Жизнь мамы. Глава 4

Глава 4. Возвращение домой.
В январе 1944 года через год после освобождения Сталинграда наша семья вернулась в родной город, который весь лежал в руинах.  От нашего семиблочного Дома Коммуны остался только остов – во время бомбежки в него попала авиабомба и все люди, находившиеся в подвале, погибли. А на стене возле балкона висели чудом зацепившиеся санки.
После приезда нас поселили в двухэтажном бараке на 4-м участке – так назывался район недалеко от завода Баррикады. В комнате на первом этаже было очень много семей и не было никаких перегородок, «комнаты» разделялись висящими простынями. Обстановка была очень скромная – две двухэтажные кровати, две тумбочки и стол, удобства на улице. Но все-таки это был уже свой угол. Через некоторое время нас переселили в соседний барак на той же улице и там в одной комнате нас жило уже две семьи – наша и пожилые муж с женой. Кровати стояли по периметру. На одной спала я, на другой Людаха и отдельно – мама с маленьким Витюлей. Посреди комнаты стоял длинный стол, за которым мы обедали. Мне запомнилось, что наши соседи, которые были родом из казачьей станицы, иногда привозили оттуда каймак, домашнюю сметану. Две семьи кушали за одним столом по очереди. Но я уже понимала, что нехорошо стоять и смотреть в рот, поэтому убегала куда-то на улицу, когда обедали соседи. А маленьким Людахе и Витюле иногда перепадало угощение. Вскоре мы переехали в другой барак, он находился на краю песочного карьера и там нам дали уже отдельную комнату, всю квартиру занимали четыре семьи. Комната находилась на втором этаже, все удобства были на улице. В комнате была печка, во дворе в сарае хранились дрова, их привозили уже распиленные. Моей обязанностью было их наколоть и мне это очень нравилось. Однажды ночью, когда я спала, по моему лицу пробежала крыса, я только помню, что я успела проснуться и схватить ее за хвост, выскользнувший у меня из руки. Ну и завизжала же я так, что все проснулись. В войну в домах было много крыс, ведь было много крови.   Все удобства были на улице и на двери висел стишок: «У царя кабинет, у царицы спальня, у Деникина буфет, у рабочих сральня».
 Как-то я проходила мимо остатков своего Дома Коммуны и встретила бывшую знакомую мамы. А я была одета в какую-то старую одежду – пальто с чужого плеча, обрезанные сапоги и на них натянуты чуни - обувь в виде галош из свиной кожи. Вид был очень бедный. И эта знакомая спросила, как дела. Я рассказала про маму, что отец погиб на фронте. И тогда она сказала: «Если бы твой папа увидел тебя, он бы снова лег в гроб».
Время было тяжелое, голодное, но люди были порядочные и сострадали друг другу. И это наверное и помогло им выжить. Мама получала пенсию за погибшего отца. И она разделила ее на 4 части – троим детям и бабушке Василисе –матери отца. И ей отсылали в деревню четвертую часть, которую мать забрала у голодных детей. Но поступила по справедливости. А было очень тяжело. И Люду пришлось даже отдать на несколько лет в детский дом, потому что жилось очень голодно.  Мы варили и ели горчичный жмых. Что это такое – трудно представить современному человеку. Брался горчичный жмых (остатки семян горчицы, из которых выжали масло), он был очень горький и его приходилось вываривать в 5-6 водах, потом можно было есть. Когда его варили, то глаза слезились, такой был едкий пар.  Жмых семян подсолнечника по сравнению с этим был конфеткой. Из муки делали затирушки, это было лакомство. Перемешивали муку с водой и варили как галушки, а детишкам варили маленькие крендельки.
Но и в это тяжелое время люди умудрялись любить друг друга и доставлять друг другу хоть маленькие, но радости. Мама давала мне деньги на завтраки в школе -50 копеек. И я откладывала по 20 копеек и скопила небольшую сумму. А потом на день рождения мамы 7 января купила муки, масла и сделала ей сюрприз – испекла пирожок. И это было настолько трогательно в это голодное, тяжелое время, когда мы ели даже картофельные очистки, что мама заплакала. Она пригласила своих подруг – таких же солдаток, оставшихся вдовами, и они отметили день рождения как день единения, любви. Плакали, пели песни.
В 1944 году весной вскоре после возвращения из эвакуации на стадионе почти напротив Дома Коммуны на высоком берегу Волги разбили участки для огородов. Наша семья взяла участок, мама разметила грядки – где что сажать. Я, конечно, была самой большой движущей силой. Люда маленькая, Витюле три года. Мы посеяли редиску, салатик, лучок, еще какие-то овощи. И вот я помню свое ощущение, когда выросла первая редиска. И я ее грызу и она кажется такой сладкой, хоть и горькая. А перед глазами Волга и заволжские дали, пахнет весной. И, несмотря на развалины вокруг меня, жизнь кажется прекрасной. Особенно когда знаешь цену куску хлеба, этой редисочке. Хлеб получали по карточкам и однажды, когда мы обедали, хлеб кончился, есть было нечего  и Витюля заныл:
-Хочу кушать, хочу хлеба.
 Мама заплакала от того, что дать ему было нечего, и эта трехлетняя кроха сказала:
-Мама, не плачь, я больше хлеба просить не буду.
 И это все стоит у меня перед глазами всю мою жизнь и по этой мерке я и оцениваю поступки людей, их человеческую сущность.
Летом 1944 года мама послала нас - детей к бабушке Василисе- маме отца в деревню Кубасово Саратовской области, чтобы подкормиться, в Сталинграде было очень голодно. Она проводила нас на пристань, оставила ждать теплохода, дала бидончик каши, которой должно было хватить на дорогу (пути было около суток) и ушла. Я осталась с Людахой и Витюлей. Теплоход задерживался, но мы ждали – вот-вот должен прийти. И потихоньку подъедали запасы. А теплоход все задерживался и в итоге мы просидели на пристани двое суток. Когда пришел теплоход, уже все было съедено, но ехать все равно было надо. Я с детишками погрузилась на теплоход. В пути нас настигла еще беда – Витюля заболел, температура 39, весь горит, есть нечего. Но мир не без добрых людей. Я подхожу к кухне, стою, держу за руки Витю и Люду. Ко мне подходит парнишка-юнга примерно моего возраста, лет 14 и спрашивает
-Что у вас случилось?
 Я говорю:
-Есть нечего, брат заболел.
И он помог мне – таскал какую-то еду с кухни, перевел нас с нижней палубы, где было очень много народа, на верхнюю, где было и светлее и не так тесно. Когда мы приехали, Витюле было уже полегче. Мы сгрузились с теплохода, помахали доброму парнишке-юнге и пешком пошли в село Кубасово.  Я несла наши пожитки, а детишки налегке бежали впереди, отбегали подальше, потом садились и ждали меня, отдыхали. Так мы дошли до первой деревни, остановились у бабани Василисы, потом поехали к брату отца. Везде было еще не очень сытно, но все-таки нам перепадало и парное молочко и овощи и фрукты. Людаха с ребятишками совершали иногда рейды во фруктовый сад, обдирали яблони. Один раз ее подняла на рога коза, к счастью, все обошлось без серьезных последствий для здоровья. В общем, это было веселое деревенское лето.  Мы погостили около месяца и поехали домой. Нас отвезли на пристань, теплохода надо было ждать ночь. И мне запомнилось, как какой-то человек всю ночь читал ожидающим роман Дюма «Граф Монте-Кристо». Люди слушали, открыв рот, так всем хотелось отвлечься от трудной жизни, услышать какую-то сказку. «Разве сказки нужны только детям, сказки взрослым гораздо нужней», как замечательно поет бард Городницкий.
На обратном пути мы познакомились с девочкой, моей ровесницей. Она рассказала, что у нее украли деньги, а ехать ей далеко. Я купила ей билет на теплоход,  поделилась с ней, чем могла – продуктами, мы взяли ее в нашу каюту, долго разговаривали. И когда мы в Сталинграде сошли с теплохода, она долго махала нам рукой. А дома мама, разбирая мой мешок, спросила:
- Где же твое красивое белое платье?
-В мешке.
-Нет его в мешке.
 А это было очень красивое белое платье из батиста с вышивкой. Его прислала в посылке тетя Дина из Германии. Оказывается, девочка его украла, мне было очень обидно, потому что это было единственное выходное платье. И я поняла, что не надо очень сильно раскрывать рот и верить всему, что тебе говорят. Но к людям веру я все-равно сохранила, потому что иначе скучно и тяжело жить на свете.
В конце войны нам помогали выживать посылки от тети Дины, маминой сестры, из Германии. Она присылала нитки DMC для вышивания, немного вещей. Нитки я частично продавала на рынке, но и сама начала вышивать, вышила несколько картинок – котят и букет роз. Когда я уже училась в техникуме, к маме как-то пришел художник и увидел вышитый букет роз на стене. Он сказал, что это очень талантливо сделано. Вещи, которые присылала тетя Дина, я тоже в основном продавала, но некоторые оставляла себе. И с этим связан забавный момент. В Германии были очень красивые ночные сорочки. Мужья присылали их женам, те отрезали низ и носили, как кофточки, а некоторые даже носили и как платья. У меня тоже была такая кофточка. А еще были две очень красивые косынки. Одну из них я как –то потеряла при очень важной встрече. Я шла домой и вдруг увидела военного, он возвращался с фронта. Я догнала его и завела разговор – на каком фронте он воевал, какие войска, не мог ли он встречаться с отцом. У нас ведь до сих пор было только сообщение, что он пропал без вести. И пока мы шли в гору и разговаривали, косынка соскользнула с моих плеч и я даже не заметила этого. Историю второй косынки я расскажу попозже, благодаря ей я смогла порадовать сестру и братика.
Я была лидером, заводилой в классе. И неудивительно, что летом 1945 года, когда детей погибших воинов Сталинграда отправили на теплоходе в плавучий лагерь по Волге, меня выбрали председателем совета дружины. На каждой остановке люди выходили встречать нас с музыкой, цветами, плакали. «Дети погибших воинов Сталинграда» - это было как воинское звание. И сам Сталинград стал символом мужества. Недаром на стене пантеона зала воинской славы на Мамаевом Кургане выбиты слова ««Железный ветер бил им в лицо, а они все шли и шли вперед, и снова чувство суеверного страха охватывало противника: люди ли шли в атаку, смертны ли они?..» (советский журналист В. Гроссман)».
На теплоходе было очень интересно –песни, речевки. Я всегда была в центре всех событий. И один мальчишка из Калача начал оказывать мне знаки внимания. Запомнилось, что он пел мне песню «Эх, загулял, загулял парень молодой, молодой. В красной рубашоночке, хорошенький такой». Но у нашего романа не было продолжения. Когда теплоход приплыл в Москву, я сошла с него и осталась там на несколько дней у дяди Коли, мужа папиной сестры.
Я погуляла по Москве и, когда проходила по улицам, попала на небольшой рынок. Тогда люди торговали кто чем мог, такие рынки были прямо во дворах, на небольших площадях. А у меня была очень красивая косынка, которую тетя Дина, сестра мамы, прислала из Германии. У меня уже был небольшой опыт торговли на таких рынках. Тетя Дина несколько раз присылала из Германии посылки с нитками для вышивания DMC, я вышивала сама и продавала их на рынке. Покупала муку, крупу. И вот оказавшись на таком рынке в Москве, я очень захотела привезти сестренке и братишке подарок. Сняла с плеч красивую косынку, тут же продала ее и в ГУМе купила Люде плюшевого мишку, а Вите деревянного мотоциклиста. Радости у детишек было очень много, ведь игрушек тогда не было совсем.
Мое детство – это лагеря летом. И там обычные атрибуты лагерной жизни – утром линейки, подъем флага, зарядка, дальше по расписанию.
В 1944 году я поехала в лагерь в Калач. Мне очень нравилась лагерная жизнь, я всегда любила коллектив и была заводилой. Но в лагере еще можно было и поесть досыта в те голодные годы. Я любила дежурить на кухне, особенно мне нравилось резать капусту. Тогда мне очень хотелось стать поваром и всю жизнь резать капусту. Помню, нам каждый день давали по кусочку шоколадки, но я ее не съедала, а собирала в тумбочке. А в конце месяца обменяла на целую шоколадку и привезла в подарок маме и Людахе с Витюлей. В лагере мы были в июле и уже созрели дикие яблоки. Мы собирали их, нанизывали на ниточку и вешали на окошки. И все окошки были завешаны такими сушками, потом везли их домой. Все девчонки в палате были равны между собой, одинаково бедные. Но была одна - дочь начальника цеха завода Красный Октябрь. Большая величина по тем временам. И вот она как-то задирала нос, чуть что –расскажу папе. И мы - послевоенная шпана, девчонки 13-14 лет, конечно, дразнили ее – шишка на ровном месте. А она бегала и кричала: «Где у меня шишки на ровном месте». Особенно подсмеивались, слыша это, мальчишки. Но, конечно, никто, в отличие от сегодняшних тяжелых случаев издевательств над слабыми, никогда не унижал человеческое достоинство другого.   
В лагере было весело. Маршировали, пели песни. И, конечно, вечерами костер. И оттуда лагерные песни- «Эх махорочка, махорка. Подружились мы с тобой. Вдаль глядят дозоры зорко. Мы готовы в бой, мы готовы в бой». Как ни странно, песни о махорочке были, а большого желания затянуться сигаретами у тогдашней молодежи не было. Хотя родители курили-и мама и отец. До войны у отца была специальная машинка для самокруток, в нее набивали табак и выдавливали специальным поршнем. И мне очень нравилось выдавливать табак и я говорила отцу: дай, я сделаю. А мама курила очень много, несмотря на то, что у нее были больные легкие. И папиросы, и табак. Жизнь у нее была очень тяжелая, отец погиб, когда ей было 38 лет, а прожила она до 54 , вырастила троих детей. Когда подрастал Витюля, ему было лет 12 и он начал баловаться куревом, она посадила его напротив себя. Открыла свою пачку папирос и сказала ему: «Бери, кури». И он что-то понял, перестал курить. А меня так и не тянуло, хотя пробовала, но как-то мне это было не нужно. Хватало, наверное, по жизни, естественных стимуляторов- спорт, общение, театры.
В отличие от сегодняшней молодежи, думающей, что у них самая тяжелая жизнь. Наверное, настоящие трудности делают людей людьми. Если, конечно, не ожесточают и если вокруг все-таки атмосфера взаимопомощи, единения.
Это то, что было в войну и после войны. Я вспоминаю День Победы. Какой это был всенародный праздник, как радовались люди, какое было счастье. 9 мая все высыпали на улицу, я с подругами поехала в центр города. Все кричали, целовались, подбрасывали фронтовиков. Вечером был салют. И это был величайший праздник, о котором правильно спел Лещенко «Со слезами на глазах», потому что многие не вернулись с войны.
После войны жизнь начала входить в свое русло. Жили очень бедно, но дружно и радовались жизни. Радость от победы в такой страшной войне перекрывала все – голод, тяжелый быт, отсутствие хорошей одежды. В 5-6 классе- в 1945, 1946 годах я с девчонками любила провожать нарядно одетых людей, которые шли в театр или на танцы. И девчонки делили между собой – этот мой, а эта моя. В 5 классе я с девчонками пошла в кружок танцев и мы разучивали разные танцы – па-де-грас, па-дэ-спань, вальс-бостон, краковяк, танго, фокстрот. И потом бегали смотреть на танцплощадку, куда нас по малолетству еще не пускали, а мы подглядывали сверху, любовались на танцующих.
Все дети в школе и во дворе были равны между собой. Но некоторые выделялись. В 5 классе была девочка – дочка секретаря райкома. Ее отец вернулся с войны и, т.к. мужчин было мало, его поставили секретарем райкома. И дочка его выделялась на общем фоне босяков, лучше одевалась. Но эта девочка хромала, а все остальные носились как олени. Зависти не было, т.к. ценилось другое – дружба, коллективизм, начитанность.
Читала я очень много. Продавала нитки, которые присылала тетя Дина из Германии и покупала еду, но часто и книги «Дни и ночи» Симонова, «От Путивля до Карпат». Очень любила книгу «От Путивля до Карпат» о походе партизанского отряда Ковпака по тылам фашистов. Эту книгу у меня украли, когда я отнесла ее на выставку-диспут в школу. Так что публика тянулась к книгам.
Потом семья где-то через год переселилась в район, который называли 40 домиков. Комната уже была побольше и условия были лучше. В этом доме был огромный балкон. Людаха, которая к тому времени занялась художественной гимнастикой, на этом балконе разминалась – делала мостики, стойки-березки. Когда я после техникума училась в вечерней школе, ко мне на праздники собиралась молодежь, друзья. Однажды на 7 ноября набилось человек 15. Все веселились, танцевали, пели песни. С нами был молодой учитель английского, чуть старше нас. Он уселся на перила и распевал по –английски «Капитан, капитан, улыбнитесь». На праздниках немного выпивали, но никогда не напивались, не приставали друг к другу. Были чистые отношения. Наверное, поэтому потом образовывались крепкие семьи.
После войны к нам в гости часто приезжала тетя Дина, мамина сестра. Первый раз она приехала в 1946 году, после войны. Она была в военной форме, интересная, красивая. Она пришла к маме на работу в ЖКО, но мамы не было, она болела.
-Расскажите, как мне пройти к ним домой.
-Скажите, а вы кем ей приходитесь? Вы ее дочь?
-Нет, я ее сестра.
И у тети Дины сжалось сердце. Она поняла, что мама очень постарела от трудной жизни и болезней, ведь у них была очень небольшая разница в возрасте. Мы были очень рады ее приезду. У меня как раз был выпускной экзамен из шестого класса и тетя Дина дала мне на экзамен свои золотые часики – маленькие, аккуратные. Я сидела, писала ответы на билеты и все время поглядывала на часики, переполняясь гордостью – ни у кого не было таких.
Тетя Дина была младшей сестрой мамы, очень хорошая спортсменка, чемпионка Одессы по плаванию. До войны она училась в Одесском медицинском институте, но не закончила его. Когда началась война, ее взяли на фронт военфельдшером и в 1941 году она попала в плен в концлагерь в Белоруссии. Вскоре одна женщина донесла на нее начальнику лагеря, что она еврейка. И ей пришлось самой пойти к начальнику лагеря. С большим трудом тете Дине удалось убедить его, что она грузинка, иначе ей грозила верная смерть. Но она поняла, что это ненадолго и надо бежать из лагеря. Убежать ей удалось, притворившись убитой во время расстрела – она упала на секунду раньше и на нее упали тела других, расстрелянных людей. И потом она бежала, выбравшись из-под тел погибших, удалось спастись и ее подруге. Их спасли от преследователей густые труднопроходимые леса. Вскоре подруга заболела и тетя Дина несколько дней с перерывами тащила ее на себе. Но все-таки им удалось выбраться к своим за линию фронта. И здесь им повезло еще раз. Многие, бежавшие из плена, попадали потом в плен в Сталинские концлагеря. Но им поверили и тетя Дина продолжила свою службу в санитарных войсках и дошла до Берлина.  А  ее муж дядя Гриша в это время сидел в Сталинских лагерях. Посадили его в 1937 году, он отсидел 15 лет и вышел из тюрьмы после смерти Сталина. Но, что удивительно, он вышел из лагеря не обозленным на Сталина. Сел он за то, что в день смерти Ленина у них была какая-то вечеринка, праздновали день рождения – пели, танцевали. И кто-то донес на них. В тюрьме дядя Гриша встретился с Рокоссовским, который тоже сидел перед Второй мировой войной. И он говорил им: «Вот вас посадили безусых лейтенантов, что вы в жизни видели. Я хоть пожил, всякое повидал. У меня женщины на столе плясали».
После войны тетя Дина иногда заезжала в гости к своей подруге, с которой бежала из плена. Она жила в Киеве на центральной улице Крещатике в большой уютной квартире. Но когда тетя Дина после  приезжала из этой квартиры к нам в нашу тесную квартиру, она говорила: «Как мне хорошо у вас, я просто отдыхаю душой».
Муж ее подруги был крупным ученым и часто бывал за границей, привозил оттуда полные чемоданы вещей. И две женщины - его мама и теща все время делили эти тряпки  и все время были недовольны. Тете Дине было дико все это наблюдать. И когда она приезжала к нам в нашу скромную обстановку, где делить было нечего, видела, как все радуются возрождению послевоенной жизни, ей было очень хорошо.
Бог даровал тете Дине и дяде Грише долгую жизнь.
http://proza.ru/2020/06/23/1636