Я все еще люблю тебя! Глава Семнадцатая

Глава семнадцатая. Перебежчик.


Уже которую ночь подряд Эльза Фридриховна была не в состоянии сомкнуть глаза. Мобильный телефон, на который поступали все звонки от Филиппа, хранил гробовое молчание, заставляя лишь догадываться о его участи в чужом городе.   
— Я скоро с ума сойду, – жаловалась Гауптман. – Скоро месяц пройдет, как Филипп уехал, и с тех пор от него – ни слуха, ни духа…
— Он тебе что, ни разу не звонил? – спрашивала Анна.
— Да, поначалу-то звонил, даже по несколько раз на дню, но потом… как сквозь землю провалился. Уже не знаю, что тут думать.
Для самого Филиппа все переживания его матери, все её волнения из-за него были далеко не на первом месте. Всецело поглощенный поставленными перед собой задачами, он скрупулезно, шаг за шагом шел к заветной цели – наконец-то поквитаться с отцом за многолетние страдания своей матери.
В «Цитадели» члены организации приняли новоявленного протеже Регины Робертовны, что называется, по одежке. Никто не понимал, для чего хозяйка приблизила к себе этого явно папиного сынка, единственная ценность которого заключалась только в его столичном происхождении.
— Регина, москвича надо скорее в курс наших дел вводить, – говорил хозяйке «Гроссмейстер». – Люди уже заметно нервничают. Не понимают они ни для чего он здесь, ни зачем ты его к себе приблизила. 
— Алик, не видать нам, как своих ушей, падения «Голиафа» без этого москвича.
— Погоди. О каком «Голиафе» ты говоришь?
— О «Черном принце», конечно. Алик, этого человека уже давно пора ставить на место, а его столичный посланник, как никто другой, может нам в этом помочь.
Даже не представляла себе Регина Робертовна, насколько её планы совпадают с интересами Филиппа.
Видеть Германа униженным, раздавленным, ползущем на коленях перед своими подельниками было заветной мечтой Филиппа с тех пор, как он узнал, что всесильный олигарх приходится ему родным отцом. Обида за мать не давала покоя, порой, отказывая в способности адекватно мыслить.
— Что сделано, то сделано, – говорила сыну Эльза Фридриховна. – Мы с тобой все равно ничего изменить не можем.
С подобной формулировкой Филипп никак не мог согласиться. Долгие годы пребывания в неизвестности, многолетние страдания его матери не могли не породить в его душе обиду, требовавшую немедленного отмщения. Все, о чем просила его Регина Робертовна, способствовало продвижению Филиппа к его заветной цели, а поэтому выполнять все её поручения он брался со всем тщанием.
— Прежде всего, мы не должны упустить «Новороссийское судоходство»,  – говорила хозяйка. -  Это предприятие представляет для организации слишком большую ценность, чтобы можно было отдать его в чужие руки.   
— Регина Робертовна, но «Черный принц» приложит максимум усилий, чтобы судоходство досталось именно ему, – сказал Филипп. – Для этого он меня сюда и прислал, чтобы я помог ему скинуть Развозова.
— Расскажите более подробно, о чем идет речь, – попросила хозяйка.
Противостояние Германа Федоровича Сапранова и Станислава Ильича Развозова длилось уже далеко не первый год, о чем Регина Робертовна не знать не могла. Причинами этого противоборства были редкие принципиальность и упрямство Развозова и в высшей степени вероломство Сапранова.   
В том, что судоходство должно принадлежать именно ему, Герман Федорович даже не сомневался.
— Одному Богу известно, сколько мы с отцом вбухали сил в это предприятие, – часто говорил он. – Да, я там каждый винтик знаю. Кому, если не мне, рулить всем этим хозяйством?
Правда в словах Германа Федоровича присутствовала лишь отчасти.  Борьба за Новороссийское судоходство в большей степени была обусловлена не заслугами Федора Кузьмича и его сына перед этим предприятием, а личными интересами Германа, далеко не всегда связанными с его непосредственной деятельностью.
Знал о планах Сапранова и непосредственный владелец судоходства – Станислав Ильич Развозов. Бывалый морской волк спинным мозгом чувствовал, что вокруг возглавляемого им предприятия происходит что-то нехорошее, и, как мог, стремился этому помешать.
— Ты хоть понимаешь, в какой пропасти мы все можем оказаться, если не сумеем отстоять судоходство? – спрашивал Станислав Ильич своего заместителя Ягудаева. – Если Сапранов наложит свою лапу на предприятие, девяностые годы всем нам, в том числе и тебе, покажутся благодатными временами.
Андрей Андреевич Ягудаев смотрел на своего шефа мало что понимающими глазами, делая вид, что он не вполне в курсе того, что происходит в судоходстве. На самом деле пронырливый чинуша очень мелкого масштаба уже давно был в курсе всех интриг, плетущихся вокруг судоходства, и вел свою игру в надежде, при первом же удобном случае, урвать кусок пожирнее.
— Неужели вам нечем ответить вашим недругам? – спросил Андрей Андреевич Развозова. – У руля судоходства вы уже не первый год стоите. Досконально знаете, как каждый винтик, каждая гайка в нем крутятся. Кому, как ни вам, его и возглавлять?
— Эх, Андрюша, к сожалению, существует множество людей, мнение которых резко расходится с твоим мнением, – ответил Станислав Ильич. – Герман Сапранов – первый из них.
— Почему вы не ход тому компромату, который у вас на него имеется?
— Время еще не пришло. Вываливать на Сапранова все порочащие его сведенья сейчас – это пустое сотрясение воздуха. Его надо брать за жабры в тот момент, когда на руках будет максимум доказательств незаконной деятельности этого олигарха.
Несомненно, Станислав Ильич знал, о чем говорил. Впервые судьба столкнула его с Германом Сапрановым еще тогда, когда ни о каких олигархах, нуворишах, новых русских не могло идти речи.
Все, что говорил Развозов, все его мысли относительно возглавляемого им предприятия немедленно становились известны в «Цитадели».      
           Андрею Андреевичу  уже давно надоела роль второго человека в судоходстве. Его душа жаждала большего, и на пути к заветной цели он решил не останавливаться ни перед чем.
Обо всем, что происходило в судоходстве, обо всех событиях и перипетиях, там творившихся, немедленно становилось известно членам «Цитадели», поставщиком новостей для которых и являлся господин Ягудаев. Посулы и обещания организации окончательно затмили его разум, а все понятия о чести, верности ушли куда-то далеко на задний план. 
— Развозова уже давно пора списывать со счетов, – часто говорил «Гроссмейстер» Ягудаеву. – Андрюша, судоходство при нем ждут безрадужные перспективы. Другое дело – ты. У тебя и мысли более прогрессивные проскакивают, и работа предприятия тебе досконально известна…
Подобные высказывания не могли быть не лестными для Ягудаева. Постоянно находиться в тени Развозова, быть вечным мальчиком на побегушках Андрею Андреевичу уже давно надоело, а душа жаждала новых свершений, реализовать которые, по словам «Гроссмейстера», не составляло никакого труда. 
— Слушай, если не тебе, кому еще возглавлять судоходство? – часто спрашивал Альберт Михайлович Ягудаева. – Ты ведь там каждую гайку  знаешь. С тобой каждый матрос за руку здоровается.          
  — Эх, Алик, скажи об этом лучше Развозову. – сокрушенно произнес Андрей Андреевич. – Он ведь даже не видит, что судоходство под его началом загнивает.
Благодатный елей, в изобилии лившийся из уст «Гроссмейстера», не мог не услаждать слух Андрея Андреевича. Сам того не замечая, очень средней руки клерк начинал верить в свою исключительность, в то, что нет на свете человека, кроме него, способного возглавить судоходство в столь сложное время.       
—  Я тебе так скажу: с этим твоим Развозовым судоходство рано или поздно загниет, – продолжил сыпать своими определениями «Гроссмейстер». – Ты посмотри, на чем у тебя люди плавают. Сказать страшно… одни дырявые корыта волны рассекают. Андрей, ты не боишься, что в один прекрасный день одна из ваших посудин просто заляжет на дне какого-нибудь моря? В этом случае ведь только ты виноватым окажешься! Скорее солнце взойдет на западе, чем Развозов будет нести хоть какую-то ответственность.
Андрей Андреевич понуро опустил голову.  Со всем, что говорил «Гроссмейстер», он не мог не согласится, а вырисовывавшиеся перед ним перспективы по истине были без радужными. 
    — Какую-то часть твоих проблем мы могли бы решить общими усилиями, – продолжил Разумовский. – По крайней мере, новые корабли твоему судоходству были бы обеспечены. В Архангельске у меня среди знакомых есть очень серьезные люди, которые под собой все судостроение держат. Поэтому все проблемы с твоими посудинами были бы решены на раз!
Подобные обещания не могли не ласкать слух Андрея Андреевича, а его личная самооценка при этом взлетала до небес.
Поставленная «Гроссмейстером» цель была достигнута, и вскоре в недрах Новороссийского судоходства у «Цитадели» появился вполне свой человек.
— Алик, давай-ка на переговоры с этим Ягудаевым ты нашего москвича направляй, – сказала как-то «Гроссмейстеру» Регина Робертовна. – Хватит ему просто так штаны просиживать. Пусть в деле покажет, на что он способен.
— Регина, боюсь, москвич – не тот человек, с кем Ягудаев будет разговаривать, – ответил Альберт Михайлович. – Для него он – никто, и зовут его – никак. Москвича он вообще ни одного дня не знает.
— Алик, а тебе не кажется, что Ягудаев не в том положении, чтоб еще и выбирать, с кем он будет разговаривать? – спросила  хозяйка. – Он глубоко  ошибается, если думает, что контролирует ситуацию. Надо ему показать, что «Цитадель» держит его на крючке, и любая попытка соскочить с этого крючка будет немедленно пресечена.
К возложенной на него миссии Филипп подошел со всем тщанием, будто это было главным делом его жизни. О человеке, с которым ему предстояло встретиться, он абсолютно ничего не знал, но излучаемая им уверенность не оставляла Андрею Андреевичу каких-либо шансов на проявление самостоятельности.
Обстановка одного фешенебельного ресторана Краснодара в тот вечер отличалась изысканной камерностью с неким налетом таинственности. Приглушенный свет, негромкая музыка, доносившаяся откуда-то издалека, две свечи в изящном подсвечнике – все создавало неповторимую атмосферу аристократичности.
Не привыкший ждать, Ягудаев на этот раз был обескуражен долгим не появлением своего собеседника. Удивление еще больше усилилось, когда вместо ожидаемого Разумовского к нему подсел совершенно незнакомый юноша, всем своим видом демонстрирующий абсолютную в себе уверенность и, по всей видимости, настроенный на абсолютно серьезный разговор.
— Где Альберт Михайлович? Почему он не пришел? – посыпались вопросы от Ягудаева.
— Господин Разумовский уполномочил меня вести с вами все переговоры, – ответил юноша. – Если вас что-то не устраивает, все вопросы, претензии прошу адресовать непосредственно ему.   
Не в том положении находился Андрей Андреевич, чтобы выражать свое недовольство хоть кому-то из членов «Цитадели». Свою личную зависимость от этой организации он понимал вполне, а поэтому любые споры с кем-то из её представителей считал излишними.
— У организации есть какие-нибудь обнадеживающие меня новости? – спросил Ягудаев. – Развозов день ото дня становится все невыносимее, а Альберт Михайлович, помнится, в прошлый раз обещал решить эту проблему.
— Видите ли, в чем дело, Андрей Андреевич, «Цитадель» не имеет обыкновения раздавать свои обещания направо и налево, – ответил Филипп. – Вы тоже, насколько мне известно, не всегда выполняете свои обещания.   
Не мог Филипп не задеть собеседника за живое своими словами. В полной мере Ягудаев ощущал свою сопричастность к «Цитадели», и любые попытки поставить этот факт под сомнение наносили мощный удар по его самолюбию. К тому же сам Филипп, в силу своей молодости и, как следствие, неопытности, не производил впечатления человека, с которым можно вести разговоры на какие-либо серьезные темы.
— Вам не кажется, молодой человек, что вы находитесь далеко не в том положении, чтоб разговаривать со мной в подобном тоне? – спросил Андрей Андреевич. – Вы, я вижу, человек в организации новый, а поэтому обо всех нюансах взаимоотношений не осведомлены.
— Знаете, давайте об уровне моей компетенции поговорим потом, – предложил Филипп. – Я бы сейчас, на вашем месте, больше думал о том, как побыстрее выполнить ваши обязательства.               
  Переходить к разговору по существу Ягудаев не спешил. Слишком странным казался ему этот невесть откуда появившийся юнец с явно завышенным о себе мнением.
— Сразу видно, что в наших делах вы – человек новый, – сказал Андрей Андреевич. – Поэтому очень не советую вам с бухты Барахты лезть на рожон. Пораниться ведь можно так, что до конца своих дней в себя приходить устанете.
Правила игры были обозначены достаточно четко, и Филиппу не оставалось ничего другого, как только их принять. Въедливый, с постоянно бегавшими глазками, чинуша смотрел на юношу взглядом, от которого по всему телу начинали бегать мурашки.               
— Вы же не хотите сказать, что претендуете на лидирующие позиции в «Цитадели»? – спросил Андрей Андреевич. – Ну, а раз так, сидите тихо и не высовывайтесь.
Совершенно непостижимым образом подробности разговора Филиппа с Ягудаевым в тот же вечер стали известны Герману Федоровичу. Гневу всесильного олигарха не было предела, чему первым свидетелем стал депутат Артамонов.
— Да, я всю эту лавочку в щепки разнесу! – кричал Сапранов. – Пусть не надеются, что вот все эти их интрижки мною останутся незамеченными!
— Ты можешь толком объяснить, что на этот раз случилось!?! – спросил изумленный Игорь Макарович. – Не успел я к тебе прийти, как ты уже чуть ли не с кулаками набрасываешься.
—  Этот вопрос ты адресуй своим хозяевам из Краснодара, – ответил Герман. – Я уж не знаю, какую они там воду мутят, но своего сына им на растерзание я не отдам.
Последние слова Германа для Игоря Макаровича прозвучали как признание, к которому он совершенно не был готов. За те годы, что он был знаком с Сапрановым, ему казалось, что о жизни всесильного олигарха он знает буквально все!
— Погоди, а о каком сыне ты говоришь? – спросил Артамонов. – Ведь, насколько я знаю, у тебя есть только две дочери.
В этот момент Герман Федорович понял, что сказал что-то не то. Подробности его личной жизни были тайной, порой, даже для него самого, и ни одного постороннего человека никаким образом не должны были касаться.          
— Я всегда знал, что у тебя есть две дочери, – произнес Игорь Макарович. – Ни о каком сыне, насколько я знаю, речи вообще  никогда не шло.
Только сейчас Герман понял, что застигнут врасплох. Артамонов относился к тому типу людей, с которым меньше всего ему хотелось откровенничать, тем более, распространяться о своей личной жизни. Однако неосторожные слова были произнесены, и теперь Сапранову надо было как-то выкручиваться из сложившейся ситуации.
Пространство для маневров было невелико. Как облупленного, видавший виды депутат знал пронырливого олигарха, и, вне всяких сомнений, умел отличить правдивые слова от заведомо лживых.   
— Ты же сам прекрасно понимаешь, что мой статус не предполагает постоянных отношений с кем бы то ни было, – ответил Герман. – Вполне логично предположить, что одна из моих связей дала свои последствия, за которые мне теперь приходится расплачиваться…
— Ты так просто говоришь об этом! – заметил Артамонов. – Интересно только, кого ты на этот раз «осчастливил».      
— Тебе не кажется, что моя личная жизнь – это мое, сугубо личное дело? – спросил Игоря Макаровича Сапранов. – Заметь, я  ведь никогда не расспрашивал тебя о твоих личных грехах, которых тоже немало.
— Понимаешь, все это не имело бы никакого значения, если б ты не лез в политику. Вот эти твои непомерные амбиции ни до чего хорошего тебя не доведут.
Подобные замечания депутата не могли не раздражать Германа. Себя он уже давно считал альфой и омегой, эдаким центром вселенной, которого критика не должна касаться. Слова Артамонова были даже не просто обидны для Германа Федоровича, а неприемлемы в принципе, и не ответить на которые он никак не мог.
— Игорек, а тебе не кажется, что уже который год ты не вылезаешь из государственной думы, только благодаря мне? – спросил Сапранов. -  Твоя «Цитадель» что-то не очень вкладывалась в твое продвижение. Если бы не деньги, которые я в тебя вбухал, сидел бы ты сейчас в какой-нибудь дальней станице да помалкивал в тряпочку. 
С тем, что говорил Герман, невозможно было спорить. В жизни Артамонова не было ничего, чем он не был бы обязан всесильному олигарху. Неизвестно сколько оставался бы банальный вор тем, кем он был, если б Герман Федорович однажды не протянул ему руку помощи.   
— Слушай, а ты не боишься, что мне известны о тебе такие вещи, которые могут поставить жирный крест на любой из твоих карьер? – спросил Германа Артамонов. -  На твоем месте я бы не спешил разговаривать со мной подобным тоном. 
Несомненно, Игорь Макарович знал, о чем говорил. Многолетнее знакомство с Германом Сапрановым волей-неволей делало его свидетелем таких вещей, о которых сам всесильный олигарх предпочел бы лишний раз не вспоминать.
— Ну, и что ты можешь мне предъявить? – бравируя, спросил Герман депутата. – Ты только учти: все, что ты на меня там нарыл, уже давно известно нужным людям в нужных кабинетах. Поэтому все твои потуги хоть что-то предъявить мне обречены вылететь в трубу.
Даже не представлял себе Герман Федорович, насколько в этот момент своими высказываниями он работал против себя самого. В этот вечер подробности его разговора с Артамоновым были известны в «Цитадели», чем привели в состояние крайнего неудовольствия Регину Робертовну.               
— Да, что он  о себе возомнил!?! -  негодовала хозяйка. – Он, видать, решил, что «Цитадель» - его безраздельная собственность, а поэтому ему все можно!?!
— Регина, но ведь ты сама говорила, что «Артемон» - отыгранная карта, и его слова нельзя воспринимать всерьез, – произнес «Гроссмейстер».   
— Алик, но только не в случае с «Черным принцем», – ответила Регина Робертовна. – Сапранов, я так понимаю, уже давно пытается переманить «Артемона» на свою сторону, и, надо сказать, у него это  неплохо получается.         
— Слушай, а, по-моему, ты видишь опасность там, где её быть не может, – заметил Разумовский. -  «Артемон» сам не заинтересован идти на обострение с нами взаимоотношений. Он же не хочет в какой-нибудь критический момент лишиться поддержки организации.
У Регины Робертовны было свое мнение на этот счет. «Цитадель», по её мнению, уже давно утратила свое былое величие, и этим фактом грех было не воспользоваться всем, кто имел хоть какое-то отношение к организации.
— Ты что, думаешь, я не вижу, что вокруг происходит? – спросила хозяйка «Гроссмейстера». – Да, все крысы, чтоб ты знал, первыми бегут с корабля, и «Артемон» здесь исключением не является.
Глубоко упаднические настроения Регины Робертовны «Гроссмейстер» не разделял. На все, происходящее в «Цитадели», у него было свое мнение, резко контрастирующее с мнением хозяйки. В людях, работавших на организацию, он был уверен, и к подозрительности, свойственной Регине Робертовне, склонен не был.
— Регина, мне кажется, пока еще не время поднимать панику, – сказал Разумовский хозяйке. – «Артемон» прочно сидит на наших деньгах, и рисковать ими не захочет.
— Алик, а тебе в голову не приходило, сколько денег ему может посулить «Черный принц»? У него-то их в разы больше, чем у «Цитадели». Поэтому купить с потрохами любого, кто имеет хоть какое-то отношение к организации, ему вообще ничего не стоит.
Опасения Регины Робертовны имели под собой все основания. Все дело в том, что Герман Федорович уже давно считал «Цитадель» своей безраздельной собственностью, а свою бывшую тещу – чужеродным элементом, неизвестно почему к этой собственности присосавшимся.
Естественно, у Регины Робертовны на возглавляемую ей организацию были свои взгляды, от взглядов Германа резко отличавшиеся.
— Не будет нам покоя, пока «Черный принц» возле организации ошивается, – часто говорила хозяйка «Гроссмейстеру». – Вот попомни мое слово: придет время, и он наложит свою лапу на все, что только можно.
— Регина, а ты о камнях не забыла? – спросил Разумовский. – Абу Мухтар ведь не успокоится, пока их не заполучит.
— В  этом-то все и дело, – задумчиво промолвила Регина Робертовна. – Теперь ты понимаешь, почему мы должны действовать на опережение.
Бриллианты Федора Кузьмича уже давно стали больной темой для всей организации. Уже никто не помнил, когда «Император» сделал таинственные драгоценности главной проблемой для организации, но, не решив её, «Цитадель» вряд ли могла спокойно и дальше существовать.
— Честно говоря, даже не знаю, что тебе сказать на это, – произнес «Гроссмейстер». – Похоже, «Император» задал нам задачу, решить которую мог только он сам.
— Самое плохое то, что из-за этих бриллиантов мы все находимся под властью этого недомерка, – заключила Регина Робертовна, имея в виду Германа Сапранова.
— Слушай, а что если произвести обмен? – вдруг предложил Альберт Михайлович.      
— Обмен! – оживилась Варвара Захаровна. – О каком обмене ты говоришь?
План Альберта Михайловича был прост и дерзок  одновременно. «Цитадели» надо было сделать вид некой покорности, создать иллюзию послушания с тем, чтобы в нужный момент нанести решающий удар.             
— «Черный принц» спит и видит, как заполучить Новороссийское судоходство в число своих активов? Ну, так давай осуществим его мечту, – начал излагать свою позицию «Гроссмейстер». – Правда, взамен он должен будет передать нам все бриллианты.
— Алик, только чтобы что-то кому-то пообещать, нужно это самое обещаемое самому иметь в наличии, – ответила хозяйка. – Судоходство мы пока не контролируем, а значит, предмет для более детального разговора у нас полностью отсутствует.
В свете последних событий решение проблемы с Новороссийским судоходством «Гроссмейстеру» виделось достаточно легко. Нежданно-негаданно появившийся из Москвы эмиссар Германа Сапранова приходился, как нельзя, кстати для осуществления тайных замыслов Альберта Михайловича.               
 — Уверяю тебя, не пройдет и пол года, как Новороссийское судоходство будет находиться под нашим контролем, – заверил хозяйку «Гроссмейстер».
— Как ты себе это представляешь? – спросила Регина Робертовна. – Хочу тебе напомнить: об этого Развозова уже ни один десяток людей себе зубы сломало. Что, хочешь попасть в их список? 
—  Регина, никому никуда попадать не придется. У нас для этого москвич есть. Вот он пусть себе и ломает все, что можно. 
В жизни Альберта Михайловича не было ничего, что он не мог бы сделать для обеспечения комфорта и спокойствия Регины Робертовны. Уже давно к женщине существенно старше его самого он питал чувства, весьма далекие от их непосредственной деятельности, и в этих своих чувствах был последователен до неистовства.
— «Черный принц» никогда нам не простит, если узнает, что мы используем его человека в своих интересах, – сказала хозяйка. – Ты же знаешь, как он скор на расправу. Хочешь войны?
— Ну, что ж… раз этого хочет «Черный принц»… война, так война!
— Только учти, Алик, в этой войне победителей не будет.
Не было в арсенале Регины Робертовны таких аргументов, которые могли бы заставить «Гроссмейстера» изменить свое решение. В своем решении довести до конца начатую игру он был непоколебим, и уже ничто не могло заставить его пойти на попятную. 
Сам Филипп в это время находился где-то вдали от страстей, разворачивышся вокруг его персоны. Тщательно разработанный им пан требовал немалых душевных затрат, которые он компенсировал обильным излиянием алкоголя в одном из Краснодарских баров. С совершенно осовелым взглядом бармен, до краев наполнявший бокал какой-то полупрозрачной жидкостью, покорно выполнял роль слушателя надоедливого жалобщика на судьбу в лице очередного клиента.
Суть претензий уже изрядно захмелевшего Филиппа сводилась к, в принципе, несправедливому устройству этого мира, а значит, повышенной неоцененности его самого.
— Я целых шесть лет  по этим заграницам штаны протирал! Что, кому-то  это было нужно? – изрядно захмелевшим голосом жаловался Филипп. – Папаше моему я сто лет на фиг не нужен. Мама тоже от меня непонятно что хочет. В общем, хоть бери веревку да вешайся!
— Сам-то чем занимаешься? – спросил бармен.
— Ой! Чем я только не занимаюсь, – не вполне трезвым голосом ответил Филипп. – В данное время пытаюсь своего папашку уму-разуму научить, чтоб он не думал, что ему все можно.
Филипп даже не подозревал, насколько может быть высокой цена его откровенности. С совершенно равнодушным выражением лица бармен, невозмутимо стоявший за стойкой, на поверку оказался человеком, уже давно связавшим себя определенными обязательствами с «Цитаделью». Именно поэтому подробности измышлений московского клиента стали известны «Гроссмейстеру» сразу после того, как Филипп покинул заведение. 
— Долго он тут ошивался? – спрашивал Альберт Михайлович.
— Часа полтора-два, не меньше, – сказал бармен. – Даже не представляю, как он до койки доползет.
— Ну, за это тебе точно беспокоиться не стоит. Мои ребята проследят, чтоб он не попал в какую-нибудь историю.
Немало удивлен был Филипп появлением в своем номере «Гроссмейстера», да еще в сопровождении двух молодых людей достаточно крепкого телосложения.
— Разговор нам предстоит довольно непростой, и от того, что ты скажешь, будет зависеть все твое дальнейшее существование, – сказал Альберт Михайлович Филиппу.
Молодой человек смотрел на своего собеседника глубоко вопросительным взглядом, пытаясь прокрутить в голове возможные варианты ответов.
— Во-первых, меня интересует, кто ты.  Во-вторых, кто и для чего тебя сюда прислал, – начал допрос «Гроссмейстер».
Обстановка, воцарившаяся в номере, явно не располагала к каким-то ужимкам и недоговоренностям, а поэтому Филипп решил раскрыть себя, ничего не утаивая. 
— Кто меня сюда прислал, я думаю, вы хорошо знаете, – ответил молодой человек.  – А приехал я сюда, надеясь найти справедливость.
— Найти справедливость? – поинтересовался  Альберт Михайлович. – Интересно, где ты собрался её искать?
— Здесь, Альберт Михайлович. В вашем городе, – ни секунды не сомневаясь, ответил Филипп. – И еще: в этом я рассчитываю на вашу всестороннюю помощь.
Уже давно «Гроссмейстеру» не приходилось слушать такие наглые и наполненные сытой уверенностью заявления. Производивший впечатление человека неглупого, а поэтому хорошо понимающего, кто перед ним стоит, Филипп говорил так, что даже такой матерый волк, как Разумовский, не мог не удивляться.
— Слушай, а с чего ты взял, что я должен тебе в чем-то помогать? – спросил «Гроссмейстер». – Я ведь с тобой знаком – без году неделя. Ну, и с какой стати я буду за тебя впрягаться?
— А у вас другого выхода нет, Альберт Михайлович, – ответил Филипп. – Вы что, думаете, я не знаю: вся «Цитадель» спит и видит, как поскорее избавиться от «Черного принца». Мне тоже не доставляет большой радости на него горбатиться. Так что здесь наши с организацией интересы совпадают. Осталось только нам с вами обозначить правила игры.
—  Удивительно от тебя это слышать, – промолвил Разумовский. – Я-то думал: «Черный принц» прикормил тебя основательно.
— Но не настолько основательно, чтобы я превратился в его тень, – заметил молодой человек. – Альберт  Михайлович, давайте начистоту: Герман Сапранов для «Цитадели» уже давно – пустое место…
— Послушай, мальчик, молоко у тебя на губах еще не обсохло, чтобы ты мог рассуждать о том, кто такой «Черный принц», – отпарировал «Гроссмейстер». – Ты, между прочим, еще под стол пешком ходил, когда он уже строил здесь свою империю.  Поэтому советую тебе особо рот свой не разевать. Иначе здесь многие очень серьезные люди тебя могут не  понять.
В словах Альберта Михайловича было больше бравады, напускного бахвальства, чем какого-то реального беспокойства за положение дел в организации. Не лишенный определенных амбиций, в «Цитадели»  «Гроссмейстер» видел себя на гораздо более высоких позициях, доныне им занимаемых.
Филипп, несомненно, производил впечатление, чьи интересы простирались далеко за пределы возложенной на него миссии, и Разумовский видел в нем человека, которого, при желании, легко можно использовать в своих интересах.
— В этом городе тебе нужен надежный покровитель, на которого ты во всем мог бы положиться, – продолжил Альберт Михайлович. – Судя по всему, планы у тебя далеко идущие, но реализовать их без должной поддержки будет невозможно.    
В своих высказываниях «Гроссмейстер», конечно, был прав. Никогда Филиппу не удалось бы реализовать задуманное без посторонней поддержки, а если брать в расчет масштаб задуманного, то такая поддержка могла исходить только от кого-то из членов «Цитадели».
— Я так понимаю: в роли такого покровителя вы видите, в первую очередь, себя? – спросил Филипп.
— Почему бы нет, – уверенно ответил Альберт Михайлович.  – По крайней мере, в этом случае у тебя точно будет тот, на кого ты сможешь опереться.
Предложение было заманчиво еще и тем, что планы Филиппа были слишком обширны, и вряд ли их удалось бы реализовать в одиночку. Видя в нем человека, которого впоследствии можно будет достаточно эффективно использовать в своих интересах, «Гроссмейстер» готов был сулить золотые горы, лишь бы возомнивший о себе невесть что юнец согласился играть на его стороне.
— Ты хочешь оказаться на месте «Черного принца»? – продолжал допрос Разумовский. – Я могу дать тебе это, но взамен от тебя тоже кое-что попрошу.
— Что же именно?
— Стопроцентной преданности организации! – продекламировал «Гроссмейстер».  – Как ты сам понимаешь: у всего на этом свете есть своя цена, и цена моих услуг будет именно такой: ни одного шага, ни малейшего движения ты не сможешь сделать без ведома «Цитадели». Пойми, в устранении «Черного принца» организация заинтересована не меньше, чем кто бы то ни было, но ей нужны гарантии.
— О каких гарантиях вы говорите? – спросил Филипп. 
— Ну, как о каких… - удивился «Гроссмейстер». – Для меня, прежде всего, важно, чтобы ты никуда не соскочил в какой-нибудь самый ответственный момент. Для этого я, как ты сам понимаешь, приму все возможные меры предосторожности.
— Можете не беспокоиться. От вас никуда я сбегать не собираюсь.
Стопроцентная уверенность присутствовала в каждом произнесенном Филиппом слове.  Как никогда, он был близок к реализации своих планов, а организация, столь близкая его отцу, служила для этого идеальным инструментом.
— Да, еще бы ты куда-нибудь сбежал! – заметил Разумовский. – Учти, мальчик мой, у организации – очень длинные руки, и достать она тебя может, где бы ты ни находился.
Весьма довольный проделанной работой, уже спустя час, Альберт  Михайлович докладывал о том, что москвич продался ему со всеми потрохами, Регине Робертовне.   
— Теперь у нас в Москве есть свой человек, – докладывал Разумовский. – Поэтому, чтобы «Черный принц» не делал, мы всегда будем в курсе того, что он собирается сделать.
— Ой, Алик! Я бы, на твоем месте, не была бы так в этом уверена, – возразила хозяйка. – Пойми, если «Черный принц» нас раскусит, пощады не будет никому.
— Да, не похож этот парень на болтуна, – возразил «Гроссмейстер». – Кроме того, у него в этом деле свой интерес имеется. Знаешь, не только у тебя на «Черного принца» зуб есть.
Этот факт немного успокаивал Регину Робертовну, хотя внутренняя тревога никак не покидала её. Слишком хорошо она знала своего бывшего зятя и слишком хорошо понимала, на что он способен, если почувствует хоть малейшую опасность.
Своим разговором с «Гроссмейстером» Филипп был, как никогда, доволен. На сто шагов ближе он стал к осуществлению своей цели, которую лелеял уже долгое время.
Сам Герман Федорович даже не подозревал о том, что происходит в далеком городе, и какие планы вынашиваются против него.  Предстоящая предвыборная компания занимала все его мысли, отодвигая на задний план все другие заботы.
— Я не перестаю удивляться тебе, – говорил Сапранову Владимир Борисович. – У тебя из-под носа увели концерн, от тебя сбежала невеста, родной сын продал тебя заклятым врагам, а ты ведешь себя так, как будто вообще ничего не произошло. Не боишься в один прекрасный день остаться без ничего? 
— Ты же знаешь, Володя, я, как птица Феникс, всегда возрождаюсь из пепла, – отвечал Герман. – Так будет и на этот раз.
Уверенности у Германа стало в разы меньше, едва в его кабинет вошел начальник его охраны и вручил ему мобильный телефон. Разговор, продолжавшийся меньше пяти минут, привел Сапранова в состояние крайнего неудовольствия, что выразилось в отброшенном на несколько метров мобильнике и эмоциональном восклицании:
— Ну, и гад же этот мой сынок!
— Что случилось, Герман? – спросил Ромодановский. – Кто на этот раз перешел тебе дорогу?
— Тот, от кого я этого никак не ожидал. Представляешь, моя бывшая теща со своим приспешником постарались. Я уж не знаю, что они там Филиппу такого наобещали, но он слил им всю информацию: и по Развозову, и по судоходству.
— Теперь ты сам видишь, к чему могут привести бесконтрольные половые связи, – укоризненно заметил Владимир Борисович. – Сколько раз надо было тебе говорить: не доведут эти твои шашни с горничной до добра…
— Володя, давай со своими шашнями я как-нибудь сам разберусь. Тебя ж, кажется, никто не упрекал, когда ты себе жену выбирал? Тоже, знаешь ли, вариант был не из бесспорных.
И у Германа Федоровича, и у Владимира Борисовича взаимных упреков и претензий друг к другу всегда было предостаточно, и личная жизнь каждого из них здесь не была исключением. Каждый из них считал себя вправе вмешиваться в личную жизнь друг друга, и рассуждать о ней, как ему заблагорассудится.
— По крайней мере, в своей Зое я уверен на все сто процентов, чего не могу сказать ни об одной из твоих женщин, – отпарировал  Владимир Борисович. – Одна твоя горничная-немка чего стоит! Вот уж кто действительно способен воткнуть нож в спину, при том, что ты этого даже не заметишь.
Правота была в каждом слове, произнесенном Ромодановским. В личной жизни его главному деловому партнеру не везло патологически, и Эльза Фридриховна здесь отнюдь не была исключением. Даже сам не подозревал Герман Федорович, чем может обернуться для него легкомысленная связь с его главной горничной. Обладая характером вполне нордическим, Эльза Фридриховна очень хорошо помнила личные обиды, коих за время общения с Германом скопилось немало.
Родной сын Гауптман, Филипп, вырос под стать своей матери. Тоже максимальная практичность и проявление прощения, как слабости, всегда стояли у него на первом месте, и этим своим жизненным принципам он следовал неукоснительно. До определенного момента послушный исполнитель воли Германа, Филипп кардинально поменял отношение к этому человеку после того, как узнал о его отцовстве.
— Этот человек должен ответить за все, что он сделал, – сказал Филипп «Гроссмейстеру». – Уверяю вас, в Москве недовольных «Черным принцем» ничуть не меньше, чем здесь, в Краснодаре, и поквитаться с ним рады будут многие…
Подобные высказывания незаконнорожденного сына Германа не могли не прийтись по сердцу Альберту Михайловичу.
— Впервые встречаю человека, так желающего неудачи собственному патрону, – промолвил «Гроссмейстер».
— Уверяю вас, Альберт Михайлович, для этого есть очень серьезные причины. За все грехи, совершенные «Черным принцем», рано или поздно должна наступить ответственность.
Причины, толкнувшие Филиппа пойти против родного отца, Альберту Михайловичу, в принципе, были безразличны. С примерами подобного циничного предательства ему приходилось сталкиваться ни раз, и ничего из ряда вон выходящего он в них никогда не находил. Главное, в среде Германа Сапранова у «Цитадели» появлялся свой человек, на которого можно было всецело рассчитывать. 
— Как ты думаешь, насколько можно быть уверенными, что «Черный принц» не раскусит нас в самый ответственный момент? – спрашивала Регина Робертовна Разумовского.  – Он ведь не настолько глуп, как о нем можно подумать.
— Регина, не думаю, чтобы «Черный принц» ожидал нанесения удара от того, кому больше всех доверяет. Пока этот молокосос играет на нашей стороне, Сапранов целиком находится в наших руках.
Даже не представлял себе Альберт Михайлович, насколько был не прав в отношении Германа. Обвести его вокруг пальца, сделать послушным исполнителем чужой воли было невозможно в принципе. Любые многоходовки Сапранов умел просчитывать, и уже заранее прокручивал в своей голове возможные варианты ответного удара. 
— Навсегда пожалеют они, что пошли против меня, – сказал Герман Артамонову. – Всех моих возможностей они себе даже не представляют.
— Ты что, даже сына не пощадишь? – спросил Игорь Макарович.
— Его-то в первую очередь! Он же должен понимать, на чьей стороне надо находиться.    
— Слушай, твоему цинизму можно только удивляться. Ради  удовлетворения собственных амбиций ты готов принести в жертву все, что угодно, даже родного сына!
— Это, Игорек, жизнь, и от нее никуда не денешься. Как говорил мой отец: «Если не сожрешь ты, сожрут тебя».               
Даже нельзя было себе представить, насколько последовательным может быть Герман Федорович в своих утверждениях. В том, что своему сыну он вынес приговор, можно было не сомневаться.  Привидение этого приговора в исполнение также было вопросом времени, которое Герман затягивать явно не стремился.
— Слушай, Регина, тебе не кажется, что мы можем просто подставить парня? – спрашивал «Гроссмейстер» хозяйку. – Ты ведь «Черного принца» знаешь. Если он узнает, что кто-то за его спиной свою игру ведет, пощады никому не будет. 
— Алик, а с каких это пор ты таким сентиментальным стал? – спросила Регина Робертовна. – Что-то раньше за тобой я проявлений такой чувственности не замечала.
— Да, понимаешь, Филиппа жалко! Ты только представь, что «Черный принц» с ним сделает, едва узнает: он – перебежчик. 
— Хочешь сказать: он не знал, на что шел? – спросила хозяйка. – Разреши в это не поверить. Филипп очень хорошо понимает, кто его отец, и в какую игру он влез. 
В это время сам виновник разворачивавшихся вокруг его персоны дискуссий пребывал в состоянии полного удовлетворения от того, что ему удалось сделать. Нужная цель была поставлена, и вот-вот должна быть достигнута.
— В нашей жизни грядут перемены! – говорил Филипп по телефону Эльзе Фридриховне. – Готовься к тому, что скоро твой статус в доме Сапрановых резко повысится.
Не могли эти слова не поселить в душе Гауптман тревогу. Своего сына она знала очень хорошо, и досконально хорошо знала его отца, из чего могла сделать один однозначный вывод: ничем хорошим их противостояние закончиться не может.
— Немедленно возвращайся домой! – скомандовала Эльза Фридриховна.  – Ты не представляешь, что тебе отец устроит, когда узнает о твоих похождениях.
— Вот именно поэтому, мама, вернуться домой я пока не могу, – ответил Филипп. – Ты представляешь, что мне отец устроит, едва я появлюсь в  его доме
Представить подобное развитие событий было несложно, и от этого Эльзу Фридриховну охватывал ужас. Не относился Герман Федорович к тому типу людей, которые умеют прощать обиды, от кого бы они не исходили.
Что ждало бы Филиппа в Москве, трудно было себе представить, особенно если принимать во внимание отношение самого Германа к подобного рода изменам.   
— Он у тебя хоть соображает, что делает? – спрашивала  Гауптман Анна, когда узнала о похождениях её сына. – Ведь Герман таких обид не прощает.
— Ой, Ань, ты-то мне хоть душу не трави! – взмолилась  Эльза Фридриховна. – Что, думаешь, я не знаю, кто такой Герман? Да, он мне жизнь попортил ничуть не меньше, чем кому-то еще.
Тем же вечером подробности разговора Анны с главной горничной были известны Вадиму Викторовичу. Реакция Гусева на слова супруги оказалась несколько отличной от той, на которую рассчитывала Анна.
— Ну, что ж. – вздохнул Вадим Викторович. – Может быть, у этого парня что-нибудь получится.
— Вадик, да, что ты такое говоришь!?! – всплеснула руками Анна. – Тебе напомнить, что из себя Герман представляет? Он же сожрет парня, и при этом даже не подавится.
— Аня, а тебе не напомнить, что из-за этого человека мы с тобой двух своих лучших друзей потеряли? – в свою очередь спросил Гусев. – Тебе не напомнить, как он Люсе жизнь попортил? Про Леночку я уж вообще молчу.
Вадим Викторович сыпал аргументами, с которыми невозможно было спорить. Немало времени прошло с тех пор, как его лучший друг почил в бозе, а душа самого Гусева все никак не могла найти от этого успокоения.
— Никто меня не переубедит в том, что все Ванькины беды целиком лежат на совести Германа, – часто  говорил Вадим Викторович.   
— Вадик, ну, я бы не стала  преувеличивать, – отвечала мужу Анна. – Все хороши оказались. Твой друг, знаешь, тоже повел себя далеко не лучшим образом.
Дальнейшее выяснение, кто больше виноват в бедах Ларисы и Ивана, было делом абсолютно бессмысленным, а поэтому супруги Гусевы сочли  необходимым прекратить дискуссию на эту тему.
В своем новом статусе Филипп чувствовал себя несколько неловко. Жгучее чувство вины, не переставая, терзало его, не давая спокойно сомкнуть глаза перед сном. Осознание того, что он ведет себя как предатель, сглаживала лишь поквитаться с отцом за запредельную несправедливость по  отношению к Эльзе Фридриховне. 
У Регины Робертовны и Альберта Михайловича вопросов к новоявленному москвичу было ничуть не меньше, чем у его московского хозяина.               
               — Регина, ты не боишься, что этот москвич может запросто оказаться засланным казачком? – спрашивал «Гроссмейстер» у хозяйки. – «Черный принц» вполне мог подсунуть нам его для осуществления каких-то своих планов.
    — В этом случае, Алик, его же оружие обернется против него самого, – заявила Регина Робертовна. – Мы с тобой ведь не можем допустить подобного развития событий?
Самому Филиппу все страсти, разгоравшиеся вокруг его персоны, были глубоко безразличны. Скорпулезно, шаг за шагом он шел к заветной цели, совершенно не обращая внимания на царившую вокруг него суматоху.
Явно предвзятое отношение членов организации к «Черному принцу» только импонировало ему, заставляя с двойной силой доказывать свою  нужность  «Цитадели».
— Ты хоть понимаешь, куда влез? – как-то спросил Филиппа «Гроссмейстер». – Если в Москве тебя раскроют, то никакой пощады точно не будет.
— Вот поэтому, Альберт  Михайлович, я заинтересован в «Цитадели» ничуть не меньше, чем она заинтересована во мне, – ответил Филипп. – С вами меня объединяет общая цель: все мы хотим поставить «Черного принца» на место. Для этого  я и приехал сюда, в Краснодар. 
Откровениям Филиппа «Гроссмейстер» никак не мог доверять вполне. Слишком многообещающим казался ему этот юнец с явно завышенными амбициями.
— Интересно, а в каком месте «Черный принц» тебе дорогу перешел, что ты так его крови жаждешь? – спросил Разумовский. 
— Альберт Михайлович, а он не мне дорогу перешел. Он катком прошелся по жизни одного очень дорого для меня человека, – ответил Филипп. – Такие вещи, сами понимаете, просто так, на тормозах я спускать не собираюсь.
Насколько молодой человек был откровенен в своих словах, для Разумовского навсегда осталось загадкой. В своих намереньях он был уверен на все сто процентов, и уже ничто не могло заставить его поменять свое решение.    
Копошащаяся вокруг него возня Германа интересовала лишь отчасти. В том, что и на этот раз ему удастся выйти сухим из воды, он не сомневался, а значит, все новости из Краснодара, по мнению Сапранова, были второстепенны и не заслуживали большого внимания.
Теперь все силы Сапранова были брошены на осуществление проекта, который должен был вывести его на совершенно новый уровень развития  и одновременно решить все накопившиеся  проблемы.