Мы были малыми детьми

Мы были малыми детьми
в то лето.
Мы в деревне жили
у родственников - обе наши мамы
хозяину племянницами были.

У взрослых вечные дела
на огороде и на кухне,
у нас же
райская пора
и главное занятье –
не мешать им.
Мы не мешали,
поскольку
вдвоём скучать не приходилось,
и каждый день был
словно чудо.

Там были и другие дети
И с ними часто мы играли,
но стоило лишь одному покинуть
игру,
как для другого
она теряла
и увлекательность, и смысл.

Однажды вечером, когда
уже смеркалось понемногу
мы со двора вдвоем вбежали
в одну из сумеречных комнат
еще пустующего
дома и там
играть в лошадок стали.
Мы бегали с тобой по кругу
и вскидывали высоко колени,
как будто резвые лошадки, как будто быстрые олени,
что скачут друг за другом.

И вот уже на сотом круге, наверное,
мы выдохлись.
Я первая взобралась
на исполинскую кровать
и рухнула ничком
в изнеможеньи.
И тут же рядом рухнул ты,
но навзничь,
раскинув руки,
и одна из них
попала кистью
мне на спину
и так осталась
без движенья.

Какой-то срок мы пролежали молча,
пока дыханье сбившееся
не стало ровным,
и широко раскрытыми глазами
смотрели
в обступившую нас тьму.
Но было в тех потемках мне не страшно,
Я знала, что с тобой я не боюсь.
Потом ты вдруг сказал:
– Когда я вырасту, я сразу на тебе женюсь.
И тут же мы вскочили оба,
и снова бешено помчались,
подхлестывая, пришпоривая время.

Я помню, что сказал мне ты,
а почему не знаю,
должно быть, для созданий женских
подобные слова
какой-то силой обладают,
раз крепко в память западают
и школьную премудрость вытесняют,
производя воздушные мечты.

Потом мы жили и росли,
пунктирно встречаясь и разъезжаясь вновь,
вслед за родителями,
с каждым годом все острее ощущая то,
что принято называть любовь.
Но это чувство было нашей тайной.

Мы нашу тайну берегли,
поскольку бабушка являлась
для наших мам их мамой.
В этой связи
мы даже никогда друг с другом
не обсуждали то, что порождает
наш интерес друг к другу и влеченье
и говорить, и рядом находиться.
Не обличенная словами наша любовь была невинна,
как сон, как плод фантазии, не больше,
и обитала в саду эдемском детства.

Мы говорили на любые темы,
но только не о том, что знаем,
что лишь друг друга будем слушать бесконечно
с таким сосредоточенным вниманьем,
и что никто другой не сможет
так радовать своим существованьем.

И если бы тогда мне завязали
глаза и посадили в какую-нибудь залу,
куда бы постоянно
входили бы и выходили люди,
то в каждый миг я б точно знала,
ты здесь или ты вышел.

Но, наконец, мы стали почти что взрослыми,
и возраст стал предъявлять свои запросы,
и мы осмелились поддаться,
а после, только после, поговорить об этом…
Впервые.
И стыд, и ужас положенья всплыл,
и хоть сто раз ты мне твердил,
что никому и ничего мы не должны,
но я не верила тебе.
Не верила впервые.

И мы не поняли друг друга.
Ах, мы не поняли друг друга!
Впервые.
И стали вдруг жестокими и злыми,
и стали делать друг другу больно,
и изощрялись в этом долго,
пока не разошлись наши пути недосягаемо,
пока не стали жить на разных континентах.
С тех пор ни слова не было, ни строчки…

Ведь наши мамы приходились
друг другу сестрами родными.