Леди Молли из Скотланд-Ярда. 4 - Эмма Орци

Эмма Орци

                ЛЕДИ МОЛЛИ ИЗ СКОТЛАНД-ЯРДА.

4. ТАЙНА ЗАМКА ФОРДВИЧ

Удивительно ли, что, когда самые способные из наших товарищей в Ярде оказались в тупике и не знали, что делать, начальник инстинктивно обратился к леди Молли?
Что ж, «Тайна Замка Фордвич», как её называли повсеместно, оказалась делом, где максимально потребовались женский такт, интуиция и все те качества, которыми моя дорогая леди обладала в большей степени, нежели её сёстры по полу.
За исключением мистера Мак-Кинли, адвоката, и юного Джека д'Альбукирка, в происходившем участвовали исключительно женщины.
Если вы вообще изучали Дебретт (15), то, как и я, знаете, что пэрство (16) – один из тех древнеанглийских институтов, которые существуют около шестисот лет, и что нынешняя леди д'Альбукирк является баронессой по праву, унаследовав титул и имущество как генеральная наследница (17). Продолжая внимательно изучать этот интересный том, вы также обнаружите, что у покойного лорда д'Альбукирка было две дочери: старшая, Клементина Сесилия – нынешняя баронесса; другая, Маргарет Флоренс, ставшая в 1884 году женой Жана Лорана Дюплесси, француза, о котором Дебретт вскользь замечает: «Пондичерри (18), Индия», и от которого она родила двух дочерей – Генриетту Мари, наследницу древнего барона д'Альбукирка из Фордвича, и Джоан, два года спустя.
С этим браком достопочтенной Маргарет Флоренс д'Альбукирк и лихого молодого офицера Иностранного легиона связана некая романтическая тайна. Старый лорд д'Альбукирк в то время был британским послом в Париже, и он, похоже, серьёзно возражал против этого союза; но мисс Маргарет, открыто пренебрегая недовольством отца и махнув на всё рукой, в один прекрасный день убежала из дома с капитаном Дюплесси и уже из Пондичерри написала короткое письмо родственникам, сообщив им о браке с мужчиной, которого любила больше всего на свете. Старый лорд д'Альбукирк так и не оправился от своеволия дочери. Похоже, она была его любимицей, поэтому тайный брак и обман практически разбили ему сердце. Однако он остался добр к ней до конца. Когда родилась первая девочка, и молодая пара оказалась в стеснённых обстоятельствах, он выделил им пособие, выплачиваемое до смерти его дочери, которая наступила через три года после побега, при рождении второго ребёнка.
Когда после смерти отца достопочтенная Клементина Сесилия унаследовала титул и состояние, она, очевидно, посчитала своим долгом проявить некоторый интерес к старшей дочери покойной сестры, которая (поскольку баронесса была не замужем и не имела детей) являлась наследницей барона д'Альбукирка. Таким образом, мисс Генриетта Мари Дюплесси с согласия отца переехала к своей тёте в замок Фордвич. Более того, Дебретт известит вас, что в 1901 году по королевской лицензии она приняла имя д'Альбукирк вместо собственной фамилии. Если у неё не будет семьи и потомства, титул и поместье вначале перейдут к её сестре Джоан, а затем – к довольно дальнему родственнику, капитану Джону д'Альбукирку, молодому офицеру гвардейского полка.
По словам прислуги, нынешняя баронесса д'Альбукирк очень самовольна, но в остальном эксцентрична не более и не менее, чем любая старая дева с севера страны, занимающая столь высокое положение в обществе. Единственное слабое место в её не очень-то дружелюбном характере – сильная любовь к дочери покойной сестры. Мисс Генриетта Дюплесси д'Альбукирк унаследовала от своего отца-француза тёмные глаза и волосы, а также смугловатый цвет лица, но, несомненно, именно от матери-англичанки ей достались несколько мужеподобное телосложение и исключительная привязанность ко всяким занятиям на свежем воздухе. Она очень спортивна, умеет фехтовать и боксировать, выезжает с гончими и великолепно стреляет.
Судя по всему, первый намёк на неприятности в этом великолепном доме совпал с прибытием в Фордвич молодой, очень симпатичной девушки-гостьи, которую сопровождала горничная – полукровка, темнокожая и угрюмая, но явно по-собачьи преданная своей молодой хозяйке. Этот визит, похоже, стал неожиданностью для всех обитателей замка Фордвич; её светлость не обмолвилась об этом ни словом до того дня, когда гости должны были приехать. Затем она кратко приказала одной из домработниц подготовить спальню для молодой леди и поставить небольшую походную лежанку в соседней гардеробной. Даже мисс Генриетта казалась застигнутой врасплох объявлением об этом визите, поскольку, по словам Джейн Тейлор, упомянутой домработницы, между старушкой и племянницей произошёл ожесточённый спор, завершившийся взволнованными словами мисс Генриетты: «Как бы то ни было, тётя, в этом доме нет места для нас обеих!». После чего она выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Очень скоро в замке узнали, что приезжая – не кто иная, как мисс Джоан Дюплесси, младшая сестра мисс Генриетты. Капитан Дюплесси недавно умер в Пондичерри, и молодая девушка написала своей тёте, леди д'Альбукирк, взывая о помощи и защите, которые старуха, естественно, посчитала своим долгом предоставить ей.
Мисс Джоан очень сильно отличалась от своей сестры – миниатюрная и белокурая, больше похожа на англичанку, чем на иностранку, а её изящные утончённые манеры вскоре расположили к ней всех до одного. Кроме того, преданность, существовавшая между ней и женщиной-полукровкой, которую она привезла из Индии, была уникальной.
Однако с того момента, как гостьи поселились в доме, раздоры, зачастую переходившие в бурные ссоры, стали обычным делом. Генриетта, похоже, испытывала сильную неприязнь к своей младшей сестре, и ещё бОльшую – к её темнокожей служанке, которую звали Руна.
Прислуга в Фордвиче была абсолютно уверена, что назревают серьёзные события. Дворецкий и лакеи за обедом услышали обрывки разговора, звучавшие очень зловеще. Речь шла об «адвокатах», «доказательствах», «свидетельствах о браке и рождении», но разговор мгновенно прерывался, стоило слугам оказаться рядом. Её светлость выглядела чрезвычайно встревоженной и обеспокоенной; она и мисс Генриетта проводили долгие часы, закрывшись в маленьком будуаре, откуда исходили ужасающие звуки: душераздирающий плач её светлости, а также гневные и жестокие слова мисс Генриетты.
Мистер Мак-Кинли, выдающийся адвокат из Лондона, два-три раза посещал Фордвич и долго беседовал с её светлостью, после чего у баронессы были очень опухшие и красные глаза. Прислуга считала более чем странным, что Руна, служанка из Индии, почти всегда присутствовала на этих беседах между мистером Мак-Кинли, её светлостью и мисс Джоан. Всё остальное время женщина держалась в стороне; она говорила очень мало, почти не замечала никого, кроме её светлости и молодой хозяйки, а вспышки гнева мисс Генриетты, казалось, оставляли её совершенно равнодушной. Что удивительно – внезапно её обуяла неодолимая прихоть постоянно посещать маленькую часовню римско-католического монастыря, находившуюся на расстоянии около полумили от замка, и вскоре стало известно, что Руна, принадлежавшая к парсам (19), была обращена тамошним священником в католическую веру.
Всё это тянулось в течение двух-трёх месяцев. Мисс Джоан жила в замке уже двенадцать недель, когда капитан Джек д'Альбукир, как это случалось уже не раз, приехал, чтобы навестить кузину Генриетту. С самого начала он, похоже, увлёкся кузиной Джоан, и вскоре все заметили, что увлечение быстро переросло в любовь. А также и то, что с этого момента раздоры между сёстрами стали чаще и яростнее. По общепринятому мнению, мисс Генриетта ревновала Джоан, в то время как сама леди д'Альбукирк по какой-то необъяснимой причине, похоже, воспринимала эту влюблённость с явным неодобрением.
Затем произошла трагедия.
Однажды утром Джоан сбежала с лестницы вниз, бледная и дрожавшая с головы до ног, стеная и рыдая: «Руна! Моя бедная старая Руна! Я знала… я знала!»
Капитан Джек наткнулся на неё у подножия лестницы. Он засыпал мисс Джоан вопросами, но девушка не могла говорить. Она просто молча указала на верхний этаж. Молодой человек, чрезвычайно встревожившись, ринулся наверх; он распахнул дверь, ведущую в комнату Руны, и там, к своему ужасу, увидел несчастную женщину, лежавшую поперёк походной лежанки. Рот и нос закрывал носовой платок, а на горле зияла рана.
Кошмарное зрелище – бедная Руна явно была мертва.
Не теряя присутствия духа, капитан Джек тихо закрыл за собой дверь, затем настоятельно попросил Джоан взять себя в руки и не показывать виду, во всяком случае, до тех пор, пока не вызовут местного доктора и зловещие новости не будут деликатно сообщены леди д'Альбукирк.
Доктор, поспешно вызванный, появился приблизительно двадцать минут спустя. Он смог только подтвердить опасения Джоан и капитана Джека. Руна действительно была мертва – уже несколько часов.

2
С самого начала, заметьте, публика весьма заинтересовалась этим таинственным происшествием. Вечерние газеты в день убийства пестрели броскими заголовками – такими, как «ТРАГЕДИЯ В ЗАМКЕ ФОРДВИЧ», «ЗАГАДОЧНОЕ УБИЙСТВО ВАЖНОГО СВИДЕТЕЛЯ», «МОГИЛА ОБВИНЯЕТ ОБИТАТЕЛЕЙ ВЫСШЕГО СВЕТА»
и так далее.
Со временем случившееся становилось всё загадочней, и я предполагаю, что леди Молли подозревала: рано или поздно начальнику понадобятся её помощь и совет. Вот почему она отправила меня на дознание, строго предписав держать глаза и уши открытыми для каждой детали, связанной с преступлением – какой бы банальной эта деталь ни казалась. Сама же она осталась в городе, ожидая вызова от начальника.
Дознание проводилось в столовой замка Фордвич, и величественный зал был заполнен до предела к тому моменту, как коронер и присяжные, наконец, заняли свои места после того, как увидели тело убитой бедняжки на верхнем этаже.
Сцена была достаточно драматичной, чтобы порадовать любого писателя, и толпа застыла в благоговейном молчании, когда незадолго до начала судебного разбирательства открылась дверь, и вошла – прямая и несгибаемая – баронесса д'Альбукирк, сопровождаемая племянницей, мисс Генриеттой, и племянником, гвардейским капитаном Джеком.
Лицо старой дамы было столь же безразличным и надменным, как и её племянницы-спортсменки. Капитан Джек, с другой стороны, выглядел обеспокоенным и раскрасневшимся. Все заметили: как только он вошёл в комнату, его глаза тут же отыскали маленькую тёмную фигурку, тихо и неподвижно сидевшую рядом с дородным корпусом великого адвоката, мистера Хьюберта Мак-Кинли. Это была мисс Джоан Дюплесси в простом чёрном платье, на бледном юном лице виднелись следы слёз.
Доктор Уокер, местный практикующий врач, был, конечно, первым из вызванных свидетелем. Его показания были чисто медицинскими. Он описал результаты осмотра тела и заявил, что к ноздрям женщины, вероятно, во время сна прижали носовой платок, пропитанный хлороформом, а затем перерезали ей горло острым ножом. Смерть, судя по всему, была мгновенной, потому что бедняжка, очевидно, совсем не сопротивлялась.
В ответ на вопрос следователя врач сообщил, что для мерзкого злодеяния не требовалось ни большой силы, ни насилия, поскольку жертва, несомненно, в тот момент находилась в бессознательном состоянии. Одновременно случившееся указывало на хладнокровие и решительность убийцы.
Суду предъявили платок и нож: ярко раскрашенный платок, являвшийся собственностью покойницы, и иностранный, старомодный охотничий нож, один из множества оружейных экспонатов, украшавших угол зала. Он был обнаружен детективом Эллиоттом в зарослях у близлежащего поля для гольфа. Не оставалось никаких сомнений в том, что именно его использовал убийца – на нём остались следы крови.
Следующим свидетелем был капитан Джек. Он мало что мог сказать, поскольку, увидев тело в комнате, сразу же закрыл дверь и, умоляя кузину взять себя в руки, позвал своего камердинера и отправил его к доктору.
Вызвали несколько слуг из замка Фордвич, и все они свидетельствовали об удивительной молчаливости индианки, которая привела к её полной изоляции среди прислуги. Однако горничная мисс Генриетты, Джейн Партлетт, сообщила один-два интересных факта. Похоже, она ближе общалась с погибшей, чем кто-либо другой, и Руна по меньшей мере однажды разоткровенничалась с ней.
– Она говорила главным образом о своей хозяйке, – рассказывала Джейн, отвечая на вопрос коронера, – которой была искренне предана. Она сказала мне, что так её любит, что с готовностью умрёт за неё. Конечно, я подумала, что это всего лишь глупая и бессмысленная болтовня иностранки, но Руна очень разозлилась, когда я рассмеялась в ответ. Затем она расстегнула платье и показала мне несколько бумаг,  зашитых в подкладку её платья. «Эти бумаги – счастье моей мисси, – сказала она мне. – Руна охраняет их своей жизнью. Придётся убить Руну, чтобы забрать их у неё!» Это случилось около шести недель назад, – продолжала Джейн под странный трепет, охвативший всех присутствующих. – В последнее время она стала гораздо молчаливее, и стоило мне как-то заикнуться об этих документах, она обернулась ко мне со зверским выражением лица и посоветовала держать язык за зубами.
На вопрос, упоминала ли она кому-нибудь о случае с документами, Джейн ответила отрицательно.
– За исключением мисс Генриетты, конечно, – добавила она после небольшого колебания.
На протяжении всех этих расспросов леди д'Альбукирк, сидевшая между капитаном Джеком и племянницей Генриеттой, хранила молчание, выпрямившись, как палка, и всем своим видом выражая надменное равнодушие. Генриетта, с другой стороны, явно скучала. Пару раз она громко зевнула, что вызвало у зрителей чувство гнева. Такое бездушие при виде столь таинственной трагедии, резко контрастирующее с глубокой печалью её собственной сестры, произвело на всех очень неблагоприятное впечатление. Было хорошо известно: юная леди занималась фехтованием непосредственно перед тем, как обнаружили убитую, и комната, где проходили занятия, находилась как раз под комнатой Руны. А через час после трагедии мисс Генриетта спокойно играла в гольф.
Затем вызвали мисс Джоан Дюплесси.
Когда молодая девушка выступила вперёд, в комнате воцарилась та тишина, которая обычно овладевает внимательной аудиторией, когда поднимается занавес перед решающим актом драмы. Но Джоан была спокойна, полностью владела собой и выглядела удивительно трогательно в глубоком трауре и с очевидными признаками печали, которые трагическая смерть верной подруги запечатлела на её молодом лице.
Отвечая коронеру, она назвала своё имя – Джоан Кларисса Дюплесси – и кратко заявила, что до дня смерти служанки жила в замке Фордвич, но затем покинула это временное жилище и переехала в «Оружие д'Альбукирков», тихую маленькую гостиницу на окраине города.
Её слова явно удивили тех, кто не знал об этом. Затем коронер любезно произнёс:
– Вы родились в Пондичерри, в Индии, и являетесь младшей дочерью капитана и миссис Дюплесси, которая была сестрой её светлости?
– Я родилась в Пондичерри, – тихо ответила молодая девушка, – и я единственный законный потомок покойного капитана и миссис Дюплесси, сестры её светлости.
Волнение, быстро подавленное коронером, охватило толпу при этих словах. Ударение, которое свидетельница сделала на слове «законный», не могло быть ошибочным, и все чувствовали, что именно здесь должен лежать ключ к столь непостижимой тайне смерти индуски.
Теперь все взгляды устремились на старую леди д'Альбукирк и на её племянницу Генриетту, но две дамы продолжали шептаться между собой и, по-видимому, перестали интересоваться происходившим.
– Покойная была вашей личной служанкой, не так ли? – спросил коронер после небольшой паузы.
– Да.
– Она недавно приехала с вами в Англию? 
– Да, она должна была сопровождать меня, чтобы помочь мне подтвердить заявление о том, что я – единственная законная дочь моей покойной матери и, следовательно, наследница барона д'Альбукирка.
Она произнесла эти слова слегка дрожавшим голосом, но в комнате все затаили дыхание. Джоан предприняла видимое усилие, чтобы вернуть самообладание, и, отвечая на вопрос коронера, ясно и удовлетворительно рассказала о то, как произошло ужасающее открытие смерти её верной служанки. Показания длились около четверти часа, и тут коронер внезапно задал ей важный вопрос:
– Знаете ли вы что-нибудь о бумагах, которые покойная хранила на себе, и о которых уже упоминали ранее? 
– Да, – тихо ответила она. – Это те самые доказательства моей правоты. Мой отец, капитан Дюплесси, был очень молод, и до встречи с моей матерью заключил тайный союз с женщиной-полукровкой, сестрой Руны. Устав от этого союза, он решил отказаться от жены – поскольку у неё не было детей – но законность брака ни на мгновение не подвергалась сомнению. После этого он женился на моей матери. Впоследствии его первая жена умерла, главным образом – от разбитого сердца; смерть наступила всего через два месяца после рождения моей сестры Генриетты. Отец, как мне кажется, верил, что его первая жена умерла примерно два года назад, и, без сомнения, был потрясён, когда понял, в какое положение поставил нашу мать. Чтобы что-то исправить, они повторно вступили в брак – на сей раз законно – и отец заплатил много денег родственникам Руны, чтобы замять вопрос. Менее чем через год после этого второго – единственно законного – брака, родилась я, а моя мать умерла.
– А эти документы, о которых так много говорили – вы можете их перечислить?
– Свидетельство о браке первой жены моего отца; два показания под присягой о её смерти, два месяца спустя после рождения моей сестры Генриетты: одно – доктора Рено, в то время известного врача в Пондичерри, другое – самой Руны, на чьих руках скончалась её сестра. Доктор Рено мёртв, а теперь убили и Руну, и все доказательства исчезли вместе с ней...
В её голосе прорвалось страстное рыдание, которое, она быстро подавила, мгновенно овладев собой. В этом многолюдном сборище можно было услышать падение булавки – настолько мощно напряжённое внимание овладело присутствующими.
– Значит, эти документы оставались у вашей горничной? Почему? – спросил коронер.
– Я не осмеливалась держать документы при себе, – ответила свидетельница, и выражение какого-то страха омрачило её молодое лицо, когда она посмотрела на тётю и сестру. – Руна не расставалась с ними. Она носила их в подкладке своего платья, а ночью держала их под подушкой. После её… её гибели, когда доктор Уокер ушёл, я подумала, что должна забрать бумаги, означавшие для меня всё моё будущее, и отдать их на сохранение мистеру Мак-Кинли. Однако, хотя я тщательно обыскала кровать и всю одежду рядом с моей бедной Руной, но бумаг не нашла. Они исчезли.
Не буду пытаться описать вам ощущение, вызванное показаниями мисс Джоан. Все взгляды устремились от бледного юного лица девушки к её сестре, сидевшей почти напротив, пожимавшей спортивными плечами и смотревшей на жалкую молодую фигуру перед ней с чёрствым и надменным равнодушием.
– Отложим в сторону вопрос о бумагах, – сказал коронер после паузы. – Не знаете ли вы случайно что-нибудь о личной жизни вашей покойной служанки? Не было ли у неё врага или, возможно, любовника?
– Нет, – ответила девушка. – Вся жизнь Руны была сосредоточена на мне и моих интересах. Я часто просила её передать наши бумаги в распоряжение мистера Мак-Кинли, но она никому не доверяла. Хотелось бы, чтобы она повиновалась мне, – у бедняжки вырвался невольный стон, – и тогда я не потеряла бы то, что означало для меня всё моё будущее, а женщина, любившая меня больше всех на свете, не стала бы жертвой жестокого убийства.
Ужасно было видеть, как молодая девушка инстинктивно и, безусловно, непреднамеренно, выдвигала столь грозное обвинение против тех, с кем её связывали кровные родственные узы. Никто не мог отрицать, что случившееся становилось всё запутаннее и загадочнее. Представьте себе картину, сформировавшуюся в сознании присутствовавших после столь пафосно рассказанной истории – юная девушка, приехавшая в Англию, чтобы оправдать свои претензии, которые считала справедливыми, и так упавшая духом, осознав, что её заявление очень трудно доказать из-за подлого убийства главной свидетельницы.
Заявление мисс Джоан подвергалось серьёзной угрозе из-за смерти Руны и исчезновения документов, что стало ясно из показаний адвоката, мистера Мак-Кинли. Естественно, он не мог сообщить слишком много, и его показания абсолютно не являлись фактическим доказательством, потому что ни Руна, ни Джоан не доверяли ему полностью и не передавали доказательства иска ему в руки. Он лично видел свидетельство о браке жены капитана Дюплесси, копию которого можно было легко раздобыть. Женщина умерла во время грандиозной эпидемии холеры в 1881 году, когда туземцы в Пондичерри скрывали огромное число смертей, а из-за присоединившейся к этому бездеятельности французского правительства свидетельства о смерти оформлялись небрежно и зачастую неправильно.
Руна приехала в Англию с заверенными свидетельствами о том, что сестра умерла у неё на руках через два месяца после рождения старшей дочери капитана Дюплесси, и привезла с собой показания, данные под присягой доктором Рено. Эти документы мистер Мак-Кинли видел и читал.
И теперь единственное доказательство справедливости заявления Джоан Дюплесси заключалось в том, что её мать и отец повторно вступили в брак спустя некоторое время после рождения их первого ребёнка, Генриетты. Этот факт не опровергался, и при необходимости легко мог быть доказан, если это необходимо, но даже и тогда он никоим образом не влиял на исход дела. Он подразумевал наличие сомнения у капитана Дюплесси, сомнения, которое надлежало успокоить повторным бракосочетанием, но совершенно не подтверждал незаконность рождения его старшей дочери.
В общем, чем больше говорил мистер Мак-Кинли, тем сильнее крепло убеждение, что кража документов была связана с убийством несчастной Руны. Она не рассталась с доказательствами, означавшими благосостояние для её хозяйки, и заплатила за свою преданность жизнью.
После этого вызвали ещё несколько свидетелей. Слуги были тщательно допрошены, доктор заслушан повторно, но, несмотря на долгие и трудные усилия, ни коронер, ни присяжные не смогли выявить ни одного реального факта, кроме уже известных.
Индуска была убита!
Бумаги, которые она всегда носила о своём теле, исчезли.
И кроме этого – ничего! Непроницаемая завеса тишины и тайны!
Дворецкий в замке Фордвич определённо не заметил, что нож, которым Руна была убита, отсутствует на привычном месте на следующее утро после убийства, но не раньше. Случившееся стало ещё загадочнее из-за того, что единственную покупку хлороформа в округе совершила сама убитая.
Однажды, примерно две-три недели назад, она пошла к местному аптекарю и показала ему рецепт для чистки волос, для чего понадобилось немного хлороформа. Он отпустил ей очень маленькое количество в крошечной бутылочке, которую впоследствии обнаружили пустой на её туалетном столике. Никто в замке Фордвич не мог заявить, что слышал какой-то непривычный шум в ту памятную ночь. Даже Джоан, спавшая в комнате, соседней с комнатой несчастной Руны, сказала, что не слышала ничего необычного. Но дверь между комнатами была закрыта, а убийство произошло быстро и тихо.
Вот таким образом это необычайное расследование подошло к концу, оставив в воздухе следы мрачного подозрения и необъяснимого ужаса.
Присяжные вынесли вердикт: «Умышленное убийство, совершённое одним или несколькими неизвестными лицами», после чего леди д'Альбукирк поднялась и, опираясь на руку своей племянницы, тихо вышла из комнаты.

3
Два наших лучших сотрудника Ярда, Пеграм и Эллиотт, остались для продолжения расследования. Они остановились в Фордвиче (маленьком городке неподалёку), как и мисс Джоан, вернувшаяся в своё постоянное жилище в «Оружии д'Альбукирков», а я сразу после следствия уехала в город. Капитан Джек вернулся в полк, а обитательницы замка вернулись к размеренному времяпрепровождению посреди  роскоши. Старушка по-прежнему находилась в полуцарственном уединении; мисс Генриетта фехтовала, боксировала, играла в хоккей и гольф; но над прекрасным замком и его надменными обитателями витали, подобно уродливым хищным птицам, выискивавшим жертву, грозные безымянные подозрения.
Обе дамы могли бы пренебречь общественным мнением, но общественное мнение было настроено против них. Никто не осмелился высказать обвинение вслух, но все помнили, и то, что мисс Генриетта в утро убийства играла в гольф на поле, где нашли нож, и то, что, если мисс Джоан Дюплесси не сможет доказать свои претензии на вотчину баронов д'Альбукирков, мисс Генриетта останется бесспорной владелицей. И теперь, когда дамы проезжали по деревенской улице, никто не снимал шляпы, чтобы приветствовать их, а стоило пастору в церкви упомянуть шестую заповедь: «Не убий», как все глаза с ужасом устремлялись на старую баронессу и её племянницу.
В замке Фордвич воцарилось практически полное одиночество. Ежедневные газеты становились всё более саркастичными, направляя стрелы в адрес Скотланд-Ярда, а нетерпение публики неудержимо возрастало.
Кончилось тем, что начальник пришёл в отчаяние и послал за леди Молли. В результате их беседы я снова отправилась в Фордвич, но на этот раз в компании моей дорогой леди, получившей из штаб-квартиры карт-бланш – предпринимать всё, что она посчитает нужным, для расследования таинственного преступления.
Мы с ней прибыли в Фордвич к восьми вечера после обычного долгого ожидания в Ньюкасле. Мы смирились с «Оружием д'Альбукирков», и за поспешным и очень скверным ужином леди Молли кратко посвятила меня в свои планы.
– Я вижу каждую деталь этого убийства, Мэри, – серьёзно сказала она, – точно так же, как если бы всё время жила в замке. Я точно знаю, где наши парни не правы, и почему они не могут докопаться до истины. Но, хотя начальник и развязал мне руки, то, что я собираюсь сделать, настолько выходит из рамок, что, потерпев неудачу, я немедленно получу conge (20) , и часть позора неизбежно ляжет на тебя. Пока не слишком поздно, ты ещё можешь отступить и предоставить мне действовать в одиночестве.
Я посмотрела ей прямо в лицо. Её тёмные глаза блестели, полные силы ясновидения и изумительного понимания «людей и вещей».
– Я последую за тобой, миледи Молли, – тихо промолвила я.
– Тогда отправляйся в постель, – ответила она с тем странным и мгновенным изменением поведения, которое было для меня настолько привлекательным, а для всех остальных – настолько же необъяснимым.
Игнорируя мои возражения, она не пожелала ни продолжать беседу, ни отвечать на другие вопросы; пришлось подчиниться и удалиться в свою комнату. На следующее утро её изящная фигура, безукоризненно облачённая в сшитое на заказ идеальное платье, возникла возле моей кровати очень рано.
– Что случилось, который час? – воскликнула я, внезапно проснувшись.
– Слишком рано для тебя, чтобы вставать,– тихо ответила она. – Я собираюсь на утреннюю мессу в близлежащем римско-католическом монастыре.
– На мессу в римско-католическом монастыре?
– Да. Не повторяй все мои слова, Мэри; это глупая трата времени. Я представилась соседям, как американка, миссис Сайлас А. Оген, чья сломанная машина ремонтируется в Ньюкасле, а я, её владелица, развлекаюсь, осматривая красоты окрестностей. Будучи католичкой, я сначала посещу мессу, а затем, поскольку некогда встречалась в Лондоне с леди д'Альбукирк, нанесу ей визит вежливости. Когда я вернусь, мы вместе позавтракаем. Тем временем ты можешь попытаться завязать знакомство с мисс Джоан Дюплесси, которая живёт здесь, и попросить её присоединиться к нам за завтраком.
Она ушла, прежде чем я произнесла хоть одно слово, так что оставалось лишь повиноваться.
Час спустя я увидела мисс Джоан Дюплесси, прогуливавшуюся по саду отеля. Было нетрудно завязать знакомство с молодой девушкой, которая, казалось, расцвела от возможности с кем-нибудь поболтать. Мы поговорили о погоде и всём таком прочем, и я неукоснительно избегала касаться трагедии в замке Фордвич до возвращения леди Молли в десять часов. Она выглядела такой же нарядной и хладнокровной, как и три часа назад. Только я, отлично знавшая её, заметила блеск триумфа в её глазах и поняла, что она добилась успеха. Её сопровождал Пеграм, немедленно, однако, покинувший свою спутницу и направившийся прямо в отель, а леди Молли присоединилась к нам в саду. После нескольких вежливых фраз она представилась мисс Джоан Дюплесси и предложила ей составить нам компанию в кофейной на верхнем этаже.
Комната была пуста, и мы сели за стол; я дрожала от волнения и ожидала дальнейшего развития событий. Через открытое окно я увидела, как по деревенской улице быстро идёт Эллиотт. Официантка ушла, а я была слишком взволнована, чтобы есть или поддерживать беседу. Тем временем леди Молли продолжала разговор с мисс Джоан, расспрашивая её о жизни в Индии и отце, капитане Дюплесси. Джоан призналась, что всегда была отцовской любимицей.
– Он почему-то никогда не любил Генриетту,– объяснила она.
Леди Молли спросила её, когда она впервые познакомилась с Руной.
– Она появилась у нас, когда умерла моя мама, – ответила Джоан, – выкормила и воспитала меня. В Пондичерри никому не казалось удивительным, что она была служанкой в доме офицера, где её собственная сестра царствовала в качестве любовницы. Пондичерри – французское поселение, и манеры и обычаи там часто очень своеобразны.
Я рискнула спросить, каковы её планы на будущее.
– Что ж, – очень грустно ответила она, – я, конечно, ничего не смогу поделать, пока моя тётя жива. Я не могу вынудить её позволить мне жить в Фордвиче или признать меня своей наследницей. Но после её смерти, если моя сестра действительно примет титул и состояние д'Альбукирка, – добавила она, и внезапно странное выражение мстительности – почти что ненависти и жестокости – омрачило детское выражение её лица, – тогда я воскрешу трагическую историю смерти Руны, и надеюсь, что общественное мнение...
Она запнулась, и я, отвернувшись от окна, посмотрела на неё. Её лицо покрыла пепельная бледность, взгляд был устремлён перед собой, вилка и нож выпали из рук. Затем я увидела, что Пеграм появился в комнате, подошёл к столу и передал пачку документов леди Молли.
Всё остальное промелькнуло в одно мгновение!
Громкий крик отчаяния, как у загнанного в угол зверя, пронзительный вопль, за которым последовало восклицание Пеграма: «Нет!» – и, прежде чем кто-либо смог помешать ей, изящная молодая фигурка Джоан на короткое время возникла у открытого окна.
И тут же исчезла в его проёме, а затем мы услышали глухой стук, от которого застыла вся кровь в моих жилах.
Пеграм выбежал из комнаты, а леди Молли сидела совершенно неподвижно.
– Мне удалось оправдать невинных, – тихо произнесла она, – но виновная сама определила себе наказание.
– Так это была она? – в ужасе пробормотала я.
– Да. Я подозревала её с самого начала, – спокойно ответила леди Молли. – Именно обращение Роны в католицизм и последующее изменение её поведения дало мне первую подсказку.
– Но почему… почему? – бормотала я.
– Простая причина, Мэри, – продолжала она, покачивая пачку документов своей нежной рукой; затем, сорвав ленточку, перетягивавшую бумаги, она швырнула их на стол. – Всё это было мошенничеством с начала до конца. Конечно, свидетельство о браке женщины было настоящим, но я не доверяла подлинности других документов с того момента, как услышала, что Руна не расставалась с ними и не позволяла мистеру Мак-Кинли взять на себя ответственность за них. Уверена, что вначале замышлялся обычный шантаж. Документам полагалось послужить лишь средством вымогательства денег у пожилой женщины, и о суде даже мысли ни у кого не было.
Руна, разумеется, играла первую скрипку во всём деле, так как была готова дать под присягой показания о фактической дате смерти первой мадам Дюплесси. Инициатива могла исходить либо от Джоан, либо от самого капитана Дюплесси – из-за ненависти  к семье, которая не желала иметь ничего общего ни с ним, ни с его любимой младшей дочерью. Правды, конечно, мы никогда не узнаем. Сначала Руна была парсианкой, по-собачьи преданной девушке, которую выкормила грудью, и, без сомнения, хорошо усвоила ту роль, которую ей предстояло сыграть. Но затем она стала католичкой – пылкой новообращённой, всей душой воспринявшей страх католика перед адским огнём. Сегодня утром я была в монастыре. Я услышала там проповедь священника и поняла, как повлияло его красноречие на бедную, невежественную, суеверную Руну. Она по-прежнему была готова умереть за свою молодую хозяйку, но уже не могла принести ложную клятву даже ради неё. После мессы я отправилась в замок Фордвич. Я изложила своё мнение старой леди д'Альбукирк, которая отвела меня в комнату, где Руна спала и умерла. Там я обнаружила две вещи, – продолжала леди Молли, открыв элегантный ридикюль, висевший на руке, и выложив передо мной большой ключ и молитвенник.
– Этот ключ я нашла в ящике старого шкафа в гардеробной, где спала Руна, вместе со всякой всячиной, принадлежавшей несчастной женщине. Подойдя к двери, ведущей в спальню Джоан, я обнаружила, что дверь заперта, а ключ подходит к замку. Руна сама заперла эту дверь со своей стороны – она боялась хозяйки. Так я узнала, что права в своих догадках. Молитвенник тоже оказался католическим. И захватанным пальцами в том месте, где вероломные клятвы и ложь осуждаются как смертные грехи, наказание за которые – адский огонь. Новообращённая Руна, испуганная страхом перед сверхъестественным, опасалась совершить смертный грех.
Кто знает, что произошло между женщинами, чей конец был столь жесток и ужасен? Кто может сказать, какие молитвы, слёзы, убеждения использовала Джоан Дюплесси с того момента, как поняла, что Руна отказывается дать ложную клятву, которая принесла бы её госпоже богатство и почёт, и до ужасного дня, когда она, наконец, осознала, что Руна больше не намерена держать язык за зубами, и прибегла к ужасному средству, заставив её умолкнуть навсегда?
С этой уверенностью я рискнула замыслить некий заговор. Понимаешь, я была абсолютно уверена. Я задержала Джоан беседой, а тем временем отправила Пеграма в её комнату с приказом взломать замки её саквояжа и несессера. Ну вот! Помнишь, я говорила, что в случае ошибки, я, вероятно, вылечу прочь за нарушение законов, поскольку, безусловно, не имела права на подобные действия. Но если бы Пеграм нашёл документы там, где я и предполагала, мы могли бы привлечь убийцу к ответственности. Я хорошо знаю свой пол, не так ли, Мэри? Я знала, что Джоан Дюплесси не уничтожила – и никогда не уничтожит – эти бумаги.
Не успела леди Молли договорить, как в коридоре послышалась тяжёлая поступь. Я бросилась к двери и там встретилась с Пеграмом.
– Она мертва, мисс, – сказал он. – Упала с высоты в сорок футов на каменный тротуар внизу.
Виновная поистине сама выбрала себе наказание!
Леди д'Альбукирк отправила леди Молли чек на 5000 фунтов стерлингов в тот день, когда всё случившееся стало достоянием общественности.
Думаю, вы согласитесь, что это был заслуженный заработок. Своими изящными руками моя дорогая леди подняла завесу, нависшую над трагедией замка Фордвич, и после обнаружения документов в несессере Джоан Дюплесси и самоубийства несчастной девушки убийство индуски перестало быть загадкой.


ПРИМЕЧАНИЯ.
15. Дебретт – ежегодный справочник дворянства; издаётся в Англии с 1802 г.
16. Пэрство — система дворянских титулов, существующая в Великобритании, часть Британской системы наград. Термин используется и для всей системы титулов, и для отдельного титула.
17. Генеральный или универсальный наследник – тот, к кому переходит всё имущество наследодателя.
18. Пондичерри (Пондишери, Пудучерри) – столица одноимённой союзной территории Индии. До 1954 года являлся столицей Французской Индии. 
19. Парсы — этноконфессиональная группа последователей зороастризма в Южной Азии (Индии и Пакистане), имеющая иранское происхождение.
20. Conge – отпуск; здесь: буду уволена, вышвырнута на улицу (фр.)