Глава 51. Вот время-то!..

Степан Алексеевич вернулся с работы, когда уже начало смеркаться. По телефону он предупредил домработницу Дарью, у которой был свободно-договорной график, чтобы дождалась его — уж очень не хотелось сегодня самому во-зиться на кухне: разогревать и самому себе подавать. Начинался октябрь, а он в это время года всегда немного хандрил. Когда Бобров открыл дверь, его сразу окутало тепло — ароматы разогретого ужина, улыбка и заботливый взгляд помощницы, уют милого домашнего гнезда.

Степан Алексеевич умылся, с удовольствием отужинал и, предварительно оговорив с Дарьей завтрашний день, отпу-стил ее домой.

В кабинете он хотел было сесть за стол — поработать, но умственная усталость вдруг навалилась на него, и он пересел в уютное кресло у окна.

Сквозь еще не задернутые шторы на Боброва глядела благодушная оранжевая луна и обильные звезды, казалось, подмигивали ему. Он зашторил окно и прикрыл глаза. Как обычно, без целенаправленной мысли, замелькали образы, обрывки информации и следы эмоций. Но дремота не окута-ла его, напротив, проклюнулась неведомо откуда взявшаяся злость. Степан Алексеевич попытался определить ее источ-ник, но разум молчал, и только сердце подсказало ему — это прошлое стучалось в сознание.

Вспомнился Боброву бывший сотрудник Иванов, с кото-рым работал практически с самого начала, оказал доверие, многому научил, познакомил с необходимыми людьми и порекомендовал. И этот человек унизил его уже в первом же общем деле и подставил, и обвинил невесть в чем, и наха-мил… А сейчас Степан Алексеевич увидел его, как бы ря-дом, как обычно, говорящего без интервалов между словами и фразами, не дающего даже слова вставить в разговоре, не терпящего и малейшей перебивки, старающегося самому начать и завершить разговор.

«А может и прав Галкин,— подумалось ему,— когда го-ворит: «Не тот нынче человек пошел, не тот... А ведь иные при Советской власти родились и воспитывались, но, гля-дишь,— не те. И откуда что берется? Да понятно откуда — нутро такое, раньше прятали, скрывали, маскировали, а те-перь в царстве прихватизации и стяжательства ведь все доз-волено. Вот и раскрылись...» Ну, Галкин и есть Галкин, что с него, коммуниста, возьмешь, все о своем талдычит...» Однако где-то в глубине души Бобров все же, скрывая это от себя, соглашался. Но тут же явно или мысленно осенял себя крестным знамением...

А вот припомнился ему еще один экземпляр — Лисов-ский, бывший крупный начальник на пенсии… Было дело, однажды привлек его к сотрудничеству, но скоро очень по-жалел о том — начались «аппаратные» игры, интриги, борь-ба за власть, за влияние… Ну, короче говоря, все что тот умел, то нимало сумняшеся и применил...

А еще у Степана Алексеевича всегда были большие пла-ны, громадье идей… Однако как исполнишь их, если ему довольно часто не везло с подчиненными. Вот выполняет, докладывает… а чувствуется — уже нет интереса, какое-то далекое-далекое восприятие.

Да и многие знакомые предприниматели были далеки Бо-брову — вот и Расстегаев этот, конкурент, не к ночи будь помянут,— главное ведь для них — бизнес, деньги, а все остальное: творчество, общественная работа, конкретные люди — вторично и даже третично… А когда говоришь об этом, улыбочка снисходительная и, как будто ребенок, что-то лопочет. А есть еще и такие — он мысленно их называет детьми,— что при уменьшении прибыли, вместо принятия эффективных мер: организация дела, управление, реклама, кадры — начинают экономить на всем. Дело порой доходит до смешного — до туалетной бумаги, тамошних же салфе-ток, отключения на ночь горячей воды (чтобы охранники по ночам не мылись), и даже рекламу на здании включают уже затемно, чуть ли не в полночь, когда вокруг-то уже никого нет. Таких — и тех, и других — он в партнеры не берет и дел с ними не имеет.

А вот еще один тип, с которым столкнулся в  жизни  Бобров, но уже просто знакомый — больше бы не встречать. Мягкий, добрый прямой взгляд широко расставленных глаз с обильной поволокой, чуть трясущаяся во время разговора голова, вкрадчивый голос с очень добрыми интонациями, тело чуть наклонено в сторону собеседника, располагающая седина… Но стоит только осознать, что же он говорит, как на поверхность всплывает большая-большая, зеленая такая с пупырышками и дурно пахнущая жаба глумливости… И какая-то патологическая ненависть к православию, хотя живет в русском городе и наполовину русский. И все пытается уколоть, подколоть Боброва в его вере. Словно что-то дает ему право создавать иную реальность и противопоставлять ее, да еще воинственно! И вот еще интересный момент: написал книгу для тех, кто хочет быть здоровым — да такую толстую!..— а сам — очень больной человек…

«Вот время-то бесовское!..— внутренне возмутился Боб-ров.— И теорию выдумали, экономизмом называется: гово-рит о том, что главное — деньги и потребление. Ради этого стоит жить и работать. Здесь я с Кириллом согласен. Ведь деньги сейчас дают возможность многое делать против со-вести, если она еще осталась, а то и вообще ее «зацементи-ровать». Будут деньги, любую книгу свою можно написать и издать — что хочу, ни с кем не соотносясь. Это позиция… Кто-то сказал: «Либерал может издать покрасивее «Войну и мир», но написать «Войну и мир» не может…»

Степан Алексеевич о людях никогда не судил по внеш-ности: чертам лица, цвету волос и глаз и форме носа, когда внешность и внутренность человека могут различаться столь существенно, что говорить о принадлежности к тому или другому народу можно только с очень и очень большой натяжкой,— а только по духу, живущему в нем. И тысячу раз он убеждался в правоте Ф. М. Достоевского, особенно сейчас, в эпоху развитых информационных технологий, «двадцать пятых кадров» и Интернета, когда особенно важ-но уметь распознавать именно дух, ибо он и только он опре-деляет суть человека.

А есть еще такие, кто говорит: «Литература в наших ру-ках!» — ну, понятно, это нынешние «генералы от литерату-ры» — и гордо при этом поднимают голову… Так и хочется сказать: «Ну, так если все в ваших руках, почему же вы ни-чего не делаете — ни семинаров, ни школ, ни творческих вечеров, не работаете с детьми, не добиваетесь денег для издания журналов и альманахов,— ну, ничего!.. Бездельники холодные, в руках то у вас в руках, да из рук скоро может вывалиться!.. Кем вы тогда будете, без литературы?!»

Степан Алексеевич с ужасом поймал себя на том, что вот уже битый час занимается осуждением. «Так, хватит осуж-дать,— сказал себе Бобров.— Господи, помилуй меня!
— взмолился он и вслед подумал:— Нет, таких людей человеку не исправить. Это дело Господа, Его воля. Вот и Быстров этот — негодяй, каких свет не видывал, и, скорее всего, оклеветал Анастасию! Но что я могу сделать?»

А Анастасия? Образ Насти (почему-то черно-белый) воз-ник перед ним так явно, будто она была вот здесь, рядом с ним. Конечно, рассуждал он, лучшей жены и желать нельзя. И, может быть, она и не виновата вовсе. Но слухи уже есть, раз, видеофильм — два. Степан Алексеевич сам-то верит в ее чистоту, но партнеры его… А они ведь свет общества За-реченска и губернии, лучшие из лучших! И с заграницей только-только заладились договорные отношения, а у них там — у протестантов — мораль будь здоров! Пусть Настя невиновна и чиста, но ведь, так или иначе, а было, было! И для «моралистов» этих — местного и дальнего разлива — важно, прежде всего, это. Жены «фикать» начнут, а за ними мужья станут сальности в спину отпускать, смеяться. Что от его репутации — самого важного для бизнеса — останется? Нет, не дело это. Пусть Господь все управит: грешна — по-лучит воздаяние, чиста — благословит, но он, Бобров, здесь ни при чем и ввязываться в дела с Быстровым по защите и оправданию Анастасии, а уж тем более жениться на ней, не будет. И совесть Степана Алексеевича чиста, не делал же он Насте предложения до случившегося. Господь уберег, Божья воля на все! Ну, а с Раисой Никифоровной и ее соседями, включая Анастасию, он как был дружен, так и будет.

Но вот в тиши комнаты мысленно предстал перед ним Галкин и, кивая головой, произнес: «Не тот нынче человек пошел, не тот...» Вспомнились его слова о мировых кризи-сах, о их, по его мнению, сути — вначале раздают дешевые кредиты, а затем, объявив «форсмажорные обстоятельства», требуют их срочного возврата, и многие, дабы найти сред-ства, продают по низким ценам имеющееся имущество, ко-торое кредиторы же и скупают... Вспомнил Бобров и о про-поведуемой Кириллом Олеговичем перманентной войне За-пада против России, ведущейся якобы на шести уровнях: внедрение «через все щели» убеждения в гегемонии англо-саксов, фальсификация нашей истории, идеология постоян-ного стремления к обогащению, подрыв нашей экономики путем разрушения производства и сельского хозяйства через финансовое рабство и санкционное давление, истребление населения низким уровнем жизни и высокими ценами, нека-чественным питанием и поддельными лекарствами, алкого-лем и наркотиками, а также военно-стратегические меро-приятия... Хотя Степан Алексеевич и не понимал, почему именно сейчас все это промелькнуло в его сознании. И не успел «раствориться» в полумраке Галкин, как откуда-то заявился и конкурент Расстегаев со своей лицемерной улы-бочкой... И вновь, как наяву, зазвучали его слова о том, что-бы делиться с народом (как-будто Бобров олигарх!). Вспом-нилось, как после освящения батюшкой помещения фирмы, Расстегаев, тяжело вздыхая, говорил, мол, вот теперь при-быль пойдет! И тут же – «А вот в Евангелии сатана искушал всеми благами мира, если, падши, поклонится...» На слова же рабочего, слышавшего их разговор и промолвившего: «Да какие там блага, зарплату бы хоть подняли!» ответил: «Бедные тоже бывают жадными». Понимай как хочешь...

Бобров нервно отмахнувшись от этих видений, мол, что не померещится переутомленному мозгу, продолжал мыс-ленный монолог: «Ты бы, Степан Алексеевич, занялся лучше самосовершенствованием». И верно, он свое здоровье бережет: в одно и то же время встает и ложится, ест и рабо-тает, а перед тем как лечь спать, людям не звонит, не ведет волнительных разговоров, то же,— когда ест. Бережет покой и своей домработницы... И никто у него не требует отчета: идет ли он пешком или едет на машине, или на обществен-ном транспорте, сколько ему нужно часов для сна, времени на еду и на личную жизнь... Отчего же он стал в последнее время терроризировать сотрудников? Почему они должны у него с восьми ноль-ноль до двадцати трех ноль-ноль быть в процессе работы? Почему, когда звонит им, перестал спра-шивать, может ли человек говорить? Ведь он, может быть, ест, отдыхает или занимается своими делами. Сам же Бобров садится за телефон, когда все свои дела поделал, и нервничает, когда человек звонит, а он за рулем или домработница налила ему горячего супа…

«Да, испортился ты что-то, брат. Да и нервы стали поша-ливать... Займись-ка собой!» — решил Бобров.

© Шафран Яков Наумович, 2020