Что для меня родина

Что считать своей родиной – тема столько раз пережёванная, что я и не надеюсь добавить к ней хоть одно новое слово. Тем не менее, своё отношение к ней попробую выразить.
Прежде всего, для меня понятие родины не пустое и не фиктивное, но только если его не сводят к содержанию сугубо пропагандистскому, идеологическому.  Когда его отождествляют с государством, властью, управленческими структурами, социальным устройством, политическим режимом – не приемлю.  Слово «родина» образовано от того же корня, что и слова «родиться», «родной», «родственник». При чём здесь существующая на данный момент или существовавшая когда-то держава? Какое отношение к этому имеет верховная власть с её разветвлённой организацией, с её полномочиями и законами, с органами управления, контроля и принуждения? 
Если мне пытаются внушить, что моя родина – это моё государство, вся эта громадная суровая   власть, воплощённая в каких-то недоступно высоко сидящих и очень важных людях, принимающих судьбоносные для народа решения… Или просто нечто безликое, но стоящее надо мной и другими, всесильное и грозное, чему я принадлежу со всеми потрохами и что может распоряжаться мною как угодно по своему усмотрению. Что должно быть для меня и моих сограждан наивысшей святыней и смыслом моего жалкого существования, за что я должен без колебаний отдать всё, включая собственную жизнь.
Нет, увольте, меня такое понятие родины не устраивает. Кто-то так считает в отношении себя – ну что ж, у всех свои высшие ценности; и я имею право на свои, не совпадающие с описанными.
Родина не может требовать от своих граждан самопожертвования. Родина вообще ничего ни от кого не может требовать. Такие требования исходят от каких-то людей, облечённых властью и тех, кто претендует вещать от имени государства или всего народа. Прежде чем соглашаться и принимать – стоит разобраться, кто эти люди, почему они этого требуют от тебя или ещё от кого-то, и имеют ли они на это право.
Шведский драматург Юхан Август Стриндберг заметил: «Когда государство начинает убивать своих граждан, оно всегда называет себя Родиной». Близкую мысль высказал другой писатель, Фридрих Дюрренматт: «Государство всегда именуют отечеством, когда готовятся к убийству людей». Если в первой цитате речь идёт о внутренних репрессиях, то во второй, вероятно, о подготовке государства к войне. Что предполагает насилие по отношению к своим в том числе.  В нашей стране ведь так и было. Но не только у нас, а в истории всего человечества так неоднократно было. Очень часто государство выступало в роли кровожадного хтонического чудовища, свирепого и беспощадного языческого божества, требующего жертвоприношений.

*

Человек рождается в какой-то стране, в определённое историческое время, от конкретных родителей.  Изначально ничего из этого он себе не выбирает. Всё, что окружает его с рождения, формирует его личность. Человек почти полностью является продуктом своей социальной среды и наследственности. Но, во-первых, всё же не полностью: есть ещё что-то. И не будь этого «чего-то», никакое общественное и индивидуальное развитие не было бы возможно, человеческое общество так бы и застряло навсегда в каменном веке. Во-вторых, даже и всё перечисленное не определяет однозначно ни личность, ни её жизненный путь: человек может изменить своё место пребывания (в том числе страну), окружение, род занятий, обстоятельства собственной жизни. 
Каждый из нас появляется на свет и живёт, прежде всего, в огромном мире без границ – во Вселенной, в следующую очередь – на земном шаре, будучи частью биосферы и человечества; а уж потом – в какой-то стране и каком-то обществе. Границы в своём воображении создали люди.
У всех развитых стайных животных есть групповой инстинкт безопасности. В него входит охрана своей зоны обитания. Этот инстинкт состоит в том, чтобы держаться «своим» вместе и не пускать чужаков на свою территорию. Даже чужаков своего вида, но чем-то заметно отличающихся. 
И у людей этот инстинкт не исчез. За время развития нашего вида от первобытных племён до современных цивилизованных (в той или иной мере) людей он трансформировался в нечто более осмысленное, менее животное и более социализированное.  Но по сути остался тем же, чем он всегда служил в эволюции: средством сохранения вида или популяции, какой-то общности индивидов с определённым генотипом. Теперь его называют патриотизмом, любовью к Отчизне или ещё как, и придают ему высокий нравственный статус. Часто это проявляется как уверенность в том, что мы до сих пор «впереди планеты всей», а также неприязнь к «понаехавшим» инородцам.  Правда, такой патриотизм в чистом виде, основанный только на неприятии чужих (или даже враждебности к ним) и солидарности сугубо со «своими», – стоит не слишком-то высоко. Это явление из того же ряда, что драки между фанатами разных футбольных команд, или пацанами с разных улиц или деревень «стенка на стенку».
Конечно, национальная, культурная и прочая самоидентификация пока нужна людям. Возможно, в будущем процесс глобализации смешает человечество в однородную массу. Вряд ли такое отвечает целям эволюции (ещё сохраняю надежду, что человеческий вид продолжает эволюционировать). Но всё же думается, национальная самоидентификация не должна быть основной для нормального человека в развитом обществе. Главное в том, кем себя считает человек, должна быть не национальность, не гражданство, не принадлежность какому-то социуму или классу, а нечто иное.
Однако природа этого иного - отдельная и огромная тема. Здесь мимоходом только отмечу: это то, что находится в человеке над биологическим и социальным аспектами его сущности.

*

Возвращаюсь к вопросу: что же лично я для себя вкладываю в понятие «родина»?
Понятие это для меня вовсе не простое. Оно складывается из нескольких составляющих.
Если уж говорить (с долей условности) о принадлежности, то первым делом не государству, обществу или роду, а определённой культуре. Прежде всего, языку, на котором я общаюсь, на котором я воспринимаю мысли других и излагаю свои. Вне этого меня нет как индивида, как члена общества. Даже для слепого или глухонемого язык остаётся главным средством общения, главным способом социализации человека.
Если я идентифицирую себя как русский, то не столько по национальности или гражданству, сколько по тому, что наибольшее влияние на формирование моей индивидуальности, моего мировосприятия оказала именно русская, а не какая-то другая культура.  Понятие «культура» в данном контексте я понимаю предельно широко: от системы образования до бытовых мелочей. Это может в частностях нравиться или не нравиться, быть в чём-то предметом гордости или стыда, но это факт, от которого никуда не деться.
Что бы кто ни говорил, а вклад России в общечеловеческую культуру огромен. Можно спорить об относительном удельном весе достижений российской науки и искусства в мировой науке и мировом искусстве. Я не о том сейчас – тема слишком большая, чтобы касаться её мимоходом. Несомненно, что эта доля значительная (особенно если посмотреть шире – вклад русскоязычных людей). А русская литература воистину велика. На мой взгляд, в письменном слове всего мира сопоставить с ней по масштабу можно только литературу Франции. 
Но вернёмся к теме этой главы. Родина для меня также неотделима от дорогих и близких мне людей. «Народ» для меня – что-то абстрактное и не имеющее индивидуальных признаков.  А вот живые люди, составляющие мой ближний круг общения, которыми я дорожу, и которые (как я надеюсь) дорожат мною, – родные, друзья, товарищи, коллеги, вообще близкие по духу личности – совсем другое дело. Собственно, из всех слагаемых понятия «родина» по значимости это для меня стоит на первом месте. Думаю, и для многих людей тоже.
Что касается вообще всех соотечественников, с кем мне приходилось иметь дело, или о которых я просто что-либо знаю… Они слишком разные, чтобы считать их в равной степени составляющими для меня понятие «родина». Я отдаю себе отчёт, что разные люди в разные времена и воспринимают это по-разному. Скажем, нация, которая в своё время называлась советским народом, была во многом более сплочённой и монолитной, чем население России сейчас. Какой ценой это достигалось, тоже известно, но не будем делать экскурсы в историю. 
А как в нынешние времена насчёт единства народа? Общество наше стало в постперестроечный период гораздо более дифференцированным. Различия между его членами (прежде всего, имущественные) стали такими, будто это люди из совершенно разных миров. Хорошо это или плохо – вопрос отдельный. Но какое единство, скажем, может быть между хозяевами особняков на Рублёвке и жителями северных поморских деревень, влачащими полунищенское существование?   
Примеров таких контрастов можно привести много. Не углубляясь в это, констатирую, что среди моих сограждан есть немало таких, с которыми меня решительно ничего не объединяет, кроме того факта, что живём в одной стране. Дело тут не только в уровне доходов, но и в системе ценностей, в занимаемой общественной нише, в образе мысли и жизни, да мало ли в чём ещё. Заведомо и взаимно чуждые (в разных аспектах) мне люди найдутся среди совершенно разных социальных слоёв. Являются ли они тоже для меня частью моей родины? А я и такие как я – для них? Сомневаюсь…
Актуально ли само понятие родины для многих из моих современников, родившихся в «этой стране», но предпочитающих жить или работать в другой? Которых тут ничего по большому счёту не держит, которые здесь ничем не дорожат и вообще не любят «эту страну»? Тех, кто обладают достаточными средствами, чтобы свободно передвигаться по планете, всегда могут поехать туда, куда им хочется, и осесть там, где пожелают? В конце концов, те, кто просто чувствуют себя «гражданами мира» и не хотят оставаться внутри любых границ? Тоже ведь справедливые вопросы.

*

Далее, родина также это и история народа и государства. О своём отношении к истории и месте обычного человека в ней уже писал, повторяться не хочу. Не считаю священной историю человечества вообще и отечественную историю в частности. Я принимаю её как данность, которую уже не изменить. В ней было много и хорошего, и дурного.
В любом случае, гордиться достижениями предков или наоборот, скорбеть о давних трагических событиях прошлого моей страны, я нахожу бессмысленным. Какой смысл гордиться чем-то или стыдиться того, к чему ты абсолютно не причастен? Я всегда считал и считаю сейчас, что настоящие поводы для гордости или стыда могут быть только личными. И чьи-то великие свершения, и чьи-то преступные деяния в истории моего народа – это всё в прошлом. У меня есть только моё время, мой исторический отрезок, в течение которого я сам могу сделать что-то достойное. У людей будущего будет их время. По-моему, тут всё просто.
Гордиться же одной лишь принадлежностью к своей нации – тут даже нечего комментировать. Это не просто глупо, это показатель явной недоразвитости.  Гордиться, повторю, имеет смысл только собственными заслуживающими того делами. Впрочем, если кого величие и размах деяний соотечественников поднимает его самого в собственных глазах – ну что ж, разве можно ему отказать в этом? Вопрос в том, насколько значимы те деяния, каковы их последствия и главное, какая цена за это заплачена – об этом почему-то задаваться мыслями не принято. Уж не говоря о том, что тогда нужно брать на себя и славу деяний не столь светлых – а иначе как-то нечестно получается.
Если рассматривать территориальный, географический аспект, то я сначала имел бы в виду не условно-виртуальные границы, отгораживающие какую-то площадь на поверхности земного шара. А природу на этой площади, живую и неживую, флору и фауну, ландшафты, климатические особенности. 
Как и все мои сограждане, я с детства знаю, что страна моя велика, и даже не представляю себе наглядно её масштабов. Это не среднеевропейская страна, кою всю можно проехать за несколько часов. В моё сознание не вмещаются громадные пространства Сибири, покрытые глухой тайгой. Как тундры и пустынные острова за полярным кругом. Или горные гряды Северного Кавказа. Я знаю, что Камчатка, Чукотка, Сахалин, – тоже часть моей страны. Но я там никогда не был, и шанс побывать невелик. Мысленно эти места для меня так же далеки, как Австралия.
Я уже не говорю, что родился в СССР – стране, которой уже не существует. А бывшие союзные республики (которые тем более сейчас не назовёшь частью родины) теперь являются самостоятельными государствами, и отнюдь не все дружественными.
К моему пониманию родины как-то с трудом присоединяются места, где я не был и вряд ли буду. Присоединяются те места, которые освоены мною, узнаваемые и обитаемые. Те, где я жил сколько-нибудь долго. Те, что оставили нестираемые следы в памяти. Те, где жили и живут люди, которые имеют со мной общую культуру, знаковую систему, главные ценности. «Малая» родина для меня всегда будет ближе и понятнее, чем большая.  Непосредственный круг общения, живые люди точно так же всегда мне останутся несравненно более близкими, чем безличный «народ».
Подытоживая, сказал бы, что для меня родина – это не та история, география, общество, нация, родословная, да и культура, которые включают меня как ничтожно малый элемент.  Родина для меня – это всё перечисленное, что живёт во мне, и составляет мою человеческую сущность. Я разделяю мнение Вильгельма Швебеля: «Подлинной родиной человека является мир его представлений». Родина для меня – это всё то, что меня сделало таким, какой я есть. То, что в этом мне по-настоящему дорого. То, что я люблю и считаю безусловно своим, и чего у меня не отнять.
Родина – это место, куда возвращаешься из любых странствий.  Кто-то сказал, что родина – это там, где тебе хорошо жить. Считаю это отчасти верным, но не в смысле призыва к эмиграции. Я родился и вырос в России. За границей бывал. Знаю и всегда готов признать, что где-то в целом жизнь лучше, а где-то и хуже. В плане материального благополучия я живу примерно так, как и большинство соотечественников. У меня, как и у каждого, есть собственное понимание и чувство своей страны. Свои критерии, что есть «хорошо» и «плохо» относительно того, что в ней происходило и происходит. При этом думаю, всё это в общем не оригинально, и в основном такое же, как у многих сограждан. 
Я люблю путешествовать, хотел бы объездить весь мир. Но уехать из России насовсем, поселиться в другом государстве, получить иное гражданство – стимулов к тому никогда не было и сейчас нет. Не было такого и в мыслях. Не только потому, что так привязан к своей стране (хотя должен признать, что в какой-то мере привязан). И уж совсем не потому, что такой горячий патриот. Космополитом себя не назову, но и ура-патриотизм мне чужд совершенно.
Всякие наши не лучшего свойства национальные особенности характера и жизнеустройства (не буду их перечислять) известны мне, как и всякому более-менее образованному человеку. И отечественную историю – во многом трагическую – знаю не хуже большинства. Вполне осознаю все трудности и недостатки жизни в России на нынешний момент. И трезво оцениваю перспективы развития нашего общества в обозримом будущем, которые на сегодняшний день большого оптимизма не вызывают.
Но, во-первых, я знаю, что были времена и хуже, гораздо хуже. Во-вторых, я очень надеюсь, что дальше будет лучше; я желаю этого своей стране и своим согражданам. В-третьих, я осознаю одну простую истину: никто и нигде меня не ждёт с распростёртыми объятиями. Если кто где и ждёт, так это только здесь.