Иван III. Первый русский государь

Начиная с середины лета 1503 года «с месяца июля в 28 день…, - как о том сообщает Никоновская летопись, - князь великий Иван Васильевич всеа Руся начат изнемогати».  Точность даты и само выражение «начат изнемогати», невольно обращают на себя внимание и наталкивают на мысль о том, что болезнь с ним случилась не только вдруг, но и оказалась тяжелым и непоправимым недугом.
О том свидетельствует и Степенная книга, запись в которой описывает состояние князя более подробно. Из этого описания следует, что великий князь «и ногами своима едва ходите можаше, подержим от неких». То есть, говоря современным языком, князь, по причине внезапной болезни, с лета 1503 года более не мог без поддержки со стороны передвигаться самостоятельно. А это значит, что с ним случился удар или, как бы мы о том сказали сегодня, инсульт.
При этом надо иметь в виду, что на ту пору Иван III имел за спиной целых шестьдесят пять лет деятельной и бурной жизни, из которых, начиная с 1462 года, было отдано собиранию земель русских в единое территориальное государственное образование.
Однако, надо полагать, что не только великие дела и долгие годы жизни подточили его здоровье и надломили воинственный дух, но и те сложные и трудноразрешимые проблемы, в заложника которых он с течением времени превратился и которые потребовали от него немалых жертв.

Московское княжество.

Второй фронт, если считать первым тот, который формировался под влиянием внешних врагов, появился в жизни Ивана III вместе с рождением в 1479 году сына Василия. Василий был первым мальчиком, рожденным во втором браке Ивана. Оставаясь долгие годы вдовцом, он заключил его в 1472 году с византийской принцессой Зоей Заккарией Палеолог, известной в истории как Софья Фоминична Палеолог.
С рождение этого ребенка в семейной жизни Ивана и в его ближнем окружении произошли большие перемены. Практически, как скорлупа грецкого ореха, и то и другое раскололось на две половины. И вызвано это было одним из самым важных и судьбоносных для молодого государства вопросом – вопросом престолонаследия.
Трудно сказать, понимал ли Иван III Васильевич, когда женился на заморской царевне, о которой он мог судить только по изображению на портрете, как изменится его жизнь. Скорее всего, нет. Просто в цепи его деловой и созидательной деятельности по становлению и укреплению государства, Софья должна была стать тем необходимым звеном, которое могло и должно было придать этому государству вес и значение во внешнем мире.
Но Софье, воспитанной в иных условиях, одной только представительской роли, свойственной для жен великих князей, оказалась недостаточно и она активно вмешивалась в естественный ход государственного строительства. Тем более, что этот процесс отвечал ее внутреннему намерению изменить, преобразовать устаревшие как государственные, так и частные отношения в соответствии с требованиями времени.
Но как изменить? 
Только в границах своего жизненного опыта, заимствуя и извлекая примеры из-под обломков угасшей Византии.
При этом надо иметь в виду, что Великая Русь, в которую Зоя Заккария Палеолог въехала с небывалой для русских земель пышностью и помпой, поражающими воображение, была по преимуществу землей лесной - Русью деревянной. И в этой земле древесина, благодаря своей дешевизне, была почти единственным строительным материалом. Деревянные постройки ставились так быстро и были так дешевы и удобны, что даже не смотря на беспрестанные опустошительные пожары, когда сгорали не только отдельные дома, но и целые поселения, кирпичное производство не развивалось.
То же самое можно сказать о привычках и вкусах московитов, которые не менялись в течении целых столетий, исходя из основного принципа – жить по старине, как жили отцы и деды.

                ***
Появление Софьи внесло в древнерусскую архаику Кремля заметное оживление.
Отмечая тот факт, что политическое положение Московского княжества изменилось, а вместе с ним изменилось и положение самого князя, который из великого Московского превратился в самодержца всея Руси, Софья последовательно проводила основную мысль о том, что этого недостаточно, что должно измениться все - облик, вкусы, нравы и потребности как самого Ивана III, так и государства, которое он возглавляет.
Думается, что ни понимать этого не мог и сам Иван Васильевич. Тем более, что деятельная и предусмотрительная Софья предпринимала самые активные шаги и в части установления тесных взаимоотношений Москвы с европейскими государствами. Так начались частые приезды иноземных послов, а это требовало от принимающей стороны большей церемониальности, величия и антуража. Из чего необходимость возведения современных каменных и грандиозных дворцов и строений вытекала сама собой.
Соборы, церкви, палаты государевы, городские ворота, стены, башни с тайниками, бойницы и стрельницы росли при помощи итальянских зодчих, вызванных по такому случаю в Москву нарочно, как на дрожжах. Но все это великолепие, в корне изменившее за 20 лет образ старой Москвы, не могло отвечать вкусам и потребностям простого народа, потому как проектировалось и возводилось итальянцами при непосредственном участии Софьи Фоминичны, которая не только выросла в Италии, но и была насквозь пропитана итальянской культурой и самобытностью.
Ведь что собой представляло в ту пору устройство самого стольного города Москвы. В сущности, на вид – это была помещичья усадьба, обширный вотчинный двор, окруженный со всех сторон деревеньками и слободами, каждая из которых имела какое-либо служебное назначение в общем вотчинном хозяйстве.
А, так называемый, государь всея Руси – Иван III Васильевич в самом простом и верном смысле этого слова был в своем вотчинном хозяйстве обыкновенным помещиком, но с широким царственным образом жизни, потому как все его новые титулы «царя» и «самодержца» использовались только в частном домашнем быту, а за его границами он оставался, как и был до расширения пределов своего влияния на подконтрольные территории, великим князем или государем.
И только, возвышая и возвеличивая себя перед иноземными соседями и послами, он вынужден был, руководствуясь доводами Софьи, обставлять свое присутствие торжественными декорациями и византийским церемониалом, ослепляя при этом участников действа блеском богатства, пышности и могущества.
Как отмечал выдающийся «светлый русский ум», историк и мыслитель Иван Егорович Забелин, «показной, демонстративный характер носило и внутреннее убранство дворца великого князя Василия, воспитанного Софьей на свой манер, которая внесла в его новый каменный дворец много таких вещей, которых не знали прежние великие князья, но которые, по ее мнению, были необходимы при новом значении великого князя, как царя».
Иными словами, «самый титул царя: великий государь – может отчасти раскрыть, что новый тип политической власти вырос на старом корню».

                ***
Противоречия текущего момента, которые затрагивали не только политическую сторону жизни всея Руси, но и бытовую, внесли большое смятение как в умы, так и в сердца русского народа. Особенно остро столкновение этих конфликтующих между собой смыслов, ценностей, идей и культур происходило в семье великого Московского князя – Ивана III Васильевича, который большую часть своей жизни провел в условиях скрытой подковерной борьбы за власть двух дворовых группировок. По одну сторону от линии фронта группировались сторонники его снохи - Елены Волошанки и ее единственного сына Дмитрия, а по другую – сторонники его второй жены - Софьи Палеолог и ее старшего сына Василия.
Сам Иван Васильевич, ловко балансируя и поддерживая шаткое равновесие в семье, длительное время оставался во власти установившейся с незапамятных времен традиции, которая предусматривала передачу прав на великокняжеский престол по старшинству. И в этом смысле, проявляя себя законником, он поддерживал партию Елены и внука Дмитрия, усугубляя тем самым и без того сложные отношения с женой.
Однако Софья, открыто пренебрегая ветхозаветными обычаями, преданиями и суевериями, проводила в этом вопросе свою линию. Внушая Ивану, что страницы прошлых порядков давно перевернуты временем, а для новых дней нужны новые правила, новые законы и традиции, она настаивала на том, что высокое статусное положение в мире Василия, как наследника Византийского престола, более престижно и выгодно для Москвы, чем мелкоместническое положение его внука.
И в этом смысле Софья Фоминична, и в самом деле, исходила из тех злободневных и острых явлений времени, которые витали в воздухе. Большой западный и средиземноморский мир тяжело переживал гибель такого надежного и сильного политического «Титаника» как Византия. Мир жил надеждой, что историческая судьба Восточной Римской империи окончательно еще не решена, что большая война с тюрками впереди. Под обаянием этого заблуждения находилась и Софья Фоминична.
К слову сказать, москвичи вторую жену Ивана III не любили. Не нравились им ни установленные ею порядки, ни ее окружение, а более всего то, что она никогда великой московской княгиней себя не величала, и даже по прошествии многих лет называлась византийской царевной. Не испытывали они особой любви и к византийскому царевичу - сыну ее Василию, который во всем походил на свою мать. 
И тем не менее сторонников новых веяний, которые кормились из ее рук и поддерживали ее в династической борьбе за престол, было немало.

                ***
Пик этой борьбы пришелся на последние девяностые годы пятнадцатого века.
В 1497 году великий князь Иван Васильевич, приняв решение, собрался объявить четырнадцатилетнего внука Дмитрия наследником. Однако это случилось не вдруг, а в совокупности всех тех мероприятий, которые Иван III предпринял в целях укрепления государственной власти.
Самым главным итогом этих мероприятий стал новый свод законов Русского государства, который остался в истории под названием Судебник 1497 года. По сути этот документ представлял собой нормативно-правовой акт, который отвечал существующим реалиям централизованного русского государства, преодолевшего феодальную раздробленность. Судебник не только констатировал усиление власти великого князя и все возрастающее влияния боярства, но и отмечал появление управленческого аппарата чиновников. Наравне с этим новый свод законов излагал нормы судебного, уголовного и гражданского прав.
Что касается гражданских прав, то именно Судебник 1497 года стал первым законодательным актом, который регламентировал начавшееся закрепощение крестьян, оставив им для свободы, когда они могли уйти от своих хозяев, только две недели Юрьева дня.
Так что объявление внука Дмитрия наследником в свете законодательных инициатив Ивана Васильевича выглядело прямым к ним дополнением и являлось публичной демонстрацией незыблемости закона о наследовании великокняжеской власти.
Однако этот важный политический момент в комплексе законодательных инициатив, реализуемых Иваном III, был ему здорово подпорчен.
Почти накануне ожидаемого события думный дьяк по фамилии Стромилов Федор – близкий, между прочим, к Василию человек посвятил великого князя в план тайного заговора. План был дерзким и имел своей целью, ни много ни мало, убийство княжича Дмитрия и передел власти при дворе. А чтобы данный план сработал и при этом Василий не пострадал, ему предлагалось бежать из Москвы на Белоозеро вместе с казной, которая хранилась в подземельях Вологодского Кремля.
Учинив скорый розыск, все заговорщики были схвачены и самые главные из них 27 декабря 1497 года казнены. Как о том скудно сообщают летописи все казненные заговорщики были не особо знатными людьми – «детьми боярскими».
Что касается княжича Василия, которому на ту пору исполнилось восемнадцать лет, и его матери Софьи, то они были арестованы, подверглись опале и помещены под стражу.
А в феврале 1498 года внук Дмитрий был в Успенском соборе торжественно коронован своим дедом, великим князем Иваном III Васильевичем и объявлен не только наследником, но и его соправителем. Более того, с венчанием Дмитрия на Руси родилась новая традиция. Будучи первым самодержцем, увенчанным на господский престол шапкой Мономаха, он стал примером для всех остальных, а сама шапка -  символом самодержавия.
Но на этом борьба за власть не закончилась, а, набирая обороты, перешла в следующую стадию.

Литовское княжество.

Уже на исходе последних лет XV века отношения между двумя соседями - Московским и Литовскими княжествами вновь начали портиться. Хотя, если следовать исторической правде, то даже в относительно мирные периоды их нельзя было назвать ровными. Не улучшил их, как на то уповали два великих повелителя, и заключенный в 1495 году брак между литовским князем Александром и Московской княжной и старшей дочерью Ивана III Васильевича - Еленой Ивановной.
Впрочем, ни одна из сторон никаких иллюзий в отношении долговременности скреп этого супружества и не имела. Конфликт, который тлел между двумя сторонами много лет, закладывался в фундамент брачных уз с самого начала, и зиждился он на политических, территориальных и религиозных противоречиях.
И когда в 1497 году, нарушая условия Вечного мира, великий литовский князь Александр предпринял попытку обратить свою жену – Елену Ивановну в католическую веру, Иван III вознегодовал и стал, как и прежде, принимать на службу владетельных беглецов с пограничных территорий Литвы.
В воздухе запахло войной.
Впрочем, надо полагать, что большой осиновый кол, разворошивший семейную жизнь молодых, воткнул не сам Александр, а его матушка – Елизавета (Элжбета) Германская, дочь императора Священной Римской империи Альбрехта II. Ярая католичка Элжбета затратила немало усилий для того, чтобы склонить Елену Ивановну к латинскому вероисповеданию. Но все они, если не считать все возрастающей враждебности и недоверия в личных отношениях между женщинами, были потрачены впустую.
Считается, что сам Александр Ягеллончик – четвертый сын великого князя литовского и короля польского Казимира IV Ягеллона хоть и был человеком физически сильным, но менее умным, чем его братья. Имея весьма ограниченные способности и таланты, он вынужден был прибегать к помощи сторонних лиц, попадая под влияние матери, братьев или людей из ближнего круга. Более всех из последних его доверием пользовался князь из рода Глинских – Михаил Львович Глинский, который, и это о многом говорит, воспитывался при дворе германского императора Священной Римской империи Максимилиана I. Личность Михаила Глинского примечательна еще и тем, что он был родным дядей Елены Глинской, на которой Василий III женится в 1525 году после развода с Соломонией Сабуровой.
Принимая все вышесказанное во внимание, можно себе представить насколько сложным и незавидным выглядело положение Елены Ивановны при литовском Дворе. Оставаясь православной верующей в среде католиков, она не только являлась объектом для постоянной атаки со стороны своего окружения, но одновременно и примером для той части населения, которая составляла русскую православную диаспору в литовском княжестве.  В этом противостоянии и заключалась самая важная часть ее миссии.
Очередной натиск, оказываемый Александром на жену и осуществляемый в нарушении условий, предусмотренным брачным договором, и стал тем запалом, который он поднес к «бикфордову шнуру» взрывоопасных русско-литовских отношений.
Однако ни одна из сторон к открытому противостоянию не была готова. И той и другой требовалось время для того, чтобы собрать войска, найти союзников и наконец, подготовить запасы фуража и продовольствия.
И тогда Александр, оттягивая время открытого столкновения, возложил всю вину за возникшие разногласия в большом литовско-московском семействе на Ивана Васильевича. Он прямо указал своему тестю на то, что его намерение склонить жену к католицизму продиктованы исключительно заботой о ней. Более того он открыто намекал на то, что   Иван III плохой семьянин, а значит, и христианин тоже. Суть этого обвинения была очевидна. Из него следовало, что Елена более не может и не должна оставаться приверженницей православия, так как ее авторитет в среде лиц, исповедующих «греческий закон», сильно подорван.
Обращает на себя в этой переписке между двумя государями и тот факт, что, завершая свои послания пожеланиями благополучия, здоровья и многих лет каждому из членов семьи Ивана III поименно, Александр не упоминает в этом списке имя внука Дмитрия.

                ***
Но, что все это могло означать?
Ведь что касается великого литовского князя и короля польского Александра Ягеллончика, то обвинение великого московского князя в отступничестве или небрежении, которое тот, якобы, проявлял к вере, было достаточно серьезным.  Но в оборот оно запускалось вовсе не с целью радения или заботы о православном целомудрии Ивана III, а как главный мотив, козырная карта в большой политической игре между Литвой и Москвой, которая длилась на протяжении ни одного десятка лет.
Ясно и то, что подобные обвинения возникли в голове Александра не сами собой, не на пустом месте, а поступили к нему от верного источника информации, от агента, который состоял в тесной переписке с литовским Двором.
Но, кто был этим агентом, догадаться не трудно.
Будучи католичкой, воспитанной Виссарионом Никейским в римских традициях коварства и интриг, Софья, попав в трудное положение, а, попросту говоря, в заточении, вынуждена была прибегнуть к помощи зятя католика и, опосредованно через него, к проримскому лобби, посвятив его в ход последних семейных неурядиц.
Да, она проиграла первую схватку за престол…
Но главная битва была еще впереди!
Только Софье - ей одной, более, чем кому либо, нужен был новый повод для борьбы, новая интрига, которая умаляла бы авторитет великого князя, а вместе с ним и авторитет его наследника и соправителя Дмитрия.
Только у нее одной имелись для этого прямые контакты и связи с великокняжеским и королевским литовским Двором, для того, чтобы донести до него нужную информацию, полезную обеим сторонам – Софье и Александру.   
А для того, чтобы доставить письмо дочери, Софье даже почтовый голубь был не нужен. Им мог оказаться любой дьяк, состоящий на дипломатической службе у Ивана III. Думается, что все именно так все и было. И быстрее всего, Софья использовала одного из этих дьяков в темную, так как, находясь под стражей, не имела возможности отправить секретное послание официальным путем.
В итоге в 1499 году совместными усилиями Александра и Елены Ивановны заговорщики, Софья и Василий, были освобождены и выпущены из-под стражи на свободу.

Московское княжество.

1497 год ознаменовался важными государственными событиями.
Выпустив в обращение Судебник 1497 года, Иван III Васильевич предпринял решительные шаги в отношении Церкви. По сути, он решил провести церковную реформу, которая затрагивала ее земельные интересы. Но начал он много раньше 1497 года с побежденного вольного Новгорода, который после успеха великого московского князя Ивана III во второй московско-новгородской войне 1477-1478 годов, когда вместе с подписание Коростынского мира Новгород впал в полную зависимость от Москвы и Новгородская республика передала Москве часть своих земель, Новгород был объявлен вотчиной Ивана III.
И, как это обычно заведено у хорошего хозяина, в этой вотчине требовалось навести порядок, для чего вся новгородская земля, перешедшая к другому собственнику, была разделена для удобства оформления землеустроительной документации на пятины. Иными словами – на пять административно-территориальных объектов.
Описание одной из них «Обонежской пятины» - новгородской земли, расположенной вокруг Онежского озера, частично сохранилось до нашего времени и было найдено в писцовой книге 7004 года (1495-1496 годы). Составлено оно было выходцем из древнего дворянского рода Сабуровых -  Юрием Константиновичем Сабуровым – отцом Соломонии Сабуровой, которая в 1505 году стала первой женой великого князя Василия III.
Начиналась Обонежская пятина, как и все остальные, с Новгорода и охватывала прилегающие к нему территории реки Волхов, Ладожского озера, затем Онежского озера и распространялась на север до Студеного моря. С юга-востока ее граница подходила к реке Мде вместе с ее притоком и тянулась по озеру Ильмень к истоку Волхова.
Центром южного Обонежья было Тихвин, а северного – оплот древнерусского православия Соловецкий монастырь.
Весь замысел этого описания сводился к бухгалтерскому, как бы сказали сегодня, учету того огромного земельного фонда, которым располагал господствующий класс Новгорода, и который Иван III присвоил себе на правах победителя. Важно это было еще и потому, что учет платежеспособных хозяйств налогоплательщиков, был главным подспорьем в обеспечении призванных на военную службу слуг и иных служилых людей, которые являлись опорой власти, земельными наделами - поместьями.
При этом надо иметь в виду, что, конфисковав земли у новгородских феодалов – бояр, купцов, зажиточных людей и частично у монастырей и владыки, сами они были переселены в пределы основной территории Московского княжества. А весь конфискат, который поступил в распоряжение московского великого князя, был по его усмотрению частично роздан тем землевладельцам, которые были присланы в новгородские пределы Москвой, а другая часть оставлена в резерве.
Вполне естественно, что процесс новгородско-московской земледельческой перетасовки и перетряски происходил не одномоментно, а растянулся на годы и только в 1490 году были завершены все меры по конфискации владений новгородских феодалов и передаче их в казну великого князя – государя всея Руси.
А примерно в 1495-1496 годах на территории конфискованного земледелия Обонежской пятины, где расселялись люди, годные для несения военной службы, была оформлена и упорядочена налоговая система.

               
                ***
Подобные мероприятия с земельной собственностью религиозных учреждений Иван III намеривался осуществить и в Москве.
Однако сам проект секуляризации основных категорий церковных земель, он вынес на рассмотрение церковного Собора только в 1503 году. В проекте черным по белому было написано – «у митрополита и у всех владык, и у всех монастырей села поймать, и вся к своим соединить».  Взамен великий князь предлагал им свою заботу: «...митрополита же и владык, и всех монастырей из своей казны финансировать и хлебом кормить из своих житниц».  Попросту, говоря – Иван III своим проектом изымал у Церкви все земли и присоединял их к государственной земле, одновременно назначая церковникам казенное обеспечение.
Трудно себе представить, чтобы Церковь приняла подобное предложение согласно, добровольно и без боя. Более того и вся церковная среда не была однородна.  Отсюда, раскол внутри церковников был неизбежен.
В итоге на Соборе 1503 года за секуляризацию, приняв сторону князя, выступил видный церковный деятель, основатель скитского жительства, Нил Сорский вместе со своими сторонниками епископами - тверским Вассианом и коломенским Никоном, против, возглавив оппозицию, игумен Волоколамского монастыря – Иосиф Волоцкий, опирающийся на поддержку митрополита Симона, архиепископа новгородского Геннадия и большинство иерархов.
Ссылаясь на ранние церковные постановления Иосиф, в своем ответе князю на Соборе, решительно заявил, подчеркивая тем самым неприкосновенность всего церковного имущества: «...не продаема, не отдаема, ни емлема няким никогда ж в веки века, и нерушима быта». Позицию игумена Волоколамского поддержала большая часть церковной братии.
Из чего стало ясно, что Церковь одержала убедительную победу над Государством. Но это не значит, что вопрос секуляризации церковного имущества был снят с повестки дня. Целых двести лет потребовалось Государству для решения этой, по истине, сложной проблемы и только усилиями Петра Первого задуманное великим князем Иваном III Васильевичем удалось осуществить.

                ***
Впрочем, противостояние между великим князем и игуменом Волоколамского монастыря началось задолго до означенного Собора, вскоре после раскрытия Иваном III заговора, возглавляемого Софьей и ее сыном Василием, который был организован с целью захвата власти. Примерно в это же самое время, когда зачинщики государственной смуты, находились в заперти под стражей, в Новгороде невесть откуда объявляется человек по имени то ли Схария, то ли Захария, то ли, что очень созвучно, Заккария.
Что это был за человек и откуда он появился никто толком не знал. Однако бытует предположение о том, что прибыл он на европейский континент из Крыма, и будто-то бы добирался до Новгорода окольными путями, но уже из Киева. История с этим Захарием была тогда и остается по сей день темной.  Ясно только одно, что круг его знаний был по тем временам обширным и включал в себя элементы мистики, оккультизма и эзотерики, что подходило под одно общее название «каббала» и в переводе с иврита означало «предание».
Найти это тайное знание легко можно и сегодня в Торе божественного откровения. Так если открыть книгу «Ветхий завет», который был написан иудеями, то первая ее часть и самая важная так и называется - Торой, что означает «учение». Тора состоит из пяти книг Библии – Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие.
А поскольку все эти книги принадлежат иудейской культуре, то и каббала зародилась и получила свое дальнейшее развитие и распространение в странах, заселенных еврейским народом, в странах Средиземноморья. Но уже в XII веке каббала перешагнула эти границы и обосновалась в Испании, откуда разными путями растеклась по христианским странам и превратилась в источник просвещения христианских оккультистов.
И только в конце XV века каббала трансформировалась настолько, что из чисто еврейского явления переросла в европейскую культуру, которая совместила в себе наряду с христианской теологией еще и философию, науку и магию. Иными словами, христианская каббала – это мировоззрение, вместившее в себя и древнюю каббалу и христианское откровение о новом Адаме.
Свободное проникновение каббалы в христианскую Церковь с одной стороны объясняется тем, что в первые годы своего становления она была иудейской, а с другой - тем, что она еще не имела своего религиозного учения, тех догматов и полного комплекса дисциплин, которые могли бы способствовать изучению божественных откровений святого евангелия. Но как только был составлен и запущен в обиход Новый завет, так тут же появились и ереси. К ересям были отнесены, помимо языческих культов и верований, все многочисленные ответвления иудаизма, включая и саму каббалу. А в 1022 году на Западе уже запылал первый костер, на котором были заживо сожжены вольнодумцы, посмевшие оспаривать каноны Священного писания.

               
Новгород.

Считается, что на Русь каббала была занесена Захарием (Схарией) и впервые проявилась в Новгороде, куда ученый еврей из Киева прибыл в свите луцкого князя. Как писал о том Иосиф Волоцкий в своем литературном труде «Просветитель»: «в то время жил в городе Киеве жид по имени Схария, и был он орудием диавола – был он обучен всякому злодейскому изобретению чародейству и чернокнижию, звездочетству и астрологии». Нашлись и те, ими оказались новгородские попы Денис и Алексей, которые заинтересовались новыми знаниями и близко сошлись с ученым иноземцем.
Однако бдительный новгородский архиепископ Геннадий Гонзов заметил в своей пастве неладное и в 1490 году письменно обратился к московскому митрополиту Геронтию с суровым посланием: «Смотри, - писал он, - франки по своей вере какую крепость держат! Сказывал мне при проезде через Новгород посол цесарский про шпанского короля, как он свою землю очистил, и я с тех речей и список тебе послал».
В этом же письме Геннадий, вдохновленный религиозным фанатизмом испанского короля Фердинанда V Католического, настаивал, чтобы еретики были казнены, а заодно советовал митрополиту Геронтию поставить деятельность Фердинанда в пример Ивану III.
Но вместо подражания «шпанскому королю», великий князь, сильно нуждаясь в образованных людях, забрал в Москву обоих еретиков и Алексея, и Дионисия и поставил их на высокие церковные должности.
Однако новгородский архиепископ Геннадий Гонзов на этом не успокоился, он продолжил свое сыскное дело и обнаружил новые факты, подтверждающие его подозрения. Причем они оказались более богохульными, чем философские диспуты периферийных попов на тему о существе Бога. Вскрытые случаи оказались в Новгороде делом распространенным и касались глумления над изображениями святых и осквернением иконописных ликов. Встревоженный размахом иконоборческого движения Геннадий не только описывает в своих посланиях сложившуюся на текущий момент ситуацию целому ряду церковных иерархов, но и просит у них поддержки в расследовании этого возмутительного явления.

                ***
В конце концов Иван III и митрополит Геронтий без всякой задней мысли, позволяют Геннадию продолжить начатое им расследование. Более того со стороны мирской власти он получает в помощники наместников Якова Захарьина и его брата Юрия.
Дело с такими господами закрутилось споро.
И круг подозреваемых день ото дня начал разрастаться.
И все, и всех в этом розыске устраивало до тех пор, пока на одном из допросов ни всплыло, что к новгородской ереси, получившей название «жидовствующая», причастен один из крупнейших политических деятелей, влиятельнейший человек в окружении великого князя, думный дьяк, дипломат и писатель – Федор Васильевич Курицын.
Стало ясно, что дальнейший поиск чреват большими проблемами и что дело приобретает иные, более крупные масштабы. Не готовый к подобному открытию, Геннадий, постепенно сбавив темп, ограничился достигнутыми успехами. Впрочем, все признания, что ему удалось вытрясти из несчастных еретиков, вполне его удовлетворяли и поднимали не только в собственных глазах, но и в глазах всего церковного клира.
Шуточное ли дело разворошить осиное гнездо вольнодумцев!
Оставалось последнее – довести дело до суда в столице. Воодушевленный примером испанской инквизиции Геннадий Новгородский, называемый «кровожадным устрашителем преступников против церкви» стал добиваться самых суровых мер для наказания еретиков. Однако митрополит Геронтий его симпатий к «шпанскому королю» не разделял и чрезмерной злонамеренности не потворствовал, оставляя письменные к нему обращения Геннадия без ответа. А в мае 1489 года митрополит умер естественной смертью, оставив все земные дела живым.

               
Дела церковные.

Однако не следует думать, что нежелание митрополита Геронтия хоть как-то реагировать на обращение к нему Новгородского архиепископа вызвано было душевной мягкостью или, более того, снисходительностью к провинившимся.  Нет! Еще в 1054 году в церковном мире произошло важное событие, получившее название «Великая схизма» или «Великое разделение». Большая единая Церковь для всех верующих, не сумев преодолеть разрушающие ее изнутри противоречия, окончательно разделилась на Римско-католическую церковь (Западную) с центром в Риме и Православную (Восточную) с центром в Константинополе.
Однако, спустя четыре столетия, в 1438 году в итальянском городе Феррара был созван Вселенский Собор христианских церквей. Собор длился почти семь лет и закончился в 1445 году в другом итальянском городе – во Флоренции. Главное, что составляло ключевую цель высокого собрания, – это перед лицом глобального турецкого нашествия попытаться преодолеть существующие между Восточной и Западной церквями разногласия и найти пути к их объединению под одной крышей – Вселенской церковью.
Но разногласия между церквями в части таких важных догматов как нисхождение святого духа, вероучение о чистилище, о главенстве папы над Вселенской церковью и других свели вероятность объединения к нулю.
И тем не менее, в 1439 году православные участники Собора под давлением глав своей Церкви – Константинопольских императора и патриарха подписали орос – документ, получивший название «Флорентийская уния». Но подписали его не все! Нашлись среди общего числа соглашателей и такие, кто даже запуганные всякого рода карами и томимые в заперти голодом, не сдались и остались верными своим религиозным убеждениям.
Не принял унию и простой народ, выражая свой протест отказом посещать службу тех архиереев, которые отступили от основ своей веры и приняли главенство папы над собой. Поэтому уния просуществовала недолго и со временем была категорически отвергнута большинством восточных церквей. Отвергнута она была и Русской православной церковью.
Именно отсюда из противостояния православного Востока и католического Запада вытекает и непринятие митрополитом Геронтием опыта и практики «шпанского короля», прославившегося на века своим религиозным фанатизмом.

               
Внешний круг.

Первый контакты Ивана III с государствами Западной Европы, как известно, начались в 1468 году, когда молодой, на ту пору ему исполнилось двадцать восемь лет, великий московский князь – русский государь, «собиратель земли русской» откликнулся на предложение кардинала Виссариона Никейского, который сватал за него свою воспитанницу – племянницу последнего Византийского императора Константина XI – Зою Заккарию Палеолог.
Грек по происхождению, бывший архиепископ Никейский, видный деятель Восточной церкви, он оказался деятельным и активным сторонником подписания Флорентийской унии. Подобная гибкость принесла ему свои плоды – карьера Виссариона в Риме быстро пошла в гору.  И уже в 1439 году, спустя всего лишь год после открытия Ферраро-Флорентийского собора, он становится кардиналом, а затем дважды (1455 и 1471) кандидатом на папский престол.
Так что и свою подопечную Зою Палеолог, которая попала под его опеку в возрасте десяти лет после смерти обоих родителей, он воспитывал в европейских католических традициях, называя ее «возлюбленной дочерью Римской церкви».
Трудно себе представить, что кардинал папской церкви, сторонник унии, католик, отправляя семнадцатилетнюю Зою в далекую православную Московию, не связывал с ней определенных надежд. Тем более, что в последний год своей жизни в 1465 году отец Софьи - Фома Палеолог сменил веру, перейдя в католицизм, за что был признан законным наследником византийского престола. Этой же благодати удостоились и все его дети, сменившие «греческую» веру на «латинскую». Так что появление Зои Заккария Палеолог в Москве, как агента папы, отвечало задачам католической церкви – склонить Ивана III к принятию Ферраро-Флорентийской унии.
Свадьба молодых состоялась в ноябре 1472 года.

                ***
Другой важный политический шаг был сделан Москвой в отношении Молдавии. Необходимость установления дружеских контактов между Москвой и Молдавией во многом объяснялась агрессией, исходящей со стороны турок-османов, которые, захватив Константинополь в 1453 году, не остановились, а продолжили движение внутрь европейского материка. Надеясь встретить в лице великого московского князя Ивана III Васильевича готовность к борьбе и к сопротивлению неизбежной экспансии турок-османов на Запад, Стефан III Великий предложил ему политический союз.  Гарантией таких союзов, как правило, становились династические браки, оговоренные теми или иными условиями. В настоящем случае, Стефан III предлагал скрепить дружбу между двумя государствами родственными связями, предлагая свою дочь Елену Стефановну в жены старшему сыну Ивана III от первого брака – Ивану Ивановичу Молодому.
Первые шаги в этом направлении были сделаны в 1479 году. Елене на ту пору исполнилось пятнадцать лет, а Ивану Молодому – двадцать один год. Переговоры с молдавской стороной были поручены Федору Васильевичу Курицыну – любимому дьяку Ивана III. Завершились они только в 1482 году, когда невеста прибыла в Москву для торжественного в 1483 году бракосочетания.
Интересно, что женой Стефана III Молдавского на тот момент была двоюродная сестра Зои Палеолог – Мария Асен Палеолог, на которой Стефан женился, какое совпадение, в сентябре 1472 года.
Будучи дочерью правителя княжества Феодоро в Крыму, Мария была потомком двух императорских домов. С одной стороны, по отцовской линии – это династия Палеолог (Византия) и со стороны матери династия Асен (Второе Болгарское царство).
После падения Константинополя Мария, как и многие ее родственники, спасаясь бегством от наступающих турок, оказалась в Риме. Там ее судьбу, подобно тому как это случилось с Зоей Палеолог, решил папа, передав ее под опеку кардинала Виссариона. Так что замуж за Стефана она выходила, как агент католического влияния. У нее и у других детей, прошедших школу Виссариона Никейского, задача была одна – способствовать установлению католическо-православного союза, для чего патриарх Константинополя должен был стать латинским, то есть должен был признать главенство папы над православной Церковью.
Не зря же папа в конце концов тратился на своих агентов, отпуская на их содержание 3600 экю в год. Сумма включала в себя расходы на одежду, лошадей, прислугу и содержание скромного двора, который составляли врач, профессора латинского и греческого языков, переводчик и пару священников.
Все это Стефан III понимал и в свою очередь использовал Марию с целью заполучить крымское княжество, но, когда в 1475 году Феодоро было завоевано турками, его интерес к жене иссяк.
Однако нельзя сказать, что все усилия и старания Марии по выполнению возложенной на нее задачи не привели ни к какому результату. Конечно, католиком, как на то рассчитывал кардинал, Стефан III не стал, но отношения с православным патриархом Константинопольским и епископом Феоктистом I – клириком Восточной православной церкви оказались расстроены.

                ***
В сообщениях московского летописания под 1482 годом упоминается, что посольский дьяк Курицын участвовал в переговорах и с послом венгерского короля для чего ездил в Буду к венгерскому королю Матьяшу Хуньяди или Матьяшу I Корвину. «Корвин» в данном случае – это прозвище, что означает в переводе с венгерского «ворон». Птица, которая изображена на его гербе. Хуньяди – родовая фамилия средневековых венгерских магнатов.
Матьяш был великим человеком своего народа. Как Стефан III и Иван III, Матьяш I, преодолев феодальную раздробленность, создал венгерскую государственность. Благодаря целому ряду реформ и реорганизации армии, Матьяш возвратил Венгрии земли, занятые наемниками-гуситами. Специально для ведения внешних войн им была создана передовая по тем временам наемная «Черная армия».  Заручиться таким доблестным союзником в войне против польских Ягеллонов было большой удачей. После заключения русско-венгерского союза, в котором сказано, что «взя великому князю с королем Матиясом докончание братство и любовь» дипломатические отношения с Венгрией поддерживались обеими сторонами до изменения политической конъектуры.
Отдельная страница в истории правления Ивана III принадлежит отношениям с германским королем Максимилианом I, который вошел в историю как реформатор государственных систем Германии и Австрии и как один из архитекторов многонациональной державы Гасбургов, которая как паутина оплела большую часть Европы и правила миром не только в средние века, но и в новые.
Как реформатор своего времени Максимилиан I не был оригинальным и создавал свою империю путем войн и захвата новых территорий, мало чем отличаясь от подобных ему передовых деятелей средневековья. В плеяду этих передовиков входили, главным образом, его ближайшие соседи и конкуренты – молдавский король Стефан III Великий и Матьяш I Корвин. Но оба они были союзниками неизвестного пока еще большой Европе Ивана III. Главное, что объединяло эту великую троицу был общий враг – турки-османы. Разъединяли – частные интересы. Стефан и Матьяш, соперничая между собой, вели постоянные войны за пограничные земли. Матьяш и Иван были союзниками против польской экспансии.
Максимилиан, тесня Стефана и Матьяша, был крайне заинтересован в разрушении этого союза и более всего в отрыве Венгрии от Москвы.

                ***
По этой причине, начиная с 1486 года, когда старого германского короля Фридриха III сменил молодой Максимилиан I, в Москву стал частенько наведываться некто Николас фон Поппель. Германский путешественник, купец, писатель и одновременно авантюрист в Москве он представлялся дипломатом и представителем германского короля. В этом качестве, имея на руках верительную грамоту, он и был принят Иваном III, с которым поделился германским проектом по созданию альянса между двумя государствами.
Через полтора года последовала вторая встреча, на которой Поппель нажал на главную педаль в политике русского самодержца. Он огласил намерение Габсбургов подключиться к согласованным с Москвой действиям против польского короля Казимира IV Ягеллончика, который, рассчитывая завладеть венгерскими престолом, переходил дорогу Максимилиану. При этом германский монарх предлагал закрепить союз между двумя державами посредством династического брака.
Но как?
В качестве жениха одной из дочерей Ивана III он предлагал не королевича, а всего лишь одного из своих племянников – маркграфа Альбрехта Баденского. Почувствовав в этой игре подвох, великий князь Иван Васильевич от прямого ответа уклонился, пообещав прислать к императору послов для дальнейших переговоров. И послал грека Юрия Траханиота. Но дело ничем не закончилось. Максимилиан уладил противоречия с польским Казимиром дипломатическим путем, что обошлось ему намного дешевле.
Однако, не утратив надежду расстроить союз между Москвой и Венгрией, Максимилиан посылает Поппеля к Ивану III в третий раз. На этот раз германский самодержец предлагает ему королевский титул и возможность быть коронованным самим папой Римским. На что получает следующий ответ: «Мы Божиею милостью государи на своей земле от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, [..] а поставлениа как есмя наперед сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим».
Впрочем, вопрос с Венгрией разрешился сам собой. В 1490 году венгерский король Матьяш I Корвин неожиданно скончался от апоплексического удара и договорные соглашения между двумя сторонами прекратили свое действие.
Но в промежутке между 1492 -1493 годами в Москву прибыл новый посол от Максимилиана – некто Георг фон Турн с предложением о заключении военного союза против давнего противника Руси – королевской Польши. На что русская сторона, помня недолговечность политических настроений Германии, заявила, что не будет вступать в конфликт с Польшей из-за Пруссии. Следует отметить, что впервые в королевских грамотах, которые касались признания взаимных интересов двух правительств в отношении Польши и Османской империи, в обращении к Ивану III применяется царский титул.
Правда, применяется в первый и в последний раз. И так как общее дело между двумя государями снова не сладилось, то и данная форма обращения вышла из употребления.

               
Испания

Что касается Испании, расположенной вдали от Москвы, на противоположной западной оконечности евро-азиатского континента, то, можно подумать, что она не могла представлять и не представляла никакого интереса для Русского двора.
И в самом деле, когда бы еще сведения о ней дошли до глухих лесов Восточно-Европейской равнины, расположенной в междуречье Оки и Волги, если бы не Николас фон Поппель. Это он – авантюрист, натуралист и доверенное лицо германского короля Максимилиана I наполнил Новгород, а с ним и Москву слухами о загадочной Испании. Заядлый путешественник, друг всех народов – он записывал в свой путевой дневник многие подробности и впечатления от увиденного в далеких странах. Из этого дневника и стало известно, что перед посещением Москвы германский дипломат побывал в Испании.
А если принять во внимание, что в пятнадцатом веке самый безопасный торговый, да и пассажирский маршрут из Германии на Русь пролегал по Балтийскому морю, то не трудно догадаться, что прежде, чем попасть в Москву посол-путешественник побывал в Новгороде.
Это из его рассказов впечатлительный архиепископ Геннадий Гонзов, преследователь и обличитель еретиков-вольнодумцев, наполнился глубокой симпатией к «шпанскому королю» Фердинанду.
Впрочем, в самом начале своего королевского пути Фердинанд был всего лишь наследным принцем Арагона – сильнейшей морской державы на Пиренейском полуострове. В возрасте семнадцати лет он тайно вступил в брак с Изабеллой Кастильской, которая провозгласила себя королевой в 1474 году. Но любопытно в этой истории то, что брак этот был устроен стараниями германского короля Максимилиана I.
А затем в 1479 году Фердинанд, унаследовав от отца Арагонию, присоединил ее к Кастилии. Объединенные в 1490 году в одно государство королевства и стали той первоосновой, из которой в последствии возникла Испанская империя.

                ***
Но еще в 1478 году Фердинанд, исходя из политических соображений, создал в союзе с Изабеллой «Трибунал священной канцелярии инквизиции», который в широком распространении получил название – испанская инквизиция. Особый следственный и судебный орган первоначально был создан для поддержания чистоты католической веры в подданных. Особенно это касалось веры новообращенных – евреев, исповедующих иудаизм и бежавших от османского нашествия с обжитых мест Генуи и Венеции, и мусульман – арабов, которые веками проживали на территории Пиренейского полуострова.
Основной целью возрожденной в Испании инквизиции было намерение, которое отвечало желанию обоих монархов - Фердинанда и Изабеллы, это собрать всех подданных в «единое стадо», то есть уравнять их в религиозном отношении - обратить иудеев и мусульман в католиков.  Однако совершить такое было возможно только силой!
Поэтому, если средневековая инквизиция подчинялась только папе, то испанская инквизиция вместе с правами назначать и смещать инквизиторов была доверена специальной буллой папы Сикста IV испанским монархам. И в 1483 году Фердинанд назначает генеральным инквизитором большей части Испании племянника кардинала Хуана де Торквемады, в прошлом брата доминиканского ордена, а ныне духовника Изабеллы Кастильской - Томаса де Торквемаду. Надо полагать, что подобный выбор был сделан Фердинандом не случайно, а с учетом того факта, что кардинал Хуан являлся потомком крещеных евреев.
Главная задача, которая была поставлена Фердинандом перед Торквемадой, заключала в себе две цели - это добиться политического и религиозного объединения Испании.
А для такой высокой цели все средства были хороши!
Проявляя чудовищную жестокость и фанатизм, Торквемада был настоящим творцом в своей человеконенавистнической деятельности. Это с его благословения евреев и арабов не только изгоняли из страны, у осужденных инквизицией по липовым обвинениям конфисковывали имущество, их подвергали невыносимым пыткам, а особо упорных объявляли еретиками и сжигали на кострах.
Примеру передовых инициатив в области религиозного фанатизма «шпанского короля» готов был последовать и новгородский архиепископ Геннадий Гонзов. Хотя, принимая во внимание тот факт, что Русская православная церковь не признала Ферраро-Флорентийскую унию, а вместе с ней и главенство Римского папы над Вселенской церковью никакой необходимости в таких жестоких мерах по отношению к еретикам не было.
В целом такой практики на Руси до конца XV веке и не имелось.

               
1490 год. Москва.

Новый 1490 год ознаменовался целым рядом важных судьбоносных событий, которые прямо или косвенно повлияли на внутриполитическую обстановку в государстве.
Самым трагическим и сокрушительным из них стала внезапная смерть старшего сына и наследника Ивана III – княжича (царевича) Ивана Ивановича, прозванного для большей ясности, Молодым. Иван Молодой был сыном великого князя от первого брака с Марией Борисовной Тверской. Правда счастье молодых продлилось недолго. Мария умерла в 1467 году, оставив девятилетнего Ивана заботам и попечению великого князя. Все свои надежды, планы на будущее Иван III связывал со своим первенцем, обучая и привлекая его к проблемам государственного управления. И сын, оправдывая ожидания отца, участвовал вместе с ним и в военных походах, и в заседаниях Боярской думы. А в 1474 году в возрасте шестнадцати лет Иван Молодой был официально объявлен соправителем великого князя, и в честь этого события их изображения на монетах чеканились вместе.
Поверить в естественные причины смерти деятельного и энергичного молодого царевича, который еще вчера занимался политикой, а в знаменитом «стоянии на Угре» вместе со своим дядей положил конец Ордынскому игу и которому всего-то от роду и было тридцать два года, не мог никто.
И в злом умысле заподозрили Софью.
Причем, заподозрили не в первый раз.
Многие считали, что смерть молодой княгини Марии Борисовны, случившейся с ней в рассвете лет и вдруг, была темным делом иноземки из Византии Софьи Фоминичны. Но расследование, которое было проведено в отношении Софьи по повелению великого князя, не нашло достоверных доказательств ее вины. А те немногие косвенные свидетельства, которые удалось обнаружить, ясности в общую картину не добавляли.
Случай с Иваном Молодым имел много общего с историей его матери.
И хоть подозрение снова пало на Софью, но никаких зацепок, кроме ее связи с лечащим доктором, которого по ее совету Иван III приставил к больному сыну, выявить не удалось.
Но умные люди понимали, что только Софье обе эти смерти были одинаково выгодны.
Как истинная византийка, впитавшая в себя нравы и обычаи своей родины, она расчищала дорогу к престолу для своего старшего сына Василия, действуя в традициях известного своими интригами и коварством византийского Двора.
Но Софья просчиталась.
Иван III и ей, и всем остальным ясно дал понять, что права наследования передаются от отца к сыну и поскольку Иван Молодой уже был объявлен соправителем великого князя и находился в этом статусе около шести лет, то право наследования передается не его сводному брату Василию, а его сыну - Дмитрию Внуку.
Принципиальная позиция Ивана III Васильевича расколола московский Двор надвое. Одна группа, отстаивая наследственные права Дмитрия, и состоящая их знатных бояр примкнула к Елене Волошанке, а другая, в которую вошли по преимуществу незнатные боярские дети и дьяки, сплотилась вокруг Василия, питая тайные надежды на везение и будущий карьерный рост.

                ***
Другим важным событием 1490 года можно считать избрание нового митрополита московского и всея Руси. В свете текущих событий, связанных с расслоением московского высшего общества на две враждующие группировки, вопрос выбора главы русской церкви имел принципиальное значение. Каждая из партий хотела видеть на этом посту своего человека, который не только будет их сторонником в предстоящей династической борьбе, но и, что очень важно, будет распространять свое влияние на великого князя.
Была и еще одна причина, которая заставляла партию Елены Волошанки в этом вопросе активизироваться. Это новгородский архиепископ Геннадий Гонзов, который в своих поисках еретиков буквально наступал им на пятки. И если в недавнем времени старый митрополит Геронтий по немощи своей не давал делу ход, оставляя доносы архиепископа без внимания, то ближайшее будущее, в случае победы противников, выглядело неопределенно.
Впрочем, сами «еретики» себя таковыми не считали.
Мир XV века просто кипел рациональными идеями и харизматическими личностями. Противоречия между безысходностью, бесправием и нищетой народа, с одной стороны, и богатством, роскошью и религиозным диктатом клерикалов, с другой, были настолько очевидны, что невольно пробуждали в горячих головах протестные мысли. Одни проповедовали мистицизм, другие обличали церковь в отступлении от христианских идеалов и призывали к обновлению церковных учреждений. Были и третьи, которые отвергая божественную природу Христа, признавали в нем только человеческую. Так появился на свет новый тип религиозного мышления независимый от официальной церкви.
Это было учение о предвечном Божественном откровении, дарованном людям и ими утерянном. Формировалась и вызревала эта мысль во второй половине XV века в Платоновской академии во Флоренции и создана эта академия была флорентийским аристократом Козимо Медичи.
Главное, чем была продиктована необходимость открытия этой академии, заключалась в желании отыскать в еврейско-иудейской традиции конкретные решающие подтверждения известных христианских догматов и прежде всего – догмата о Троице и о богочеловеческой природе Христа. То есть тех догматов, которые не имели под собой исторической основы и являлись творческим продуктом самой Церкви.
Эти темы и питали огромный к ним интерес не только думающих и творческих людей нового времени, но и христианских каббалистов. Каббалой интересовались многие известные религиозные и философские мыслители того времени, среди которых стоит назвать хотя бы гениального доминиканца Джордано Бруно, пизанского математика и астронома Галилео Галилея или итальянского философа, писателя и первого представителя утопического социализма Томмазо Кампанеллу, известного своим бессмертным творением «Город Солнца».
И все они стали жертвами закостенелого в своем невежестве и радикализме догматического христианства. Так на многие столетия Церковь затормозила развитие творческой мысли, науки и медицины.
Наступало время серьезной активной борьбы, время, требующее более глубокого религиозного и политического сознания, необходимого для радикального обновления Церкви. И это требование в конце концов привело Европу в самом начале XVI века к протестантской реформации, вдохновителем которой стал «сын, внук и правнук крестьян», как он сам о себе говорил, и личный враг папы римского Мартин Лютер.


                ***
На волне этих новых умозрительных и мыслительных идей пребывали и московские вольнодумцы или, так называемые, московские еретики, объединившиеся в кружок под началом Федора Васильевича Курицына.
И это не было случайностью.
Кружок зародился и сгруппировался вокруг одного из самых образованных и просвещенных людей средневековой Руси. Видный государственный деятель, успешный дипломат, писатель, думный дьяк, посол Ивана III в целый ряд европейских стран Курицын встречался по делам службы со многими интересными людьми, видел мир своими глазами, понимал и разбирался в тех сложных духовных исканиях, которыми и были вызваны к жизни новые философские и религиозные взгляды. Не мог он и не ощутить на себе тот дух свободы, решительности и смелости, с которыми только и можно было вырвать с корнем старые и уже изжившие себя порядки.
Можно предположить, что и сам Иван III не остался в стороне от животрепещущих тем современности, предложенных Федором Курицыным к обсуждению. Не от него ли он позаимствовал смелую и передовую для своего времени мысль о церковной секуляризации, которая еще только-только начала витать в воздухе Европы, зараженном реформистскими идеями.
Однако русская церковь, находясь долгое время в полной изоляции от большого европейского мира, даже и в конце XV века все еще продолжала исповедовать каноны архидревний христианской Церкви, призывая к смирению, рабскому повиновению, покаянию, причащению и искуплению первородного греха. Ничего не изменилось в ее действиях и по отношению к ересям, которые, согласно древним канонам, должны были жестоко подавляться.
В этих условиях Федор Курицын и все остальные участники кружка, к которым примыкали и члены великокняжеской семьи – Елена Волошанка и Внук Дмитрий, должны были подумать о собственной безопасности. В связи с этим вопрос избрания нового митрополита, который бы служил им заслоном от радикальной приверженности архиепископа Геннадия своему служебному долгу, был чрезвычайно важным. В итоге, учитывая пожелания своего любимого дьяка и понимая ту степень угрозы, которая нависла над ним со стороны архиепископа Геннадия, по воле великого князя Собор русских епископов возвел на Московскую кафедру архимандрита Симонова монастыря Зосиму Брадатова.

                ***
А через три недели после этого события, принимая во внимание, все возрастающее в среде архиерейства усиление нервозности и возбуждения, которые поднял архиепископ Геннадий, добиваясь обличения еретиков, по повелению великого князя митрополит Зосима созвал 17 октября 1490 года церковный Собор.
Однако сам Геннадий, несмотря на то, что Собор руководствовался его «указаниями», на этот процесс допущен не был. И сделано это было по двум причинам. Первая, чтобы сохранить объективность в оценках происходящего и вторая, чтобы дать возможность обвиняемым оправдаться. Так формулировалась официальная установка.
Но была и третья причина!
Иван III при активном содействии митрополита Зосимы, тайного вольнодумца и либерала, прибегли к подобным мерам только для того, чтобы требование Геннадия об осуждении Федора Курицына и тех священнослужителей, что были занесены в списки еретиков, удалось избежать.
Впрочем, подобное нерасположение со стороны великого князя к новгородскому архиепископу случалось и прежде. Так, несмотря на свой высокий церковный сан, он, опять же по распоряжению великого князя, не присутствовал при избрании митрополита. А внове приступивший к своим обязанностям митрополит Зосима, поддерживая выбранную в отношении Геннадия линию поведения князя, потребовал от новгородца нового архиерейского исповедания.
Оскорбленный подобным небрежением Геннадий отреагировал ответным Зосиме посланием, в котором, жалуясь ему на то, что его постоянно отводят от присутствия на соборах московских, потребовал вместе с тем, чтобы митрополит в единении с собором предал «ересь жидовствующих» проклятию.
В итоге Собор 1490 года, к неудовольствию Геннадия, завершился достаточно мягким приговором. Всего лишь девять еретиков были отлучены от церкви и только один из них был сослан в заключение, остальные, как жители Новгорода, были отправлены домой. Понимая нависшую над ними угрозу в образе фанатичного архимандрита, не все из выпущенных Собором на свободу вернулись в родные места. Одни - бежали от расправы в Литву, другие – к немцам. Над остальными Геннадий еще долго глумился в полное свое удовольствие. Как повествуют о том Новгородская (Архивская) летопись, владыка Геннадий повелел одних сжечь на Духовском поле, других предать казни и лишь немногих отправить в заточение.
Но прежде, по воспоминаниям преподобного Иосифа Волоцкого, «архиепископ велел за 40 верст от города посадить осужденных на лошадей лицом к хвосту. Все были одеты в вывернутую наизнанку одежду, на головах у них были берестяные шлемы с мочальными хвостами и венки из сена и соломы, на каждом из осужденных была надпись: «Се есть сатанино воиньство». «И повеле их водити по граду, и сретающимь их повеле плевати на них, и глаголати: «Се врази божии и христианьстии хулници!»»
Сожжение еретиков в Новгороде в 1490 году стало первым актом применения на Руси западной (католической) инквизиционной практики, не свойственной до этого случая восточнохристианской (православной) Церкви.

               
«Ересь жидовствующих»

«Ересь жидовствующих» - это название одного из целого ряда религиозных учений, направленных против абсолютизма ортодоксального христианства. Один из самых авторитетных отцов христианской Церкви, великий богослов, философ и проповедник Блаженный Августин, понимая, как опасна ересь для Церкви, тем не менее, обращался к верующим со словами: «Не верьте, о братья, что ереси зарождаются в душах ничтожных! У истоков ересей всегда стоят великие люди».
Однако, зная название этого еретического учения, мы и по сей день не знаем его концептуальных особенностей, то есть той системы взглядов и взаимосвязей, которые позволяли бы о том дискутировать. И только одно слово с ярко выраженной негативной окраской - «жидовствующая», от распространенного в свое время слова «жид» дает основание думать о его связи с иудейской традицией.
Но если на этом предположении и остановиться, то почему тогда русская Церковь с такой яростью обрушилась на это учение. Ведь если подумать, то и Иисус Христос был иудеем. А в Святом евангелии, написанном тоже, кстати, иудеями, Иисус прямо называет себя «Сыном человеческим во славе отца своего». И этим все сказано. И на этом «камне» стояла древняя апостольская церковь.
Остается только добавить, что сами иудеи в отношении Иисуса Христа никакой мистификацией не занимались и божественных мессианских свойств ему не приписывали.
Это со смертью последнего апостола древний апостольский «камень» новая Церковь заменила бетонным фундаментом, который постепенно стал разрастаться, увеличиваться в объеме, обрастать мифами и легендами, и в итоге чистый, незапятнанный и романтичный образ Иисуса Христа, заслоненный сиянием золотых окладов, драгоценных камней и прочей церковной утвари, превратился в измученного страдальца безвольно повисшего на кресте в дальнем и темном углу Церкви.
Но о такой ли Церкви мечтал Иисус Христос?
В «Евангелии от Матфея», который, кстати, вел записи основных проповедей и речений Иисуса, нет призыва ни к обрядности, ни к публичности, ни к сценичности священнодействия. Напротив, Иисус призывал к скромности и естественности веры, для которой есть только единственный храм – это душа человеческая: «когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаться молиться, чтобы показаться перед людьми… когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, который втайне…» Мф. (6. 5-6).
Впрочем, новгородский архиепископ Геннадий Гонзов никогда Евангелий не читал, а потому его вера питалась слухами. И в одном из своих посланий он вовсе не заблуждался, когда говорил, что «лучше о вере никаких прений не плодить. Собор нужен не для прений о вере, а для того, чтобы еретиков казнить, вешать и жечь».
А посему, после событий 1490 года, группа, имевшая свою тайную штаб-квартиру в Новгороде, перебралась в Москву и, под крылом таких сильных покровителей как Иван III и митрополит Зосима, продолжала встречаться.
Не случайно во мнении многих исследователей и ученых бытует мнение, что московская группа вольнодумцев была замешана не на одном только «чистейшем иудаизме», но и на гуманистических и реформаторских идеях своего времени, являясь тем самым первой протестной силой в России.

                ***
Примерно в это же самое время, в конце XV начале XVI веков, иноки отдаленных Белозерских и Вологодских монастырей по своим гуманистическим воззрениям, религиозной образованности и критицизму становятся известными, как отдельная партия. Со временем их стали называть «заволжские старцы».
Это они, основываясь на евангельском учении о любви и милосердии, добились на Соборе 1490 года гуманного отношения к еретикам, предложив упорных еретиков отлучать от церкви, а раскаявшихся прощать совершенно. Более того, один из старцев – Герман даже предпринял попытку доказать, что за еретиков достаточно только молиться, а не судить их и наказывать.
За это заступничество, а также за отдельные высказывания, сходные с теми, которые были в ходу у «жидовствующих», а это обличение пороков монашества, обвинение в клерикализме, в отходе от апостольского служения, подмене духовного служения материальным, навлекли на старцев обвинение в еретичестве.
Более всего клерикалов задело заявление старцев о том, что неприлично монастырям и церквям владеть землями и крестьянами, поскольку такое положение дел ставит духовенство в зависимость от мирской власти, лишая его самостоятельности и возможности обличать сильных мира сего.
Как аргумент они считали, что такое положение вещей противоречит святому Евангелию и не согласуется с жизнью древних русских подвижников. Лучше раздавать деньги нищим, чем украшать золотом храмы – учили они. Не играла для них никакой роли и внешняя обрядовая сторона религиозного действа. Их монастыри резко отличались своей беднотой, скромностью обстановки и облачений.
Во главе этой партии стоял крупный деятель русской Церкви, основатель скитского жительства Нил Сорский, разделяющий таким образом взгляды придворной партии, во главе которой стояла Елена Волошанка и Внук Дмитрий.
В противовес «заволжским старцам» вскоре появилась и другая партия, возглавляемая Иосифом (Саниным)Волоцким – основателем собственного Иосифо-Волоцкого монастыря. В своей книге «Просветитель», дискутируя с Нилом Сорским, игумен Иосиф красноречиво доказывал обратное – в частности законность монастырского земледелия, отстаивал необходимость украшать храмы красивыми и дорогими росписями, богатыми иконостасами и образами. Сурово высказывался он и в отношении наказания еретиков, осуждая всякое проявление в отношении них сострадания и милосердия.
Так церковный писатель Вассиан Косой, в миру князь Василий Патрикеев, выражая свое категорическое непринятие позиции Иосифа, которая касалась чрезмерно суровых мер наказания еретиков и обогащения церкви, в своем литературном «Слове ответном» прямо именовал игумена «учителем беззакония», «законопреступником» и «антихристом». Поддерживали Иосифа Волоцкого при Дворе в его взглядах и высказываниях сторонники Софьи и княжича Василия.
В последствии, для простоты изложения, за каждой из партий закрепились названия, вытекающие из мировоззренческих позиций их религиозных лидеров – «не стяжатели» и «иосифляне». 

               
Партия «реванша».

Партия «реванша» - это условное название Дворовой группировки, которая составляла окружение Софьи и ее сына Василия. Как византийская принцесса, воспитанница униата-католика Виссариона Никейская, Софья и сама была униаткой-католичкой. По крайней мере, не существует никаких исторических источников, которые бы, опровергая эти известные сведения о ней, свидетельствовали об обратном.
Известно только то, что Софья привезла с собой в качестве приданого не только итальянских мастеров, книги, иконы, печатные пергаменты и манускрипты, но и некоторые атрибуты императорской власти, как, например, трон из слоновой кости. И в дополнение ко всему этому большую «энциклопедию» символов, которая бережно сохранялась в ее памяти.  А это и двуглавы византийский орел, который вскоре появился на флагах Ивана III, и ритуал венчания наследника на царство, и смотр невест, и протокол приема послов, и наличие жезла и скипетра в государевых руках, и даже смена княжеского титула на царский – все должно было отвечать ее взыскательному византийскому вкусу.
Впрочем, не приходится сомневаться и в том, что и сама Московская Русь должна была сменить свой национальный облик и преобразиться в царство Византийское, царство о двух головах, основанное на императорской и патриаршей власти – власти Царства и Церкви, что в совокупности является мощным механизмом подавления воли и духа.
Пресс, который делает из человека раба.
И этой чудо-машиной Россия во многом была обязана большой армии агентов католического толка, к числу которых принадлежала и «возлюбленная дочь Римской церкви».
Вот почему в сферу интересов Софьи попадает выходец из дворянской среды, основатель своего собственного монастыря Иосиф Волоцкий, в миру Иосиф Санин, а вместе с ним и все его сторонники, так называемые «иосифляне», которые оказались не готовы к евангелическому подвигу, отказу от материальных благ и бескорыстному служению. Отстаивая интересы Церкви, они представляли собой согласованную силу, которая боролась за укрепление своих позиций и своего влияния во внутриполитической жизни создаваемого государства.

                ***
Большой поддержкой для Софьи в ее подковерной борьбе против Елены Волошанки и ее сына оказались и те немалые числом византийцы, которые прибыли в Москву вместе с ней в свадебном кортеже. И это были не только строители, ювелиры, печатники, казначеи и специалисты в торговых делах. Главное, что среди них были верные Софье люди.
Так на Руси появились и прижились ее родственники Дмитрий и Фома Ивановичи Рале, которых москвичи быстро переименовали на русский лад, присвоив им фамилию Ларевы. Судьба этих Ларевых оказалась удачной. Они были приняты при дворе Иваном III и получили под Москвой в вотчину селение.
Другие итальянцы – Никула и Эммануил Ивановичи Ангеловы также были придворными Ивана III, и даже участвовали вместе с князем в Новгородском походе 1495 года. Но лучше всех в России обосновались и находились под непосредственным присмотром царевны братья Дмитрий и Юрий Эммануиловичи Траханиоты – глаза и уши Софьи Фоминичны.
В это же самое время были выписаны из Европы в Москву известные своими медицинскими практиками врачи. Так, например, сохранились свидетельства о том, что венецианскому врачу Леону, бывшему по национальности немецким евреем, было поручено в 1490 году лечить сына Ивана III – княжича Ивана Молодого. Однако Леон, переоценив свои возможности, со своей задачей не справился и, спустя сорок дней после гибели пациента, был казнен. Другой врач – немец Антон, которого Иван III долго держал при себе в большой чести, также не оправдал возложенных на него надежд и был казнен, повторив печальную участь первого.
И только ученому медику из Любека католику Николе Булеву, занявшему вакантную должность придворного врача, удалось не только оправдать свое назначение, но и сохранить свою голову.
Впрочем, если к православным грекам, бежавшим из осажденного турками Константинополя, москвичи относились с пониманием терпимо, то к присутствию итальянцев - враждебно и настороженно.

                ***
Это и заставило, обосновавшихся при дворе униатов Юрия и Дмитрия Траханиотов долго и настойчиво искать опору среди русских клерикалов, которую они и нашли в конце концов в лице новгородского архиепископа Геннадия Гонзова.
Находка оказалась удачной!
Гибкий и податливый на религиозные заморские слухи Геннадий был именно тем человеком, в котором они так остро нуждались.  Ведь это именно благодаря их посредничеству новгородский игумен Геннадий Гонзов вступил в контакт с трижды побывавшим на Руси германским послом Николасом фон Поппелем и получил от него подробную информацию о жесточайшем преследовании инквизицией тайных иудеев в Испании.
Хотя, казалось бы, ну зачем Траханиоту по прозвищу «Старый» - придворному дипломату, писателю и переводчику становиться посредником между этими двумя людьми. Ответ, на этот вопрос на удивление прост. Действуя как агент Софьи, которая заметила в душе Геннадия известную слабину, Старый просто выполнял ее поручение. 
Но, судя по всему, Софья и того и другого использовала в своей комбинации в темную, принимая во внимание удачное стечение обстоятельств, при которых новгородский игумен любил слушать, а германский посол - говорить.
И в скором времени в Новгороде под руководством архиепископа Геннадия в противовес обосновавшемуся в Москве кружку вольнодумцев создается кружок ортодоксов. Звездой этого кружка стал Дмитрий Герасимов, по прозвищу Малой, которого, как и Федора Курицына, можно назвать посредником между европейской культурой и Московским государством. Истинный новгородец Дмитрий Малой стал первым русским, получившим образование в европейском университете.
Однако больше половины кружка составляли иностранцы, которые были приглашены на службу, по совету московских униатов, самим Геннадием.

                ***
Так в Новгороде появляется доминиканский монах из Хорватии по имени Веньямин по вере – католик, который взялся за составление новгородского библейского свода.  Примечательно, что Орден, к которому принадлежал Веньямин, имел неофициальное название «Псы Господни», и на его гербе был изображен пес, несущий в зубах горящий факел. В содержании этого символа таился двоякий смысл. С одной стороны, Орден защищал церковь от ересей, а с другой, нес в мир проповедь истины. Отвечая смыслу и духу монашеского служения, доминиканец и при составлении свода ориентировался исключительно на «проповедь истины» или, иными словами, на Вульгату - латинскую библию, которую он привез с собой. В последствии, переведенный на славянский язык свод получил название Геннадиевской Библии. Но из-за явно латинской направленности эта Библия распространения в истории русской Церкви не получила.
Весной 1494 года в Новгород из Любека приехал первопечатник Бартоломей Готан, который привез с собой свою типографию, а также немецкие (латинские) первопечатные книги – Библию и Псалтырь, с которых новгородские писцы и толмачи сделали переводы.
Активное участие в деятельности Геннадиевского кружка принимали и верные Софье братья Траханиоты. Истинные византийцы, искушенные не только в богословских науках, но и в придворных интригах они часто бывали в Новгороде, выполняя роль связных между Геннадием и Софьей.
И пока Геннадий, вдохновленный испанской жестокостью и фанатизмом, выискивал и преследовал необразованных, выросших на почве всеобщей неграмотности вольнодумцев и инакомыслящих, под самым его носом свили гнездо и успешно внедряли в русское сознание униатские истины агенты папы.
В свете этих непопулярных в среде своих соотечественников связей, а также за чрезмерный интерес к делам и трудам католической Церкви, за новгородским игуменом Геннадием Гонзовым навеки закрепилось слава «латиниста». 
А много позднее, в царствование Алексея Михайловича Тишайшего, на новгородской земле образуется новый кружок – кружок «ревнителей благочестия», члены которого будут ревностно бороться с засильем латинства не только в первопечатных источниках, но и в обрядовой церковной практике. Трагическим финалом этой борьбы станет Великий раскол Русской православной церкви.


               
1490-1495 годы

Итоги Соборного постановления 1490 года оказались для Геннадия Гонзова неутешительными. Они показали, что, несмотря на все его старания ересь, имеющая в лице великого князя и митрополита сильных защитников и покровителей, неискоренима и будет распространяться, подобно заразе, подрывая здоровый организм церкви изнутри.  В этой ситуации ему оставалось только одно - искать поддержки сильных союзников.
Впрочем, особо стараться в этом смысле игумену и не пришлось. Да и времени на поиски он затратил совсем немного. Надежный и опытный союзник, которого он встретил в лице Иосифа Волоцкого, оказался совсем рядом.
Яркий полемист, писатель и непримиримый борец с ересью Иосиф смело ринулся в бой, выбрав для своих агрессивных нападок более уязвимую мишень – митрополита Зосиму.  И на то у него были веские основания. Ведь только слепой мог не видеть, что с момента поставления митрополитом Зосимы «еретики» только укрепили свои позиции как в сфере административно хозяйственного управления, так и церковного.
Сам же митрополит не только состоял в близких отношениях с Иваном III, но и активно вращался среди таких людей, как дьяк Федор Курицын, попы Алексей и Дионисий, ранее уже заподозренные в крамоле, и более того высказывался против казни еретиков. А значит, делал свои выводы Иосиф, митрополит и сам еретик.
На самом деле, сказать что-либо конкретное о воззрениях и взглядах митрополита Зосимы не представляется возможным. Известно лишь одно его сочинение, названное им «Извещение о пасхалии». Поэтому общий исторический портрет митрополита складывается только из записок его современников, а это, главным образом, Иосиф Волоцкий, которого митрополит, против своей воли, вдохновил на написание острополемического произведения «Просветитель».
Что же касается исторических личностей нового времени, то, например, Н.И. Костомаров считал, что Зосима был «склонен к безверию и материализму», хотя Иосиф Волоцкий в своем «Просветителе», обвинял митрополита в целом ряде преступлений, таких как «содомия и кощунство», издевательство над крестами, отрицание загробной жизни, «нерадении о церкви» и грех пьянства.
Обобщив весь собранный на митрополита компромат, Иосиф напрямую обратился к епископату с призывом сместить еретика со святого престола. «Учите все православное христианство, - взывал Иосиф к миру, - чтоб не приходили к этому скверному отступнику за благословением».
И он добился того, что против Зосимы поднялась вся церковь! Та самая церковь, которая возвысила его и привела к высокому престолу. Но то ли церковный клир в течение долгого ряда лет закрывал на его слабости глаза, то ли слабости эти были сильно преувеличены, только решением Собора 1494 года митрополит Зосима был низложен и сослан сначала в Симонов монастырь, а потом в Троицкий на исправление.
Однако, как о том свидетельствует митрополит Макарий (Булгаков), годы жизни которого приходятся на 1816-1882 годы, Зосима «не был судим на Соборе, не был осужден и наказан как еретик». Но между тем добавляет: «Зосима был самый недостойный из всех Русских первосвятителей и единственный между ними не только еретик, но и вероотступник». 

                ***
Низложение Зосимы хоть и поколебало чашу весов в известном противостоянии, но общего положения дел не изменило.  И межклановая возня за усиление влияния на великого князя разгорелась с новой силой. Партия реванша готовилась протолкнуть на вакантный церковный престол своего человека.
Однако дело с выборами митрополита неожиданно застопорилось и уступило место более важному событию, которое случилось несколькими месяцами ранее. Так 7 февраля 1494 года между двумя враждующими не один десяток лет сторонами Русью и Литвой был заключен мирный договор, по которому Литва признавала за Иваном III титул – государь всея Руси.
Это известие прибыло в Москву вместе с литовскими послами. Переговоры, затеянные Литвой, касались, главным образом, территориальных вопросов и по тому оказались долгими и сложными. При этом обе стороны хитрили, жарко спорили и расходились, чтобы, сбросив пар, встретиться вновь. И когда, наконец, путем взаимных уступок дело сдвинулось с мертвой точки, и литовские послы были вторично представлены Ивану III, начался второй раунд переговоров - церемониал сватовства.
Великий князь литовский Александр Ягеллончик, унаследовавший от отца Казимира IV Ягеллона в 1492 году Великое литовское княжество сватался к старшей дочери великого московского князя Ивана III к княжне Елене Ивановне.
Это событие имело большое и исключительной важности политическое значение. По сути дела, оно прекращало длительный вооруженный конфликт, закрепившийся в истории под названием «Странной пограничной войны» между Русским государством и Великим княжеством Литовским. Свое название «Странная война» конфликт 1487-1494 годов получил потому, что принципиально война не была объявлена и формально оба государства находились в мире на протяжении всех этих лет.
Но конфликт был!
И яблоком раздора между соседями были западнорусские земли, которые Иван III считал своими и которые хотел вернуть под свое управление. Тем более, что к этому времени, следуя политике московских князей, объединение северо-восточных земель практически завершилось.
Усугублял сложившуюся ситуацию и тот факт, что западнорусские земли перешли под руку литовских князей не как военный трофей, а как частные добровольные вклады удельных оппозиционных Москве князей, чьи владения граничили с территорией Литвы. Не желая признавать власть Василия II Васильевича – отца Ивана III, они перешли под юрисдикцию Великого княжества Литовского вместе с земельными наделами, преследуя тем самым свои узкоместнические интересы.
Но в 1494 году перманентный конфликт был переведен в мирное русло и скреплен договором о браке, заключаемым между литовским князем Александром Казимировичем и русской княжной Еленой Ивановной. По условиям договора литовская сторона брала на себя обязательства не принуждать Елену к католической вере, а Москва со своей стороны - не принимать беглых князей под свою руку.


                ***
Занятый свадьбой дочери Елены Ивановны, которая состоялась в 1495 году, вопросами землеустроительного порядка в Новгородском уезде, как стали называть Новгород после потери им республиканской свободы и самостоятельности, Иван III несколько отдалился от навязчивых, нудных и вялотекущих церковных дебатов, касающихся поимки и наказания тайных еретиков.
Это, с одной стороны.
А с другой, ставя перед собой государственные, более значимые и крупные цели он игнорировал те во многом, как ему казалось, мнимые угрозы, которые приписывались всем тем несчастным, которые, попав под колесо беспощадной церковной машины по искоренению ересей, были ею раздавлены.
По совокупности всех причин избрание нового митрополита в Московской епархии затянулось на долгих полтора года. И только, наконец, осенью 1495 года на пустующий церковный престол по воле великого князя был возведен игумен Троице-Сергиева монастыря Симон со странным прозвищем Чиж.
Как показало скорое будущее, Чиж по своим убеждениям более склонялся к «иосифлянам», разделяя их взгляды на частнособственнические интересы и привилегии церкви, выступал против секуляризации церковных земель и поддерживал жестокие меры наказания в отношении еретиков. Это означало, что партия Федора Курицына понесла первое тяжелое поражение.
О том, что все так и есть, ярче всего свидетельствует и тот сложно обставленный церковный церемониал, которым сопровождалось поставление Симона на кафедру. Придумать такое, придавая торжеству особый смысл, могла только Софья!
Действо началось с того, что сначала великий князь вручил главе Русской церкви пастырский жезл и обратился к нему с приветственной речью. А потом на глазах у публики разыгралась почти евангелическая сцена. Только в «Евангелии от Матфея» Иисус въезжает в Иерусалим «сидя на ослице и молодом осле» (Мф. 21. 1-9), а митрополит Симон объезжал Москву на осле без ослицы, а подгонял упрямого «скакуна» боярин великого князя.
Чтобы понять тайный смысл этого зашифрованного в сценической постановке послания, которое было обращено в первую очередь к партии придворных еретиков, достаточно еще раз обратиться к «Евангелию от Матфея» и в главе 21 стих 13 прочитать «…дом Мой домом молитвы назовется; а вы сделали его вертепом разбойников».
Но кто были эти «вы», понятно и без слов.
И пока Симон осваивался в новой для себя обстановке, Федор Курицын, по-прежнему оставаясь на плаву, проводил на церковные места своих людей. Так игуменом в новгородский Юрьев монастырь был поставлен архимандрит Кассиан – родной брат ревностного еретика Ивана Черного, и одна из келий Юрьева монастыря на долгое время превратилась в своего рода штаб-квартиру «жидовствующих».

               
Перелом.

1499 год можно считать переломным в противостоянии двух партий – Софьи и Елены Волошанки. Хотя, на первый взгляд, можно допустить, что война между влиятельными дамами закончена, заговорщики Софья и Василий заперты под замок, Дмитрий в 1498 году объявлен наследником великого князя и характер России будущего определен.
Все так.
Но в 1499 году Иван III возвращается к земельному вопросу и возобновляет в Новгородском уезде изъятие у церкви земельной собственности по аналогии с тем, как это было сделано ранее в 1495-96 гг. Так из писцовых книг следовало, что только в одной Деревской пятине церковная кафедра лишилась 75 % своих владений, а монастыри и церкви потеряли 27% своих земель.
Паника в церковной среде поднялась невообразимая. Не обсуждал это событие разве что только ленивый. Более того, увеличилось число деловых и коммерческих поездок, встреч, почтовых сообщений. Горячая тема просто слетала с языка.  И языки развязывались, выдавая не только последние новости, но и тайны. Именно болтливый язык одного из участников еретического сообщества и стал причиной обнаружения их тайного убежища. Делу еретиков вновь дали ход, и оно стало быстро набирать обороты.
Возглавил крестовый поход против еретиков «карающий меч Церкви» - Иосиф Волоцкий, но из-за его спины отчетливо проступали две темные тени – архиепископа Геннадия Гонзова и Софьи Палеолог. Поддержку борцам с «сектантами» оказал и митрополит Симон.
Под таким нажимом, прижатый к стенке неоспоримостью доводов, представленных митрополитом, Иван III вынужден был в1502 году дать ему «добро» на возобновление расследования.
Зажатый между молотом и наковальней Иван III, и сам попавший под подозрения и злой язык Иосифа, обвиняющего его в «неверии и хуле», вынужден был реагировать и принимать сложные для себя решения. Так еще в 1500 году с политической арены бесследно исчезает его верный соратник и друг Федор Курицын.  И хоть в некоторых источниках встречается предположение о том, что в 1497 году Федор Курицын умер, но это не так, потому что летописи говорят об обратном. И в 1500 году он еще в полной боевой форме участвует в переговорах с Литвой. Но наравне с этим существует и другое, более привлекательное предположение о том, что Курицын бежал из Москвы в Крым и там его следы окончательно затерялись.
 
                ***
Нелегко далось великому князю Ивану Васильевичу и другое решение, которое означало крушение всех его надежд, связанных с будущим России. В 1502 году, спасая своих близких от неминуемой расправы и позора, он лишает своего наследника - Внука Дмитрия, которого растил и воспитывал себе на замену, великокняжеского титула и вместе с матерью Еленой Волошанкой отправляет в застенок, объявляя старшего сына Софьи – Василия наследником и соправителем.
Компромисс между сторонами достигнут!
И скорый поезд церковного правосудия выгнан из тупика!
Собор 1503 года, где помимо острых внутрицерковных вопросов, рассматривался и вопрос секуляризации церковной и монастырской земельной собственности, был последним Собором, на котором Иван III присутствовал лично. Сраженный тяжелой болезнью, он был слишком слаб для того, чтобы активно противостоять своим противникам, что и позволило им объединиться.
В своих сочинениях Иосиф Волоцкий, выступая как яростный защитник церковного и монастырского недвижимого имущества, писал, «кто бы ни покушался на владения святой церкви и монастыря, «князь или ин некий… будет проклят»». В итоге, вопрос о земле церковниками был на Соборе замят и даже не вошел в перечень соборных постановлений. Впрочем, не теряя надежды на скорое выздоровление, князь начал искать спасения, как и многие люди в подобных обстоятельствах, в покаянии и мольбах о помощи. Почувствовав себя плохо, Иван III покинул Собор и уехал на богомолье в Троицу.
Вопрос о ересях был отложен до возвращения князя. Однако хоть князь и вернулся в Москву через два месяца, но всем было ясно, что состояние его здоровья оптимизма не внушает…
Прошел год и в декабре 1504 года Собор, возобновив свою работу, приступил к вопросу «о ереси жидовствующих». Но великий князь по причине своей немощи на заседании не присутствовал. От лица мирской власти в работе Собора принимал участие наследник великого князя Василий III.
Главным обличителем еретиков, как того и следовало ожидать, выступил Иосиф Волоцкий – сторонник самых жестоких мер. Не испытывая к вероотступникам никакого снисхождения, он даже раскаявшихся еретиков подозревал в обмане и видел единственный для них исход – это заточение в темницу. Что уж говорить об упорствующих в своем вольнодумстве несчастных?!
Они заслуживали только смерть!
Так по требованию Иосифа Волоцкого и с согласия великого князя Василия III, церковный Собор приговорил к сожжению в срубе четырех отъявленных вольнодумцев, один из которых Иван Волк Курицын – дьяк и дипломат на службе Ивана III, был родным братом Федора Курицына. Взошли на костер и новгородские еретики вместе с архимандритом Кассианом и его братом Ивашкой Черным.
И только заволжские старцы - «не стяжатели» Нил Сорский и Паисий Ярославов были против строгих репрессий. Но их голос, лишившийся поддержки великого князя Ивана III, утонул в хоре подавляющего большинства голосов иерархов и духовенства, требующем смертной казни вероотступникам.
Сам же Иван III, будучи на смертном одре, с одной стороны, раскаивался в своем попустительстве еретикам, с другой – последним усилием великокняжеской власти прощал всех не особо провинившихся. Однако преподобный Иосиф, используя свое всевозрастающее влияние на Василия III, вскоре после кончины Ивана III в октябре 1505 года, вновь заточил амнистированных в холодные подвальные застенки.

                ____________________

Что же касается историков, то «историки неоднозначно оценивают явление «ереси жидовствующих». Документов, излагающих учение еретиков или обвиняющих их в антигосударственных действиях, так и не обнаружено. А признания данные ими под пытками ставятся под сомнения».
В свете описываемых событий не зажились на белом свете и остальные главные участники сложной драматической истории. Прежде великого князя, так до конца и не вкусив радость победы, ушла из жизни в апреле 1503 года византийская деспина, как ее неласково называли за глаза, Софья Палеолог, которой на ту пору исполнилось сорок восемь лет. В январе 1505 года, ранее несколькими месяцами Ивана III покинула этот мир любимая народом дочь молдавского господаря Елена Волошанка, которая была семью годами моложе Софьи. И только Дмитрий Внук изнывал в одиночном заточении в железных оковах, которыми его велел оковать новый государь всея Руси Василий III, долгих 7 лет. Он умер в 1509 году молодым двадцати пятилетним заложником, жертвой коварства и разрушительных престольных интриг.
После смерти матери, а затем и отца Василий остался на поле боя один. Но вряд ли это можно было назвать блистательной победой. Да и само царствие его оказалось ничем не примечательным. Не подготовленный к государственному правлению Василий всегда действовал выжидательно и осторожно, не проявляя личных инициатив. Даже, продолжая политику отца в отношении «собирания русских земель», ему не пришлось принимать никаких усилий. Псков, Волоцкий удел, Рязань, княжество Стародубское и Новгород Северский встали под руку Москвы в силу объективных причин своею волей.
При Василии произошли серьезные изменения в Боярский думе, куда стали проникать не родовитые феодалы, а дворовые люди. Известно несколько случаев, когда боярское звание получали окольничие, дворецкие и кравчие – придворные слуги, назначенцы разного уровня.
Со временем эта практика получила широкое распространение. И во времена Алексея Михайловича Тишайшего произошло юридическое оформление дворянства как сословия, состоящего на государевой службе. Ставку на дворянство в своей внутренней политике делали Иван Грозный и Екатерина II, чьи династические права на престол выглядели весьма условно.
Завершив формирование Русского государства, Василий III стал чеканить монеты с надписью «царь». Этот же титул он употреблял и в отношениях с государствами германского мира Данией, Пруссией, Ливонией и Священной Германской империей, демонстрируя тем самым свою претензию на равный с германским императором статус. Однако Европа всерьез к его царскому статусу не относилась, так как он не был омыт кровью блистательных побед на мировом плацдарме военных баталий. Однако такие видные церковные деятели как Иосиф Волоцкий и некоторые из его сторонников называли Василия III царем, теша тем самым его тщеславие и высокомерие.
Впервые употребление царского титула стало системой только в царствование Ивана Грозного, а титул императора был добыт Петром I в целом ряде крупных военных сражений.