Звезды и ведьмы. Глава 96

      ГЛАВА 96.
      Дверь  запасного входа открыла медсестра, с которой я уже сегодня общался. Осмотрев колючим  взглядом нашу  компанию, она впустила только  меня.  А остальным (хотя они и  не собирались  идти) сделала жест, чтобы оставались. Мужики «хмыкнули» и  достали сигареты. А медсестра, демонстративно (для них) щелкнула  замком и  пошла по лестнице впереди меня, постоянно оглядываясь, иду ли я следом. При этом, будучи болезненно полной,  она «переваливалась» с бока на бок. Ее походка напомнила мне о Марье Ивановне. Я  вспомнил, где еще  ощущал  запах метеорита: в комнате нянечки, возле комода, на котором она держала многочисленные лекарства, уже не влезающие в обычную аптечку.
 
          Марью Ивановну  я вспоминал часто, и всегда с теплом.  Но то, что она, как оказалось,  была  связана с  зоной, сейчас расстроило меня.  Ее доброта ко мне  обуславливалась  не любовью, а какими-то другими соображениями? Получалось, что я практически всю жизнь, начиная с самого раннего детства, находился под чьим-то присмотром. Но почему? Или потомков Александра Гросса (если я таковым являюсь)  выходцы из Карпово   контролируют   «по умолчанию»?

      Медсестра ввела меня в  кабинет огромных размеров.  Стерильно белый, наполненный электрическим светом, с различным медицинским оборудованием вдоль стен. А я по наивности думал, что попаду в некое подобие пещеры ведьм, с развешанными под потолком  травами, сушеными жабами,  и черепами (животных).

       Авдотья Никитична, в красивом форменном халате и кокетливой шапочкой на голове,  сидела за прекрасным столом. Перед  шикарным монитором, размером  ничуть не меньше, чем тот, что я видел в  машине Дмитрия. Приверженность  хозяйки к нетрадиционным методам лечения выдавал лишь большой стеклянный шкаф. Он был  наполнен пузырьками  с метеоритным порошком.  Так же в нем находилась  специальная подставка, увешанная такими же,  как  у меня, перстнями.  Я с изумлением посмотрел  на них,  и уселся напротив Авдотьи Никитичны, на предложенный мне стул. Медсестра заняла место за другим столом.

– Здравствуйте! –  сказал я, и учтиво (она гораздо старше меня) кивнул.
 Врач  высокомерно  кивнула в ответ, и не произнесла ни слова.

– Скажите, пожалуйста,  а Кораблеву Марью Ивановну,  лет двадцать назад, вы лечили? – смущенно кашлянув, спросил я. Скорее не для того, чтобы действительно узнать,  а из желания услышать голос Авдотьи Никитичны,  и как-то начать разговор.

– Двадцать лет назад? – переспросила   Авдотья Никитична нейтрально-волевым голосом, – вы серьезно?

     Теперь, когда она была спокойна, ее  манера поведения напомнили мне Настю, и я поразился, до чего они  похожи.

– Кораблева работала... – начал я, собираясь немного рассказать о нянечке.
 
  Но врач перебила меня:

– Воспитательницей в твоем детском доме, вспомнила! –  сказала  Авдотья Никитична и довольно улыбнулась от того, что память у нее,   для ее возраста, определенно хороша.
 
        А я растерялся,  убедившись, что  все мои «печальные» предположения о Марье Ивановне   имеют под собой почву. Возникла пауза, в которой  я пытался осмыслить ситуацию. И понять, что Авдотье Никитичне известно обо мне. Она же истолковала мое молчание по-своему, и произнесла:

– С ней все хорошо, можешь не волноваться!

– Вы ее вылечили? – с удивлением спросил я, сразу забыв о своих терзаниях.

– Нет. Она умерла. – Произнесла Авдотья Никитична. Но не соболезнующим тоном, а так, будто сообщает  хорошую новость.

  Мне захотелось  задать еще вопросы о воспитательнице  и ее смерти. Но я подумал, что вряд ли услышу честный ответ, и поинтересовался о другом человеке:

– А дед Вячеслав Жарков? С ним тоже все хорошо?

  На бесстрастном  лице Авдотьи Никитичны мелькнула тень. Старик, как бы ей не хотелось  это  скрыть, был ей небезразличен.

– Нет, с ним все плохо. – Услышал я.

– Но он тоже умер? – осторожно спросил я, желая, чтобы она сама поняла противоречия  в нашем разговоре.

– Да, умер. Давно болел,  вылечить было нельзя. Я предлагала  ему  облегчить  страдания, однако он отказался. Но ничего, время пока есть. Может быть, у меня  еще получиться! – произнесла Авдотья Никитична не совсем понятные мне  слова.