Ч. 17 Сидели как окаменелые

Предыдущая страница   http://proza.ru/2020/06/22/1695

В Петропавловске Резанов поспешил сойти на берег и поселился в доме петропавловского коменданта майора Крупского.

Крузенштерн с благодарностью вспоминал Крупского, который «оказал нам все возможные со своей стороны услуги…
для служителей наших приказал печь хлеб и доставлять на корабль свежую рыбу ежедневно, что по окончании плавания, продолжавшегося 5 ; месяцев,

во время коего терпели мы нужду во всяком роде свежих съестных припасов, составляло пищу вкусную и здоровую. Сие может себе представить только тот, кто находился в подобных обстоятельствах».

А посланник первым делом сел писать письмо правителю Камчатской области генерал-майору Павлу Ивановичу Кошелеву, в котором обвинил Крузенштерна и офицеров «Надежды» во всех смертных грехах.

Кошелев был боевым офицером, отличился при взятии Измаила. Он служил комендантом Ахтиарской (Севастопольской) крепости. Тридцатисемилетнего полковника соблазнили отправиться на Камчатку из благодатного Крыма генеральским званием, двойным жалованием и ускоренной выслугой.

На Камчатке Павел Иванович, который прибыл туда в 1802 году, столкнулся с произволом местных чиновников и приказчиков Российско-Американской компании. Он начал борьбу с воровством и мздоимством, которая, как известно, на Руси ничем хорошим не оканчивается для таких борцов. Турок он победил, а вот в войне со своими лихоимцами потерпел поражение.

Правитель Камчатской области находился в Нижнекамчатске. Письмо Резанова его крайне обеспокоило. Ещё бы, посланник писал: «У меня на корабле взбунтовались морские офицеры… не могу я исполнить японского посольства, и особливо, когда одни наглости офицеров могут произвести неудачу и расстроить навсегда государственные виды.

Я решился отправиться к государю и ожидаю только вас, чтоб сдать вам, как начальствующему краем, всю вверенную мне экспедицию».

Прочитав такое в письме камергера, Кошелев, готовый встретить вооружённое сопротивление, 1 августа 1804 года прибыл в Петропавловскую гавань с двумя офицерами и шестьюдесятью солдатами. Нижнекамчатск находился от Петропавловской гавани в 700 верстах, поэтому переход занял четыре недели.

В Петропавловске Кошелев увидел спокойную обстановку. Корабль стоял на ремонте. Все припасы и товары, которые погрузили в Кронштадте для Камчатки, выгрузили на берег. На корабле оставались 6000 пудов железа.

Крузенштерн, собиравшийся отправиться в Японию через две недели, не стал его выгружать, чтобы не терять время. Он торопился прийти в Нагасаки до наступления норд-остовых муссонов.

Резанов хотел заставить матросов носить всё, привезённое для Российско-Американской компании на склады, но Крузенштерн запретил это делать. Матросы и так были измучены плаванием, выгрузкой тяжестей на берег, а им ещё предстояло погрузить на корабль несколько тысяч пудов балласта.

Кошелев выслушал сначала Резанова, потом опросил Крузенштерна и офицеров. Ему всё стало предельно ясно. Генерал прекрасно понимал, что отстранить командира корабля, как требовал Резанов, нешуточное дело.

Крузенштерна назначил командиром император, никаких доказательств бунта, кроме слов Резанова, не было. Кошелев понял, что Резанов втягивает его в очень скверную историю, исход которой предсказать трудно, но то, что он может быть весьма печальным, несомненно. Вопрос: для кого?

Поэтому он предложил посланнику подумать, какие будут последствия, если тот не выполнит царское поручение. Поразмыслив, Резанов согласился с ним, что лучше всё решить миром.

Посланник написал, что Крузенштерн и все офицеры перед ним извинились, явившись к нему на квартиру «в полной форме», и он их простил.  На самом деле, никаких формальных извинений не было, а уладили всё за обеденным столом с участием Кошелева.

Как писал приказчик Шепелин, «начались обеды, ужины и вечеринки, а затем стали спешить приготовлениями к японской экспедиции». Но в душе каждого участника плавания остались тягостные воспоминания.

Крузенштерн очень жалел, что, не зная о намерениях посланника, не выгрузил железо. Потом пришлось выгружать и железо, и наваленный сверху на него балласт.
Резанов произвёл замены в своей свите.

Заболел художник Курляндцев. Для ухода за ним посланник оставил доктора Бринкина. А главное – отправил вместе с ними сухим путём поручика графа Фёдора Толстого, который своим поведением вызвал презрение всех, включая и самого Резанова.

Оставили также японца-переводчика, принявшего христианство и фамилию «Киселёв».  У того оказался скверный характер. Также оставили на Камчатке и француза, увезённого с острова.

Вместо них Резанов взял в свиту капитана Фёдорова из камчатского гарнизона и брата правителя Камчатки, поручика Кошелева. В качестве почётного караула из шестидесяти солдат, приведённых Кошелевым, отобрали восемь человек.

Генерал обеспечил мореплавателей запасом свежего мяса, поставив семь живых быков, бочками с солёной рыбой и большим количеством сушёной. В качестве противоцинготного средства по его распоряжению на корабль доставили три бочки черемши.

Моряков снабдили свежим хлебом на десять дней, солёной олениной, солёной дичью, горными баранами и солёными дикими гусями. Так хорошо, благодаря Кошелеву, они ещё никогда не питались.

6-го сентября отправились в путь. Погода сначала была сносная, но затем началось то, что предвидел Крузенштерн. 19 сентября ночью начался сильнейший шторм. Вот как описывает ту ночь лейтенант Левенштерн:

 «Все, что было подвижно, вырывалось из своих креплений. И все эти вещи кидало и бросало до тех пор, пока не смывало за борт. Мгновение было ужасным. В этом хаосе сломался наш барометр… Мы же все вцепились в веревки и т. д. и со страхом ждали новой волны, которая должна была привести нас на край гибели».
 
Читатель должен понимать, что управление парусным кораблём было сложнейшим делом, которое требовало огромных знаний, умений и опыта. Днём и ночью в любую погоду матросы и офицеры поднимались на мачты.

Матросы, срывая ногти, крепили мокрые или обледенелые паруса. При качке корабля мачты раскачивались из стороны в сторону. Сорваться с мачты было верной гибелью.
Можно понять, какие чувства в тот страшный шторм испытывали Резанов и его свита, сидя в кают-компании: «В каюте (кают-компании) теперь все было кончено.

Все готовились к смерти. Один судорожно обнимал другого, просил о прощении и прощал сам, другой предавал свой дух (в руки Господа) и молился. Некоторые сидели как окаменелые; было похоже, что они уже испустили дух».

Продолжение http://proza.ru/2020/06/24/1445