Сила воли

По достижении младшим сыном Пашей годовалого возраста я собралась выходить на работу: на одну зарплату мужа не очень-то и прокормишь семью. Решив приступить к работе первого августа, заблаговременно уведомила об этом администрацию городской больницы. Руководство обрадовалось: с большим трудом удалось найти временно исполняющего обязанности заведующего терапевтическим отделением поликлиники, кем я работала до ухода в декретный отпуск.

Нежелание коллег даже на время становиться «начальником» имело под собой материальную составляющую: заработная плата стажированного участкового врача-терапевта значительно превышала таковую заведующего отделением.

Врачи отделения, с которыми мы за два года сработались, также ожидали моего выхода из отпуска.

В ясельной группе детского садика, расположенного напротив нашего малосемейного общежития, уже было выделено место для годовалого сына.

Всё складывалось замечательно, кроме одного нюанса: за время декретного отпуска молодая женщина спортивного телосложения перевоплотилась в кустодиевскую «красавицу».

– Да и ладно, может быть, какого-нибудь современного художника «на творчество вдохновлю», – вспомнила я любимое изречение русского живописца Бориса Кустодиева.

Оптимизма хватило до первой примерки моего гардероба, неплохого по тем временам.

«Опаньки!» – припомнила я слово, произносимое в подобных ситуациях моим другом, Анатолием Свиридовым. При этом настойчиво пыталась «впихнуть» себя в изящную финскую «двойку».

Любимый костюм, да и не очень любимые одёжки, не поддавались: мне никак не удавалось «втиснуться» в них. Я была «у роспачы» (в отчаянии - бел.): мне нечего было надеть «в люди».
 
В это время мы с детьми были у родителей в Телеханах. Видя моё огорчение, мама попыталась успокоить:

— Не расстраивайся, Нелька, что-нибудь купим тебе! И деньги у нас есть! Завтра привоз в промтоварный магазин, вместе сходим, посмотрим!

Из маминой сочувственной речи я вычленила одно слово – «что-нибудь».

Оно-то и стало отправной точкой моих дальнейших добровольных испытаний на прочность.

Я нисколько не сомневалась, что мы приобретём не «что-нибудь», а достойную вещь. В наш городской посёлок регулярно поставлялись импортная одежда и обувь: в институтские годы родители приобретали мне стильные польские, чешские и французские туфли и сапожки, предметы зависти моих однокурсниц.

Поблагодарив маму за участие, я «вспомнила», что в Барановичах есть два новых костюма большего размера, которые будут мне впору.

На следующее утро я приготовила себе маленькую чашечку кофе и светящийся от дырочек кусочек чёрного хлеба. К тому времени я уже перевела сына с естественного вскармливания на обычный детский рацион: его благополучию ничто не угрожало. В доме было изобилие молочных продуктов: переход на коровье молоко не стал для Паши болезненным.

Я составила для себя незамысловатое меню: завтрак – кофе, обед – суп и множество свежей зелени, ужин – простокваша и зелень. Чай без сахара – в неограниченных количествах. И – вкусная холодная колодезная вода.

На третий день мама заметила моё индивидуальное питание. Уточнила, не заболела ли я?

– Нет, не заболела. В такой зной совсем не хочется есть, – был ответ «голодающей».

– А жара в прошедшее воскресенье, как мне помнится, не очень-то и повлияла на аппетит: ты с удовольствием, за обе щёки, уплетала драники из молодой картошки. Со сметаной! – добавила мама, поняв истинные причины моей голодовки.

Произнеся в ответ что-то невнятное, я услышала: «Ешь, пока рот свеж!». Мама всегда ограничивалась только первой частью пословицы: вторую часть «… а завянет – никто в него не заглянет!», никогда не произносила. Вероятно, сомневалась в её истинности: а как же стоматолог, он ведь непременно заглянет!

Через неделю я стала на весы: результат минимальный, всего каких-то минус триста-четыреста граммов «подарил» мне полуголодный рацион.

– Не будет никакого результата без интенсивных физических нагрузок, – «открыла  Америку» я.

И в тот же день приступила к выполнению давно заученного мною сорокаминутного комплекса силовых упражнений, направленных преимущественно на укрепление мышц брюшной стенки и ног.

На это время как раз выпал сезон интенсивных сельскохозяйственных работ. Вечером отец планировал работу на предстоящий день:
 
– Завтра надо съездить в Выгонощи (деревня в Ивацевичском районе Брестской области, малая родина моего отца, Лукашевича Гавриила Корнеевича), посмотреть картошку. Кто со мной?

Я немедленно отозвалась на предложение. И в последующие дни на папин вопрос: «Кто хочет сегодня поработать?», я беспардонно копировала поведение Феди, напарника главного героя по строительным работам из кинофильма «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», без раздумий отвечая отцу:

– Я-я-я!

В описанном выше случае «посмотреть картошку», означало:

– общественным транспортом доехать до деревни, расположенной на расстоянии двенадцати километров от посёлка;

– пройти пешком около пяти километров до картофельного поля;

– порыхлить междурядья и окучить картошку на пяти сотках (участок земли в сто квадратных метров);

– перейти на другое поле, из трёх соток, расположенное в четырёх километрах от первого и произвести те же агротехнические действия, что и на первом;
 
– «навьюченным» ручными орудиями производства полеводам пешком возвратиться в деревню и общественным транспортом добраться до Телехан.

По такому же сценарию, примерно через день, выполнялись другие сенокосные и сельскохозяйственные работы.

Мой старший девятилетний сын Денис, редкостный труженик, каждый раз стремился отправиться с нами. На что мой отец неизменно отвечал:

– Сынок, сегодня будет лёгкая работа, пойдёшь, когда нужны будут сильные работники!

Называя иногда внука сыном, отец не оговаривался: Денис с двух месяцев и до двух лет воспитывался в семье моих родителей; они по праву считали его третьим сыном.
Увидев огорчённое лицо Дениса, добавлял:

– Ведь кто-то из мужчин должен охранять бабушку и маленького братика Пашку? Вот ты и останешься – старшим по дому!

Сын с гордостью принял почётное назначение: по возвращении отчитывался «полеводам» о событиях прошедшего дня.

На выходные приехал мой муж Володя. В этот раз надо было грести сено всё в тех же Выгонощах. Вернее, в трёх километрах от населённого пункта.

Всё, как всегда: проезд общественным транспортом, пеший переход к сенокосной делянке, работа (сбор сена), пеший марш-бросок к автобусной остановке и возвращение в Телеханы.

После небольшого отдыха дома отец отправился в свою деревообрабатывающую мастерскую: он был искусным столяром, плотником, бондарем, мебельщиком. Практически вся мебель и столярные изделия в нашем доме были сделаны папиными золотыми руками. До настоящего времени в родительском доме используются платяные шкафы, столы, этажерки, топчаны, лавки, «услончыки», табуретки, кухонные шкафчики и полочки. Много десятилетий «верой и правдой» служат нам столярные и бондарные изделия папиного ручного производства: окна и двери, бочки и кадушки.

Работа в мастерской была для отца отдыхом. Дети любили наблюдать за перевоплощением деревянной заготовки в поделку или деталь будущего изделия.
Особенно часто работали подмастерьями у отца сестра Таня и брат Павел: из мастерской их нельзя было выгнать. Девочку к станку папа старался не подпускать; однако знаниями, полученными в мастерской, Татьяна пользуется и поныне: она знает основные правила обработки дерева и безошибочно определяет породы древесины. Брат Павел, врач, рано ушедший из жизни, в вопросах деревообработки мог дать фору многим столярам и плотникам.

Любовь к работе с древесиной отец привил и внукам: Максиму Цыркунову и моему сыну Денису: изготовленные ими в детстве лавочки и скамейки, эксплуатируются вплоть до настоящего времени.

Впрочем, я отвлеклась. По возвращении из фуражной экспедиции отец ушёл в мастерскую; за ним последовал Денис. Все текущие домашние дела были уже переделаны мамой; младший сын Паша спал – у меня появилось свободное время.

Я задумалась о результатах вчерашнего утреннего взвешивания. Все мои ограничительные алиментарные страдания напрасны: показания напольных весов держались практически на прежних позициях. Надо что-то делать!

После невозможных физических нагрузок сегодняшнего дня захотелось махнуть рукой на неэффективную практику оптимизации массы тела. Но … мои дивные импортные наряды?! Выходит, я их больше никогда не смогу надеть?!

Нет, этого допустить нельзя! Чувство гневного раздражения охватило меня: размазня, прошла всего неделя, а ты уже хнычешь!

Проделав под старой ветвистой вишней ежедневный сорокаминутный комплекс упражнений, решила не останавливать самотренировку. Разыскала скакалку и, выйдя на свободное пространство двора, в течение получаса прыгала через неё.

Зацепившаяся за спортивный снаряд нога остудила мой атлетический порыв: я прекратила упражнения.

Муж незаметно наблюдал за моими «издевательствами над собственным организмом»:

– Я думал, что после гребли сена ты отменишь свою ежедневную тренировку. Так нет, ещё и занятия со скакалкой добавила! Я всегда знал, что у тебя сильная воля, но чтобы до такой степени, не предполагал! Респект!

Такой отзыв обязывал: скакалка дополнила мои ежедневные физические самоистязания.

Результат не замедлил сказаться: за месяц я рассталась с семью килограммами «благоприобретенных» липидов: обновления гардероба не потребовалось.

Услышав высокую оценку мужем моих волевых качеств, мысленно улыбнулась: плохо ты, дорогой, знаешь о моей «удивительной» силе воли! И виртуально возвратилась в осень 1974 года, «на картошку».

Трёх подруг-однокурсниц: Тошку, Раечку и меня, поселили у гостеприимной пенсионерки Нины Фёдоровны. Хлебосольная и щедрая хозяйка баловала студенток всякими вкусностями и разрешила пользоваться дарами её сада безо всяких ограничений.

Нине Фёдоровне не пришлось дважды повторять своего дозволения. После работы мы «намывали» большие посудины яблок и слив и, обсуждая вечером важные девчоночьи дела, неторопливо наслаждались фруктами.

Особенно хороши были крупные жёлтые сливы. Внешне непрезентабельные, с небольшими очажками толстой коричневатой кожуры, они имели сочную, средней плотности, мякоть и приятный кисловато-сладкий вкус. Никогда ранее я не пробовала такого удивительного лакомства.

В один из первых вечеров нашей сельской жизни подруги отведали плоды слив и яблок; я же предпочла сливы.

На первом курсе медицинского института мы ещё не изучали клинические дисциплины, поэтому я не могла знать о лечебных свойствах сливы. В частности, о мочегонном действии, способствующему выведению из организма избытка воды и поваренной соли.

Примерно в половине второго ночи меня разбудил «властный зов естества».
Полусонная, возвращаясь в уютный дом, я думала:

– С чего вдруг? Я ведь только стакан молока выпила! Да и девчонок «природа», в прямом и переносном смысле слова, не позвала, «дрыхнут» себе без задних ног!

Вторую и третью ночь, покидая тёплую постель, я задавала себе один и тот же вопрос:

– Почему – только я?

 И только на четвёртые сутки я, «выдающийся» аналитик, установила прямую причинно-следственную связь между чрезмерным количеством съеденных слив и вынужденными ночными прогулками.

О своём «научном открытии» я сообщила подругам.

– Значит, тебе не надо по вечерам сливы есть. Сгрызла одно-два яблока, и достаточно! – нашла решение Тошка.

Сердобольная Раечка, видя «грусть-тоску» в моих глазах, дала «добро»:

– Ну, и ничего страшного, если Нэлка съест две-три сливы!

Вечером выяснилось, что к моим недостаткам добавилось и плохое знание математики. Разрешённые мне две-три сливы чудесным образом превратились в пятнадцать; «вредная» Тася пересчитала сливовые косточки, лежавшие на моей тарелке!

Каждое утро я обещала подругам: «Дал слово – держи!»; каждый вечер моя непослушная рука неудержимо тянулась к блюду с фруктами.
 
Финал моей «сливовой истории» был неуловимо схож с развязкой сюжета, описанного американским писателем О. Генри в новелле «Последний лист».
 
Я проявила исключительную «силу воли», полностью отказавшись от любимого лакомства после падения с фруктового дерева последней сливы.