Об особенностях индивидуального восприятия

В продолжение темы хотелось бы ещё поразмыслить о том, какого рода информацию и как склонен усваивать и перерабатывать конкретный человек. Тут надо повторить: у каждого – свои фильтры, которыми он отфильтровывает что-то для себя из окружающей информационной среды. И фильтры эти порой до того разные, что их обладатели кажутся просто представителями разных видов.
Меня не перестаёт удивлять, например, насколько легко отдельным моим коллегам удавалось за короткий срок овладеть компьютерной грамотностью – не на уровне программиста, конечно, но на уровне «продвинутого пользователя». Конечно, осознаю, что «легко» – это по сравнению со мной, но всё же недоумение остаётся. Повторюсь, что для меня этот процесс был примерно тем же, чем для Сизифа – вкатывать на гору свой камень. С той только разницей, что я затащил-таки свой небольшой камушек на свой невысокий холмик.
То же самое мог бы сказать и об институтских занятиях. Я вполне осознаю, что был в общем-то не глупее и не бездарнее большинства своих однокурсников. Но при этом почти всегда был в числе отстающих (лишь ближе к диплому подтянулся к середнячкам). Сидеть на лекциях и конспектировать для меня было сродни наказанию. Уж тем более не получалось по ходу дела следить за мыслью преподавателя. Кстати, ни одной лекции я по-нормальному не записал и не усвоил. Даже не могу сказать, что присутствие на этих лекциях мне хоть раз чем-то реально помогло в учёбе. И позднее в жизни.
Все эти лабораторные работы, коллоквиумы, курсовые проекты и семинары были для меня настоящим мучением: разобраться даже в постановке задачи мне всегда стоило больших трудов и времени. И я с недоумением и чем-то похожим на зависть (хотя по натуре совершенно не завистлив) наблюдал, как запросто справляются с этим другие.
Про сдачу экзаменов и получение зачётов предпочитаю не вспоминать: для меня это было просто пыткой. Как у меня хватило сил и терпения дотянуть до выпуска, сам удивляюсь.
Главная проблема была, как мне сейчас кажется, в том, что мне никак не удавалось сконцентрировать внимание на изучаемых предметах. Это было следствием изначальной ошибки (которую признаю безусловно) с выбором вуза и предполагаемой будущей специальности. Собственно, ошибка моя была в самом себе, в неадекватной оценке своего склада ума. Это был один из самых больших стратегических промахов в жизни – впрочем, не фатальный. Осознание неверности данного шага пришло значительно позже.
Купив первый компьютер и надеясь побыстрее его освоить, я приобрёл и пособие для начинающих пользователей.  Было предпринято несколько мучительных и бесплодных попыток связать своё взаимодействие с компьютером с тем, что там было написано.  Но я быстро бросил это занятие, ибо понял, что зря теряю время и нервы. Читать эту книгу и чему-то по ней учиться оказалось выше моих сил.
Вообще, все мои попытки усовершенствовать своё владение какими-либо навыками с помощью книг, пособий и инструкций никогда ни к чему путному не приводили. Может, мне не хватало терпения и настойчивости. Но когда я пытался прибегать к пособиям, у меня всегда возникало ещё больше проблем и затруднений. Метод самостоятельных проб и ошибок для меня в подобных случаях неизменно оказывался самым эффективным.
При чтении таких пособий у меня всегда возникает чувство, что приходится переводить с незнакомого языка на родной. Больше всего злит то, что они, не давая понимания предмета в целом, сразу бросают начинающего в хаос условных понятий, специальных терминов, которые нужно ещё осмысливать и закреплять в памяти. То есть заниматься этим по ходу главного мыслительного процесса – понимания общего смысла текста. А как понять в целом, если то и дело натыкаешься на непонятные частности? Не знаю у кого как, но у меня главный поток мыслей очень плохо способен разделяться на параллельные течения. Наверное, это и есть причина всех моих затруднений. А у кого-то, видимо, подобное получается без труда.
Наблюдая себя и других, я постепенно пришёл к выводу, что есть некое качество ума, нормальное у большинства людей, хорошо развитое у типичных «технарей», плохо развитое у типичных «гуманитариев», и в минимальной степени развитое у меня. Это какая-то обезьянья, быстрая, цепкая сообразительность, дотошно-въедливая схватчивая смекалка; детально-наблюдательная и в тоже время бесцеремонно-неприхотливая шустрость мысли. И такая направленность внимания, которая игнорирует всякую неопределённость и любой посторонний смысл, не ныряет ни в какие в глубины без надобности, но не упускает ни одной сколь-нибудь важной мелочи. Когда внимание в случае необходимости может быстро и акцентированно распределиться по разным пунктам и собраться снова. Такой вот сугубо рационалистичный и прагматический аспект мышления, не ведающий ни сомнений, ни рефлексии, ни брезгливости, ни скуки. 
Эта способность, как и многие другие, врождённая. Её можно развить, если она есть, и практически невозможно, если её нет. Она работает и во многих других профессиональных областях. Она же позволяет быстро ориентироваться и в житейских ситуациях, видеть свою выгоду и не упускать её. Именно она во многом определяет деловитость, способность к предпринимательству и вообще так называемые «деловые качества».
Вот с этим у меня всегда было тяжело. Наверное, по пятибалльной шкале владения таким качеством я бы поставил сам себе двойку с минусом (единицу – совсем уж умственно отсталым).

*

Мне всегда представлялось, что усвоение чего бы то ни было может быть успешным лишь в том случае, если понимание предмета идёт от общего к частному, от центра к периферии, от главного к деталям. По крайней мере, для меня. Всё, что я когда-либо что-либо усваивал в жизни, происходило именно таким образом. Но никак не наоборот.
И я не понимаю, хоть ты тресни, как можно усваивать что-либо иначе. Хотя примеров тому вижу много. Окружающие всегда демонстрировали мне, что вполне можно владеть (и успешно пользоваться) некой суммой знаний и навыков, которые совершенно разрозненно существуют в сознании. Однако у меня так никогда не получалось.
Лично мне важно понимать, какое место занимает этот кусочек или фрагмент знания в более или менее целостной картине мира, которая сложилась в моём сознании. Только так я могу встроить его в общее здание. Всё, что я усваиваю по-настоящему, неким образом присоединяется к тому, что уже усвоено. Причём не механически, а, я бы сказал, системно, органически – приращивается. Во всяком случае, присоединить новую информацию к той, которой уже владею, мне удаётся настолько, насколько получается упорядочить первую по отношению ко второй. Если я не понимаю или просто не вижу, как соотносится нечто со всем, что уже знаю, то моё сознание принимает это с огромной натугой. Запомнить-то это я могу, но сделать это настоящей частью своих знаний и умений – так, чтобы именно владеть предметом – вряд ли.
И поэтому, видимо, у меня стойкое неприятие ко всему, что я не могу сразу соотнести со своим внутренним миром. А такого вокруг очень много. Я сейчас говорю не о жизни в целом (хотя, наверное, стоило бы), а об отдельных областях человеческого знания и человеческой деятельности вообще.
Например, на дух не переношу язык, которым написаны все технические инструкции. Мозги мои просто отказываются его воспринимать. Он никак в мою систему смысловых координат не укладывается. То же самое могу сказать о всевозможных финансовых и юридических документах. А также о тех разновидностях устного и письменного языка, на которых говорят официальная «большая» политика, экономика, здравоохранение, предпринимательство, различные социальные службы, администрации и организации.
Не приемлю ни терминологии, ни принципа построения предложений; ни буквы, ни духа таких текстов. Я не понимаю, как их могут читать нормальные люди; как вообще можно писать вот так. За этими строчками совершенно не чувствуется присутствия духа, живого человека. Даже сама структура подобного текста, ещё до попытки вникнуть в него, на визуальном уровне, вызывает у меня отторжение – я бы сравнил это чувство с аллергической реакцией, перенесённой на зрение. Когда подобный текст попадает мне на глаза, у меня всегда возникает ощущение, что от него (да простят мне) отдаёт холодом могильной плиты, а попытки ухватить смысловую нить, затерянную в нагромождениях заковыристых фраз, вызывают ощущение удушья. 
Конечно, я понимаю, что они не могут не быть обезличенными, но всё же… Ещё Чехов возмущался мерзостью канцелярского, чиновничьего языка, а сколько времени такой язык «совершенствовался» именно в этом качестве!
Правда, я уже незаметно залез в другую тему, и тут сложно сказать, где кончается усвоение информации и начинаются вызываемые ею эмоции и ассоциации. Здесь я ступаю в область совершенно иррациональную. Но всё же попробую ещё немного поделиться.

*

Плохо воспринимаю вообще всякую информацию, которая искусственно обезличена. Подчёркиваю: искусственно, ибо неживая природа у меня таких ощущений почти никогда не вызывает.
Все эти солидные академические труды, чего бы они ни касались: юриспруденция, медицина, философия, общественные и точные науки, всевозможное -ведение… Их объединяет одно качество: какая-то самодовольная омертвелость, окаменелость, ороговелость. И претензия на некое совершенство, некий идеал. Даже их издания, эти толстые тяжеловесные фолианты с золотыми тиснениями на обложках, кажется, излучают самодовольство и высокомерие, и брать их в руки нет никакого желания. Разве что с целью из какой-то азартной злости покидать в костёр или печку – глядишь, больше было бы пользы. Конечно, мне известно, кто в истории сжигал книги; тем не менее, трудно от такого чувства избавиться. Уж очень веет от этих книг давящей, статично-монументальной претенциозностью априорного и безусловного превосходства над умом живого человека. Вообще такое впечатление, что им и читатели не нужны. Вот такая книга вряд ли может быть человеку другом (мне так уж точно нет).
И из того, что в них написано, сам живой человек, вообще жизненное начало, как правило, вытеснено. Они внутри мёртвые – так же, как и снаружи. Словно их содержание создано какими-то киборгами, а не живыми чувствующими и думающими существами.  Мне кажется, чтобы быть в состоянии читать, а тем более создавать такие безжизненные тексты, надо очень долго и целенаправленно насиловать, муштровать свои мозги. Наверное, из-за одного этого я не смог бы сделать карьеру ни в одной из современных областей умственной деятельности.
Очень сложно это чётко сформулировать, но попробую точнее выразить эту особенность своего восприятия. Имею в виду по отношению ко всему тому, что вызывает внутреннее сопротивление – вплоть до отвращения. Мне крайне неприятно всё то, что является продуктом деятельности разума, но в чём нет жизни; тем более то, что отрицает жизнь. И это внутреннее сопротивление тем сильнее, чем в большей степени я ощущаю отрицание жизни. Естественно, к этому относится всё, что так или иначе символизирует хаос, разрушение и разложение, даже просто тенденцию к этому. К неживому миру относится это в гораздо меньшей степени.
Люблю Солнце, приветствую солнечную погоду, просто обожаю рассветы и закаты. Не люблю ни Луну, ни лунный свет, многократно воспетый поэтами. Ни тем более всю эту традиционно связанную с полнолунием вампиро-оборотническую тематику, столь популярную последнее время в литературе и кино (интересно, почему?). У меня совершенно чётко, без всякого анализа, Солнце и всё солнечное   ассоциируется с жизнью, теплом, светом, радостью, силой. А Луна и все образы, привязанные к ней, – со смертью, холодом, мраком, унынием, слабостью. Конечно, эти психологические параллели очевидны, естественны для большинства нормальных людей и попросту банальны.
Однако лично у меня есть и другие – возможно, не столь очевидные. И тут вернусь к рукотворным сущностям.
Например, повторю: всякие индустриальные пейзажи неизменно вызывают в моей душе какой-то неприятный, глухой, тревожно-болезненный отклик. Мне никогда не хотелось бы иметь подобный вид из окна. А особенно удручающее впечатление производят на меня те длинные промзоны, которые неизменно наблюдаешь по одну, а то и по обе стороны железнодорожного полотна, подъезжая к любому городу нашей необъятной страны. Старые заводские корпуса со слепыми закопчёнными окнами, увенчанные чадящими трубами. Заброшенные и полуразрушенные строения с обшарпанными стенами, испещрёнными аляповатыми граффити. Уродливые силуэты разных отслуживших свой век производственно-технических сооружений. Тут и там груды битого кирпича, беспорядочно наваленные бетонные плиты с криво торчащей арматурой, ржавые остовы машин и механизмов. Заболоченные сточные канавы с мёртвыми высохшими деревьями по краям. Да, и ещё всегда там же присутствуют длинные, однообразные на вид гаражные боксы и всевозможные предприятия автосервиса – как непременное дополнение к данному тошнотворному «видеоряду». 
Трудно объяснить почему, но мне кажется, что дух отрицания жизни прямо-таки тяжело висит над такими местами.  Во время их созерцания мне всегда приходит на ум, что именно в таких вот современных урочищах люди пропадают без вести – при непосредственном участии других людей.

*

Сильнейшее неприятие у меня вызывает и внутренняя атмосфера промышленных предприятий.  Мне не раз приходилось бывать на заводах и подсобных помещениях (склады, ангары и т.п.), и даже в течение непродолжительных (слава богу!) периодов в разное время жизни работать на них. Для меня это всегда было ну очень психологически тяжело, даже просто находиться там. В любом производственном «интерьере» для меня есть что-то античеловеческое. Производственные и складские помещения, цеха, конвейерные линии, машины, станки и прочее…  Лязг, гул и грохот, копоть и грязь, воздух, отравленный различными технологическими испарениями. И по отдельности, и всё вместе – кажется мне абсолютно чуждой, чуть ли не враждебной человеческому естеству средой. Даже если на производстве чисто и тихо (что исключение, а не правило) – всё равно моё нутро совершенно не принимает эту обстановку.
Но более всего удручает то, в каком положении находятся люди на производстве. Где бы ни был – везде наблюдал одну и ту же картину. Они там становятся похожими на зомби, на те же машины и агрегаты. Да и их взаимодействие друг с другом более похоже на взаимные механические манипуляции, чем на человеческое общение. Когда я пытался встроиться в эту систему (всегда через силу), у меня это никогда толком не получалось. Неизменно возникало отвратительное ощущение, что я превращаюсь в одну из многочисленных шестерёнок, которые вращаются в огромном механизме, функционирующем без цели и смысла. Не добавлял радости от нахождения там и общий психологический фон постоянного напряжения от перманентных производственных проблем.
На промышленных предприятиях сегодня вырабатывается большая часть того, что людям нужно для жизни. Материальная культура современной цивилизации основана на машинном производстве, которое организовано в специально оборудованных помещениях. Для этого там должен быть установлен свой рабочий и всякий иной порядок. Так во всём мире уже давно, и, по всей видимости, очень долго будет и дальше; всё это понятно. Однако, не оценивая однозначно в категориях «хорошо» или «плохо», подведу печальные итоги своих наблюдений. Нигде я не видел такой отчуждённости человека от главного в себе, от других людей, от природы, от жизни вообще, как на производстве. Женщины, долго занятые там, становятся во многом похожими на мужчин по поведению и даже облику: утрачивают женское начало, как-то упрощаются и грубеют. А мужчины становятся мало отличимыми от роботов.
Даже в армии человеческий фактор как-то в большей мере присутствует. А тут обычно происходит полная атрофия личностного начала. Тем не менее, находясь на производственных предприятиях, я видел, что многие люди вокруг меня не испытывают никакого дискомфорта от этой среды со всеми её прелестями. Более того, прекрасно в неё вписываются и со временем становятся её частью. В такие моменты мне становилось вдвойне неуютно от осознания своей крайней чуждости. У меня-то такого воодушевляющего приобщения к чему-то великому никогда бы не получилось.
 
*

К вещам, которые я воспринимаю весьма болезненно, я бы также причислил огромные здания. В очень больших и высоких строениях, определённо, тоже есть что-то античеловеческое. Я никогда не хотел бы жить в таком доме. Даже не хотел бы жить и в нормальном доме (который, мне кажется, не должен превышать пяти этажей), но в окружении небоскрёбов. И психологи подтверждают, что «каменные джунгли» оказывают на психику людей угнетающее воздействие.
Но особенно неприятными нахожу те, в которых размещаются различные государственные учреждения, власть и прочая всевозможная администрация. Все эти управления, ведомства, силовые структуры, суды… Эти мрачно-монументальные каменные громады, обычно с массивными колоннами, толстыми стенами и маленькими, словно бойницы, окнами, обычно монотонно-серые и глухие, как скалы, всегда мне казались и по сей день кажутся олицетворением начала, враждебного личному, индивидуальному в частности и жизни вообще. Кстати, такая архитектура у нас в стране относится главным образом к сталинскому периоду, что очень показательно. Я всегда воспринимал такие здания как нечто абсолютно чуждое, подавляющее и зловещее; как некое средоточие и оплот сил, которые отдельному нормальному человеку ничего хорошего не сулят. Когда находишься рядом с таким строением, кажется, что его окутывает какая-то тяжёлая, угрожающая, гнетущая аура, и хочется оказаться как можно дальше. Интересно, что они даже внешне очень напоминают обиталища всяких отрицательных персонажей жанра «фэнтези». Случайно ли это? Мне кажется, что не случайно.
Неприязненно отношусь также ко всевозможным символам державности и имперскости как элементам архитектуры (в живописи и скульптуре, мимоходом добавлю, тоже). Независимо от того, к какому времени или стране они относятся.
Все эти гербы с орудиями то ли труда, то ли убийства, висящие, как дамоклов меч, на фасадах. Всякие каменные или железные колесницы, львы, двуглавые или одноглавые орлы; все эти короны, жезлы и скипетры. Грозные фигуры государственных мужей с воздетыми десницами и указующими перстами. Все эти помпезные барельефы и огромные мрачные статуи – отлитые в бронзе и высеченные в граните, гордо стоящие, восседающие на тронах и верхом на конях. Всё то, что сотворено с одной целью: быть отдельному маленькому человечку наглядным свидетельством своего ничтожества и вызывать священный трепет перед безличной мощью государственного Левиафана.   
Я даже по-детски злорадствую от сознания того, что птицы гадят на всю эту суровую монументальность. Ибо в этом усматриваю истинное положение вещей, проявление жизненной правды и выражение подлинной иерархии ценностей.
Ну и, конечно, крайне неприятным нахожу вид кладбищ, особенно неухоженных и заброшенных. Да и ухоженные не очень-то люблю. В противовес всяким бытовым моралистам считаю, что человеку с нормальной психикой там делать совершенно нечего, кроме разве что участия в похоронах своих близких. «Навещать» там некого и делать из места захоронения ухоженный цветник совершенно ни к чему. И сам на кладбищах стараюсь не бывать; меня туда совершенно не тянет. Не потому, что боюсь мертвецов или имею какие-либо психологические комплексы, связанные с мертвецами. Просто не приемлю заботливого, прямо-таки любовного пестования всех этих символов смерти.
И традиционную православно-христианскую церковную культуру не приемлю в числе прочего из-за её какой-то нездоровой приверженности (начиная с первоисточника) всему, что со смертью связано. Да простят мне религиозные ортодоксы (а впрочем, пусть думают что хотят), но я не нахожу в ритуальной стороне традиционного православия ничего жизнеутверждающего. Что бы там ни говорили служители культа, мне она кажется в основном центрированной вокруг могилы. Насчёт духа христианской религии говорить не буду, уже высказывался. Только отмечу, что если бы по складу ума и душевной расположенности оказался человеком религиозным, то предпочёл бы другим религиям буддизм. Он и мировоззренчески, и, так сказать, по ритуальному оформлению мне как-то ближе.
Можно было бы ещё перечислять вещи и явления, которые производят на меня впечатление, подобное описанному. Но о главных сказано, и этого достаточно. Только добавлю, что много такого я наблюдаю и в людях, но об этом уже писал. Может быть, дальше вернусь.
Возможно, кому-то сказанное покажется неким чудачеством, прихотью воображения, даже извращением – как угодно. Однако я и не ставлю целью кому-то понравиться. Цель моя в этих записях, как уже было сказано, просто поделиться мироощущением.


Рецензии