Вольная воля

Матвей рос в простой крестьянской семье, где звонкий смех пятерых детей эхом разносился по бревенчатой избе. Он, как старший, был первой опорой для отца, механизатора колхоза, и матери, доярки на ферме. С утра до ночи родители трудились, не покладая рук, а на плечи Матвея и его младшего брата Алёшки ложились заботы о доме и хозяйстве. Нужно было и за сестрёнками приглядеть, и за скотиной убрать, и в огороде грядки прополоть. За малейшую провинность, за отлынивание от работы, отец не церемонился – ремень гулял по спине. Но братья умудрялись всё успевать: и картошку прополоть, и в стайке прибраться, и с пацанами в чехарду поиграть. О внешнем виде особо не заботились. Ходили в поношенных рубашках и шароварах, обувь надевали редко. Всё лето босиком по пыльным деревенским дорогам бегали.

Неподалёку от их дома жили дед Ефим и бабка Анфиса. Их усадьба была словно островок благополучия, огороженный высоким забором, за которым раскинулся пышный сад. Яблоки и груши наливались соком, маня своим ароматом. Матвей, вместе с Алёшкой и другими сорванцами, не раз рисковал, перелезая через забор, чтобы полакомиться запретными плодами. За кражу отец порол нещадно, но жажда сладкого была сильнее страха.

Однажды вечером, уставший после работы в огороде, Матвей заглянул в щелку забора, чтобы проверить, не сторожит ли кто сад. И вдруг замер, словно громом поражённый. В саду он увидел девочку-подростка, такую, каких никогда прежде не встречал. На ней было нарядное платье, волосы аккуратно заплетены в две косички, а на ногах красовались белые туфельки, словно сошедшие со страниц сказки. Матвейка застыл от восхищения. В их деревне не водилось таких красавиц.

"Откуда она взялась в доме бабки Анфисы и деда Ефима? Надо бы разузнать," – промелькнуло в голове у мальчика.

Он опрометью помчался к своему лучшему другу Пашке, чтобы поделиться новостью. Запыхавшись, Матвей вбежал в калитку. Пашка сидел на корточках и сосредоточенно ощупывал шины на своём стареньком велосипеде. Утром он собирался на рыбалку.

– Пашка, я сейчас в саду у деда Ефима и бабки Анфисы видел девчонку! Красивую такую! Ты не знаешь, откуда она взялась? – взволнованно выпалил Матвейка.

– Да это их внучка, генеральская дочка, приехала погостить, – шмыгнув носом, ответил Пашка, не отрываясь от своего занятия.

С тех пор Матвей, как только у него появлялась свободная минутка, бежал к соседской ограде, заглядывал в щелку и терпеливо ожидал появления девочки. Бывало, что она подолгу не выходила в сад, но мальчик не сдавался. Когда она появлялась, у Матвея перехватывало дыхание. Он, заворожённый, смотрел на неё, пока девочку не окликала бабка Анфиса. Матвею очень хотелось дотронуться до неё, заговорить, узнать её имя. У него возникало желание перелезть через забор, но не хватало смелости.

Как-то утром он увидел, что девочка вышла из калитки, села на лавочку под яблоней и стала играть с пушистым котёнком. Матвей побежал домой, надел чистую, хоть и поношенную, рубаху, пригладил непослушные волосы, обул скрипучие школьные туфли и, волнуясь, поспешил к соседскому дому. Девочка по-прежнему играла с котёнком, не замечая его приближения. Мальчик робко подошёл к ней и спросил:

— Девочка, как тебя зовут?

Незнакомка взглянула на Матвея и с улыбкой произнесла:

— Настя. А ты, наверное, Матвей.

— Да, Матвей. А кто тебе про меня сказал? — удивлённо спросил он.

— Да я давно заметила, как ты подглядываешь за мной в щелку. Спросила у бабушки Анфисы, она сказала, что это, скорее всего, соседский парнишка, Матвейка. Он не один раз лазил в наш сад за яблоками. Не водись с ним, он плохой мальчик.

Матвей покраснел до кончиков волос.

— Ой, это я так по баловству пробирался в ваш сад, — смущённо произнёс он.

— А ты надолго к нам приехала?

— Нет, завтра вечером папа приедет за мной, и мы уедем.

Матвейка присел рядом с Настей на лавочку, и они долго болтали о всякой всячине. Матвей рассказывал про свою деревенскую жизнь, Настя — про свою городскую.

В эту ночь Матвей долго не мог заснуть. Он думал о девочке.

— Как жаль, что она завтра уезжает, и почему я раньше не подошёл к ней? Как она не похожа на наших деревенских девчонок.

Матвей заснул только под утро. На рассвете его разбудил отец и взял с собой на сенокос. Вернулся домой мальчик только к вечеру. Он сразу помчался к дому деда Ефима и бабки Анфисы. Около их калитки он увидел красивую машину. Вскоре в дверях показались соседи, вместе с ними вышла Настя и высокий мужчина в военной форме. Бабка с дедом простились с гостями, те сели в машину, и она тронулась в путь. Матвей не решился подойти, чтобы попрощаться с новой подругой. Он лишь грустными глазами смотрел вслед удаляющейся машине.

Прошло много лет. Матвей закончил институт и стал работать репортёром в одной из газет. 

Однажды он был направлен в командировку в один из больших городов. Молодой репортёр ждал поезда в гулком чреве вокзала, когда в распахнутые двери хлынула волна – не пассажиров, а теней. Толпа бродяг, пропитанная запахом дешевого табака, застоявшегося пота и алкоголя громко шумела и жестикулировала словно выброшенная на берег буря. Среди них мелькали детские лица. И вдруг, словно удар молнии, Матвей узнал ее.

Настя.

Неужели это та самая Анастасия, недосягаемая звезда его юности, к которой он, робея, боялся даже приблизиться? Та, чья красота казалась ему неземной, а смех – музыкой сфер? Что могло забросить ее в этот омут? Или это просто игра света и тени, жестокая шутка памяти?

Матвей не мог отвести глаз. Она была тенью себя прежней. Лицо, когда-то сияющее, теперь покрывала сеть морщин, а в потускневших глазах плескалась усталость. Но что-то в ее походке, в горделивом изгибе шеи, выдавало ту самую Настю, которую он помнил.

Она почувствовала его взгляд. Отделившись от пестрой толпы, женщина направилась к нему, словно хищница, выходящая на охоту.

– Ну, здравствуй, Матвей! – ее голос, хриплый и прокуренный, едва напоминал прежний звонкий ручеек. – Что уставился? Удивлен?

– Анастасия… Это действительно вы? – прошептал Матвей, словно боясь разрушить хрупкую иллюзию. – Что случилось? Как вы… оказались здесь?

Она криво усмехнулась, выудила из кармана помятой куртки сигарету и чиркнула зажигалкой.

– А ничего не случилось, Матвей. Никакой трагедии. Просто я вырвалась из клетки. Сбросила оковы приличий, навязанные вами, благополучными. Теперь я – свободная птица. Куда хочу, туда и лечу. Никто мне не указ.

Она кивнула в сторону двух мальчишек, жадно уплетавших булки, купленные, вероятно, на последние гроши.

– Видишь этих сорванцов? Это мои сыновья. А вон там, у стены, мой муж.

Матвей окинул взглядом мужчину, сгорбленного и небритого, с потухшим взглядом.

– Но как же так, Настя! – в отчаянии воскликнул он. – Этого не может быть! Ты лжешь мне! Разве может быть счастье таким?

– Может, еще как может, – отрезала она, затягиваясь сигаретой. – Счастье – это когда ты сам выбираешь свою жизнь. А не живешь по чужим правилам.

Настя бросила окурок на грязный пол и, покачиваясь, направилась к выходу, вслед за своей компанией.

Матвей долго сидел, погружённый в свои мысли. Слова Насти эхом отдавались в его сознании, переплетаясь с образами прошлого, с мечтами, которые теперь казались хрупкими и наивными. Что она имела в виду? Какое такое счастье могло родиться из того, что он считал концом всего?

Тишину нарушило спокойное объявление дежурной по вокзалу: "Начинается посадка на поезд номер такой-то". Звук вернул Матвея к реальности. Он поднялся, чувствуя, как тяжесть в груди немного отступает, уступая место холодной решимости. Неторопливо, словно каждый шаг был обдуман, он зашагал на перрон, унося с собой неразгаданную тайну Настиного счастья.