - «Не хорошо, по моей могиле граблями водить!» – И сегодня опять снился…
 - Пойдем в церковь поставим свечку об упокоении батюшки Василия, помянем его молитвой, - предложил пономарь. Пошли, помолились. На другое утро они встретились:
- Ну что, не снился?
– Снился.
-Что ж, надо идти у отца Василия прощения просить, верно люди-то говорили, строгий он был...
    Пошли пономарь и паренек опять на погост за речкой, прямо к задерневшей могилке с кованым утопшим крестом:
– Прости нас, отец Василий! Царствие тебе Небесное! Вечная тебе память! Вечный покой.