Александр Македонский. Дары Афродиты. Глава 6

      Глава 6


      — Мне надо тебе… Это будет очень важное…

      — Да! — Синие глаза лучились счастьем и преданностью.

      — Ты читал «Илиаду»?

      — Конечно!

      — Тебе нравятся Ахилл и Патрокл?

      — Ещё бы!

      — Правда, они лучшая в мире пара? Самая геройская, верная, дружная и любящая?

      — Бесспорно.

      И царевич решился. Комната превратилась в святилище, сейчас в ней должно будет свершиться великое таинство.

      — Будешь моим Патроклом? — горячо прошептали восьмилетние губы.

      — Да! — выдохнули в ответ другие такие же юные.

      — Навеки?

      — Навеки! А ты — моим Ахиллом.

      — Да!

      — Мой Ахилл!

      — Мой Патрокл! — Руки Александра, лежавшие на плечах Гефестиона, взметнулись и обвили шею, новый Патрокл оплёл своими спину нового Ахилла.

      — Мы будем вместе всегда, — говорили мальчики, догоняя и перебивая один другого. — Совершим все подвиги… И высадимся в Азии… И дальше пройдём… И всегда рука об руку… И всё завоюем… То, где ещё никто не бывал… И всю Ойкумену пересечём… Победим в тысяче битв… Покорим тысячу стран… И умрём в один день… Даже если не получится, сразу друг за другом… И в Элизиуме будем вместе… Как же я тебя люблю! Мой Ахилл!.. Мой Патрокл!.. Клянёмся? Клянёмся!

      Александр ликовал, сердце готово было выпрыгнуть из груди: Гефестион согласился, Гефестиону это понравилось, он ни мгновения не раздумывал! Как же он прекрасен, храбр и бесстрашен! Настоящий Патрокл, его, Александра, Патрокл!

      Чувства Гефестиона вознесли и его на пик эмоций: рядом с ним — самый близкий и самый верный, лучший друг на свете, он доверил ему такую тайну, такое предложил! Теперь у них будут одни мечты и одна жизнь, рука об руку, два сомкнутых щита и два меча против врагов — их всех они сокрушат!

      — И мы найдём второго Гомера — и он напишет о нас вторую «Илиаду»! Нет — первую «Александриаду», — придумал Гефестион.

      — Первую «Александрогефестиониаду»!

      — Ой как длинно!

      — Такова будет наша дорога через всю Ойкумену!

      — Тогда, — Гефестион горел желанием вслед за Александром довериться ему до конца, — мы уже сейчас должны знать наших врагов и наших друзей. Твой отец и мой вместе — и мы так будем. Я тебе скажу, зачем мой папа к твоему приехал!

      — Для переговоров, — высказал предложение царевич.

      — Да, а для каких?

      — Для каких? — Александр навострил уши.

      — А вот слушай! Он мне сказал, что в Афинах есть негодные люди, которые берут деньги у персов и ссорят Афины с Македонией, чтобы мы не объединились и в Азию в поход не пошли. А ещё в Афинах есть хорошие, которые за союз и за поход! Это называется «политическая ситуация»! И твой отец должен знать, кому он должен верить, кто за него, — вот для чего мы приехали в Македонию.

      Царевич слушал с величайшим вниманием.

      — Да, я всё понял. Это военная тайна, да?

      — Да! И эти люди, которые хорошие, должны убедить всех в том, что нам нужен союз, а негодных, которые берут деньги у персов…

      — Утопить в Пелле! — решил царевич.

      — Нет — в Эгейском море, — мудро поправил Александра Гефестион, — оно глубже.

      — А потом уже поход, да?

      — Да. То есть сейчас мы его всё равно что готовим.

      — Точно, так выходит, — рассудил царевич. — Значит, мы уже на войне. Я никому не скажу, это будет наша тайна, прада?

      — Правда.

      — Тогда давай пышки съедим, чтобы её лучше хранить.

      — Давай!

      И Ахилл с Патроклом принялись за трапезу, щедро сдабривая пышки то мёдом, то сливками: как известно, хранить тайну — великий труд.

      Основательно подкрепившись для лучшей сохранности важных секретов и для победы в предстоявших грандиозных битвах пышками, персиками и курагой, мальчики отправились проведать почтенное семейство, обитавшее у ограды царского двора, — вчерашним путём, через тайный ход, а чтобы никто не узнал о том, что они делают, и дворец покинули незаметно — через окно комнаты царевича.

      Афина встретила своих благодетелей, радостно забив хвостом по подстилке. Все щенята заботливой родительницей уже были накормлены, тщательно вылизаны и покоились у тёплого маминого живота.

      Дополнительно поприветствовав мальчиков радостным тявканьем, собака принюхалась, учуяла вкусный обед и, когда он уже был выложен в миску, живо принялась уминать аппетитные отбивные. Присовокупленной к ним половиной плюшки она пока не интересовалась, налегая на мясо, и нисколько не обеспокоилась, когда детские руки разобрали её потомство.

      — А мне папа разрешил взять двух щенят, — вспомнил Гефестион, — только сказал, что ещё у мамы надо спросить разрешения, но она добрая, она позволит.

      — У тебя отличные родители! Твоя мама тоже животных любит?

      — Да, только у нас больше кошки с мышками живут, — рассмеялся сын Аминтора.

      — А у моей — змеи. Женщины — они такие, не всегда разбираются, кто важнее, — философски подытожил Александр и сменил тему: — Как ты думаешь, Афине больше сырое мясо нравится или жареное?

      — Не знаю, по-моему, она и то, и то уважает, — снова рассмеялся Гефестион. — А молоко выпила?

      — Да, я вчера посмотрел, потом воду подлил, а теперь давай снова нальём молока.

      — Угу, чтобы у Афины оно быстрей копилось для маленьких. Какие же они милые! — Гефестион опять зарылся носом в тёплые спинки и вернул щенят маме.

      — Не выбрал ещё?

      — Нет, пускай подрастут.

      — Да, пусть пока бездельничают. Ну, а теперь на речку!


      Пелла всё так же беспечно струила прохладные воды с гор, и так же, не особенно задумываясь об умении плавать, Александр плескался в чистых струях: очень весело было падать на спину Аминториду, хватать его за тонкую лодыжку, и убегать, отстреливаясь тучей брызг, — где уж тут до овладения мастерством!

      — Опять я тебя ничему не научил! — огорчался Гефестион, вволю накупавшись и вылезая на берег.

      — Не, я же могу, только пока совсем немножко. Лето долгое — ты меня ещё научишь. Пойдём, я тебя с Ланикой и Клитом познакомлю. Они такие хорошие, сразу тебе понравятся!


      Кормилица и её брат сына Аминтора очаровали: по одним их взглядам было понятно, как они любят царевича, а тот, кто любит его друга, его Ахилла, бесспорно, плохим человеком быть не может, — и, пока Ланика расчёсывала золотые кудри и каштановые локоны, Гефестион смеялся и болтал вместе с Александром, выкладывая все новости об Афине, о речке, о подаренной триере — Клиту можно, он старший товарищ, он всё знает, вот и Александр от него не таится, только про Патрокла и негодных афинян не говорит: это же их отцов и их самих секреты.

      Однако, выслушав подробные реляции, Клит среагировал неожиданно: сгрёб мальчиков в охапку, поднял на руках, а потом прибавил:

      — Как я рад, что у тебя появился такой друг! До чего же сладкая парочка! Настоящие Ахилл и Патрокл! Растите бытрей, объединит Филипп весь Пелопоннес — будете рядом биться и персов рубить!

      — Ты всё знаешь? И про Патрокла, и про союз? — удивились мальчики.

      Клит чмокнул оба детских носика.

      — Я с твоим отцом воевал, когда ты ещё молоко у Ланики на руках вкушал, — немного в войне и политике разумею. Ну, бегите играть, вон глаза как горят!

      — Благослови вас Зевс! — добавила Ланика. — Славные какие оба! Бегите, только не шалите!

      Друзья не заставили себя упрашивать: у них было столько несделанного впереди, ведь Александр ещё не показал Гефестиону свои любимые свитки и собственные рисунки, не попытался вместе с другом сунуть нос в кордегардию. Возможно, их туда бы и не пустили, зато, если бы затея удалась, афинянин посмотрел бы на щиты и копья македонян, на шлемы и военные доспехи! Раз они будут воевать вместе и сам Клит в этом уверен, уже пришла пора задуматься о боевом облачении.

      Но у царевича не хватило времени осуществить смелый замысел: он успел показать Гефестиону лишь излюбленные сочинения — и за сыном Аминтора пришли, его звал отец.

      — Уже?

      — Уже? — Оба сердца упали одновременно. Как скоротечны счастливые часы, как пролетают они одним мгновением!

      — На завтра у нас будет куча дел! — доверительно шептал царевич на ухо другу, пока Гефестион не присоединился к вышедшему из царских покоев отцу. — Встречаемся в то же время, да?

      — Да.

      — Обещано?

      — Обещано!

      Мальчики обнялись и поцеловались, Гефестион побежал к спускающемуся по лестнице отцу, бережно неся драгоценную триеру.

      Александр остановился и залюбовался сыном Аминтора. До чего он красив! Когда он рядом, всё вокруг светло и радостно! Жаль, что эти часы так быстро пролетают, но завтра они придут вновь, и даже сейчас никто не помешает Александру проводить друга до ворот.

      И царевич вышел из дворца вслед за Аминтором и его сыном.

      Гефестион всё время оборачивался и махал царевичу рукой: до завтра, а завтра снова будет такое же восхитительное, как и сегодня, — и, спохватываясь, опускал взор и смотрел на триеру: не слишком ли крепко он её прижимает, не испортил ли чудесный подарок? Но нет, всё в порядке, корабль невредим, а вёсла, чтобы не выпасть, не растеряться и не сломаться, — аккуратно сложены на палубе.

      Царевич смотрел вслед уходящему Гефестиону. От яркого солнца на миг потемнело в глазах, почему-то показалось, что синий купол раскалывается над головой и чернота заливает летний день и светлый образ. «Я просто вышел на яркое солнце, а в коридоре было сумрачно, — успокоил себя Александр. — Ничего страшного, только потемнело в глазах или облачко по солнцу пробежало. Вот же он, вот Гефестион, сын Аминтора, мой Патрокл, — и завтра мы снова встретимся».

      Дойдя до ворот, Гефестион ещё раз обернулся и ещё раз взмахнул рукой, и ещё раз — когда вышел со двора, уже плохо различимый за решётчатой оградой.

      Рука царевича так и замерла приподнятой в воздухе, лишь спустя некоторое время бессильно опустилась, улыбка сбежала с лица. То, тёмное, было видением, просто от смены освещения, но почему на сердце так тревожно?



      Аминтор шёл к постоялому двору вместе с сыном и хмурился: известия, полученные сегодня утром Филиппом, были очень неприятны и требовали немедленного возвращения афинянина на родину. Это нарушало планы самого Аминтора поскорее переехать в Пеллу, а тут ещё так некстати сын повтречался с царевичем и вспыхнул, как сухой хворост! Чувства были взаимны и не исчерпывались ни словом «симпатия», ни понятием «дружба»: мальчики потянулись друг к другу, как две половинки, созданные для того, чтобы соединиться и остаться вместе навсегда. И всё было бы прекрасно, если бы не необходимость отъезда, а что делать теперь? Неумолимые обстоятельства разреза;ли надвое потянувшихся друг к другу и уже переплётшихся первыми детскими клятвами, светлыми надеждами и неопытными сердцами, которым так скоро будет суждено постигнуть нелёгкую науку. Терпение в долгой разлуке, разрушенные мечты, мрачное будущее вдали друг от друга с неясными перспективами возможности воссоединения и его сроков. Аминтор украдкой вздохнул: сын идёт рядом, прижимает к груди подарок царевича, ждёт следующего дня и не ведает, что готовит ему ближайший час!

      — Это подарок царевича?

      — Да. — Глаза Гефестиона засияли. — Тебе нравится?

      — Очень.

      — Это он сам сделал, Клит ему только в самом начале помогал. Александр вообще всё может, он знаешь какой! Только плавает плохо, но я его научу, я обещал. Смотри, тут даже вёсла есть, я их вытащил, чтобы не обломать нечаянно.

      — А ты ему раковину подарил?

      — Ага, и камушки — он же такого не видел, а теперь у него будет моё, а у меня — его. И ещё мы фибулами обменялись, вот, посмотри — нравится? А ещё он мне другую пару, совсем новые, подарил, они у меня под хитоном. А Клит, брат его кормилицы, такой умный! Представляешь, мы ему ничего не говорили, а он сам сказал про союз!

      — Действительно умный. Если бы в Афинах в самых влиятельных домах тоже все говорили про союз…

      Отец и сын уже дошли до скромной гостиницы и поднялись по лестнице в свою комнату.

      — Садись здесь. Я отойду ненадолго, не отлучайся никуда.

      — Хорошо. Папа, а тебе нравится царевич?

      — Очень.

      — Я так и знал! — Гефестион улыбнулся, водрузил триеру на стол и вставил вёсла в порты: вот так, так это было у Александра — так будет и у Гефестиона!

      И сын Аминтора посмотрел в окно. Горы были зелены и беспечальны, царевич говорил, что, когда на них наползают овечьи стада, они становятся белыми и очень красивыми. И дворец у Филиппа очень красив, и греческая речь часто на улицах звучит. Улицы, правда, короче, чем в Афинах, Пелла заметно меньше, но дома и дороги строятся, столица Македонии растёт, Гефестион видел. Как хорошо жить на свете, только бы скорее настало завтра!