Артисты приехали!

               
Было это в далекие 70-е годы. Ходила я на службу в проектный институт с каким-то мудреным названием. И сидела я там, несчастная, в плановом отделе, занималась какими-то процентовками… В общем, «тянулись долго дни мои, без божества, без вдохновенья, без слез, без жизни, без любви». И вся эта институтская братия только и ждала, когда в 17.00 завопит звонок, и все дружно побегут домой.
Ну вот, как-то однажды иду я по институтскому коридору с чайником. А навстречу мне двигают четверо красавцев с длинными волосами и в широченных клешах. Это, оказывается, наш начальник, следуя моде, решил завести у себя в институте ВИА (вокально-инструментальный ансамбль). Вот и взяли на свободные штатные единицы этих лабухов.
И думаю я: ну кто вспомнит теперь про них, этих талантливых ребят? Иевлев – саксофон, Орехов – фортепиано, Журавлев – ударник, Массальский – электрогитара. Немного позже появился солист, красавец и выпивоха Генка Белаковский. Уж не помню, как я решилась попробовать с ними спеть. Наверно, у них просто не было другого выбора. Но когда на первом же концерте я увидела, как в первом ряду сидит наш главный бухгалтер Дина Искаковна и рыдает в три ручья, я поняла, что мы чего-то стоим.
На всех вечерах, праздниках мы были желанными и незаменимыми. И мое существование  в институте приобрело смысл! К тому же, на меня «повесили» выпуск институтской стенгазеты. В общем, жизнь закипела.
А однажды осенью нам сказали, что надо ехать в подшефный колхоз, что очень ждут там артистов. Моему мужу Санечке это совсем не понравилось. Но все-таки, скрепя сердце, он отпустил меня и остался ждать свою непутевую жену вместе с нашим маленьким сыном Ромкой.
И вот на институтском автобусе мы потрюхали в колхоз. Иначе это не назовешь – дорога была ужасная. Прямо сказать, дороги вообще не было. В конце концов, совсем рядом с колхозом мы застряли в глубокой грязи, так что пришлось вызывать трактор. Наконец мы добрались до правления колхоза, и там нам очень обрадовались. Председатель колхоза, здоровенный дядька с усами, стал нас упрашивать отложить наше выступление до девяти вечера: у доярок, вишь, вечерняя дойка, и они умоляют погодить с концертом. Ну что нам было делать… Согласились, конечно, и усталые и голодные поехали в клуб. Клуб этот был, мягко говоря, не очень. По-моему, это был какой-то переделанный склад или амбар. Но сцена там была. А на полу перед сценой уже сидели местные ребятишки в ожидании концерта.
Наконец, где-то около девяти вечера начал подходить народ: женщины принарядились, мужики надели пиджаки с орденами. И тут мы поняли, какое мы событие для этих людей. Артисты приехали!
Если бы вы только видели, какой был оглушительный успех! Любой профессионал может мечтать о такой буре оваций. Каждый номер мы исполняли дважды, а то и трижды. А «Смуглянку» мы с Белаковским спели аж четыре раза! Как только нас ноги держали – я не знаю.
И вот все  закончилось и нас повели к столу. Его застелили новенькими обоями в цветочек. А на столе чего только не было… Тушеное мясо с картошкой, винегрет с селедкой, квашеная капуста, соленые помидоры и огурцы, жареные грибы и неприлично много водки. Нашему шоферу Толику нельзя было пить. Он с тоской смотрел на все это безобразие. Так ему дали с собой аж две бутылки водки. В общем, напились ребята с голодухи и с усталости, а я опьянела с одной-единственной рюмки.
А председатель колхоза подошел ко мне, полез целоваться и сказал: «Как хорошо вы пела со своим мужем! Как хорошо!» И прослезился. Так нас с Генкой и поженили.
Уже поздно ночью мы едем домой. Я кладу голову на тощее журавлевское плечо и думаю, какие мы молодцы, и как я всех люблю, и как там дома мои, наверное, волнуются. Ах, если бы тогда были мобильные телефоны!
А потом наш институт расформировали. Меня это уже не касалось, потому что я уже была на третьем месяце и с удовольствием сидела дома. И вот однажды раздался звонок. Открываю я дверь и вижу перед собой всю компанию во главе с Иевлевым. Оказывается, они устроились в другую организацию, у них грядет концерт и – о ужас – солистки нет и не предвидится. Ох, как они меня умоляли! А что я? Меня тошнило без конца.
«Вы что, совсем ничего не понимаете? Как я буду петь в таком состоянии? И потом уже, наверное, видно!» - пытаюсь я им объяснить.
А они меня уверяют, что ничегошеньки не видно, и что я только первая в программе спою – и свободна.
«Нет, ребята, нет. Не могу», - говорю я и пытаюсь вытолкать их за дверь. И тут вся компания бухается передо мной на колени. Выходит мой муж Санечка и видит эту картину. И знаете, я согласилась.
Это был последний концерт в моей жизни. И самый лучший. Я не могла сдержать слез, когда мы с Генкой пели на бис «Смуглянку». А мой муж Санечка сидел в зале и очень мною гордился. А ведь раньше он мне такие сцены ревности закатывал… И только мой маленький сын Рома всегда ходил со мной на репетиции, сидел в первом ряду и преданно держал в руках мои ноты.
Дорогие мои ребята! Вы были чертовски талантливы. Особенно Орехов, выгнанный с третьего курса музыкального училища за то, что так и не смог сдать политэкономию. Андрюшка Журавлев… У него иногда во время концерта начинала идти кровь носом, и он продолжал барабанить, как бог. А Массальский сделал себе электрогитару сам. Купить ее было негде, да и не на что. Игорь Иевлев, наш руководитель и саксофонист... На нем все держалось, и, как ни странно, он совсем не пил. И как мы все были счастливы, когда нам аплодировали полные залы! А еще мы были бескорыстны, как те дрозды, певшие «для души, а не для славы».