Карпов, золотце! Глава 5

- Фигня какая-то, Сань, тебе не кажется? - спросил мой сосед по комнате - он же проводник в хоспис. - Что за чушь она придумала? Сама не могла договориться с главврачом и запрягла тебя, а ты теперь меня запрягаешь. Ну, молодец!
- Да ладно, Гошан, разве так трудно туда пройти?
- Теперь трудно.
- Это же не баклаборатория, в которой хранятся образцы мутировавшей Yersinia pestis.
- Я же говорил, что у нас там лежат бомжи на передержке? У них, думаю, есть что-нибудь пострашнее бубонной чумы. У них вши размером с наших общяжных братишек, - сказал Гоша, мотнув головой в сторону таракана, что выполз на стену из-за шкафа.
- Значит я не смогу просто надеть алат и пройти? 
- Сто процентов. А знаешь в чем дело? Главная в хосписе, чтобы ты понимал приезжает на работу на белом инфинити. Qx 80, знаешь как он выглядит?
- Это холодильник который?
- Это быковоз, Саня. Отвечаю, там места, как у нас в комнате, в этом ее инфинити. Логичный вопрос - откуда деньги? Она его не паркует под окнами, чтоб ты понимал. Оставляет в ближайшем дворе, а оттуда идет пешком. Это ее как-то случайно одна санитарка спалила, когда им курить запретили у запасного выхода, они начали в тот двор бегать - там скамейка есть - и говорит, видела нашу Долговязую. Та прыгнула в быковоз и помчала домой. Чуть доллары, - он произнес с ударением на «а», передразнивая деревенский говор санитарки, - из под колес не полетели - так быстро она мчалась. Ну мы решили посмотреть: что, откуда и как. Расследования вокруг чиновников и всяких там руководителей стали очень модны, не заметил?
- Заметил. Сонный мишка тому виной. Он законодатель мод.
- Ну и вот. Она, естественно, человек партийный и как человек партийный отчитывается за каждый, ну или почти, рубль. По зарплате у нее что-то около сотни в месяц выходит - это чистыми. Туда еще платные услуги мимо кассы досыпь - пусть будет сто пятьдесят. 
- Пусть.
- Что пусть? На быковоз таким макаром все равно копить три года, если не тратить ни копейки. Значит она где-то еще получает допсредства. Но где?
- Так, Шерлок, и где?
- Вот и я этим озадачился. Поспрашивал на работе - никто не знает, только один врач сказал мне не лезть в такие вот дела. Когда я уточнил, в какие дела я лезу, он только рукой махнул. Неделю спустя я разговорил его бутылкой коньяка.
- Пил на работе?
- Во время расследования, попрошу.
- Хорошо, шериф. Это была необходимость, так?
- Конечно! Сам бы я ни за что не стал пить на работе. Не-е-ет. Только не там! Ну вот выпили мы с ним, я вопрос повторил - плотину прорвало. Все рассказал. Оказалось, что те мужики в пиджачках, которых мы принимали за юристов - никакие не юристы, а тупо рейдеры. Только более цивилизованные. Никакие завещания они не составляют, никакой юридической помощи не предоставляют. Нужны они только для того, чтобы человек уходящий в мир иной, не прихватил с собой на тот свет право собственности. Облегчают ношу, так сказать. Это египтяне хоронили с собой кучу барахла, а православным не положено. Они когда появляются - главная выбегает из кабинета к ним навстречу, сияет вся, как диски на ее финике. Дальше они втроем - два псевдоюриста и гавврач - заходят в палату, откуда всех ходячих и колясочников выставляют в коридор на прогулку. В палате оставляют только невменяемых и отходящих. Нас туда тоже не пускают, мол тайна юридическая. Оказалось, что в те моменты происходит ритуал под названием отмути квартиру. Квартира потом быстро продается раз, а то и два, после чего бабки успешно пилятся. Вот и быковоз, Саня, вот и отдых по месяцу в Праге зимой и в Таиланде летом.
- Ужас.
- Это еще не все. Есть еще батюшки. Они тоже захаживают к нам, но она с ними не ходит по палатам, брезгует, но всегда сама указывает в какую идти и кому конкретно нужна помощь. Эти люди в черном тоже колдуют над умирающим, чтобы заполучить себе кусочек земных наслаждений, которые смогут выменять на отобранную квартиру.
- А они-то как квартиру отбирают?
- Хер знает. Я на таких процедурах не присутствовал. Знаешь, кто оказался не при делах? Мормоны! Знаешь таких? Я толком не знаю, чем они занимаются, во что верят, но они приходят будто бы реально только ради того, чтобы помочь. Ничего не берут, почти ни с кем не говорят, только ухаживают, моют, кормят, переворачивают с бока на бок. Они даже на свои деньги купили нам кое-какие медикаменты, да еще две кровати многофункциональные. Кстати, их так ни в одну палату и не поставили. Долговязая кровати приняла, а вот куда дальше дела - никто не знает. Та же история с новыми оксигенаторами.  Короче, мормоны  - ребята огонь. Особо они мне нравятся тем, что не вешают лапшу на уши, в отличии от людей в черном. Кстати, наврал я тебе. Был я на одном мероприятии, когда поп ходил от пациента к пациенту и что-то там зачитывал.
- Фристайл что ли?
- Ага. Церковнославянский хип-хоп. Нет, он с книжки небольшой читал. Вот он к одной бабуле подошел, а она всю ночь бегала голышом и срала, где попало, мы ее немного загрузили, чтобы она в себя пришла. Он ее имя прочитал в истории болезни и говорит: «Раба Божия, Екатерина!», и начинает что-то бормотать, а руку ей на лоб положил. Тут Екатерина очнулась. Ты бы видел, как она охренела. У попа еще борода огромная, сам жирнючий. Баба Катя как харкнула в него, да так бодро. У нее полный рот слюней был от нашего укола. И все в попа.
- Смешно тебе было?
- До слез, Саня. Всю неделю потом ржали.       
- Ты отвлекся, Гошан. Почему пройти-то нельзя?
- А потому, что после того, как мне врач рассказал про бизнес-схему главной, та откуда узнала, что информация утекла. Я, кроме тебя сейчас, никому не говорил. Думаю, тот врач сам понял, что выдал шефа и во всем ей сознался. Может он тоже был на проценте, только не знаю, за какие дела. Там теперь бумаги надо заполнять, что ты можешь туда прийти, что это твой родственник лежит в такой-то палате с таким-то диагнозом. Думаю, ей те псевдоюристы подсказали, как выстроить это забор из бюрократии, чтобы никто лишний не прошел поговорить с пациентами, которые в бреду квартиры отдают.
- Так а как ты там работаешь?
- А что она со мной сделает?
- Уволит.
Гоша хмыкнул.
- Выгоды нет. Уволит - я начну трепаться налево направо. А так она меня при себе держит, ну и за молчание я теперь тоже кое-что имею.
- Да ладно? Она тебе денег дает сверх зарпалты?
Гоша подмигнул.
- И ты берешь?
- Ты думаешь, она подошла и сказала: «Это тебе за молчание, Георгий!», и сунула конверт? Просто следующая зарплата после того разговора мне пришла чуть больше, чем у остальных. Якобы за переработки.
- Так ты подельник.
- Не сказал бы.
- Тебе не стремно?
- Ой, морализатор нашелся. Думаешь, она сама по себе такая хитрая. Она точно кому-то повыше себя отстегивает, чтобы все эти вещи мутить.
- Тогда зачем тебе доплачивать.
- Думаю, чтобы не отстегивать еще кому-нибудь. Ну, узнают службы какие-нибудь. Придут, устроят показательную проверку, пошумят. А потом у главы отдела появится такой же белый быковоз - и конец. Дело закрыто. Круговорот недвижимости продолжается.
Гоша замолчал. Потом щелкнул пальцами и сказал:
- Сам себя на мысль навел. По вторникам Долговязая ездит в департамент, но это утром будет. Твой единственный шанс. Если хочешь, я Рашиду позвоню и он тебя пропустит.
- Это ваш Цербер?
- Кого там, - махнул он. - Дядька санитарки одной. За охранника.
- А где сам охранник?
- Да он и есть, только он себя от сквозняка не может защитить. Вот мы и говорим, что он за охранника. Помнишь, Кирюху в висок стаканом ударили? К нам потом приехала полиция, чтобы разобраться в чем дело, а Рашида увезли с гипертоническим кризом. Сказали, что он как машину полицейскую увидел у входа - поплыл сразу от страха. Я ему наберу - он тебя пропустит.
- В обморок не упадет?
- А если и упадет - не велика беда. Ты его тихонько в тумбочку спрячь. Он у нас компактный.Только сильно не отсвечивай в отделении. Как пройдешь пост охраны, сразу налево до конца коридора, на второй этаж поднимаешься и... А тебе с чем нужен пациент? 
- Рак простаты, - сказал я. Даже хотел попробовать удивить Гошу экстрасенсорными способностями, но он меня опередил.
- Есть там такой, Шаров. Четвертая палата. Хороший мужик, кстати. С ним даже поговорить можно, не боясь харчка в глаз или стакана в висок.   
Во вторник я не пошел на пару по поликлинической терапии. Попросил старосту передать, что пошел добывать информацию для доклада. О том, что параллельно с эти я выполняю поручение одной покойницы - умолчал. Гоша договорился с Рашидом, что тот пропустит меня. Причем, я слышал, как он договаривался. Он не стал придумывать повода, для моего проникновения, просто сказал:
- Рашид, тут человек подойдет завтра с утра. Ты его пусти без тетрадки, ага? Ну, без подписей этих. Да, вошел - вышел. Пять минут и его нет, - он посмотрел на меня, я кивнул, как бы говоря, что этого времени мне хватит. - Ну все, давай. Погоди, ты там пьешь, Рашидка? А? Смотри, про просьбу мою не забудь. Не забудешь, говоришь? Ладно. 
Я вбил в приложение адрес учреждения. Ехать пришлось в ту же сторону, где находилась поликлиника МВД. Карта не сразу загрузилась, и первое время я ехал, ожидая увидеть кровати расставленные на пустыре. Пока телефон пытался наладить связь с космосом, я обратил внимание на салон автобуса. В общем, то был типичный пазик, с одним интересным элементом декора. На панели, отгораживающей водителя от салона, висел коврик. Типичный вязанный коврик, с одним небольшим нюансом. Да, по по краям коврика бежал нехитрый орнамент, но в центре ковра было лицо. Очень знакомое. Пожалуй, самое узнаваемое в мире. Оно столько раз становилось объектом внимания художников, столько раз воплощалось на бумаге, холсте, в камне, даже на стенах домов его рисовали с закатанными глазами, приоткрытым ртом, кровью от совершенно варварского головного убора. Это лицо страдало за нас. На этот раз мужчина на ковре снял колючку с головы. Смотрел прямо, смотрел спокойно, без боли. Взгляд такой, будто он выбирал что-то. Так выбирают пачку молока подешевле.
Телефон прервал наблюдение. Недовольный жук внутри пластикового саркофага зажужжал. От неожиданности чуть не выронил телефон. Вверху экрана показалось уведомление:    
Сизикова Виктория Дмитриевна (Шарова) оставила вам сообщение...
На всякий случай я оглядел лица в салоне: несколько спортсменов в коротких куртках и шапках, натянутых на глаза, вздыхающая о чем-то бабушка, старик и маленькая девочка, сидящая рядом с ним и требующая заехать на горку. Посмотрел в окно. Машины мчаться мимо автобуса, объезжают, уходят на другие улицы, мигая поворотниками. Никаких черных фургонов или тихо крадущихся позади автобуса седанов нет.
- Не параной, - сказал я себе и открыл сообщение.
Если тебе показалось, что я психанула и наговорила глупостей знай я ничего зря не сказала!!! Проблемы я тебе обеспечу ясно?! Только приблизься к отцу со своими там просьбами или чемто еще. ПОНЯЛ?!
Хотел написать, что я все понял, но приложение закрылось, открылось другое. Маркер висел больше не на пустыре, а точно над прямоугольником. С двух сторон к нему примыкали еще два так, что образовывалось строение в виде буквы «н», только у каждого элемента был свой номер. Теперь я мог рассмотреть с высоты птичьего полета весь район. С одной стороны к указанной конструкции в виде буквы «н» примыкала школа со стадионом, в честь которой называлась остановка. С другой стороны ДЮСШ «Греко-римской борьбы им. Плотникова». В глубине района находилось заведение «Центр здоровья и красоты». Конечно же все это вперемешку со старенькими пятиэтажками. Вокруг хосписа кипела жизнь. Дети ходили в школу, кто-то после школы ходил в секцию греко-римской борьбы, их мамы наверняка посещали  «Центр здоровья и красоты». Только для отцов я не нашел заведений. Но стоило чуть уменьшить масштаб, как повылазили названия пивных магазином. Это как поход за грибами осенью, когда надо чуть пригнуться, чтобы увидеть настоящее изобилие. Названия поражали своим креативом «Beerлога», «Мир пива», «Пивмастер», «ПивоWar», «заПИВон», «ПИВ&КО» и прочие. 
Тут женский голос из колонки под потолком автобуса объявил, что мы приближаемся к школе №25. Я пошел к выходу, но тут передо мной возникли три здоровяка. Они встали с сидений так быстро, точно ждали, когда я пошевелюсь. Припомнив, что находилось справа от хосписа, оценив отсутствие у всех троих шей, я понял, кто передо мной. Мне, как любителю смешанных единоборств - только в качестве зрителя - известна давняя тактика против таких: бить лоукики. Другими словами отбивать им ноги, чтобы замедлить. Самый элементарный анализ лучшей лиги мира показывает, что эта тактика либо не работает, либо никем не применятся (что наталкивает на мысли, так?), ведь абсолютное большинство чемпионов - выходцы из вольной либо греко-римской борьбы.
- Извините, не заметили, - сказал один из них, накидывая спортивную сумку на плечо. Два его приятеля даже не улыбнулись. Видимо, правда, не заметили.
Бабушка  посмотрела на нас и охнула о чем-то своем.
Я вышел из автобуса и отошел чуть в сторону,  чтобы меня не раздавили представители самой тяжелой весовой категории греко-римской борьбы, но вопреки тому, как быстро они вскочили с мест в салоне, на улице они двигались очень медленно. Точно у них уже началась разминка. Они шли один за другим и изредка что-то говорили друг другу. Я понял, что от них опасности не будет, в отличии от группы ребят, что стояла на крыльце «заПИВон’а», а потому поскорее перешел дорогу, сверился с картой и пошел к хоспису.
Дорога шла через небольшую аллею, которая летом вполне могла выглядеть красиво, но в апреле, когда листья еще только задумывались о том, чтобы показаться на свет, все эти голые кусты выглядели как противотанковые ежи. Сразу за аллеей стоял дом в виде буквы «н». Крохотный, соединительный элемент и был хоспис. Он состоял из дух этажей, и то, первый этаж отдали под филиал какой-то поликлиники и сделали там отдел платны услуг. По сути хоспису принадлежал только второй этаж. Я насчитал всего десять окон.
Вход находился с другой стороны. Я прошел через двор пятиэтажки. Местная жительница красила шины, разрезанные и вывернутые так, что они чем-то напоминали динозавров, но белым цветом тела и красным носом, женщина явно намекала, что это лебеди. Неподалеку стояла другая женщина и восхищалась выдумке той:
- Ты даешь, Зин!
- Чего?
- Твои страусов все собаки обоссут, честное слово.
- Пусть только подойдут. И это лебеди!
- А что сделаешь? Если Володя с крайнего подъезда своего рокфеллера, - думаю, она имела в виду ротвейлера, вряд ли у некоего Володи дома живет американский миллиардер, - поведет гулять, что ты сделаешь?
- Возьму ружье Юркино и грохну псину. Я тут красоту навожу не для того, чтобы какие-то там рокфеллеры шины наши грызли.
Не знаю, был ли мужчина, что курил в тот момент на балконе второго этажа Юрием, но он отчего-то положил недокуренную сигарету на перила и скрылся в квартире. Пошел менять код от сейфа с ружьем, решил я. А может эти двое вовсе не муж и жена и это простое совпадение. Когда я заворачивал за угол дома, услышал громкое:
-Юраёптвоюмать! - прозвучало настолько целостно, что не осталось сомнений, женщина говорила так не один десяток раз за день. - Ты хоть сигареты туши! Слышишь? Мне твой окурок на шею упал!
Я понадеялся, что Юрий успел сменить код на сейфе, прежде чем домой пришла супруга.
За углом дома начиналась невысокая железная ограда, с такой же невысокой калиткой. Мне пришлось пригнуться, чтобы пройти через нее. Посмотрел еще раз на калитку, подумал, как через такую тащат лежачего пациента, если мне пришлось ужаться в размерах, чтобы пройти.
Главное крыльцо с обеих сторон скрывали полупрозрачные пластиковые стенки, потрескавшиеся у основания. Пандус, что вел к входной двери был широким, однако начинался точно от бордюра, что наверняка мешало транспортировке пациентов. Наверное, это специальное благоустройство, для родственников, которые привозят своих умирающих бабушек и дедушек. Такой своеобразный намек, зашифрованный во внутреннем дворе хосписа: вам тут не рады. На крыльце стояли две женщины. Обе полные, с короткими стрижками и черными пальцами, будто только с огорода, я бы так и решил, если бы не их одежда. На одной был хиркостюм цвета переспевшего банана, на другой - синий, почти черный. На первой костюм сидел чуть свободно, у второй костюм выделял все складки на боках, коих я насчитал по пять с каждой стороны, словно это были жабры.
Переспелый банан кивнул в мою сторону, обе затушили сигареты, вдавив их пальцами в пластиковую стенку. Таких черных точек там было, как звезд на небе. По высоте черных точек можно было судить о среднем росте курильщиков хописа. Они зашли внутрь, две секунды спустя вышел мужчина в серой форме. Не медицинской. Он осторожно посмотрел на меня, не отпуская дверной ручки.
- Вы сюда? - спросил он и чуть наклонил голову, как бы извиняясь.
- Да.
- От Георгия, да? - голова опустилась еще ниже.
- От него. А вы Рашид?
- Ну, - кивнул он. - Обойдите вот эту стеночку и подождите минутку, - он указал на лист пластика утыканный сигаретами и исчез за дверью. 
За стенкой находилась еще одна дверь, только без крыльца. А оно явно подразумевалось при строительстве, ведь дверь находилась на высоте полутора метров от земли.
Дверь открылась и появился Рашид.
- Вон там ступеньку возьмите и забирайтесь.
Ступенькой он обозвал ржавую бочку, что стояла неподалеку. Я подтащил импровизированную ступеньку и по ней забрался внутрь. Рашид тут же пнул бочку, точно трап корабля. Назад дороги нет. Он закрыл за мной дверь. Молча провел мимо поста, возле которого стояли все те же сотрудницы хосписа и доставил к лестнице.
- Там камера над крылечком, поэтому пришлось так.
- Ясно, - я достал из рюкзака халат, но он осторожно положи свою руку поверх моей и оглянулся.
- Ты зачем это?
- У вас можно без халата?
- Держи, - он вытащил из кармана мятый одноразовый халат. - В белом ты внимание привлечешь, а оно ни тебе, ни мне не надо, ага?
- Как скажете.
Я надел синий, судя по запаху ношеный уже пару раз, одноразовый халат. Рашид дал мне бахилы и спросил, знаю ли я, куда мне идти.
- Знаю, в четвертую.
Он сказал, что это вторая палата по левой стороне. Прежде чем уйти на пост, он попросил меня поторопиться и особо там в отделении не отсвечивать.
Еще на лестнице я ощутил запах. Также пахло от Гоши после его смен. Запах сложный, как и жизни тех, кто попал в то заведение. Запах испражнений, безвкусной больничной еды, запах антисептика для рук, запах дезинфицирующего средства для пола, тут же и едкие нотки средства от тараканов - парочку я встретил по пути на второй этаж. Все вместе это рождало новый запах, где каждый элемент узнавался и в комбинации раскрывался по новому. Взболтать, но не смешивать, подумал я, наслаждаясь гармонией ароматов.
Со второго этажа навстречу мне шел человек. Врач, судя по бейджику, приколотому к нагрудному карману. В одной руке он держал телефон, экран которого завладел им целиком. В другой - нес кружку. Пустую, судя по тому, что в ней от края к краю скакала, побрякивая, ложка. 
- Здравствуйте, - сказал я по студенческому рефлексу и приготовился отвечать на вопрос, кто я и откуда.
- Драсьте, - бросил он, не отрывая от экрана глаз и большого пальца, и прошел мимо.
Врач сделал пару шагов и крикнул мне в след.
- А сахара у тебя нет? - глядя в синий экран, спросил он.
Уж не знаю, за кого он меня принял, но я не стал выдавать своей чужеродности и сказал, что сахара у меня нет.
- Жаль, - сказал он и пошел дальше.
Сверху я увидел, что на дне его кружки лежал растворимый кофе.   
Я открыл дверь и понял, что запах на лестнице был жалким выветрившимся пробником. От оригинала чуть не заслезились глаза. Под ногой хрустнул засохший таракан. Где-то вдалеке кричала женщина. Выкрикивала она одно и то же слово, с равными промежутками.
- Сука! Сука! Сука!
Между палатами прошла медсестра со стойками для капельниц. Я подумал, что раз ее не беспокоил этот крик, то и мне бояться нечего.
Зашел в четвертую палату. Утро не проникало через окно, свет застревал в коричневых шторах, рассеивался и жалкими хлебными крошками падал на пол. В палате стояли четыре кровати, одна, почему-то стояла ближе к центру. На ней сидела бабушка: руками она упиралась в железный край кровати, ногами она не доставала до пола, на одной ступне был носок, второй же лежал на полу, чуть задрав один край, от которого тянулась нитка, зацепившаяся за желтый окаменевший ноготь большого пальца. Она смотрела на стену, дышала часто, каждый выдох сопровождал тоненький свист, будто кто-то подыгрывал ей свистком. На каждый вдох она поднимала плечи, на каждый выдох болтала ногами, подметая носком квадратик линолеума. На кровати, слева от окна, лежала большая женщина. Закинув руки за голову, она спала и совсем не выглядела больной. От ее дыхания живот поднимался так сильно, что одеяло сползло с нее, обнажив отекшие, варикозные голени. Слева от входа лежала бабушка, укрытая почти с головой. У нее, как у маленького ребенка зимой, которого вывели заботливые бабушка и дедушка на прогулку, торчали только край переносицы и глаза. Маленькие черные глаза уже не смотрели, жизнь теплилась где-то внутри, но не в глазах. Она не моргала, а слегка прикрывала веки, пару секунд спустя веки поднимались, а глаза все смотрели прямо над собой, точно уже определились с направлением. Справа спал человек, укрытый с головой. Хоть логика подсказывала мне, что в женской палате не может оказаться Шаров Дмитрий Евгеньевич, я все-таки проверил.
- Простите, - сказал я и слегка потрогал предполагаемое плечо.
- Керимов, ты? - спросил женский голос. - Уйди, а, пока я тебя не загрузила. Давно слюни не пускал?
Медсестра, понял я. Задача осложнилась: если Дмитрий Евгеньевич был не в четвертой палате, то где? Я вышел, вторая медсестра со стойками перешла из палаты в палату в другом конце коридора. Тихо как мог дошел до поста, бахилы всячески мешали стелс-режиму. На сестринском посту стоял книжный шкаф. Старый, со стеклянными дверцами, с парочкой шевелящихся усиков между дверцами, но внутри тараканов не было: даже они проявили уважение к плодам человеческого труда. А книги там стояли, действительно, стоящие: Достоевский, Толстой, Чехов, Тургенев, Островский занимали место на средней полке, куда было легче всего дотянуться - их обложки потрепались, что не могло не радовать: с книгами поработал не один десяток рук. Полку выше занимали американцы: Фолкнер, Стейнбек, Хэммингуей, Драйзер, Твен, Фитцджеральд - их обложки выглядели куда свежее, кроме старика Хэма. Он, похоже, считался нашим, и несмотря на высокое положение в шкафу читался также регулярно, как и русские классики. Две нижние полки занимали романисты, по большей части французские: Дюма - почти вся полка принадлежала ему, - Дрюон, Верн, Бальзак, нашлось место и фолианту Пруста, на этой же полке, в уголке стояла неприметная книжка в черной обложке с крохотным золотым крестиком, в противоположном углу от нее стояла точно такая же маленькая черная книжка - «Фауст».  Старый шкаф смотрелся не к месту среди облупившейся штукатурки и затертого линолеума. Будто он этому месту и не принадлежал, он служил порталом в другой мир, для кого-то в детство, когда большинство, тогда еще советских граждан, читало Дюма и Верна, для кого-то шкаф был машиной не только времени, но и пространства: он уносил их в другие миры, когда с этим миром, для пациентов все стало ясно.
На посту лежали листы назначений, я нашел нужную фамилию. Пока Гоши не было, Дмитрия Евгеньевича перевели в вторую палату. Оглядев коридор и ближайшие номера, я пошел в обратную сторону. Вторая палата была точно напротив четвертой.
В ней не было штор вообще. У подоконника стоял мужчина и курил. На нем были широкие штаны в клеточку, домашние тапочки и больше ничего. Я вошел. Кто-то справа от меня кашлянул и мужчина у окна повернулся, спрятав сигарету за спину. Слева от пупка у него висел мешочек телесного цвета - колостома.
- Зря пугаешь, Дим. Ты посмотри, прежде чем кхыкать, - сказал мужчина с колостомой и отвернулся к окну.
Справа от входа на кровати лежал совсем неприметный человек. Сильно истощенный, кожа его почти сливалась со стеной по цвету, серая майка и выцветшие синие штаны - только помогали скрыть его присутствие. Вся его внешность кричала, что организм хотел бы уже исчезнуть, стать наконец невидимым, но в печи тела еще тлели угли сознания. На стене над его головой обвалилась известка, и теперь это место выглядело как нераскрашенная карта давно позабытой страны.         
- Зря пугаю? - удивился он и потянулся к очкам на тумбочке, но не достал. На полпути он сморщился от боли и опустил руку на одеяло.
Я подал ему очки. Он надел их. То же лицо, что на фото с Сизиковой Викторией, только теперь глаза, увеличенные очками, занимали не половину лица, а почти все лицо.
- И правда, - сказал он. - Если вы к Тимошину, то его в третью перетащили. А Алиев умер ночью.
- Нет. Мне нужен Дмитрий Евгеньевич Шаров, это ведь вы?
Он не сразу ответил. Оглядел меня через телескопы, пригляделся к лицу. Опять оглядел с ног до головы.
- Мы знакомы?
- Нет.
- Это не о вас ли мне дочь говорила? Сказала, что придут с поликлиники той, будут уговаривать, чтобы я про них ничего не говорил. Так я и не собирался, не знаю, чего вы так взволновались.
- Я не из вашей поликлиники.
- Нет? Тогда кто вы?
- Студент мединститута.
- О, и чем я могу помочь студенту? Хотя, зная вашу специальность, думаю, вам нужен не я, как человек, а та дрянь, что внутри меня, правда?
Я кивнул так сдержанно, как только мог.
- У нас будет конференция совместная с онкологами и нужно представить пациента. Тема, как раз, рак предстательной железы.
- До  сих пор выговаривать это не научился... Меня убило то, что я даже выговорить не могу. А как ты узнал, что именно я тебе нужен?
- Мой друг тут работает - он сказал, что с вами можно побеседовать. Так вы согласны?
- Это, наверное, Гоша, да?
- Да. Так мы можем поговорить?
- А что мне теперь делать? Тут только и можно, что говорить да читать, пока мозги в черепной коробке не расплавились. С Кириллычем мы уже все переговорили, давай с тобой поговорю. Ты точно не с поликлиники?
- Точно.
- И квартира тебе моя не нужна? А то тут ходят всякие.
- Я слышал. Нет, и квартира ваша мне не нужна. Хочу просто поговорить.
- Скорее допросить, да?
- Отчего же. Я может быть тоже скажу вам что-нибудь интересное.
- Интриган! Чем ты можешь заинтересовать умирающего старика?
- Ну, посмотрим. Вдруг, смогу. Скажите, пожалуйста сколько вам полных лет?
Я включил диктофон. Дмитрий Евгениевич не обратил на телефон внимания. Он лег ровно и смотрел в потолок, будто на сеансе психотерапии, как их показывают в американских фильмах. Кириллыч докурил сигарету и выбросил ее в окно, он указал мне на стул, я подставил его к кровати Дмитрия Евгеньевича и стал слушать его рассказ. Его взгляд на болезнь. Слушал о том, как с ним мучилась дочь, как он попал в хоспис, как тут к нему относились, как и чем лечили: названия он переврал, но по созвучию я понял, о чем шла речь. Иногда рассказ его соскальзывал в сторону жалоб на персонал, но он тут же возвращался к прежнему курсу повествования.
- Вам этого хватит?
Он говорил без перерыва около пятнадцати минут. Не думал, что у тяжелобольного, истощенного старика может быть столько сил.
- Да, но, может, вы хотите сказать еще что-нибудь? Можете рассказать побольше о себе. Не о болях при мочеиспускании и боли в груди, а именно о себе.
- Это тоже пойдет ваш доклад?
- Если вы хотите.
В последующие двадцать минут я узнал о том, что он всю жизнь проработал электриком на приборном заводе. Узнал о том, что жена его умерла десять лет назад, а два года назад умерла единственная подруга. С тех пор у него осталась только дочь и внучки, тестя он за родню не считал. Сказал, что дочь приходит раз в три дня, но внучек с собой не берет, о чем он жалеет больше всего. Я спросил его о подруге: с Ниной они дружили с детства, учились вместе в школе, но Нина пошла получать высшее образование, в отличие от Дмитрия Евгеньевича.
- Да, она закончила здешний политех. Устроилась на химзавод, хорошую должность получила. Но знаешь, вот в чем дело: она ни разу не зазнавалась, что я простой электрик, а она - инженер-химик. Она там с каким-то топливом работала, говорить не могла с каким - секретно, но даже этим не кичилась. Мы все праздники вместе справляли, даже летали на юг семьями. Вот как дружили, так теперь не дружат. Она всегда помогала, и хоть мы ровесники, честно скажу, она мне за сестру старшую была всегда. Только ты ей не говори, - сказал Дмитрий Евгеньевич и сухо посмеялся. - Я ей этого тоже не говорил, но всегда пытался на нее ровняться. Боялся, если ей скажу, она так засмущается, что забудет, как говорить. А говорила он всегда складно. По делу. Ничего лишнего не сболтнет. Сказал ей секрет - с ней он и умрет.
К слову о секретах. Тут возникли сомнения. Должен ли я передавать ему привет с того света? Мысли кристаллизовались в одно простое рассуждение: я скажу ему то, о чем они условились с Ниной Васильевной еще в детстве, и, если загробный мир существует (во что я не верил), он будет к этому готов, а если он не существует (а разве есть другой вариант?), то его не постигнет разочарование, так как и разочаровывать больше будет некого.
- Дмитрий Евгеньевич, тут еще одно дело... - начал я, руки почему-то задрожали. - Я в общем изначально не за этим шел сюда.
- Все-таки из поликлиники или за квартирой?
- Нет, не то. Скажите, когда вы были детьми: вы и Нина, вы давали друг другу обещания?
- Ох, целую кучу. К чему этот вопрос?
Отчего я так волновался? Пот тек рекой. Боялся забыть слова, но только открыл рот, слова зазвучали сами. Точно перед глазами до сих сияли белые буквы на черном фоне.
- ... у Антроповой Нины все хорошо, кушает  пирожки с селедкой, запивает грибным компотом...
Кириллыч  в тот момент докурил вторую сигарету, бросил ее в окно и вышел из палаты.
Дмитрий Евгеньевич смотрел мне в глаза целую минуту. Целую минуту он вспоминал, сопоставлял, не верил, сомневался, гадал. Я ждал, будто был подсудимым, который сказал последнее слова судье.
Тут он закашлял. Я хотел подать ему стакан воды, который стоял тут же на тумбочке, но он отстранил его рукой. Кашель превратился в смех. Смеялся он чисто, весело, из глаз потекли слезы. Он иногда морщился и прижимал сухие ладони к груди, но не мог перестать смеяться.
- Нинка, ну ты даешь! Ну ты, даешь вообще! - сказал он и закатился еще сильнее.
В палату забежала санитарка.
- Вы чего орете? И кто окурки из вашего окна бросает, Кириллыч? Где он? А ты кто такой? Часы посещений еще не начались, давай отсюда - сказала она, развернула меня и толкнула в спину. У нее были мощные руки, привыкшие переворачивать пациентов с одного бока на другой. - Давай, давай. После двух часов придешь. А ты чего смеешься, Шаров? - спросила она и закрыла за мной дверь.
Не знаю, чего я ждал. Наверное какого-то уведомление, как в компьютерной игре, «Mission passed. Respect +», но ничего такого я не заметил. Телефон молчал. Я хотел прокрутить в голове текст того сообщения, но все детали стерлись. Лишь общие черты, оболочка, контуры, но никакой конкретики. Только одно предложение осталось нетронутым....
- Извините!
Голос отвлек меня.
- Не поможете?
Возле сестринского поста в кресле каталке сидел мужчина. У него не было обеих ног. В остальном он выглядел вполне здоровым.
Я подошел к нему поближе.
- Да я вот книгу не могу достать, не выручите?
Он указал на полку с русскими классиками. Мне показалось, что указал на Достоевского, я достал увесистый томик.
- Эту?
- Вы что, до Федора Михайловича я еще не дорос. Мне бы Ивана Сергеевича дочитать.
Я достал желтую книжку с солидным портером писателя на обложке, дал ее мужчине в коляске.
- Кто там так смеется? Не Шаров ли?
- Он.
Мы оба посмотрели в тот конец коридора, где находилась вторая палата. Тут с лестницы появилась женщина. Дорогое пальто, вытянутое острое лицо, светлые волосы, высокий каблук.
- О, Долговязая, - сказал мужчина в коляске, поблагодарил меня и поехал в палату. Ехать было удобно: за многие годы в линолеуме оставили колеи самые разные коляски, стоило только подобрать нужную.
Долговязая же искала что-то в сумочке, а глазами искала во мне знакомые черты.
- Вы кто такой? - спросила она. - Вы как сюда прошли?
- Я уже ухожу! - буквально крикнул я, удаляясь от нее быстрым шагом, хотя со стороны это почти наверняка выглядело, как бег. Я слышал, как ее каблуки глухо били по линолеуму мне вслед. По другой лестнице я сбежал на первый этаж, чуть не столкнулся на лестнице с врачом, что нес кружку, полную горячего кофе, наверное, с сахаром. Не отрываясь от телефона, он прижался к стене и пропустил меня.
- До свидания, - сказал он.
- Досвиданья, - выпалил я.   
Минуту спустя я шел мимо противотанковых ежей в аллее. Халат и бахилы я снял только в ближайшем дворе, выкинул я их в мусорку у подъезда, напротив которого стоял белый быковоз. Успокоился только на остановке, попытался опять вспомнить ночное сообщение, но в голове осталось только:
... у Антроповой Нины все хорошо, кушает  пирожки с селедкой, запивает грибным компотом.