Когда зацветёт земля... 22

***
Когда она бросилась по ступеням вниз, солнце светило мне прямо в глаза. Его лучи били так сильно, словно хотели их выжечь. Я видел только пятна, чёрные пятна с кроваво-красными краями. Раздался чудовищный скрежет тормозов, и белый автобус заслонил собой солнце, как огромный айсберг, внезапно возникший среди пустыни. Я ничего не понял. С того места, где я стоял, не было видно того, что случилось. Я слышал вопли. Я видел как-то криво застывший автобус. Стал спускаться по той же лестнице, что и она, и заметил две её ноги в голубых джинсах, торчащие рядом с передними колёсами. Водитель уже выскочил из кабины и бегал туда-сюда, голося во всю глотку и разве что не стучась головой о своё транспортное средство блестящее, белое, равнодушное. Я кинулся назад, проскочил несколько скалистых выступов и укрылся в одной из пещер. Зубы мои выбивали кошмарную дробь, будто собираясь вообще вывалиться из дёсен.  Да, я наорал на неё, но она же должна была понять, что я больше так не могу, что я нахожусь на грани. Я был в исступлении, вулканической лавой во мне закипала кровь. Вдобавок эта жара, ненавижу жару… Я сказал ей, что убил его, я видел в её зрачках ужас, вызванный этими словами. Что если именно из-за этих слов она обезумела и попала под автобус?

В прохладе пещеры было хорошо, я решил переждать там… Да, я выследил её. Это оказалось проще, чем я думал. Ещё в турагентстве я узнал, какой отель в Гёреме она забронировала. Узнал случайно, просто из переговоров служащих. Немедленно потребовал себе его же. Затем всё шло, как по маслу.  Я не тратил времени на осмотр дурацких церквей и мечетей, музеев и кладбищ. Думал лишь о том, как подловить момент, чтобы застать её одну. Казалось, на природе среди скал, где много укромных местечек, я в этом преуспею. Между тем, слабо веря в то, что она будет рада нашей встрече, я собирался… попросту изнасиловать её в случае отказа. От одной мысли об этом удовольствие волнами прокатывалось по телу.  Я прижму её спиной к полу какой-нибудь пещерки, мелкие камни будут впиваться ей в спину. Потом она будет стоять на коленях и выполнять мои приказы. Она будет меня слушаться. Я так размечтался, что представлял, как, в конце концов, всё это начинало ей нравиться, её страх и боль превращались в наслаждение. Дальнейшие мысли мои принимали всё более и более фантастический поворот. В моих идиотских, но необузданных мечтах она так привязывалась ко мне, благодаря моей мужской силе, что мы вместе возвращались в Москву, где она увольнялась с работы и целыми днями сидела в квартире, ожидая, когда я осчастливлю её своим визитом, чтобы трахнуть. Она подчинялась мне во всём, и мне уже не нужно было поступать в школу коммерции и становиться кем-нибудь крутым. Достаточно было её трахать…
Вот так я погружался в эти глупейшие фантазии, доставлявшие мне, впрочем, мучительное, но острое удовольствие, как тут совершенно непредвиденно возник он. Один его вид привёл меня в бешенство. Крутой тип на первоклассной тачке. Из тех, кто одет просто, но дорого. Его элегантные солнечные очки стоили, наверное, тысяч семьдесят, о прочем даже не берусь гадать. Я так и знал, что на самом деле она обычная шлюшка, млеющая от богатых хлыщей.  Проклятие, теперь мне приходилось следить за обоими. Увидев, что они после милого разговорчика садятся в его Порше-Кайен, я сразу бросился к тому дерьму, которое я тут арендовал, и двинул за ними. Вряд ли это выглядело подозрительно. Тут все объезжают одни и те же точки. Я скрывался за истуканами. Это было несложно. Рельеф предоставлял массу возможностей не быть замеченным. Сжимая ладони до хруста в суставах, я наблюдал, как она кокетничает и смеётся, как он в открытую любуется её позами, шепчет ей что-то на ухо. Я с отвращением и бешеной завистью видел, как между ними зарождается то, что ни разу в жизни не возникало между мной и женщинами. Когда они садились в машину, чтобы ехать дальше, мне показалось, что этот субъект с трудом удерживается от того, чтобы не дотронуться до неё. Мне захотелось подскочить, разорвать на ней одежду и изнасиловать эту сучку прямо у него на глазах. Но что я мог? Лишь яростно ругаться про себя да жать на педали автомобиля, продолжая слежку.

Что я пережил, когда они уединились в пещере, сложно передать словами. Сложно, но я попробую. Во-первых, эта лютая гроза вымочила меня насквозь. Я мог бы укрыться в каком-нибудь пустом отверстии, но не хотел отдаляться от того места, где находились они, и ютился под небольшим выступом неподалёку. Во-вторых, я прекрасно понимал, что происходит внутри их убежища. Небо разрывали яростные молнии, а меня разрывали ревность и жестокая зависть. Всё, о чём я мечтал, досталось этому типу безо всяких усилий!  Почему?! Он не мёрз зимой на детской площадке под взглядами злобных мамаш, не выслеживал её по всему городу, не унижался, выслушивая её отказы, не терял её и не напивался до того, что от отчаяния колотил по трубам вместе с сумасшедшей тёткой.  Он теперь её трахал, получал удовольствие, которое ничем не заслужил. Я представлял, как двигаются их вспотевшие от страсти тела, и, когда гремел гром, я орал от бешенства. Только так я и мог выразить моё отчаяние. В тот момент я решил его убить. Правда, совершенно не знал каким образом. У меня ведь ничего не было под рукой. Ближе к утру гроза поутихла, и я стал лазить по окрестностям в поисках подходящего камня. Я нашёл его наверху возле бывшей церкви. Наверное, он был её остатком. Быть может, частью колонны или даже алтаря. Мне показалось символичным убить его камнем, посвящённым Богу, который не давал мне стать счастливым. Я ненавидел не только этого успешного во всём типа, но и Создателя, подарившего ему всё, а мне шиш без масла. Я был в восторге от этой идеи. Вернулся к их пещере и дождался утра. К счастью, оно оказалось солнечным и высушило мою одежду.
 
Они появились из своего убежища очень поздно, и их вид подтверждал мои догадки: ночью они не играли в шахматы. Они вели себя как любовники. Сидели, обнявшись, и смотрели непонятно на что. Лица у них были утомлённые как у людей, которые долго трахались. И все эти маленькие жесты… То он проведёт рукой по её волосам, то она коснётся его коленки или потрётся головой о его плечо. Каждое их движение отдавалось болью у меня в груди. Потом они опять зашли в пещеру и долго не показывались. Понятно, чем они там занимались. Они наслаждались, а я думал, что, мол, недолго вам осталось. Представлял, как подойду к нему и дам камнем по голове со всего размаху, кровь потечёт вперемешку с мозгами. Он будет хрипеть, глаза закатятся, от его презентабельного вида ничего не останется. Это будет справедливо, потому что он свою долю счастья в жизни уже получил.

Потом я опять принялся мечтать о том, что сделаю с ней, когда она окажется в моей власти и, предаваясь изобретательным фантазиям, последовал за этой парочкой в нормальный отель, так как они, в конце концов, всё же покинули свою мрачную дырку в скале.

И вдруг… они расстались. Он просто взял и свалил куда-то на такси.  Я растерялся. Пока я метался, не зная, как поступить (гнаться ли мне за ним, чтобы попытаться исполнить мой план, или остаться рядом с ней), она тоже вызвала машину и укатила. Я бросился следом. Она вернулась в Чавушин. Это было облегчение. Я помнил, что она должна провести в Каппадокии несколько дней и немного успокоился. Сходил поесть, а потом неплохо выспался в углублении неподалёку от её убежища.

Наутро я возобновил слежку, желая подловить, наконец, подходящий момент для выполнения задуманного. Тот камень, что я приготовил для убийства, я оставил в отверстии, где ночевал.

Но всё получилось… как получилось. Я обезумел. Не знаю, зачем я сказал ей, что уже убил его. Мне хотелось сделать ей больно физически и морально. Физически я не мог насиловать её на площадке перед церковью и, очевидно, поэтому ляпнул про несовершённое убийство.

Когда я понял, что она умерла, то хотел прикончить собаку – виновницу аварии. Однако кто-то уже успел забрать эту тварь. Я бродил опустошённый, ругая себя за увлечение фантазиями. Лучше вообще ни о чём не мечтать, а то вон оно как выходит… Я был зол на себя, на неё, на него (он же уехал, а если б остался, ничего бы не случилось), на идиотского выжившего пса, на Бога (вот уж кому моя злость была до лампады). Потом я вдруг осознал, что даже останься она в живых, я бы всё равно не смог её изнасиловать. Не хватило бы духу… Да и вообще… мне стало её жаль, так жаль, что я, подвывая от боли, шатался по окрестностям, не представляя, что мне теперь делать со своей жизнью.  Я начал воображать совсем другие картины: я становился их другом, верным и вездесущим; без меня не обходилось ни одно значительное событие в их жизни; её любовник приглашал меня стать партнёром по бизнесу, мы вместе назаключали бы кучу  великолепных контрактов; возможно, я оказался бы талантливее его, Тоня увидела бы меня с другой стороны, она бы меня оценила и тогда, как знать, однажды…  Я вспомнил её жалкие ножки, торчащие из-под автобуса, и заскрежетал зубами от безысходности. К вечеру, едва не получив солнечный удар, я выбрел на свой отель и зашёл в ресторан с намерением напиться. За соседним столом сидели русские и обсуждали её гибель. Мне хотелось крикнуть им: «Заткните хлебало, тупые идиоты! Вы хоть понимаете, что я не сделал ничего из того, что собирался, ничего…». Но я, конечно, молчал и глотал эту мерзкую ракию, которую ненавидел, но считал, что в тот день не заслужил хорошего вина. Эти типы за соседним столом, продолжали обсасывать мою трагедию. Для них это был повод поболтать перед сном. Один из них пожилой с шишковатым носом сказал: «Я слышал на ресепшн, что шофёр того автобуса – местный. Он живёт недалеко от отеля. Вон там за поворотом в такой розоватой хибаре». «Разве его не арестовали?» – поинтересовался второй уже изрядно пьяный товарищ. «Ха! – ответил первый. – Какой арест?! Они ж тут все турки друг за друга. Подумаешь, какую-то русскую б… раздавило…» 

Я встал, оставив недопитую ракию вонять анисом на столе, вышел наружу и отправился на поиски розоватого дома. Он нашёлся быстро. Правильность моей находки подтвердил несущийся из окна надрывный женский плач.

Я сгонял к убежищу, где прятал камень от церкви, быстро вернулся к розовому дому и стал ждать.  Когда стемнело, и облака в небе посерели, как дым от пожара, шофёр вышел покурить. Он стоял на крыльце и тяжело, с хрипами, дышал. Затем раздались странные хлюпающие звуки, словно он шёл по мокрой грязи в резиновых сапогах. Мягкий ветер подхватывал эти хлюпы и уносил в сторону Чавушина, где я пережил самые ужасные часы в моей жизни, дрожа от холода в каменном углублении и зная, чем занимается Тоня с этим типом внутри пещеры. Шофёр пробормотал что-то жалостливое. Я понял, что мешкать нельзя. Если я промедлю ещё хотя бы минуту, всё кончится так же, как и со всеми остальными моими планами. Я не сделаю ничего, абсолютно ничего… я останусь лишь мечтателем, вечно строящим грандиозные проекты в голове.  Шофёр зашевелился. Я испугался, что он зайдёт в дом, и поспешно сделал один шаг. Шофёр не обратил на меня никакого внимания. Я сделал второй шаг, потом третий. Тут он меня заметил, развернулся и, кажется, собрался о чём-то спросить. Тогда я широко открыл глаза в ночную тьму и со всей имевшейся во мне силой опустил камень ему на голову. 

Продолжение
http://proza.ru/2020/06/22/899