Буква е в моей фамилии

Это было в поезде. Мы с Марусей (mit Marie) ещё не были обвенчаны, вся жизнь была впереди и представлялась то широкой ровной дорогой, то голубой спокойной рекой.

Старый допотопный вагон стучал по рельсам на стыках, за окном проплывали поля, берёзовые рощи, еловые околки,  над ними вместе с нами, попутно, по макушкам деревьев катилось солнце. Против нас сидели два почтенных попутчика: главврач онкологического диспансера и преподаватель педагогики, бывший моряк. Вечерние лучи солнца перевели русло дорожного разговора с моря и тибетской медицины на природу. По этой теме мы оказались ведущими.

Наши попутчики слушали нас с таким же восхищением, как и мы их. Они по-хорошему позавидовали тому, что мы выросли на берегах Катуни, тому, что я целый год прожил под легендарным перевалом Чике-Таман на знаменитом Чуйском тракте.

Наперебой расхваливая прелести наших родных мест, мы с Марусей пригласили обоих вместе с семьями к себе в гости. После этого в нашем углу вагона установился какой-то дух взаимной сопричастности. Нас к морю и самоотверженности врачей, а этих солидных мужчин к романтике наших красивых мест, к нашей жизнерадостной молодости.

Солнце садилось и разговор перешёл на педагогику. И тут мой коллега начал отстаивать мысль о генетической неполноценности всех нерусских людей, особенно немцев. Мы с Марусей робко пытались возражать. Солнце закатилось. По горизонту вспыхнула яркая, в полнеба оранжево-красная заря. (Тогда мы ещё не знали, что эту красоту систематически наводит Семипалатинский ядерный полигон).

Если бы зари не было, то и онколог, и педагог могли бы увидеть, что не от неё одной наши лица стали красными. Педагог, видимо, что-то понял, быстро сменил тему разговора и попросил написать на обложке его книги наш адрес - вдруг правда, надумает приехать к нам в гости. Я написал адрес, имя, отчество, оставалось всего лишь дописать свою фамилию: ТИССЕН... Не Тисин, а Тиссен!

 Руки у меня подрагивали. Было неловко и муторно. В это самое время у меня сломался карандаш. Мы оба с оппонентом неловко возились с огрызком карандаша и оба понимали зачем ему понадобилась моя фамилия. Онколог так и ничего не понял.

Он, как только мог, лечил рак лёгких, рак желудка, рак печени. Возможно, он не представлял себе, что бывает рак души - очень скверная болезнь. Он мило улыбался, когда я пряча глаза писал свой адрес в его альбоме. Окончание моей фамилии не произвело на него, в отличии от его соседа, никакого впечатления.

Сошли с поезда. Маруся молчала. Педагог на прощание подал мне руку и неловко не то ухмыльнулся, не то улыбнулся, потом пошёл прочь. Наивный и простодушный онколог, прощаясь в сердцах приобнял нас. Растворяясь в толпе он ещё раза два помахал нам рукой. Мы стояли одиноко на перроне. Говорить ни о чём не хотелось. Если бы я промолвил хоть слово, то разрыдался бы как девчонка.