Военкомат-4. 1995 год

Военкомат-4. 1995 год

4 января 1995 года я пришел на службу в первый после новогодних праздников рабочий день. У ворот военкомата сидела большая черная собака и внимательно смотрела на меня. Она частенько крутилась возле военкомата. Может в надежде на кость, может просто военкомат был ее подконтрольной территорией. Я ее знал и даже немного побаивался. Поди знай, что у этой собаки Баскервилей на уме, возьмет и цапнет. Поэтому я старался с ней не конфликтовать. Иногда даже собирался взять для нее из дому кусок колбаски, да все время забывал. Словно поняв, что и сегодня колбаски у меня нет, собака отвернулась, и я прошел во двор военкомата.
Двор выглядел так же, как и в 1994-м. Очищенная от снега площадка до дверей и тоненькая протоптанная дорожка к воротам боксов гаражей…
Тогда, в 95-м, страна отдыхала не десять дней, как сейчас, а два. 1-го и 2-го января. Правда, оттого, что 1-е выпало на воскресенье, к выходным добавилось и 3-е января. Итого, с учетом субботы 31 декабря мы наслаждались отдыхом 4 дня. Хотя и не все. Мне, например, пришлось разбавить отдых нарядом, и не простым, а самым, что ни на есть новогодним, 1 января. Причем о том, что мне выпадет это счастье, я знал еще с 31 декабря прошлого года. Нет, не цыганка нагадала, и график дежурств не на сто лет вперед был составлен. Дело в том, что в нашем военкомате испокон веку, а точней с 1918 года, вплоть до моего там появления в отношении новогодних дежурств действовало простое и суровое правило. Кто последний влился в коллектив, тот и дежурит 31 декабря, предпоследний 1 января, и так далее, пока не кончатся новогодние выходные…
Но продолжу. В военкомат я вошел как обычно, около 8 часов, с настроением ближе к хорошему. Дежурил майор Даниленков. Мы постояли с ним пару минут, делясь новогодними впечатлениями, потом я взял у него ключи от 4-го отделения и пошел по лестнице на второй этаж. На втором этаже у лестницы встретил заместителя военкома подполковника Тимофеева, узнал от него, что Александров, город во Владимирской области, где он всегда встречает Новый год, к праздникам не подготовился. Снега мало, елки куцые, народ злой. Отловить деда Мороза и Снегурочку и загнать их к сыну удалось только 31-го под вечер и только за дополнительную бутылку водки. А потом, 1-го января полдня пришлось объяснять сыну, почему руки у Мороза в наколках, а Снегурка курит, как боцман китобойного судна. В общем, ноги его там, на Новый год больше не будет. Я вспомнил, что то же он говорил и год назад, поэтому не стал его отговаривать, а пошел дальше. Вдогонку Тимофеев мне крикнул, что новогодние праздники вообще надо отменять, потому, что они всех расхолаживают, после них народ неделю ничего не хочет делать, хотя работы у всех, как бобров в Тюмени. Тут надо пояснить, причем тут бобры. Дело в том, что с год назад Тимофеев набрел на заметку в газете, что в Тюмени бобры прогрызли дамбу. А дамба была как будто бетонная. Это потрясло его и почти изменило мировоззрение. Хотя кто там проверял эту дамбу. Ну, написал журналюга, что она бетонная, эта дамба. А может она не бетонная была, а деревянная? С какого похмелья тюменские бобры стали бы вдруг грызть бетон? Да и вообще, по-моему, дамбы делают из грунта, хотя я не настаиваю. В любом случае, после этого тюменские бобры на некоторое время стали у него альтернативной единицей измерения физических величин.
Согласившись с ним насчет бобров, я возразил против отмены новогодних праздников и подошел к отделению. Дверь открывать не пришлось, потому, что она и так была распахнута настежь. Я посмотрел на сорванную печать, потом на ключи, полученные от дежурного, потом вошел в фойе. Обычно я на службу приходил первым. Как и сегодня, около 8 часов. К 8.30 подтягивались мои подчиненные. Нет, конечно, по-всякому бывает. Бывает, что кому-то находилось дело в отделении и до моего прихода. Но обычно, так. А сегодня… зачем бы, к примеру, Сергеич, открыв отделение, потом снова бы сдал ключи дежурному. И почему мне дежурный не сказал, что отделение открыто, хотя успел рассказать мне свежий анекдот, выслушать мой и поделиться впечатлениями от фильма «Гений» с Абдуловым в главной роли. Интересно. Ну, сейчас посмотрим…
 И увидел Бурмистрова. А он увидел меня. Взгляды и у меня, и у него были без малейшей теплоты.
Нет, против людей я ничего не имею. В конце концов, я служу в военкомате, структуре, которая и создана для работы с людьми. Но, если честно, хотелось бы, чтобы год начинался как-нибудь получше, чем встреча с Бурмистровым.
- Добрый день,- сказал я куда-то в пространство. Потом подергал дверь в общую комнату. Закрыто. Повернувшись, я пошел к своему кабинету, встряхивая связку ключей. Бурмистров, приподнимаясь со стула, что-то бормотал в мою сторону, но я не остановился.
Зашел в кабинет, снял шинель и шапку и повесил их на самодельную вешалку с двумя крючками. Потом сел за стол и снял трубку телефона.
- Ты зачем Бурмистрова в отделение запустил?- спросил я дежурного, майора Даниленкова.
- А, да, забыл тебе сказать,- ответил Даниленков,- комиссар приказал, этот гамадрил ему с утра мозг выносил…
Бурмистров Павел Иванович не был гамадрилом, он был власовцем. В войну воевал против Красной Армии на стороне Германии в РОА (русская освободительная армия). У нас на учете к моему назначению на должность начальника 4-го отделения было три таких воина. Двое других тоже иногда заходили, но дальше Сергеича не проходили. Зайдут, глянут в окошечко приема-снятия с воинского учета (Сергеич там сидел), увидят, что он, несмотря на их заветное желание, все еще жив, и уходят. А этот, Бурмистров, нет. Этот тоже побаивался Сергеича, но не уходил, а начинал искать справедливость, как он ее понимал. Искал, если получалось, у военного комиссара. А если не получалось, то у моего предшественника, подполковника Трифонова.
Сергеич, это Анатолий Сергеевич Кириллов, ветеран войны, фронтовик, знавший население нашего городка, что называется в профиль и анфас. Не все население, конечно, а тех, кто постарше. А уж тех, кто зацепил войну, знал в лицо, по именам и прозвищам. И настоящих ветеранов, и «контру», как он написал карандашом в учетных карточках власовцев. Когда я ему приказал убрать эти надписи, как не соответствующие требованиям, он мне ответил, что они соответствуют жизни.
Сергеич даже к настоящим ветеранам относился строго. Разделял фронтовиков и тыловиков.
- Их надо различать,- строго говорил он мне,- фронтовики окопники это одно, тыл другое. Из окопников 41 и 42 годов призыва практически никто домой не вернулся. Да и 43 года призыва мало кто уцелел. Наши ветераны почти все 44 и 45 годов призыва.
Сам он был призыва 1942 года. Но на фронт попал только в 44-м и воевал уже до победы.
Бурмистров и остальные власовцы после войны отсидели в лагерях лет по 10 и вернулись домой. Пока живы были многие ветераны-фронтовики, они вели себя тише воды - ниже травы. Но по мере того, как ветеранов по естественным причинам становилось меньше, Бурмистров и компания понемногу оживали. А тут еще 50-летие победы приближалось, и они рассчитывали, что может быть и их, наконец, приравняют к участникам войны с соответствующими льготами. Они же не с Марса влились в РОА. Сначала они, как все, воевали в Красной Армии, но попали в плен. И только потом в РОА. А за РОА они свое отсидели где-то под Кемерово. Логика у них примерно такая была.
Я всего с декабря исполнял обязанности начальника 4 отделения, и то уже успел устать от этих «ветеранов». Просто послать их далеко было нельзя, время не то, демократия. Да и посылали их, но это был не тот народ, который можно было смутить крепким словом. Терпение и нервы у них были из вольфрама. Отбарабанив свои требования, слушали отказ, спорили и только потом уходили. В приемные дни возвращались.
Ладно, я не про власовцев собирался писать. Про военкомат.
В ноябре 1994 года начальник 4 отделения подполковник Трифонов уволился в запас. Должность предложили мне. Я согласился, прошел положенные собеседования и аттестации, и представление для назначения на должность пошло установленным порядком в область, а оттуда в округ. Пока документы бродили своими маршрутами, наш военком полковник Киселев вероятно с разрешения облвоенкома генерал-майора Коноплева поручил мне, не дожидаясь приказа командующего войсками округа, заниматься 4-ым отделением.
Я занялся, но поскольку продолжал находиться в штате 2-го отделения, мне приходится разрываться на два фронта. Тем более, что ноябрь и декабрь были особенно напряженными в плане очередного призыва. Без меня им (призывному отделению) было бы сложней и, чтобы не подставлять начальника 2-го отделения подполковника Конева, я продолжал «тащить» свой прежней участок работы. Две недели ноября и декабрь я по полдня работал в каждом отделении. Пока перед Новым 1995 годом полковник Киселев не понял, что, работая таким образом, я ни 2-е отделение не спасу, ни 4-е к проверке не подготовлю…
Дело в том, что в январе по плану должна была пройти комплексная проверка нашего военкомата комиссией военного комиссара области.
В общем, комиссар решил, что с первого рабочего дня Нового года я бросаю якорь в 4-ом отделении…

- Можно,- без вопросительных интонаций спросил голос Бурмистрова и пока я собирался ответить «подождите», обладатель голоса вошел в мой кабинет. Ну, кабинет, это слишком громко для этой каморки, где я с трудом помещался в компании с сейфом и столом со стулом. Напротив стола стоял еще один стул, для посетителей. Посетители упирались ногами в стол с одной стороны, я с другой. Но все-таки это был отдельный кабинет, а не общая комната в 2 отделении, где мы сидели с прапорщиком Никоненко, и которая вечно кишела народом.
Я посмотрел на часы. 8.10. Совещание у комиссара начиналось в 9.00.
- Присаживайтесь,- сказал я Бурмистрову, уже сидевшему на стуле,- слушаю вас.
Вместо ответа он принялся доставать из кармана пальто какой-то сверток. Доставал долго, что-то у него там за что-то цеплялось и не хотело вытаскиваться. Он запыхтел и принялся расстегивать свое пальто. Извиваясь, он вытащил руки из рукавов и смахнул мне половину бумаг со стола на пол.
- Можно я сниму пальто? - спросил он, когда пальто было снято. Я задумчиво посмотрел на него. Потом сказал, что можно.
- Жарко тут у вас,- добавил он, с довольным видом глядя на груду бумаг на полу.
У меня, и правда, было жарковато. На крохотное помещение с одним окном, две здоровых батареи, раскаленных до сталеплавильной температуры.
- Вот! - он шлепнул на стол пакет, завернутый в полиэтилен и обмотанный резинкой.
«Табе пакет»,- вспомнил я слова из анекдота про генерала и посыльного. Анекдот рассказывать Бурмистрову не стал.
- Открывайте и смотрите, товарищ капитан! - торжествующе воскликнул Бурмистров.
- Давайте пока на словах,- ответил я, не притрагиваясь к пакету.
- Вы же слов не понимаете! - ядовито сказал он.
- Понимаю,- сдержанно ответил я, зная, что ему спровоцировать меня на ответную грубость, как конфета ребенку.
В прошлый раз, перед Новым годом, я взорвался на его претензию, что его в сентябре не поздравили с днем танкиста. Когда я его выгнал из кабинета, Бурмистров неделю вещал на всех углах города о моей грубости к пожилым людям. Не считая письменных обращений к военкому и городским властям, в которых требовал возмездия.
- Я получил справку! - торжественно объявил Бурмистров. С особой интонацией и интервалами между словами, как, наверное, объявляют о присуждении Оскара.
Звякнул телефон. Он у меня не звонил, а именно звякал разок-другой негромко и замолкал. Причем неважно, секунду звонил мне звонивший или полчаса. Починить его не удавалось никому. Потом мне надоело, и я принес из дома другой аппарат. Смешно, но домашний телефон через месяц звонил так же, как и старый. Заразное это дело, видно.
- Зайди к комиссару,- сказал голос Даниленкова в трубке.
С минуту я выковыривал Бурмистрова из кабинета, хоть он и обещал подождать меня здесь и нечего не трогать. Потом зашел в отделение, поздоровался и поздравил своих сотрудников с наступившим Новым Годом…
Комиссар был расстроен. Когда я, получив разрешение войти, присел за приставной столик к его столу, он разговаривал по телефону. Пока он говорил, я уже кое-что понял.
- Слышал? - спросил он, положив трубку и не дожидаясь ответа, продолжил,- в Чечне 31 декабря погиб наш боец. Из срочников.
Комиссар посмотрел в свой журнал и добавил.
- Вышлов Василий,- он глянул на меня,- помнишь такого?
- Да,- ответил я,- парень, как парень. Проблем с ним не было…
- Откуда он, не помнишь?
- Кажется из Сахтыша или Крапивново, но точно не помню.
- Только сообщили? - спросил я,- не очень спешили.
- Вчера опознали,- ответил комиссар,- сгорел в БТРе.
В кабинет постучавшись, зашел подполковник Конев, начальник 2-го отделения. Молча выслушал комиссара и ушел за личным делом призывника Вышлова, которое к этому времени уже хранилось в архиве. Я гадал про себя, зачем он меня вызвал, ведь срочники это забота Конева. У меня теперь запасники. И Бурмистров.
- У меня Бурмистров сидит,- сообщил я.
- Знаю,- поморщился комиссар,- швырял тут в меня справкой о реабилитации. Ты разберись, что у него за справка. Кто их выдает, последствия. Позвони Зайцеву в облвоенкомат…
Помолчали.
- Сейчас возьмешь адрес родителей этого парня,- не глядя на меня, сказал комиссар,- и поедешь их извещать.
Я молча смотрел на него. Настроение, и так надкушенное Бурмистровым, окончательно увяло.
- Мы с Коневым сейчас уедем в область на сборы. Так что придется тебе,- пояснил комиссар,- не Никоненко же посылать…
Вернулся Конев с личным делом Вышлова. Сел напротив меня, передал дело комиссару.
- Деревня Крапивново,- прочитал полковник Киселев,- так,…мать Вышлова Галина Сергеевна. Об отце сведений нет.
- Он один у нее был,- негромко сказал Конев.
Гнетущую тишину нарушил телефон.
- Да,- сказал в трубку комиссар,- кто? Вышлова?
Он посмотрел на нас с Коневым.
- Проводи ко мне,- сказал он майору Даниленкову, положил трубку и посмотрел на меня,- отменяется твой визит с извещением. Мать приехала сама. Видно, часть известила. Давайте пока к себе, совещание, если успеем, по завершению разговора с матерью бойца…если нет, по возвращению из области.
Я вышел, облегченно выдохнув. Не думаю, что на свете есть что-то хуже обязанности извещать родителей о гибели их сына…
Бурмистрова в отделении не было. Правда, Сергеич сказал, что он грозил вернуться за правдой.
Совещание предсказуемо не состоялось.Комиссар с Коневым на военкомовском древнем уазике уехали на сбор в облвоенкомат. Странно, конечно, что кому-то в облвоенкомате приспичило начать год со сбора комиссаров и начальников 2-х отделений…
Вернее, совещание все-таки состоялось, но только вечером, когда комиссар вернулся. Конев вернулся на рейсовом автобусе еще к обеду.
По приезду полковник Киселев собрал весь личный состав военкомата в призывном пункте, объявил о гибели солдата и сообщил нам еще одну неприятную новость. В марте в область должна нагрянуть комиссия штаба округа с проверкой. Наш военкомат в числе везунчиков, сдающих проверку.
Все огорчились, а я, неожиданно для себя, не очень.
Что мне окружная проверка, думалось мне, если меня снимут с должности еще по результатам областной. Почему меня должны снять с должности я еще толком не придумал, но такие мысли иногда накладывали на мои действия некоторую бесшабашность… Особенно когда мои новые подчиненные подходили ко мне и предлагали нечто вроде такого. Вот эта работа проводится на основании приказа такого-то, но приказ не продуманный, сырой. Давайте будем делать так и так. Это не по приказу, но результаты будут лучше. А давайте, смело решал я. Пусть меня снимут с должности, но я успею наладить эффективную работу отделения и с достоинством вернусь в комнату к Никоненко…
Свежие новости комиссар сопроводил распоряжением о продлении рабочего дня до 20 часов до окончания всех проверок и исключении из распорядка работы выходных дней, как ненужных. Расходились все с видом каторжан.
Вечером позвонил в облвоенкомат подполковнику Зайцеву. Валерий Павлович Зайцев был начальником 4 отдела.
- Реабилитировали, говоришь,- сказал он задумчиво, когда я спросил его, что делать с Бурмистровым,- ты пришли мне копию справки, посмотрим, в чем там его реабилитировали. Что-то я не слыхал о реабилитации власовцев. А дальше будем думать, как быть. Если власовцев начнем признавать ветеранами, значит все у нас с ног на голову…

Дни летели быстро. Как они всегда летят, когда не хватает времени ни на что. Несмотря на то, что уходил на службу рано, приходил домой поздно, крепла уверенность, что я не успею ничего. Не то, что наладить эффективную работу отделения, но и даже толком изучить свои собственные обязанности. Проверка, которая была запланирована на 23-25 января, надвигалась неотвратимо, как бульдозер. Областная, про окружную пока даже не думали.
17 января привезли, наконец, Вышлова. Привезли ночью и до утра Урал с ящиками стоял во дворе военкомата. Кроме нашего, там было еще несколько одинаковых ящика. Лейтенант и два бойца, один из которых был водителем Урала, доставившие груз 200, разместились в призывном пункте, на кушетках в кабинетах врачей. От нас они собирались в Кострому. Утром полковник Киселев с подполковниками Коневым и Семеновым, начальником 3-го отделения поехали в Крапивново на траурные мероприятия. Вернулись к обеду, замерзшие и злые. Ну, это не то мероприятие, с которого возвращаются веселыми.
Забегая вперед, Вася Вышлов был единственной потерей нашего города и района в обеих чеченских кампаниях, и первой и второй…
Беда в одиночку не ходит. 19 января войдя в военкомат, я услышал от подполковника Тимофеева еще одну страшную весть.
- Подполковник Семенов умер этой ночью. Сердце…
Это было уже слишком для одного военкомата. На военкома было страшно смотреть. У него были сложные отношения с подполковником Семеновым. Хуже от этого конечно было Семенову, и он собирался переводиться в дивизию, дислоцированную в нашем городе. Процесс этот сложный и долгий и он не успел.
Смерть Николая Александровича была для всех тяжелым ударом. Он был местным уроженцем, уважаем людьми, знал город и город знал его. А было ему всего 42…
Все эти трагические события ни на день не отодвинули проверку военного комиссара области, хотя собственно подготовкой к проверке мне заниматься уже не пришлось. Памятуя, что я сорвался с крючка в деле извещения матери Вышлова о гибели сына, наш военком взвалил на меня организацию похорон Николая Александровича.
Похоронили мы его в субботу 21 января, а в понедельник с утра к нам на автобусе и нескольких легковых машинах приехала многолюдная, равная по численности нашему военкомату комиссия из области. Три дня они трудились, как муравьи, отыскивая наши недостатки и упущения. Нашли их с вагон, причем в основном у меня.
Проверял меня подполковник Зайцев и с ним еще две женщины, работники 4 отдела ВК области. Одна из них, Галкина Ольга Борисовна накопала половину из того, что потом пошло в итоговый акт по военкомату.
Я думал, что будет плохо, но не ожидал, что настолько. Везде, где можно было накосячить в нашей работе, мы накосячили, ничего не упустили.
- Со мной будет уникальный случай,- сказал я Валерию Павловичу Зайцеву,- уволят с должности раньше, чем на нее назначат.
- Никто тебя не уволит,- ответил Зайцев,- сейчас больше смотри, кто чего у тебя стоит. Мы сейчас в твоих интересах отработали, открыли тебе реальное положение дел в отделении. Сам бы ты год разбирался и не факт, что разобрался бы. А мы за три дня тебе все показали и рассказали. Радуйся.
Радоваться у меня не получалось.
На подведении итогов проверки военный комиссар области генерал-майор Коноплев долго смотрел на меня, как тигровый питон Каа на бандерлогов, потом повернулся к полковнику Киселеву.
- Киселев, это про него ты мне рассказывал, что он умеет работать,- проскрежетал он,- что ему впору орден и полковника одним приказом?
Поскольку речь пошла обо мне, я встал. Киселев молчал.
- Почему так слабо, товарищ капитан?- снова повернулся ко мне облвоенком.
Все, кто был в классе, где шло подведение итогов, тоже повернулись ко мне. Комиссия с любопытством, наши с сочувствием.
- Моя вина, товарищ генерал,- сурово ответил я. А что еще говорить? Валить на предшественника, конечно можно, но это как-то дурно пахнет. Валить на личный состав еще хуже…
Облвоенком продолжал смотреть на меня, не отрываясь, поэтому я дополнил тезис о признании своей вины.
- Не сумел правильно определить основные направления подготовки от-деления к проверке, и не сумел должным образом организовать работу личного состава в этот период.
Сказал и сам растрогался на себя.
Киселев удивленно посмотрел на меня, мол, ну ты уж слишком.
- А зачем ты мне тогда нужен на этой должности?- не то спросил, не то сам и ответил облвоенком,- если не можешь организовать работу! Тем более, что вашему военкомату еще окружную проверку сдавать!
- В ходе проверки я понял масштаб и объем этой работы,- защищался я,- а недостатки устраним в установленный срок.
- Сколько тебе, капитан, нужно времени, чтобы убрать весь этот бардак? - спросил генерал. Мне показалось, что не то чтобы мягче, но с шансами, что он вышвырнет меня с должности (на которую я пока не назначен) еще не сегодня.
- Месяц, товарищ генерал,- твердо объявил я. Зная, что этот срок уже «забит» в акт проверки.
- Зайцев, он справится? - генерал повернулся к Валерию Павловичу.
- Думаю, да,- ответил Зайцев,- во-всяком случае, он получил первую практику работы на этой должности, понял с чего надо начинать и куда двигаться. Через месяц проверим.
Комиссия уехала, а мы остались. Настроение было так себе. Но работа не будет ждать, когда у нас улучшится настроение, поэтому я со своим деклассированным отделением принялся вылезать из руин. Лично меня вдохновляло излишне богатое воображение. Мне казалось, что облвоенком каждые полчаса, сидя в своем кабинете, рычит, вспоминая меня, и каждые 2 часа звонит Киселеву узнать, что еще из дел я завалил. Я тогда не понимал, что генерал Коноплев забыл о моем существовании через минуту после отъезда из нашего военкомата, а если и не забыл, то уж точно обо мне не скучал. Но это заблуждение было хорошим стимулом для работы. А я уже стимулировал своих сотрудников. Кроме Сергеича, в отделении был Филимонов Евгений Алексеевич, подполковник запаса, в прошлом заместитель командира полка и две женщины, ефрейтор Щукина Вера Сергеевна, которая «привезла» нам наиболее болезненные недостатки, выявленные у нас «группой Зайцева» и Гаврилова Ирина Дмитриевна, которая трудилась в отделении около 30 лет. Больше здесь работал только Сергеич, который пришел в военкомат сразу после войны.

Через неделю, утром 30 января в обычное время я пришел в отделение, прошел мимо Бурмистрова, который еще издали стал мне махать какими-то бумагами, вроде матроса - сигнальщика с проходящего корабля. Когда он попробовал сунуть свой нос в кабинет, предложил ему закрыть дверь. Он дверь закрыл, причем сам остался в кабинете.
- Выйдите и закройте дверь с той стороны! - свирепо сказал ему я.
В ответ он пообещал, что опять будет жаловаться на мою грубость. Я заверил его, что в этом не сомневаюсь, но сейчас очень занят и прошу отложить его визит на некоторое время. Препирались мы с ним минут 10, после чего он ушел, оставив мне очередную стопку бумаг из своей бесконечной переписки со всеми государственными и местными структурами для «изучения и принятия мер».
В справке, которую он теперь всегда носил с собой, как амулет, было подтверждение его службы в частях Красной Армии, сначала в учебном подразделении, а с 1942 года в действующей армии. О реабилитации не было ни слова, и быть не могло, поскольку лица, перешедшие во время войны на сторону врага, реабилитации не подлежали. Ну, разве что он был разведчиком, вроде Штирлица, и выполнял задания советского командования. Но Бурмистров при всей своей наглости на статус Штирлица не претендовал.
День, который из-за налета Бурмистрова начался неважно, потом выправился. В 9 часов комиссар провел совещание, в принципе обычное для понедельника, на которое созвал весь личный состав и на котором объявил приказ командующего войсками округа о назначении меня на должность начальника 4 отделения. Потом вручил мне майорские погоны. Когда народ, кроме начальников отделений ушел, комиссар сказал, что погоны собирался вручить мне облвоенком на подведении итогов проверки 25 января, но потом в воспитательных целях решил отложить этот приятный для любого офицера эпизод на несколько дней.
Обмывали мои майорские погоны у меня на квартире. А где еще? Кафе тогда офицеру были не «по зубам». Денежное довольствие и без того сиротское выдавали раз в 2-3 месяца. Да и оно в первую очередь шло на возврат долгов. «На природе» в январе тоже не очень заманчиво. Так что собрались у меня на квартире. Жена приготовила по тогдашним стандартам приличный (хотя и  довольно скромный по сегодняшним) стол, во-всяком случае голодным никто не ушел. И трезвым никто не ушел.
Офицерские традиции по обмыванию очередного воинского звания (или награды) примерно везде одинаковы. Какими-то штрихами если и разнились, в зависимости от вида (рода) войск или места службы, то немного.
У нас такой штрих добавил военком полковник Киселев, когда потребовал от майора Даниленкова объявить о принятии меня в майорский состав. Даниленков долго не мог понять, что от него хотят, но с четвертой попытки произнес «принимаю в майоры этого офицера». После этого мне налили полстакана водки и бросили туда звезду. По неписаным правилам должны наливать полный стакан, но бывали случаи, когда после полного стакана подросший на одно звание офицер окаменевал, и участия в мероприятии больше не принимал и хотя для остальных офицеров это не являлось препятствием для продолжения банкета, было как-то не очень здорово. Поэтому на моей памяти полный стакан наливали редко. Итак, я выпил водку, достал зубами звезду, передал ее своей руке, которая положила ее на погон. Потом, давясь, произнес:
- Товарищ полковник, товарищи офицеры! Майор Семенов. Представляюсь по случаю присвоения мне очередного воинского звания майор!
Все бодро чокнулись и тоже выпили…

Перед окружной проверкой генерал Коноплев собрал офицеров области в актовом зале областного военного комиссариата и предупредил, что порвет в лоскуты всех, кто плохо сдаст проверку. И привел пример надлежащего отношения к предстоящей  проверке одним из начальников отделений Ленинского военкомата областного центра. В книге приема - сдач под охрану служебных помещений у того в последние два месяца значилось: приход на службу в 5 утра, уход в 23. Все были поражены такой преданностью любимому делу и работоспособностью. Я вообще чувствовал себя отъявленным лодырем. Хотя вроде работаю, дурака не валяю и подчиненным не даю валять. К вечеру устаю так, что приходится перечитывать одну строку по три раза, чтобы мозг что-нибудь понял. А этот парень, видно, или робот, или гений.
Несмотря на то, что мне тоже хотелось отличиться перед генералом работоспособностью титана (чтобы орден и полковника одним приказом), я так и не смог выйти на такой уровень…
Я сам знавал ребят-трудоголиков, способных сутками работать. И работать достаточно эффективно. Горы сворачивали, могли даже не спать. Но только до какого-то срока. Потом у них щелкал какой-то тумблер внутри и все менялось. С таким же упорством многие (про всех не знаю) из таких трудяг уходили в многодневные запои…
Уже после проверки кто-то из их военкомата поведал нам, как было на самом деле.
Оказалось, что этот гений приходил, ложился в кабинете спать и спал до 8.30, день работал, как нормальные люди, а потом, после 18-ти часов шел в комнату отдыха дежурного и смотрел там телевизор. Сколько у него проверкой было выявлено недостатков, облвоенком нам так потом и не сказал.
Продолжая нас мотивировать, генерал-майор Коноплев сообщил, что комиссия (это было за пару дней до их приезда) проверила соседнюю Владимирскую область и уничтожила ее полностью. В фигуральном выражении. Но большинство личного состава Владимирских военкоматов уже занимают очередь на бирже труда. К таким аллегориям мы относились спокойно. Привыкли. Рассказывали, что когда от нас комиссия округа собиралась в Ярославскую область, военный комиссар Ярославской губернии объявил своим, что Ивановские военкоматы срыты до основания, а личный состав развешан на осинах. Мотиваторы…

В наш военкомат комиссия прибыла 17 марта. В составе было 8 человек, считая председателя комиссии полковника Трунова. По мою душу приехал полковник Ручко, ну и по остальным направлениям по человеку, по два…
Конечно, мы были готовы. В кабинете ЛОРа на призывном пункте развернули пункт питания с кофе и чаем, а также с пивом, вином, водкой и коньяком. Женщины наделали гору бутербродов, тонну разных салатов и разложили всякого рода печево. Мне показалось, что десять таких комиссий не выпьют и не съедят это за месяц. Я угадал в той части, что они не смогут съесть все. Пара бутербродов и половинка печенья остались…
 Пиво для прибывшей комиссии на первых порах оказалось самым востребованным напитком. День накануне, видно, сложился для них непросто. Особенно явно тяжелым был председатель комиссии полковник Трунов. Ну, это как раз понятно, ему ведь никто не скажет «тебе хватит», ни свои, ни чужие. Чужие это мы.
По приезду к нам этот председатель где-то часа два отсыпался, но потом, то ли кто-то проскакал возле него, гремя копытами, то ли громко чихнул не вовремя, и он проснулся. И развил такую деятельность, что наш комиссар пожалел, что не выставил около Трунова пост с целью воспрепятствования его пробуждения от внешних источников.
Другой ошибкой нашего военкома стал стакан водки, который он налил полковнику Трунову (он предпочитал водку коньяку), рассчитывая, что тот свалится и снова заснет. Трунов выпил этот стакан, полный, как если бы обмывал очередную звезду, но вместо сна у него включились атомные двигатели.
Для начала он устроил военкому заслушивание по мобилизационной готовности у карты района, потом послушав пару минут, объявил «комиссар, ты убит!». После этого вызвал и заслушал зама военкома подполковника Тимофеева. Потом «убил» и его. Следующей жертвой должен был стать начальник 3-го отделения подполковник Марчак, но ему повезло, поскольку пытливый ум полковника Трунова понес его на призывной пункт.
 Он носился по военкомату, пугая личный состав багровым цветом лица и неожиданными вопросами. Например, сколько у нас на рынке стоит говядина. Или сколько составов поездов может одновременно находится на нашей железнодорожной станции. Но это бы еще ладно. Хуже, что он устроил прием населения по личным вопросам. Но об этом чуть позже…

Я для своего проверяющего приготовил бутылку греческого коньяка Argo, а жена бутерброды со шпротами. Почти всю бутылку выпил полковник Ручко. Бутерброды он тоже ел, но как-то вяло.
 Зайцев пригубливал, я не пил. Кроме Арго, наш Ручко «со товарищи» выхлестали весь коньяк и водку (пиво у них «ушло» еще в первый час пребывания в нашем военкомате), которую мы им приготовили на пункте питания.
Никогда не видел такого количества выпитых крепких спиртных напитков, вперемешку с не очень крепкими, на душу населения. Вернее, так. Видеть то видел, но чтобы после этого кто-то оставался прямоходящим, нет. У нас в военкомате все были не дураки выпить, но если принять на грудь бутылку водки «с прицепом», на ногах не удержимся.
Какую там бутылку! Эти ребята высосали к концу дня по две, заедая их пивом, и продолжали настойчиво откапывать наши недостатки, которые, казалось, нами были надежно закопаны.
Теперь о приеме полковником Труновым населения города по личным вопросам. У меня был шок, когда дежурный позвонил и сказал, что к Трунову прорвался Бурмистров, невесть как узнавший о прибытии высокой комиссии.
Очень хотелось обложить дежурного (это был прапорщик Никоненко) подходящими к обстановке словами, но присутствие Ручко и Зайцева меня сдержало.
Сдержавшись, я поинтересовался у Никоненко, почему тот не воспрепятствовал прорыву Бурмистрова. Виктор, обидевшись на мою интонацию, пояснил, что для воспрепятствования проникновения Бурмистрова куда-либо нужна рота спецназа, а он там один. И даже не то чтобы один, а в компании с полковником Труновым.
Оказалось, что полковник Трунов как раз сам находился в дежурке и допрашивал дежурного, как тот будет действовать при нападении на военкомат диверсионно-разведывательной группы. По закону подлости в это самое время диверсионно-разведывательная группа в лице Бурмистрова появилась на пороге и попросила ее выслушать по очень важному вопросу, поскольку местные работники военкомата все, как один слепоглухие горгульи и людей никогда не видят и не слышат. Трунов обрадовался, и забыв о диверсионно-разведывательной группе, увел Бурмистрова в кабинет комиссара. Дружески обняв его за плечи.
- Что там случилось? - спросил подполковник Зайцев.
Я тяжело вздохнул и передал ему свежие новости о Бурмистрове. Что-то мне подсказывало, что полковник Трунов скоро захочет познакомиться со мной поближе. Через полчаса так и вышло. Мы с подполковником Зайцевым, сидя в моем кабинетике, убеждали полковника Ручко, что воинский учет в нашей стране вообще и в нашем районе в частности, существует, а он доказывал, что нет. Известно, что проверяющий прав в любом случае, поэтому мы с Валерием Павловичем были готовы отказаться от части своих убеждений. От той, где речь шла о стране. В обмен на хорошую оценку.
Шум в общей комнате, где находилось собственно отделение, привлек наше внимание на стадии, когда полковник Ручко был готов пойти на компромисс. В стране воинского учета нет, но в нашем районе немножко есть. Ручко, услышав шум, распознал в нем голос Трунова и вывалился из кабинета. Мы с Зайцевым пошли за ним.
Полковник Трунов от Бурмистрова уже уяснил, что отделение состоит из питекантропов. Начальник (я) здесь такой, что если бы меня не было, дела шли бы намного лучше. Потому что к чаяниям людей я отношусь безразлично, посетителей бью палкой и травлю собаками еще на входе в военкомат. А когда собак под рукой нет, то Сергеичем. Поэтому, не тратя своего драгоценного времени, Трунов приказал представить ему документы по Бурмистрову. Ирина Дмитриевна Гаврилова принесла отдельную папку с перепиской по власовцам, которую я, как чувствовал, завел перед самой проверкой. Трунов взял папку, уселся за мой стол и надел очки. Потом велел всем замолчать и углубился в чтение. Он видно все время забывал о ком надо читать и периодически спрашивал, как фамилия Бурмистрова.
- Почему у него нет никаких льгот, как пенсионеру, если он отбыл наказание и судимость снята? –прочитав часть бумаг, спросил Трунов.
- Судимость у него не снята,- возразил я.
- А льготы по коммунальным платежам по линии собеса он получает,- сказал Сергеич, вынырнув из-за плеч Зайцева и Ручко.
- Ладно, разберемся! – громко сказал Трунов, захлопывая папку.
Потом обращаясь к Бурмистрову, он пообещал, что детально изучит его дело и все, что Бурмистрову положено, он получит. А нас, питекантропов, если подтвердится наша подрывная деятельность, он лично беспощадно накажет. Он думал, что этого хватит. Но не таков был Бурмистров, чтобы можно было так легко от него отделаться. Он видно, спинным мозгом чуял, что вживую такого крупного начальника, как полковник Трунов, он долго не увидит, поэтому приклеился к нему, как скотч. Трунову не помогла даже визитка со служебными телефонами, которую он вручил Бурмистрову со словами «позвоните, как у вас тут складывается». Визитку власовец спрятал, но Трунова не отпускал. Мне было интересно, как председатель комиссии штаба округа будет отделываться от власовца. Может, рявкнет на него, может, скажет нам «подержать» Бурмистрова, пока он не отбежит подальше…
Полковник Трунов отделался от него вполне корректно. Он вспомнил, что в этом военкомате идет проверка, которая требует его присутствия не только здесь, но и в других службах. С этим, скрепя сердце, Бурмистров согласился и покинул отделение.
После этого, у полковника Трунова творческий порыв начал иссякать, тем более, что время подходило к обеду.
Пока члены комиссии курили у входа в военкомат перед табличкой «Курить запрещено», военком собрал начальников отделений к себе в кабинет на короткое совещание. Он сообщил, что боеприпасы спиртного в пункте питания уничтожены противником и отстреливаться больше нечем. Обед, не говоря уж об ужине, может пройти суховато, что подорвет наши позиции при подведении итогов. Все угрюмо молчали. Никто не ожидал, что люди могут пить спиртное, как верблюды воду после недельного перехода через Сахару.
- Поскребите по сусекам,- попросил комиссар.
Потом напомнил каждому начальнику его задачу на ближайшие часы. Кому что, а мне он поручил выехать в столовую, где комиссия собиралась обедать и убедиться в ее готовности принять гостей.
 - Постарайся попасть туда раньше нас, пока я буду тут их упаковывать,- устало попросил военком.
Я не только успел раньше них, но даже пришлось их довольно долго ждать. Видно паковать комиссию дело хлопотное…
Обедали в столовой предприятия на въезде в город. Вполне приличная столовая, по тем, конечно, 1995 временам. Зал, конечно же, был обшит резным деревом и украшен латунной чеканкой. Но главным украшением был стол набитый вкусностями. Пока ждал, задумчиво съел пару бутербродов с красной икрой, не обращая внимания на недовольные взгляды официантки, сервировавшей этот самый стол.
Комиссия вкатилась в зал, как цыганская свадьба, шумно и весело. Расселись за столом. Полковник Трунов сразу задремал. Я хотел было уйти, мол не по чину мне сидеть на таком конклаве.
- Пообедаешь и поедешь,- остановил меня Киселев.
Я присел у края стола и набросился на еду. Первый тост на правах хозяина произнес наш военком полковник Киселев. Он говорил что-то правильное, благодарил членов комиссии за их доброе отношение, за то, что проверяя, они делятся опытом с проверяемыми. Ну и дальше в таком духе.
- Комиссар, ты убит,- вдруг, проснувшись, объявил полковник Трунов.
- Я из могилы,- невозмутимо ответил Киселев и все, включая Трунова, засмеялись. Окончания обеда я не дождался. С разрешения военкома наш уазик отвез меня в военкомат.
Часа через два вернулась и комиссия. После обильного обеда, они еще час-полтора рылись в наших бумагах, но без прежнего азарта. Даже полковник Трунов, перестал бороздить военкомат, и тихо сидел в кабинете военкома.
В 17 часов нас собрали в классе на призывном пункте (единственное наше помещение, куда вмещался весь личный состав военкомата) для подведения итогов проверки. Каждому проверяющему полковник Трунов дал по 2 минуты на озвучку замечаний по проверке. Сам говорил не более 5 минут. Удивительно, но все члены комиссии выглядели свежими, как на отчетном собрании общества трезвости. Говорил Трунов как-то уклончиво, и я так и не понял, хорошо у нас или плохо.
После этого военком увез их куда-то в баню.
А мы, питекантропы, собрались в своем отделении и доели бутерброды со шпротами. Ни коньяка, ни водки у нас не было, поэтому запивали их чудом спасенной минералкой.
Перебрали памятные моменты проверки. Сергеич сказал, что убьет Бурмистрова уже завтра, раз Красная Армия не смогла сделать это раньше. Я ответил, что убивать никого не будем. Филимонов Евгений Алексеевич вспомнил, как проверяющий полковник Ручко нашел в картотеке «афганцев» сержанта запаса Ручко и названивал ему часа два на домашний телефон. Узнать, откуда его корни, а то может родня.
Сержант так и не ответил и Ручко не стал включать его в состав родни.
Веру Сергеевну Щукину насмешил эпизод, когда Ручко уронил ручку, которая, как нарочно закатилась как раз туда, где у нас был оторван кусок плинтуса. И конечно же свалилась куда-то под пол, в перекрытия.
- Ручко без ручки,- пошутил проверяющий. Пришлось отдать ему свою.
А Ирина Дмитриевна, сопровождавшая вместе со мной полковника Ручко в ЦРБ для проверки воинского учета, рассказала, как наш проверяющий вместо каких-либо проверочных действий, попросил смерить ему давление. После коньяка, водки и пива. Давление оказалось, хоть и в пределах градации шкалы тонометра, но несколько выше, чем медицина допускает у живого человека. Ручко расстроился и сказал, что курить пора бросать...
Я ничего смешного не припомнил. Просто поблагодарил их за работу и они ушли…
Сергеич умрет через год, в 1996 году, в возрасте 72 лет, проболев перед этим полгода. Филимонов Евгений Алексеевич ненамного его переживет. Сердце откажет ему в 1998 году, в 52 года. Гаврилова Ирина Дмитриевна и Щукина Вера Сергеевна живы. Щукина уволилась еще в этом 1995 году и работала, кажется, где-то в военторге. Ирина Дмитриевна работала в военкомате до 2014 года, сейчас на пенсии…
По итогам проверки нам поставили «удовлетворительно». Военком полковник Киселев этим был сильно разозлен. В приватной беседе Трунов ему обещал четверку. Но лимит на четверки был жестким и кому что поставить решали чуть не по жребию.  Разницы в оценках, кроме эмоциональной, не было никакой…
Бурмистров. С него начал, им придется, видно и завершать. Я его больше не видел. Потом случайно узнал, что он переехал в другую область к детям. Звонил ли он когда-либо полковнику Трунову, навсегда осталось неизвестным. Остальные власовцы после смерти Сергеича активизировались, но без ощутимых для них результатов. Законодательство по отношению к этой категории людей не изменилось, хотя ходили разговоры о всеобщей реабилитации. Я не собираюсь ни винить, ни оправдывать людей, принявших решение в военное время стать на сторону врага. Наверное, так они рассчитывали выжить в то время. Хотя один наш ветеран, проведший в плену около года, рассказывал мне, что когда РОА ходило по лагерям, вербуя в свои ряды пленных красноармейцев, вербовалась одна сволочь…
Нет, власовцами заканчивать нельзя. Поэтому вспомнил, что через год, в 1996 году полковника Киселева назначили начальником 2-го отдела облвоенкомата, а военкомом стал Анатолий Петрович Марчак…