О содержании и конце истории

История никогда не была моим любимым предметом в школе.  Даже не потому, что в силу понятных причин она подавалась в наши юные, ещё не окрепшие мозги как сплошная классовая борьба, формы которой со временем эволюционируют и обостряются (а всё остальное – только несущественные декорации на её фоне). Даже не потому, что в силу тех же причин она делилась на два неравных периода: тёмный (до октября 1917 года) и светлый (после).  Хоть это был и школьный возраст, но даю честное слово: и я, и мои сверстники уже смутно осознавали, что в данной трактовке мировой истории что-то не так.  Кстати, напомню для тех, кто родился значительно позже: выражение «Великая Октябрьская Социалистическая Революция» даже произносить было принято не иначе как торжественным тоном. А сейчас в нашей стране обозначают то событие словосочетанием «октябрьский переворот» и редко, когда не в ругательном контексте; а кто использует первый вариант, будет выглядеть как минимум подозрительно.
Ну про тогдашний обязательный курс истории КПСС в любом вузе и говорить излишне. Всякий предмет, каким бы он нудным, скучным и бессодержательным ни был, всегда находил хотя бы одного какого-нибудь особо прилежного на свой счёт студента. Даже политэкономия социализма, марксистско-ленинская философия и научный коммунизм. Всякий, повторяю, за исключением этого. Кстати, в этой «дисциплине» как раз и было сосредоточено то, за что меня не очень увлекает история как область знания (да простят мне историки). Я имею в виду не пропагандистскую функцию, не превращение какой-то области знания в средство для промывания мозгов – тут всё понятно. Я имею в виду кажущееся разнообразие информации и отсюда – иллюзия общей большой содержательности.
Все эти пленумы и съезды, на которых пережёвывался один и тот же нехитрый набор пресловутых идей и задач вперемешку с идеологическими штампами. Суть всей этой галиматьи можно выразить в нескольких словах примерно следующим образом. Мы идём правильной дорогой, и у нас на сегодня великие достижения. И будут ещё лучше, но для этого надо усилить, повысить, расширить и углубить. Ещё необходимо быть бдительным к врагам и не ослаблять накал идейной и прочей борьбы. Конечно, имеются ещё у нас отдельные недостатки. Но мы работаем в данном направлении, а главное – всё равно у них хуже.
Если взять материалы любого очередного судьбоносного съезда или пленума и выжать из него всю воду, то в остатке будет вот это. И таких вот материалов набралось на толстенный увесистый том («кирпич» на студенческом жаргоне), обложка которого как сейчас помню, вполне соответствовала содержанию – она была безнадёжно-унылого серого цвета. И ведь требовали же точно знать все эти даты, повестки дня, громадьё планов и величие псевдо-достижений; все эти увлекательнейшие перипетии борьбы с чуждыми идейными течениями и колебания туда-сюда генеральной линии курса с оргвыводами... Слава богу, что я (как и подавляющее большинство однокурсников) не забивал голову подобной чепухой. Я получил свои три балла на экзамене, был тому очень рад и забыл на следующий день всю эту «дисциплину».
Я не оспариваю, что история – такая же нужная наука, как и другие (если это не история КПСС в том варианте).  Конечно же, я признаю, что изучать прошлое необходимо, и не только из чистого любопытства. Многое из того, что происходит в будущем, коренится в прошлом. 
Но объективно изучать что-то можно, только если делать это беспристрастно. А с историей так не очень-то получается, потому что она насквозь пронизана и движима человеческими страстями, что не способствует её объективному анализу. Да и сами исследователи прошлого, как правило, далеко не беспристрастны и склонны истолковывать и оценивать разные события соответственно своим личным политическим, идеологическим и прочим предпочтениям.

*

Историю как область человеческой деятельности я бы разделил на три связанных, но относительно самостоятельных части, или, лучше сказать, потока.
Первый – это методология. То, что является предметом исторического исследования, и весь теоретический и практический инструментарий этого исследования. То есть совокупность источников, откуда черпается историческая информация о прошлом, и методов, подходов, приёмов работы с ними. Иначе говоря, технология добычи исторических знаний. Сюда относятся, например, археологические раскопки и радиоуглеродный анализ (способ оценить давность происхождения биологических объектов). Всевозможные артефакты, объекты человеческой культуры, дошедшие до нас из глубины времён.  Архивы, летописи и отдельные документы – а также отдельная премудрость, как обращаться со всем этим наследием (наверняка там уйма тонкостей и нюансов, известных только специалистам). Пресса прошлого и различные хроники, зафиксированные посредством кино-, аудио- и фотосъёмки. Свидетельства очевидцев и участников, интервью, мемуары, дневники.
Второй – это фактология. Это собственно сам материал истории как области знания; объём сведений, наработанный в результате исторических исследований. В нём я бы объединил факты – то, что установлено достоверно, и в чём у исторической науки нет сомнений (например, основание Санкт-Петербурга в 1703 году) и правдоподобные версии (например, имеющее достаточно много оснований предположение, что архангельские поморы – потомки переселенцев из новгородских земель). Версии всегда требуют уточнений, дополнений и т.д., а иногда и опровергаются под напором первого потока. Собственно, как и бывает во всякой настоящей науке.  Далее, всякий ответственный историк (как, впрочем, и любой здравомыслящий человек) осознаёт, что точная или окончательная истина относительно прошлых событий далеко не всегда достижима. Часто (и тем чаще, чем более ранние периоды изучаются) нам приходится довольствоваться знанием частичным, фрагментарным, приблизительным. И тогда уже факты приходится дополнять версиями, а не наоборот. Главное, чтобы научные гипотезы не превращались в неуправляемые фантазии.
И здесь мы подходим к третьему потоку – тому, который к науке имеет наименьшее отношение. Можно было бы назвать его «болтологией», но из уважения к труду историков (и вообще всех, кто причастен к работе с историческими сведениями) не хочется, а другое слово подобрать трудно. Это территория трактовок, интерпретаций, суждений, оценок – та часть, которая не свободна от особенностей индивидуального восприятия, мышления, образования, мировоззрения, воспитания конкретных людей. Короче говоря, от субъективного элемента. Вот она-то и привносит в историю как область знаний о мире изрядную долю ненаучного, а иной раз и антинаучного.
Когда идеологическая составляющая начинает доминировать, история как наука деградирует. Все, кто родился и сформировался в СССР, могли это наблюдать. Хотя для нас это только самый ближний пример. На всём протяжении человеческой цивилизации вплоть до сегодняшнего дня их было и есть предостаточно.
Разнообразие точек зрения на прошлые события – это нормально и даже плодотворно для развития исторической науки. В любой науке конкурируют и борются мнения, идеи, концепции, парадигмы, направления мысли. Таким путём в общественном сознании вырабатывается то, что называется объективной картиной мира. Но над этой конкуренцией должны стоять общепризнанные надзирающие арбитры, определяющие чью-то правоту или неправоту: эксперимент, факт и логика. 
А когда в науку вмешивается идеология, она первым делом оттесняет этих арбитров и по мере усиления всё больше занимает их собою. Такое происходит не только в отношении истории, и с другими науками в разной мере тоже, но для истории это особенно характерно. Государственная идеология, когда она растёт и крепнет, неизбежно вторгается на территорию фактологии и наводит там свой порядок, который с подлинным знанием имеет мало общего. Объективность перестаёт быть главным критерием, значение событий подгоняется под господствующую идеологическую доктрину, для этого искажается и их более-менее правдивое описание. Фактология превращается в мифологию и догматику. Роль исторической науки становится всё менее познавательной и всё более пропагандистской.
Злокачественная заматеревшая идеология способна влиять и на методологию – проще говоря, начинает диктовать, что и как искать в прошлом, а на что не обращать внимания. Что утаивать и замалчивать, к каким источникам ограничивать или вообще закрывать доступ, и даже уничтожать то, что может способствовать установлению исторической правды. Когда доходит до такого, об истории как науке уже говорить не приходится.
Остаётся только повторить, что вот к такой «истории», равно как и к «историческим трудам», основанным на таком подходе, у меня нет ни малейшего уважения.
Однако даже если обратиться к истории именно как к сумме всех реальных исторических событий, а не к их изучению, – то и к ней в целом не испытываю никакого пиетета.  Как не испытываю его к отдельным историческим личностям и их свершениям, о которых люди спустя века вспоминают восторженно, но чаще – с содроганием.

*

Homo sapiens – крайне агрессивный вид. Это безусловно признают этологи, антропологи, психологи и прочие представители естественных и общественных наук. Человеческая агрессия чаще всего направлена на представителей своего вида. Человек и сформировался как вид, и выжил в ходе непрерывной войны с себе подобными – предполагается, что мы являемся потомками тех, кто делал это наиболее эффективно. Под знаком внутривидовой агрессии проходила и проходит вся история. Хочется верить, что когда-нибудь знак сменится на противоположный. Но то, что я вижу из новостей в мире и непосредственно вокруг себя всю сознательную жизнь, оснований к оптимизму даёт немного.
Главным регулятором и координатором хода мировой истории пока остаются войны. А в мирное время – угроза войн. Приходится констатировать сей безотрадный факт. Суммарное время, когда на Земле не было никаких войн (если вообще когда-то имело место такое), пренебрежимо мало по сравнению с остальным. Поэтому мне кажется странным, что некий исторический период в древнем Китае называется «эпохой воюющих царств». Разве была когда-то эпоха мира между царствами?
В основном история человечества представляет собой историю массовых убийств одних людей другими. Главным образом, в ходе захватнических войн (надо ли говорить, что они абсолютно превалируют над так называемыми освободительными, да и последние мало кого на самом деле освободили). Сюда ещё надо прибавить гражданские войны, случавшиеся во многих странах как следствие больших социальных потрясений. Как ни горько признавать, при объективном взгляде на развитие человечества в целом войны выглядят самыми важными событиями мировой истории. Они, так сказать, составляют канву общеисторического полотна.
Наверное, никогда не будет даже приблизительно подсчитано, какое количество людей в истории погибло по вине или от рук братьев по разуму. Реальное число, полагаю, оказалось бы ужасающим.
Даже если не брать войны, страшно подумать, сколько людей уничтожено в результате революций и государственных переворотов с массовыми казнями как неизбежным следствием, в ходе репрессий и террора. Сколькие погибли и не родились в ходе насильственных переселений и вытеснений в резервации, в намеренном спаивании целых народов (воистину, изобретателен венец творения насчёт различных способов уничтожения себе подобных!). Сгинули в концлагерях, тюрьмах, в рабстве, на принудительных работах, в результате эпидемий и голода – спутников социальных катаклизмов. Убиты на дуэлях и казнены инквизицией. Да, в конце концов, стали даже и в мирное время жертвами преступников или просто бытового насилия. А сколько жертв техногенный аварий и катастроф, вызванных опять-таки чьим-то преступно наплевательским отношением к жизни и здоровью ближнего. И ведь это всё тоже история…
Если убрать из мировой историографии всё, что связано с лишением жизни одних её субъектов другими, то останется не так уж много.

*

Можно возразить: а как же всё остальное? Разве не составляет содержание истории то, как   формировались разные социумы и этносы, города и государства? И многое другое. Как шло заселение территорий людьми и что повлияло на их тот или иной образ жизни. Как возникали, развивались, мигрировали, взаимодействовали между собой разные народы и нации. Каковы были формы общественного устройства, сословия, классы и отношения между ними, и почему они были именно такими. Образование, рост, расцвет, увядание и распад империй, социальные реформы, научно-технический и прочий прогресс. Многочисленные разнообразные занятия. Вообще все аспекты человеческого бытия: ремёсла, технологии, открытия, строительство, путешествия, торговля, нравы, обычаи, традиции, законы, религии, идеологии, искусство. Разве всё перечисленное не составляет материал истории?
Да, всё это тоже составляющие истории, более или менее важные. Кстати, любые её компоненты тем важнее, чем вернее, полнее, глубже и точнее отвечают на вопрос «почему так случилось?» Думаю, что в значительной мере существование истории как науки оправдано её ответами именно на этот вопрос. А кто, где, когда, как и зачем – тоже, наверное, в какой-то степени важно. Но не столь, если понято – почему. Именно ответы на «почему» и позволяют быть истории не нагромождением более или менее достоверных фактов, а пониманием закономерностей развития цивилизации, связывающих прошлое через настоящее с будущим.
Конечно, существование человечества на Земле со времён его зарождения – совокупность гигантского, невообразимого по меркам одного ума количества событий. Но если взглянуть на развитие человечества ещё шире, то не надо глубокого и детального анализа, не надо никакой особенной эрудиции или культуры мышления, чтобы сделать простой и малоутешительный вывод.  Всё великое разнообразие событий, происходивших на протяжении истории – это, по сути, непрекращающаяся борьба людей с природой и между собой (как бы второго не больше?) за жизненное пространство, за место под солнцем, за ресурсы, власть, влияние. В предельно широком смысле – за выживание, затем уж за облегчение и улучшение условий жизни. Жизнь так устроена, что эту борьбу приходится вести и с ближними, и с дальними. А для успеха по ходу дела заключать или разрывать союзы то с теми, то с другими.
Это специфически-человеческое продолжение всё той же всеобщей борьбы за выживание и продолжение рода в живой природе. Лейтмотив жизни как природного явления – конкуренция. Отношения между живыми существами (в природе или в человеческом обществе) содержат некий неустранимый её элемент, либо просто являются её прямым выражением – вплоть до борьбы насмерть. У биологического вида «человек разумный» это проявляется с накалом, размахом и последствиями, соответствующими возможностям существ социальных и разумных. Война – предельно обострённая форма этого всеобщего соперничества, здесь обнажается её суть.
Вот поэтому, когда я читаю газету, документ, книгу, научный или не очень научный труд, или смотрю соответствующую передачу; и у меня пестрит в глазах от обилия дат, персоналий, фактов и версий того, как это было (или чаще как оно, вероятнее всего, могло быть), у меня закрадывается крамольная мысль. А какая, собственно, разница, тогда или не совсем тогда? Так это на самом деле было или не совсем так? Может, как-то совсем иначе, или этого в действительности не было?
Какое значение для меня и других имеет сегодня то, что в таком-то затерянном в глубине веков окаянном году в таком-то месте такие-то воевали против таких-то и разгромили их наголову? О многих ли сражениях можно сказать, что они кардинально изменили ход мировой истории? Наверное, среди бесчисленных битв в истории человечества таких эпохальных и судьбоносных (по оценкам историков) как Грюнвальдская, Куликовская или Сталинградская, было не столь много.  А о большинстве, наверное, без большой натяжки можно сказать, что в общем ходе развития человечества мало бы что изменилось, если бы результат этой битвы был противоположным, или если бы она вообще не состоялась.
Трудно даже представить, как обширна и массивна гора сведений (во многом неясных и недостоверных), накопленных человечеством о самом себе за долгие века. Тем не менее…
Читаем в исторической книге: вот эти племена мигрировали оттуда сюда на протяжении такого-то времени, то ли спасаясь от воинственных и сильных соседей, то ли в поисках лучшей жизни. Здесь они под чутким руководством такого-то завоевали и ассимилировали более разрозненных и не столь многочисленных тех-то или навязали им такой-то образ жизни; а вот этих истребили за то, что они не захотели ассимилироваться или принимать данный образ. Но потом туда же пришли другие, которые объединились с такими-то, и их возглавил тот-то. А пришедшие ранее уже к тому времени успели раздробиться на тех-то и тех-то, не поделив власть между собой. И поэтому не смогли оказать новой волне сопротивление...
Ну и так далее примерно в том же духе. Можно составить множество подобных нехитрых схем и подставлять в них совершенно разные даты, имена, географические названия – и всё это будут более или менее достоверные эпизоды мировой истории.  Если взять историю более-менее позднюю и поэтому более-таки достоверную, то и тут мы увидим ту же совокупность разнонаправленных векторов: политических, военных, экономических, идеологических и прочих сил – более сложную, но укладывающуюся в ту же схему и по сути иллюстрирующую всё ту же борьбу всех со всеми.
Конечно, я рассуждаю несколько утрированно, слишком упрощённо и даже в чём-то цинично, но всё же. Рискуя вызвать гнев тех, кто профессионально занимается историей или всерьёз ею интересуется, попытаюсь подытожить.
Вся эта необозримая масса исторических сведений, как-то:
– что привело имярека к власти тогда-то там-то, и что он после этого натворил…
– кто и почему ему в этом помогал, а кто противодействовал…
– какие слои общества поддерживали такие-то преобразования, а какие – препятствовали…
– каким образом менялись границы данного государства в такие-то годы…
– какая партийная фракция с какой и для чего скооперировалась, а с какой решительно размежевалась…
      – и т.д. и т.п., – мне кажется похожей на громадную беспорядочную свалку, в которой большого смысла искать не стоит.
Возможно, так думать кощунственно, но мне кажется, знание этого бесчисленного фактического хлама не прибавляет ничего к пониманию главного в истории. Даже если всё это правда (что не всегда можно однозначно установить), оно остаётся вариацией одной и той же, часто не очень-то весёлой истории (частного случая одной всеобщей невесёлой Истории), которая уже тысячи раз случалась в других местах, в другие времена и с другими лицами, имела тот же закономерный исход и повторится ещё многократно. Ибо человеческая природа, в отличие от времён, меняется очень медленно.
Как свидетельство того, что я не одинок в таких выводах об истории в целом, и тем более не их первооткрыватель, приведу яркую цитату из труда Дэвида Юма «Исследование о человеческом разумении». Вот она: «Человечество до такой степени одинаково во все эпохи и во всех странах, что история не даёт нам в этом отношении ничего нового или необычного». А уж автор этой фразы как историк и философ хорошо знал то, о чём высказался.

*

Развитие цивилизации мне представляется единым самоорганизующимся процессом, который я сравнил бы с потоком или с большой рекой, текущей в определённом направлении (в каком, куда она впадает – об этом чуть дальше). В этом потоке возникают свои большие и малые завихрения и водовороты, есть в нём и свои бурные пороги, и даже где-то отдельные временные течения вспять. Но рано или поздно общий поток постепенно сглаживает, нивелирует, приводит к общему знаменателю, вписывает в себя, подчиняет себе любые возмущения и отклонения от общей глобальной тенденции.
Вопрос только в том, происходит это в течение нескольких лет или столетий.
Есть также свои тупиковые пути: более или менее полноводные ответвления, а то и совсем мелкие ручейки. Они не текут бесконечно вне главного потока, а, проторив собственное небольшое русло, постепенно мелеют, сходят на нет, пересыхают и исчезают в песках времени. Отдельные, правда, по кривой траектории снова поворачивают к главному потоку и сливаются с ним. И, продолжая географическую аналогию: на подходе к месту, к которому река стремится, возможно, есть и дельта, где она расходится на несколько самостоятельных рукавов.
Когда мы увидим, куда впадает река – неизвестно. Возможно, это время не за горами.

*

О конце истории написано уже много, но в основном это из области мистических спекуляций, либо из области футурологии, которую серьёзной наукой назвать трудно. Сбылся ли когда-нибудь хоть один долгосрочный футурологический прогноз? Сюжеты фантастических романов сбываются и то чаще.
Для начала надо определиться, что понимать под концом истории. Если это конец человечества как физическое уничтожение всех людей (мировая война с применением современного оружия, космический катаклизм, пандемия – причина не важна), тогда и обсуждать нечего. В религиях также конец истории трактуется как конец света.
В марксизме-ленинизме под концом истории неявно подразумевается достижение общепланетарной цели (построение коммунистического общества), после которой исторические события должны прекратиться. Для них якобы просто не будет никаких социальных причин. Те движущие силы, которые развивали историю, а именно несоответствие производительных сил и производственных отношений, исчерпают себя. Но всё равно остаётся вопрос: а что потом? Ведь что-то же всё равно будет происходить? На этот счёт в классическом научном коммунизме ничего внятно не говорится. Некоторые мыслители в русле марксистских воззрений пытались мысленно продолжить историю: теперь эта же цель распространяется на космос, который будет заселяться человечеством.
Но такие воззрения уже выходят за пределы марксизма и скорее являются интеллектуальной вотчиной писателей-фантастов (как Иван Ефремов с его «Туманностью Андромеды») или философов-космистов (как К.Э. Циолковский, В.И. Вернадский и др.). Они провозглашают, что конца истории вообще не будет (пока существует Вселенная), поскольку жизнь и разум – неотъемлемая часть мира и развивается вместе с ней.      
Есть философы, мировоззренчески близкие космистам, рассуждающие о далёком будущем человечества в духе диалектического материализма (многие ли сейчас помнят, что это такое?). Прежде всего известный писатель Михаил Веллер (концепция энергоэволюционизма, изложенная в книгах «Всё о жизни», «Кассандра» и других). Менее известный (если не сказать – почти забытый) советский философ Эвальд Ильенков. Помню, меня весьма впечатлило его произведение «Космология духа», напечатанное в перестроечное время в журнале «Наука и религия». Ранее ничего подобного у отечественных философов советского времени читать не доводилось. 
Если опустить частности, в этих произведениях говорится следующее: человечество призвано стать вселенской силой. Оно будет наращивать своё технологическое могущество и овладевать всё более мощными источниками энергии до тех пор, пока не станет способно преобразовать Вселенную в принципиально новое состояние, либо уничтожить старую (вместе с собой) и создать новую. Собственно, это и будет достижением цели и концом истории.
Существует также много футурологических концепций развития общества, которые связывают конец истории с изменением самой биологической сущности человека под влиянием технического прогресса. Проще говоря, закончится история человечества как вида и начнётся история чего-то другого. Чего именно – спектр предположений весьма широк: от коллективного разума, записанного в памяти сверхкомпьютеров, до гибридов человека и машины. Такие сценарии будущего, честно говоря, лично меня не очень-то привлекают. И даже ужасают где-то. Такие картины кажутся мне ближе не светлому раю, а кошмарам антиутопий. 
Есть также и мыслители мистического, религиозного толка, которые определяют конец света как достижение некого предела развития человеческого духа, некоей цели эволюции на Земле вообще. За этим пределом должен последовать качественный скачок и появление нового типа существ, которые дальше эволюционировать не будут, потому что дальше некуда и незачем. Или будут, но так, что человек представить не в состоянии. Здесь нужно назвать прежде всего Ауробиндо Гхоша и его сподвижников (интегральная йога) и Пьера Тейяра де Шардена с его концепцией ноосферы и движения всей жизни на Земле к одной глобальной цели, некоему коллективному сознанию («точка Омега»).
Думаю, наверняка никто не может знать, куда идёт цивилизация; когда и чем всё закончится. Прежде всего потому, что это не задано. Нет жёсткого сценария будущего, есть неопределённость и многовариантность. Но, пожалуй, лично я склоняюсь к эволюционной трактовке конца истории: как к кульминационному моменту развития жизни, разума и сознания на Земле. Именно в условиях нашего маленького оазиса, окружённого космосом.  Но если это произойдёт, то это, скорее всего, произойдёт вовсе не по сценарию, который придумало или ещё придумает человечество.
Мне представляется, что у этого глобального процесса корни, начало, истоки берутся не в человечестве и даже не в происхождении жизни на нашей планете. Они берутся в происхождении Вселенной (отсылаю интересующихся к своему сочинению «Цикл»). А в исходе главная движущая сила эволюции предъявит нечто над человеком, социумом, природой – нечто такое, для описания чего у нас, вероятно, нет выразительных средств. Тут необходимо добавить: если этот процесс дойдёт до своего закономерного завершения, а может и не дойти.
Вероятно, он проходит и дальше будет проходить через человеческий вид (во всяком случае, хотелось бы в это верить!), но на нём не остановится. Он имеет совершенно иное измерение, чем всё то, что составляет человеческую жизнь и деятельность. Человек как вид с его разумом и сознанием, человечество со своей настоящей и будущей научно-технической мощью – это только переходный этап. Никоим образом не результат, не итог, не цель эволюционного развития. И хорошо, если вообще это «главный канал» (как утверждают основоположники интегральной йоги), а не побочное и тупиковое ответвление данного всеохватного процесса (вот в это верить бы не хотелось, но и такой возможности исключать нельзя).
Если наш вид находится, как сейчас модно выражаться, в «мейнстриме» эволюционного процесса, то всё равно нет гарантии, что им охвачен весь вид в целом или хотя бы большинство его представителей.  Я лично думаю, что вряд ли всё человечество в целом куда-то эволюционирует. «На острие» процесса, так сказать, на его переднем фронте, в авангарде – всегда стояли очень немногочисленные личности. И дальше картина будет такой же. Это выражение всё той же общей закономерности природы (или того, что за ней): наиболее развита очень малая её часть; остальное же представляет собой более или менее косную и низкоорганизованную массу.
Я вполне разделяю основную идею интегральной йоги о том, что человек – это переходное существо. Но мне кажется вполне логичной и столь же справедливой мысль П.Д. Успенского (исследователя возможностей человека и философа – к сожалению, мало известного). Он писал, что идея коллективного преображения человеческого вида нереалистична и неестественна, она по существу противоречит природе. Надеяться на такое – это равносильно тому, чтобы ожидать от дерева, что оно целиком превратится в цветы и плоды.