Глава вторая. Картузы. Первые встречи

1 июня. Поезд Торунь-Картузы. Марек.

Наконец-то все позади и я еду. Позади экзамены. Два из них - физику и литературу я провалил. До сих пор сидеть больно. Особенно на такой вот деревянной скамейке. Да ладно бы больно! Я или притерпелся к Стефкиным розгам и ремню, или она стала меня с меньшей злостью пороть. Уже не так чувствуется. Но вот то, что было после первого проваленного экзамена! До сих пор вспоминать стыдно.

Пришел я домой с переэкзаменовкой. Ксения, конечно, взбеленилась. Зовет Стефу - выпороть, мол, ремнем. Немедленно! Да построже! Не меньше тридцати! А можно и больше, если плохо себя вести будет.

Стефа, как всегда, меня в столовую тащит. Брюки снимает с кальсонами. Что у нее за манера - обязательно все снять? Можно же просто спустить. Нет, стой, мол, с голым низом. Рассматривает, что ли? А может, и рассматривает... Девка молодая, много ли она видела? Пан Кшиштоф, вон, ее сзади дрючил, ей и не видно ничего было.

А кресла-то нет! Нету кресла, мебельщику отвезли. Я так во время прошлой порки так на нем ерзал, что расшатал совсем, ремонтировать пришлось.

Стефка нашлась, однако. На четвереньки становись, говорит.

Ну, на четвереньки, так на четвереньки. Стыдно, конечно - Стефке все, что можно, напоказ выставил. Может и она специально так велела. Ну, пусть смотрит, что я теперь сделаю?

Стала она, значит, надо мной, ноги расставила. А голову мне не зажимает. Стесняется, похоже, голыми ляжками головы моей касаться. Жарко сегодня ужасно и она, вон, без чулок. Ноги, значит, пошире сделала. Да перестаралась. Я голову, сколько мог, повернул и краем глаза вижу... Ну, то есть, все у нее вижу. Больше, конечно, зад, но и между ног тоже. Волосы там и щель... Губки такие. И блестят! Опять, что ли, описалась, как у Кшиштофа? Хорошо, что не на меня - первое, что подумал. А потом - нет, что-то тут не то. Где она могла описаться, если со мной у Ксении была и потом от меня ни на минуту не отходила? Может у них, у девок, там всегда мокро? Да не похоже... Так я и не понял, в чем дело, а потом не до этого стало - Стефка как стеганет, я аж вскрикнул.

Ну, вот, раза четыре она меня ударила, задница уже горит, и тут - звонок! Матка Боска, думаю, опять эти гости! Неужели те же самые? Они что, специально на порку приходят? Как в театр?

Горничная ушла, я стою, куда деваться? Слышу шаги. Стефа говорит: "Проходите, девочки, садитесь. Подождите немного, я с ним скоро закончу..." Девочки? Кто это? Какие девочки? Чуть голову поворачиваю - и хочу в окно выпрыгнуть! Агнешка и Джанина, одноклассницы! Кто их звал? Чего они приперлись? Что мне делать?

Они меня увидели, как ни в чем не бывало: "Привет, Марек! Ничего, мы подождем, мы просто так зашли, по пути... Извини, мы не знали, что ты занят." И усаживаются и нахально на мою задницу в красных полосах (которые свербят, сил нет) смотрят и ухмыляются. Занят, а? Вот же сучки! Можно подумать, их матери дома не дерут!

Я, конечно, делаю вид, что не слышу. Молчу и отворачиваюсь. Джанинка притворяется, что обиделась: "Какой невоспитанный мальчик! Не отвечает... Не зря его так наказывают." Ладно-ладно, воспитанная, посмотрю я, как ты щебетать будешь, если я на тебя в такой позе смотреть будут! Подумал я об этом, а член у меня тут же и встал. И девки, наверное, это увидели, они чуть сбоку сидели. И зашептались и захихикали.

Стефка подходит, голову мне к полу пригибает. Зачем? Так у меня зад у меня совсем выпячивается и поднимается, вот позорище-то! А она мне голову все же зажимает, щиколотками.

Ну, дальше что? Стефа лупит, я изо всех сил стараюсь молчать и не разреветься. Больно ужасно, кожа на заду натянута, чуть не трескается. Удалось мне это, хоть губы все и искусал. Девки шепчутся и хихикают, а я думаю, как бы им отомстить за смех этот?

Порет она меня, порет. Раз двадцать, наверное, ударила (а ей тридцать велено, нравится сестре эта цифра, похоже) А потом отпустила. Пожалела, что ли? Ну, чудеса! Стала так, чтобы от девчонок своей юбкой заслонить и говорит: "Одевайтесь, молодой пан. Побеседуйте с паненками, только совсем не долго, вы же помните, что вам еще заниматься надо?" Я даже не понял в первый момент - какие занятия? А потом дошло до меня - она меня от девчонок спасала! Поняла, что не до болтовни мне после такого позора. Что с ней стряслось, не пойму? То ли после той порки в дворницкой поняла, каково это - с голой попой стоять, то ли еще что?

Девок быстро выпроводил и к Стефе захожу. "Спасибо, Стефа" , говорю. А она меня по щеке погладила и не говорит ничего. Потом: "Прошу пана, вы не поможете мне ботиночки застегнуть? Пряжка очень тугая, а меня пани в магазин послала. Спешить надо". И ножку на стул ставит. Стул высокий и юбка у нее раз - и вверх поехала! Она в первый момент, вроде, не заметила, ботиночки мне протягивает. Потом заметила, ойкнула, извинилась. Но не покраснела почему-то. Обычно девки, как ветер у них юбку задерет или еще что, краснеют. А эта нет. Может, это только школьницы краснеют? Помог я ей, застегнул. Еще и ножки ее потрогать удалось. Короче, у меня от такого даже задница меньше болеть стала.

А вечером приходит она ко мне в спальню и говорит: "Пан Марек, давайте смажу там, чтобы болело меньше." Ну, тут уже я покраснел. Слыханное ли дело? Для порки зад подставлять - это одно, а вот так, без порки... Да она еще и трогать будет! "Не надо, говорю, не болит уже." А она на своем: "Ну как же не болит, пан Марек? Я же видела, как вы за ужином сидели. Давайте, давайте... " И одеяло откидывает! Совсем с ума сошла!

Тут дело-то не в том было, что мне попу ей стыдно показать. Я без штанов под одеялом лежал. И как раз представлял в подробностях, как гордячку Джанинку по голой заднице розгами секут. Ну, и понятно, что делал... А она одеяло содрала. Стоит, смотрит и ухмыляется: "Пан Марек, ведь пани Ксения вам запрещала так делать! Придется мне ей рассказать." Я хотел уж было просить, чтобы не говорила, а она продолжает: "Но, может, и не расскажу. Если вы меня слушаться будете. Ну-ка, поворачивайтесь!" Пришлось повернуться. Она так нежно мне мажет, осторожно, чтобы больно не сделать. Прямо гладит, а не мажет. Приятно, просто не могу. И тут, вдруг, говорит: "А ну-ка, пан Марек, ноги пошире сделайте. Я посмотрю, не попала ли ремнем еще куда?" Я головой мотаю, нет, мол, не надо.А она: "Вы же обещали меня слушаться! А то... Давайте, давайте!" И как меня по попе шлепнет! Я аж подскочил. Больно все же.

Пришлось ноги раздвинуть. Она мне яички погладила и дальше рукой лезет. Потрогала там, рукой поводила. Я чуть не кончил. Полазила там и говорит: "Все в порядке". Одеялом меня накрыла и ушла. Как это все понимать, в толк не возьму...

А эти сороки в школе все разболтали! Прихожу я на следующий день, ко мне Крыська подходит, первая в классе фифочка и стерва. Улыбается, так сочувственно, и спрашивает: "Как ты Марек? Сидеть-то сможешь? Я вот тебе подушечку могу дать". И какую-то подушечку протягивает. Я сразу не понял, а потом понял и растерялся, не знаю, что ответить. А вокруг ее подружки-прихлебательницы стоят и тоже улыбаются. А Крыська продолжает: "Марек, можно я к тебе в гости приду после следующего экзамена? Тебя, наверное, опять пороть будут? Я посмотреть хочу." И подружки ее поддакивают: "И мы хотим! ".

У меня в глазах потемнело. Не знаю, что бы я сделал - убежал или разревелся, как девчонка, но тут в класс пани учительница зашла и по партам всех разогнала. После уроков я первый из класса выскочил и убежал. Не хочу больше в эту школу ходить!

Ладно,хватит,что это я все о грустном, да о грустном? Каникулы же, я к тете еду! И к Катаржинке. Надо о приятном думать.

Вот, напротив девчонка сидит с матерью, похоже. Или с теткой. Может, тоже в Картузы едут? Ишь, как грудки у нее торчат! Интересно, какая она голая? Какая попа у нее? Мать ее по заднице сечет, наверное... Вот бы посмотреть!

Мать-тетка тоже ничего. Молодая совсем. Наверное, все же тетка. Или сестра старшая. Как мне Ксенька. А у тетки-то зад большой, вон как по сиденью расплылся. А вот писька у нее тоже мокрая? Или это только у девчонок?

Что это они ерзают, да веерами прикрываются? Не нравится, что я их рассматриваю? Или мысли читают, как в том фантастическом романе? Интересно...

Ох, вот в чем дело, ни к чему им мысли-то читать! У меня от таких размышлений пенис поднялся, прямо из брюк выпирает. А я и не заметил. И на брюках в этом месте пятнышко влажное! Стыд-то какой! Тетка на него смотрит и улыбается, да и младшая, нет-нет, да из-за веера глазами туда стрельнет. Что-то надо делать! В туалет пойти? Как я пойду с таким торчащим? Прикрыться надо! Вот хоть бы и плащом!

Вот почему эти женщины такие ехидные? Я прикрылся, а они друг на друга смотрят и улыбаются так понимающе... Черт с ними! Через десять минут Картузы, пан проводник уже обьявляет. Надо о чем-то другом подумать, чтобы успокоиться, выходить же придется. О! Эти-то тоже в Картузах выходят, засуетились.

Вот и Картузы, вот и тетя Фелиция на платформе. Приехал. Лето началось!

1 июня, поздний вечер. Картузы. Фелиция, 27 лет, замужем.

Встретила Марека. Мальчишка заметно подрос и возмужал, но, если судить по письму Ксении, ума еще не набрался. Племянница просит пороть его почаще, даже каждый день. Будет за что - буду пороть. Велела Алише заготовить розги и козлы для порки. Завтра переговорю с нашими учителями. Марек надо готовиться к переэкзаменовкам!

И еще. Зашла к мальчику перед сном и увидела, какое ужасное белье он носит. Кальсоны в такую жару. Говорит, так велит Ксения. Надо с ней это обсудить. Ну, а пока он у меня, он будет носить то, что скажу я. Завтра же пошлю Грасю в город купить ему трусики. Правда, если то, что пишет Ксения о его поведении, правда, спускать эти трусики ему придется часто. Устану его пороть... Ну, устану - поручу Алише или Грасе. Они, по-моему, не откажутся. Мальчик молод, красив и уже вполне по-мужски созрел. Сегодня, кстати, когда я зашла к нему, по-моему, он собирался мастурбировать! Не знаю, как к этому и относиться. Одни врачи пишут об ужасном вреде мастурбации, другие - о том, что неженатым молодым людям это необходимо. В общем-то, и мы, женщины, этим не брезгуем. А что делать, скажем, мне, если муж уже год с лишним в отъезде? Мужчин в поселке совсем мало...

Высеку его два-три раза как буду ловить на этом занятии, а там посмотрим.

Вообще-то, ему уже шестнадцать. В приличных семьях для таких молодых людей нанимают специальных горничных. Они мальчишек учат и все, как говорится, остается в семье. Утром напишу об этом Ксении. Пусть пришлет свою горничную, мальчишка уже проболтался, что она его сечет. И, по-моему, он к ней неравнодушен - раза три уже упомянул ее имя! Очень хорошее сочетание. Будет, кому учить, будет, кому пороть. А Ксения себе другую наймет. Все равно через некоторое время эту "учительницу" убрать придется. Во избежание неприятностей. А не выйдет - Грася вполне подойдет.

1 июня, поздний вечер, спальня Марека.

Лежа в темноте в свежей, мягкой постели, Марек вспоминал, прошедший вечер.

Под треск цикад Марек и пани Фелисия пили чай. Керосиновая лампа освещала только стол, оставляя в тени и сервант с посудой и широкий диван и конторку с узкой наклонной столешницей. Марек смотрел на пьющую чай из блюдца тетю Фелицию и как будто видел ее в первый раз. Высокая, стройная, пышная грудь, широкие бедра... После событий последних недель, порки Стефы в дворницкой, ее странного обращения с ним после последней порки, Марек постоянно думал о Стефе, вспоминал ее, стоящую на четвереньках в дворницкой, вспоминал, как задралась ее юбка и открылись стройные бедра. Мысли его перескочила на девицу из поезда, а потом на тетю Фелицию. Хорошо бы увидеть ее голой...

Юноше вспомнились горничные пани Фелиции - стройная молодая зеленоглазая Грася и хмурая суровая Алиша. Когда тетя сказала, что Ксения просит пороть его каждый день, Грася рассмеялась. Неужели тетя Фелиция поручит Грасе или Алише пороть его? Совсем не хочется... Вообще не хочется получать порку, а хочется посмотреть как секут ту девчонку из поезда... или Грасю... или Алишу... Рука мальчишки потянулась к низу живота, но он уже засыпал.

2 июня, утро, дом пани Фелиции, гостиная.

Катаржина, 19 лет, не замужем.

Я утром зашла к пани Фелиции и узнала, что приехал Марек. Забавный мальчик, мы когда-то дружили и мне кажется, что он был в меня влюблен. Впрочем, мальчишки его возраста влюбляются во всех подряд.

Мы сидели в гостиной, пили кофе. Потом хозяйка решила посмотреть, не проснулся ли Марек, а через несколько минут втащила его в гостиную за ухо в одних пижамных штанах!

Мальчишка (хотя, пожалуй, скорее юноша) сильно подрос и возмужал. Впрочем, сейчас он выглядел как нашкодивший котенок, стоял, опустив глаза, красный до слез. Он даже не посмотрел на меня и не поздоровался! Горничные Алиша и Грася, глядя на мальчишку, заулыбались.

"Полюбуйся на нашего гостя, - говорит пани Фелиция, - расскажи-ка пани Катаржине, что это ты делал в постели?"

Я внутренне усмехнулась. Понятно, что шестнадцатилетний мальчишка делал в постели, раз это вызывало такое возмущение его тети. Марек стоит, глаза в пол, молчит, тетка ему ухо выкручивает.

"Ну, тогда я скажу. Мой дорогой любимый племянник Марек занимался рукоблудием!"

Ой, какой пафос! Губы поджаты, брови сведены, глаза сверкают. К конторке его отправила, а горничную за ремнем послала. Неужели при мне будет? Бедный мальчишечка, позор какой! Что он делать будет? Сопротивляться? Просить? Нет, сдался, идет к конторке. Ну, да маленький он еще, слушается.

Надо с ним поздороваться, как ни в чем не бывало. "Доброе утро, Марек, давно я тебя не видела. Как ты освободишься, мы обязательно обо всем поболтаем."

"Освободишься..." Сама чуть не рассмеялась. С напоротой при мне попой ему только болтать.

Штаны сам снимет? Стоит, не шевелится, а Грася уже ремень принесла. Фелиция ему на затылок надавила, он лег на конторку, тетка спустила с него штаны. Ой, какая попа худая! Достанется ей сейчас. У жениха, Зденека, зад мускулистый. Впрочем, без штанов я его только мельком видела, когда он меня в... Но об этом молчание! Как нибудь в другой раз. Вспоминать не хочу - больно и вообще... Стыд такой!

Тихо как! Слышно, как муха в стекло бьется. Мальчишка сейчас разревется, по моему. Пани Фелиция его со всего размаху рукой по заднице шлепнула. Говорит, на первый раз десять ударов. Может, зря она его так позорит? Стоит без штанов, нагнувшись, попа выпячена. Все на него смотрят, а горничные ухмыляются.

Ну, что же Фелиция тянет? Вот замахнулась, бьет. Какой звонкий удар! И на заду у Марека сразу красный след! Больно, наверное, но он стерпел. Стоит, не двигается, только дернулся. И Грася его за руки держит.

И тут я чувствую, что ситуация меня как-то... возбуждает.

Порка идет своим чередом, тетка перед каждым ударом племяннику выговаривает. "Это гадко... Не смей больше так делать... Буду проверять... Ты должен избавиться от этой мерзкой привычки..." Она сама-то верит в это?

Марек уже ерзает по конторке и вскрикивает. От ерзания, наверное, у него пенис напрягся, стыда ему добавляет. Алиша сбоку стоит и во все глаза смотрит!

Ну, вот и десятый удар. Грася отпускает руки, юноша кое-как натягивает штаны. С трудом, видно, попка болит. Тетка отправляет его переодеться к завтраку, но сразу не отпускает, велит благодарить за порку и целовать руку. И Марек слушается! Становится на колено, благодарит, целует... Ой, как мне это нравится! Хочу сама его пороть! И пусть целует мне туфельку! Надо это обдумать...

Но пока надо говорить другое: "И все-таки телесные наказания это какое-то средневековье! В наш просвещенный век это выглядит так… Так вульгарно, если угодно!"

Фелиция мне в ответ: "Может ты и права, только что же прикажите делать с этими несносными молодыми людьми! Я знаю, что я его от этой привычки не избавлю, но пусть хоть так явно не делает! Ведь даже под одеяло не залез! А вообще, у меня есть более радикальный способ... "

"Какой?", спрашиваю, а она в ответ:" Ах, милочка, ты еще так молода... Стоит ли тебе знать обо всем?"

И разговор перевела... Ладно, дознаюсь. И до Марека доберусь еще.