На рыбалке, у реки

                Уха без водки – рыбный суп.

           Летняя рыбалка на Среднем Урале, особенно на Агидели (так любовно величают в Башкирии реку Белую, которую в Гражданскую войну не раз форсировала дивизия легендарного Василия Ивановича Чапаева), занятие всегда приятное. И не только потому, что, поскольку места заранее прикормлены, улов всегда гарантирован. Особый настрой создаёт процесс ужения рыбы, когда сидишь с удочкой, на вечерней зорьке у воды под сенью ивняка, склоненного над рекой, а на месте бивака кто-то из друзей кашеварит, в проточной воде охлаждается энное количество бутылок со спиртным, и впереди два выходных дня. Благодать!
За ужином у костра, как водится, начинаются разговоры за жизнь, травля баек и анекдотов. У каждого рыбака находится своя история, и каждый уверяет, что она правдива.
           В один из предвыходных дней порыбачить и отдохнуть на лоне природы, отправились закадычные друзья. Их объединяло то, что в молодости длительное время работали на одном заводе и учились в вечернем техникуме. Повзрослев, связей не теряли – дружили семьями.
Расставив сети, друзья уселись вокруг костра, и начали трапезничать. После нескольких тостов, когда тело почувствовало блаженное тепло, душа запела, а энергия требовала выхода, старший, слесарь Николай, начал свой рассказ. Он поведал о том, как однажды по весне наловил столь много рыбы, что не смог поднять рюкзак и всю «мелочь» выпустил в реку.
         
         Рассказ другого рыбака, электрика Алексея, присутствующим показался невероятным. Бригада водителей с предприятия, где он работал, в выходной день поехала на рыбалку с ночевкой, и оторвалась по полной программе: в рабочие дни они за рулем, а потому вынужденно соблюдали «сухой закон». Утром, после бурного вечернего застолья, решили похмелиться недоеденной вечером холодненькой ухой. Открыв крышку ведра, ахнули – на поверхности бульона плавали вытянутые в длину черви. Стали разбираться и выяснилось, что кто-то в темноте перепутал банки – банка с червями была пуста, а банка с солью, стояла непочатой.
       
        – А я расскажу вам, друзья, историю про самогонщика, – сказал, помешивая в котле варево, Степан, переехавший пять лет назад жить  в деревню и приехавший в город к родственникам. – Все мы помним горбачёвскую эпопею по искоренению в стране пьянства, алкоголизма и самогоноварения. Украдкой варил в то время самогон и мой друг Семен Михайлович, проживающий с женой, сыном и дочерью в соседней, с моей, пятиэтажке. Качество его самогона было настолько низким, что пить его можно было лишь, защемив нос прищепкой. По характеру, Семён был чрезмерно хлебосольным человеком. Он считал, что если ты за его столом не пьёшь до дна, значит, не уважаешь. За эту навязчивость его недолюбливали – злились, ходили в гости неохотно и не знали, как деликатно бороться с такой добротой.
        Пригласил он как-то на именины своей дочки меня с женой Софьей Егоровной. Дружили мы семьями, и объединяло нас увлечение фотоделом, и музыкой. Я играл на баяне, Семен Михайлович на немецком аккордеоне «Вальхмайстер».
Зная хлебосольный характер друга, моя жена, отправляясь тогда в гости, поставила в свой объемный радикюль литровый термос. Восседая на диване за праздничным столом рядом со мной, поставила радикюль у ног, открыла термос и, «пила по всей» – при этом незаметно для присутствующих, под прикрытием скатерти, сливала в него самогон из пригубленных ею и мною рюмок.
        К концу застолья термос был наполнен полностью, и мы веселые и довольные, распрощавшись, ушли домой. Поставили термос на кухне в тумбочку и улеглись спать.
Страшный грохот среди ночи, катапультой выбросил нас из постели. Бегаем по квартире, и ничего не можем понять. Я выглянул на лестничную клетку – там было спокойно. Выбежал на балкон, и там тишина – тротуар был пустынным. Начал осматривать радиаторы отопления – в спальне и в зале повреждений не было. А в кухне, куда мы вбежали вместе, учуяли до боли знакомый аромат. Включили свет и увидели на полу огромную лужу. Жена бросилась к тумбочке, взяла термос, и из него закапал самогон. На дне  пластмассового корпуса валялись осколки стеклянной колбы. Примечательно то, что у колбы оторвало дно, а верхняя часть с плотно заткнутой пробкой, осталась целой.
        Утром неожиданно пришел Сергей Федорович с женой и дочкой.
     – Знакомый запашок, – едва переступив порог квартиры, сказал он с пафосом, – ты тоже «химией» увлекаешься?
 Пришлось во всём сознаться.
      – Бог шельму метит! – обидчиво сказала жена Сергея Федоровича, – как говорится, сам не гам и другим не дам.
      – А я в гости с пустыми руками не хожу, – весело сказал Сергей Фёдорович, выставляя на стол бутылку самогона. Тут-то и выяснилось, что сварил бражку он раньше положенного срока в спешке потому, что дочь неожиданно, за четыре дня до своего пятнадцатилетия, попросила родителей отметить это событие. Семён Михайлович проникся ответственностью к предстоящему торжеству. Чтобы ускорить процесс изготовления самогона, налил в круглую стиральную машину активаторного типа «Ока» норму воды, засыпал сахар, добавил дрожжей, и несколько часов гонял машинку на малых оборотах. Бражка получилась «сырой» и варил её Фёдорович без отбора сивушных масел. Из-за этого процесс брожения продолжался и в бутылках, и в рюмках, и в термосе, и в желудках пьющих. Вот такая история…
            
        Зинур, приехавший из Стерлитамака в гости к армейскому другу Серёге, в свою очередь рассказал историю, в правдивость которой многие не поверили.
– В молодости я был активным спортсменом, – начал он свой рассказ. – Работал  каменщиком на стройке, увлекался лыжными гонками. Летом бегал марафоны, выигрывал в своей возрастной группе призы, награждался кубками и Дипломами. На День города взбирался на вершину деревянного скользкого столба установленного на главной площади, и снимал призы – то сапоги, то гитару, то аккордеон, то магнитофон и, даже живого петуха однажды снял.
         Один раз в неделю по вечерам ходил к другу в баню оборудованную парилкой и бассейном, которая располагалась на территории одного из транспортных предприятий города. Особенно любил, выйдя из парилки, с разбегу нырнуть в прохладную воду.
        Вернувшись однажды из отпуска, позвонил другу, намекнул насчет бани: мол, душа и тело соскучились по хорошему парку.
     – Приходи к семи часам вечера, да не забудь прихватить дубовый веничек, который ты обещал привезти мне в подарок, – обрадовался дружок. Я знал, что он страдал гипертонией и избыточным весом, потому предпочитал париться дубовым веником. Я же люблю липовый, – он устраняет головные боли, ускоряет потоотделение, а чай из липовых цветов обладает мочегонным и ранозаживляющим действием, а простуде расширяет бронхи.
         В назначенное время я с пятью дубовыми вениками в сумке, был на территории предприятия. После третьего захода в парилку, решил нырнуть. Вышел из бани, и резво по дорожке побежал к бассейну. Боковым зрением обратил внимание на какие-то перемены: «То ли плитку в бассейне заменили, то ли вода такая чистая», – подумалось мне в полете. Потом была сильная боль и… темнота. В сознание пришёл быстро. В больнице врачи наложили на голову несколько швов и через сутки отпустили домой, так как лёгкое сотрясение мозга для моего молодого организма не представляло угрозы для жизни.
          Потом узнал, что ввиду профилактических работ, воду из бассейна слили, но об этом меня почему-то никто не предупредил. С тех пор дорога на то предприятие мне закрыта…
      
 – Твой рассказ о бане напомнил мне историю, случившуюся со мной в 1970 году, – включился в разговор четвертый рыбак, Сергей. – Мне было 22 года, я только что вернулся из армии и, следуя армейской традиции, регулярно ходил в общественную баню.В один из выходных дней захотелось попариться. В помывочном отделении народу было много. Все скамьи оказались занятыми, лишь одна, короткая у стены слева, пустовала. Запарив в тазике веник, уселся на ту лавку. Несколько раз заходил в парилку, потом отдыхал в раздевалке. Времени было много, и я никуда не торопился.
           Помывка подходила к концу и я, стоя лицом к стене, ополаскивался, когда заметил напротив моей скамьи в стене дверь, обитую оцинкованным листом. «Запасный выход», – мелькнула мысль. Вдруг щелкнул замок и дверь начала медленно открываться. Первое, что я увидел – уборщица в старом замызганном халате с пустым ведром и шваброй в руках, медленно вплывала в мужской зал. Через распахнутую дверь моему любопытному взору предстала «картина маслом» – в глубине соседнего зала, словно на сцене, множество обнаженных женских тел. От неожиданности, ноги мои подкосились – я стал невольным вуайеристом. У меня потемнело в глазах: бешено застучало сердце, дыханье оборвалось. Я замер, словно лев, наблюдающий из укрытия и готовящийся напасть на мирно пасущееся и ничего не подозревающее стадо горных баранов. Всё произошло столь неожиданно, что я, как загипнотизированный, стоял и смотрел, забыв прикрыться тазиком. Из оцепенения вывел женский визг: меня заметили.
         Вскоре по городу пронёсся слух: оскорблённые женщины пожаловались в горком партии. Уборщицу уволили, директор получил строгое партийное взыскание, а баня заработала по новому графику: день мужской, день женский. Я с того времени в баню ни ногой – моюсь дома в ванной…
      
       – В начале августа 1999 года мы с женой заняли указанные в проездных билетах места в купе вагона скорого поезда «Владивосток – Харьков», и настроились на 34-часовое путешествие от Уфы до бывшей столицы Украины – взял слово самый весёлый из друзей, Борис, работавший личным водителем директора предприятия. – В Самаре из нашего купе вышла единственная попутчица-девушка и я, сунув в карман каждому из двух проводников – украинцу и армянину, по десятке, попросил никого не подселять в наше купе до конца пути. Скажу вам, ребята, откровенно – пока мы ехали до Харькова я, за двадцать восемь лет совместной жизни с любимой женой тогда, под монотонный стук колёс, пережил потрясающий второй медовый месяц!
          На Российскую погранично - таможенную станцию «Валуйки» поезд прибыл заполночь. Из пассажиров к тому времени в вагоне были только мы с женой. Проверив документы, люди в форме распрощались, пожелали нам счастливого пути и удалились. Мы с женой приготовились к высадке в Харькове: оделись, сняли с грузовой полки багаж, уселись у столика и в тревожном ожидании уставились в вагонное окно.
Преодолев нейтральную полосу, состав остановился на Украинской пограничной станции «Купянск». Снова люди в форме проверили наши документы, поставили в загранпаспортах круглые печати, освобождавшие нас от необходимости регистрироваться по месту пребывания, и удалились, пожелав нам счастливого пути.
          Стоянка затянулась. В вагоне установилась тягостная тишина – было слышно как за приоткрытым тёмным окном, в  траве стрекочут кузнечики, где-то вдалеке лает собака и разговаривает парень с девушкой,  и время от времени отчётливо слышатся слова украинской песни, исполняемой под гармонь.
«Вот тебе и тиха украинская ночь», – подумалось мне тогда.
           Вдруг, в том конце вагона, где находилось купе проводников, появился непонятный шум, со временем переросший в диалог двух мужчин.
      – Вы хотите, чтобы я вам взятку дал? – говорил один на украинском языке.
      – Какая взятка? – отвечал другой, тоже по-украински, – я сейчас сниму вас с поезда и задержу как контрабандиста.
      – Не имеете права! – парировал первый, – я нахожусь при исполнении служебных обязанностей.
      – Я тоже при исполнении и обязан пресечь ваши противоправные действия, – наседал второй, – ваш напарник поедет дальше, а вы, для выяснения всех обстоятельств останетесь здесь до утра. Вы хотите этого?
          Разговор постепенно стих, и опять наступила тишина. Вскоре поезд тронулся, застучали по рельсам колёса: до Харькова оставалось два часа езды. Я выглянул из купе и увидел одного из проводников – он сматывал в рулон длинную во весь вагон (от тамбура до тамбура), ковровую дорожку.
      – Из - за чего случился шум на границе? – спросил доброжелательно проводника, едва он появился у двери нашего купе.
      – Вконец обнаглели эти господа, – остановившись, ответил тот.  Видя мой недоумённый взгляд, пояснил:
       – В моей сумке, которую я и не прятал, таможенник нашёл пять пакетиков сушёных грибов. И разрешил везти только один. Я спрашиваю: «А куда девать остальные»? «Выбрасывай, говорит, или съешь». Еле отмахался.
       – Делиться надо, – пошутил я.
       – Тогда бы меня точно с рейса сняли, – сказал проводник, присаживаясь на край купейной скамьи, стоящей напротив. – Это не первый подобный случай. Под Новый год вёз я из Владивостока литровую банку красной икры. Там она дешёвая и я купил жене в качестве подарка на день рождения. Один из таможенников на этой же станции «Купянск» обнаружил ту банку и упёрся: «Ты, говорит, можешь везти столько продуктов, сколько требуется для питания до конца пути». А до Харькова ехать–то пару часов.  Долго я тогда не сдавался – очень хотелось сделать жене сюрприз. А когда понял, что таможенник не уступит, открыл банку и столовой ложкой без хлеба, на его глазах съел всю икру. Поставил пустую банку на столик и сказал: «Нет товара, нет и преступления».
      С тех пор на икру даже смотреть не могу.
      
       – Ребята, в начале 90-х годов прошлого века, как вы знаете, я вахтовался на Север, – взял слово брат Сергея, сварщик Александр, – и мой рассказ будет долгим.
      – События, о которых хочу вам рассказать происходили в 1993 году. То было нестабильное лихое время: развалился Советский Союз, назревал Путч, повсеместно наблюдался спад производства, закрывались или консервировались цеха и заводы, развалились колхозы, опустели полки  продовольственных магазинов, людям перестали платить зарплату. На продукты питания была введена талонная система. Мы стали свидетелями небывалого разгула преступности.
        А тут ещё денежная реформа, носящая, по сути, конфискационный характер – с сентября прекратилось хождение денежных билетов образца 1961 – 1992 годов и стали использоваться денежные билеты только образца 1993 года.
Руководители предприятий предлагали в счёт зарплаты продукты и товары, в том числе и мебель, со складов по грабительской двойной цене. И люди брали: выживать как-то надо было. В трудовых коллективах росло негодование, проводились забастовки.
       Я тогда работал в цехе малой механизации. Бригадиром был прошедший «огни и воды» настоящий прохвост, в молодости получивший условный срок за мелкую кражу и приехавший на Север в 1971 году после службы в армии из Западной Украины, Константин. Контора от цеха располагалась в 3-х километрах, и руководство управления нас особо не опекало. Коллектив работников цеха был небольшой: начальник, мастер, кладовщик, три электрика, два токаря, пять сварщиков, четыре слесаря, уборщица, два сторожа и три водителя.
        Мы работали с металлом: ремонтировали изношенные и изготавливали новые опалубки для железобетонного завода, варили закладные детали, ремонтировали подвесные штукатурные люльки. Настало время, когда заказов стало меньше, и мы по приказу генерального директора стали работать полсмены – до обеда. Потом, закрывшись в сварочной кабине, до вечера понемногу пили украдкой водку – культурно отдыхали. Со временем к нашим посиделкам присоединился, я бы даже сказал – пристрастился (на «халяву») и начальник цеха.
        Мы оборзели до того, что выпивать стали и в рабочее время. Утром, бывало, подойдёт «больной» начальник цеха и мне, как менее загруженному работой, говорит: «Налей всем по рюмашке». Я покорно иду в комнатушку электриков, наливаю ему сто пятьдесят, наполняю стопари ребятам и те по очереди, считай без отрыва от производства, заходили, остограмливались, загрызали чесноком и расходились по своим рабочим местам. Пьяных не было, поскольку мы опасались внезапного визита начальника управления. А он, хохол из западной Украины, был строг: зарплату платил нерегулярно, а работать заставлял и сверхурочно.
         Однажды к нашему бригадиру, в обход руководства цеха и управления, обратился его знакомый пожилой начальник одного из небольших предприятий посёлка с просьбой изготовить два мини-завода по производству кафельной плитки, стоимостью 68 тысяч рублей каждый. Тот знакомый в ближайшее время планировал оформить пенсию, с домашними вещами отправить вагоном эти установки на свою родину, покинуть север и заняться на малой родине предпринимательством. Дал нам чертежи, произвёл предоплату, установил сроки. Все механизмы, электрооборудование и корпус мы должны были скомпоновать со своих материалов и сдать установки в рабочем состоянии.
        У нашего бригадира пустовал гараж (до кризиса он не успел купить автомобиль, а гараж построил сам), и мы в том гараже работали всё свободное время. Водки у нас было в достатке, к тому же, по заказу нам привезли с Большой земли три аллюминиевых бочонка пива, которого тогда ещё в наших краях не было в продаже. Потому мы с удовольствием пропадали в гараже. Заказ выполнили, деньги получили и зажили припеваючи.
          Из-за вынужденных простоев, нас часто посылали грузить в крытые железнодорожные вагоны домашние вещи главным начальникам треста и управлений. Кроме домашних вещей, с центрального склада в вагоны мы грузили рубероид, кирпичи, обои, сантехнику, ящики с гвоздями, краску, электроды и сварочные аппараты, электростанции, спецодежду и многие другие материалы. Мы понимали, что идёт открытый грабёж имущества нашего предприятия, но бороться с этим не могли, поскольку знали, что с документами у них всё в ажуре.
        И вот когда пить стало не на что, а дома не было ни гроша (детей учить не на что, за жильё еду и лекарства платить нечем), мы решили «вырвать» зарплату – написали коллективное заявление в пяти экземплярах. Один отнесли в приёмную нашего управления, второй на имя управляющего трестом, третий в прокуратуру, четвёртый мэру города, а пятый оставили себе. В заявлении указали, в частности, на то, что в нашем тресте работает много супружеских семей и из-за невыплаты зарплаты им не на что жить. А управляющий сам себе установил оклад в 90 тысяч рублей – так он оценил свой интеллектуальный труд. В конце заявления поставили ультиматум: «Срок три дня – если не выплатите зарплату, цех начинает забастовку с привлечением внимания средств массовой информации».Мы рассчитывали на то, что, поскольку у наших начальников «рыльце в пушку», они постараются замять скандал и выплатят нам хоть часть зарплаты.
          Везде наши заявления приняли без слов: регистрировали, на нашем экземпляре ставили отметки. А в мэрии случилось непредвиденное – когда секретарь регистрировала заявление, из кабинета вышел Мэр. Узнав в чём дело, взял наше заявление и попросил зайти в кабинет. Прочитав его, снял трубку и позвонил в приёмную треста. Секретарша сообщила, что управляющий утром выехал  на трассу. Мэр приказал: «Срочно разыщите его, пусть сейчас же позвонит мне по рации». Нам же сказал: «Посидите у меня, сейчас решим ваш вопрос».Мы притихли, а Мэр углубился в бумаги. Мы знали, что он баллотируется кандидатом в депутаты в Госдуму по одномандатному избирательному округу, потому в душе рассчитывали на его помощь. Минут через пять зазвонил телефон. Мэр поднял трубку, и мы услышали его тираду: «Ты где находишься? В Заозёрске? Ты почему скрываешься от людей? Как, что случилось! Твои рабочие собрались бастовать, поскольку ходят на работу голодные, не могут детям обеспечить нормальное питание. Я вечерним рейсом улетаю в Москву. А ты завтра утром чтоб был на рабочем месте, реши вопрос, позвони мне, доложи обстановку»! И бросил трубку.
          А дальше, ребята, начинается самое интересное.
     К концу смены того дня я, бригадир и один сварщик остались после работы на пару часов – по телефону сообщили, что с железнодорожной станции на двух длинномерах в цех везут 32 тонны металла: лист, уголок, арматуру, кругляк. И всё это нужно было выгрузить в цеху. Пьяный начальник цеха, закрывшись в своём кабинете, спал и о поступлении металла не знал.
Когда мы кран-балкой выгрузили металл и длинномеры ушли, бригадир позвонил какому-то знакомому и предложил ему за три трёхлитровых банки спирта всю арматуру. Едва машина с арматурой выехала из цеха, мы включили гильотину и из листов толщиной 3 миллиметра нарубили заготовки на шесть сейфов высотой 2,5 и шириной 1,5 метра каждый, и на два сейфа из листов толщиной 10 миллиметров. Сразу собрали заготовки на прихватки, врезали замки и оставили посреди цеха, чтобы завтра утром все сварщики могли быстренько их проварить. Эти сейфы давно заказал нашему бригадиру один частный торговец видеоаппаратурой, даже сделал предоплату – его магазин грабили два раза.
      Уладив все дела, далеко за полночь мы разошлись по домам.
     Утром быстренько проварить сейфы и вывезти за пределы предприятия не успели. В 8 часов утра на «уазике» неожиданно приехал начальник управления. К начальнику цеха достучаться не смог – тот спал в кабинете, потому подошёл к бригаде:
     – Где арматура? – спрашивает.
     – Не знаем, – отвечаем.
     – А сейфы чьи? Кто дал указание изготовить их? – допытывается он.
Мы стоим, молчим, не знаем, что сказать? Он развернулся и выбежал из цеха. Мы поняли: запахло «жареным». Мигом перекантовали тяжеленные сейфы в сварочную кабину, закрыли на замок и разошлись по рабочим местам. Через полчаса вновь забегает начальник управления, и видит, что сейфов нет.
     – Где сейфы? – в гневе прорычал он.
Мы стоим, молчим, опустив головы, вроде не понимаем о чём речь. Он побежал искать по цеху – попросил открыть склад, заглянул в токарку, в бокс, где ночуют три наших машины. Сейфов нигде не было. Он кричал так громко, что, казалось, крик слышали на соседнем предприятии. Уходя, пообещал пересажать нас и пригрозил, что явится сейчас со следователями прокуратуры. Он уехал, а мы быстренько перекантовали сейфы из сварочной кабины в склад. Едва успели разойтись по рабочим местам, начальник вновь приехал. Он вспомнил, что не проверил сварочную кабину и попросил открыть её. И там сейфов не увидел. Он бегал по цеху, а мы делали вид, что работаем, вроде эта катавасия нас не касается. В это время из конторы пришёл мастер. Начальник – к нему, орёт благим матом, требует объяснений. Мастер не знает, как выкрутиться – ведь и он был в курсе всех дел, а значит, и в доле.
На шум из кабинета вышел начальник цеха и не поймёт в чём дело. Начальник управления посадил мастера и начальника цеха в «уазик» и увёз обоих в контору для разбора.
       Мы звоним предпринимателю, объясняем ситуацию. Он быстро прислал грузовик. В авральном порядке погрузили кран-балкой сейфы в кузов, и машина окольными путями ушла к личному гаражу предпринимателя. Там-то, в режиме строжайшей секретности, в выходные дни мы и заканчивали сварочные работы.
Тогда мы рисковали очень и очень. Если бы начальник заявил в прокуратуру, то наша афёра, конечно бы, раскрылась. Но начальник был не дурак, он знал, что если начнётся «разбор полётов», то мы молчать не будем – «сдадим» всех, кто отправил себе домой вагоны со стройматериалами. Он понимал, что все они тогда открыто, на глазах у всех, воровали в особо крупных размерах. А за это условных сроков не дают.
         Через три дня в актовом зале нашего управления генеральный директор акционерного общества по нашему письму проводил собрание. Он рвал и метал, обвиняя нас во всех смертных грехах, грозился разогнать к чёртовой матери всю «шарашкину контору». И «обрадовал»: денег на выплаты зарплаты в тресте нет.
И тогда мы подали заявления в суд с требованием принудительно взыскать зарплату. И выиграли дело. Воодушевлённые нашей победой, стали подавать документы в суд и коллективы других подразделений треста.
        Из-за замораживания строительства жилья в посёлке, перестали поступать заказы с железобетонного завода, который тоже «дышал на ладан». И наш цех законсервировали. Найти работу по вахтовому методу я не смог и вернулся в Башкирию. «Козлом отпущения» за пропажу металла, тогда оказался наш бригадир – его уволили по статье (но не посадили) и он уехал на свою малую родину в Западную Украину.
      
         - Ты, Саша, напомнил о денежной реформе 1993 года – сказал, пыхтящий сигаретой, Иван. – У меня тоже случилась история, связанная с потерей денег.
            Дело было так.
      С 1980 года я работал на тюменском Севере. Жил с семьёй в посёлке на берегу сибирской реки. Был у нас телевизор «Электроника» с маленьким, 10 на 10 сантиметров, экраном. Несколько лет он работал исправно, а потом вдруг перестал показывать. В трассовом посёлке не было мастерской, куда можно сдать для починки, а до ближайшего посёлка городского типа, где аппарат могли вернуть к жизни, было далеко – 48 километров по воде.
      Жил в посёлке молодой смышлёный парень Володя Заглушкин. По слухам, после завершения учёбы в каком-то техникуме, в посёлок он приехал из средней полосы России по вызову какой-то речной конторы. И опять-таки, по слухам, ремонтировал соседям электробытовые приборы – вроде бы в его жилище была оборудована небольшая комнатушка, где он в свободное время набирался профессионального опыта.Летом 1998 года в выходной день проходил Володя мимо моего балка. Я остановил его, вынес телевизор и попросил «поколдовать» над ним. Сказал, что, мол, оживишь – заплачу, а не оживишь, проживу без него до отпуска, а там сдам в ремонт.
     Через неделю он вернул аппарат, сказав, что надо заменить микросхему, которой у него нет. Я тогда предложил выкупить на запчасти за полцены, но он отказался.
       В июле того года мне исполнилось 50 лет и жена с сыном подарили большой телевизор, купленный накануне юбилея, когда мы находились в отпуске в Москве.
Отправляясь тогда в отпуск, в суматохе забыли взять телевизор для починки. И пылился он на верхней полке в пристроенной к балку кухне.
        То было тяжелейшее время для народа. Страной управлял непредсказуемый Ельцин, и Россию сотрясали социальные проблемы, политические и экономические кризисы. Была высокая безработица и небывалый разгул преступности. По всему чувствовалось «предвоенное время» – приближались грандиозные перемены.
В воскресенье вечером 16 августа, этот день я запомнил на всю жизнь, ко мне пришёл Володя. Я в то время с товарищем сидел у вагончика и играл в нарды. Володя задерживаться не стал и с ходу спросил:
     – Вы, Иван Николаевич, маленький телевизор отремонтировали?
     – Нет, – говорю.
     – Продайте его мне, – говорит улыбаясь.
     – Забери, – говорю.
     – А сколько он стоил? – спрашивает Володя.
     – У меня есть паспорт на него и чек, – ответил я, пошёл в кухню и вынес коробку с телевизором. На чеке была указана цена – 189 рублей 30 копеек.
     – Сколько я вам должен? – спросил, улыбаясь, Володя.
  – Половину стоимости, – также улыбаясь в ответ, сказал я, – девяносто рублей хватит.
      Он демонстративно протянул кулак и разжал пальцы – на ладони лежала мятая сторублёвая купюра.
     – Сдачи не надо, – сказал весело, небрежно взял коробку, поместил её подмышку и, весело насвистывая свою любимую песню: «На побывку едет, молодой моряк», скорым шагом удалился.
     А на другой день, в понедельник 17 августа, на всю страну прогремело слово «ДЕФОЛТ». Другими словами, случился один из самых тяжёлых финансово – экономических кризисов в истории России. Произошла конфискационная финансовая реформа, носящая грабительский характер для всего народа.
И мы стали жить в другой стране – курс доллара с шести рублей, скакнул до тридцати одного рубля. С 26 сентября на территории России было прекращено хождение денежных билетов образца 1961 – 1993 годов.
И пришлось мне ту сотню отнести потом в Сбербанк, выстоять там очередь и сдать в кассу. Спустя время, на эту сотню невозможно было купить даже булку хлеба – так обесценились деньги.
      Самое примечательное в этой истории то, что о грядущем дефолте некоторые люди каким-то образом узнавали ещё в пятницу 15 августа. Срочно снимали с банковских счетов деньги и покупали недвижимость, автомобили, товары роскоши.
Володе о грядущем дефолте по телефону сообщила родная сестра, проживающая в Красноярске. И он тогда вспомнил обо мне.
        А в 2000 году я нашёл в домашнем архиве заброшенную Сберкнижку, открытую ещё в 1979 году. Остаток средств на август 1984 года в ней составлял одиннадцать рублей. Пошёл в Сбербанк, чтобы за 16 лет мне начислили проценты. А там ошарашили сообщением: «Ваш счёт  аннулирован». Ограбило меня государство. Хорошо, что не на большую сумму пострадал.
      
      – Подобную утрату, но в больших размерах, понёс в 1995 году мой армейский друг из Уфы, – включился в разговор задремавший, было, Николай. – И пострадал он от действия финансовой компании «Русский дом селенга» базирующейся где-то в Волгоградской области.
      Дело было так.
      В 1992 году на экранах телевизоров замелькала назойливая реклама этой компании, которая явно соперничала с рекламой финансовой пирамиды МММ. Она была столь назойливой и завлекательной, что друг «клюнул» на неё и купил в 1993 году акций на большую сумму. Работал он где-то на северах вахтовым методом сварщиком на земснаряде, получал хорошие деньги и решил обогатиться. Мечтал купить автомобиль и потому с нетерпением ждал того дня, когда осуществит свою мечту.
Примерно за месяц до получения денег, от «Русского дома селенга» по почте ему пришло официальное письмо, в котором сообщалось, что, он может приехать и забрать деньги. Но если продлит действие договора на три месяца, то за каждую акцию он получит повышенный процент. И указывалась большая общая сумма.
Салават был азартным человеком. «До льготной пенсии мне осталось работать пять лет. Куплю машину и домик в деревне где-нибудь под Уфой и буду счастливо с Насимой доживать свой век на природе. Насима давно блатует меня купить домик в деревне, а я всё артачусь, не хочу терять блага цивилизации и переезжать в глухомань. А теперь подвернулся случай обогатиться и только дурак может отказаться от богатства», – говорил мне радостно, показывая письмо. Заполнил присланный компанией бланк и по почте отправил адресату.
       А через месяц та компания прекратила своё существование. Ни на письма, ни на телефонные звонки ответа не получал. Во время очередного межвахтового отдыха, позвонил мне, позвал в гости. За ужином, во время курения на балконе чуть не плакал: «Я совершил большую ошибку, что продлил договор. Жадность меня сгубила. Как сейчас вырвать свои деньги, не знаю. На этой почве у меня большие проблемы с женой. Боюсь, что до развода дело дойдёт».
      Чем кончилось его история, не знаю, поскольку потерял с ним связь. А потом дошли слухи, что Салават разбился, выделывая в воздухе виражи на параплане.
      
        – За туманом и за запахом тайги украинский хлопец Мыкола, приехал из Кременчуга в довольно зрелом возрасте, – снова включился в разговор Степан. – За плечами у него были армия, техникум и вольная холостяцкая жизнь. Нагулявшись вдосталь, удачно женился, обзавёлся детьми, заработал авторитет. Уезжая на заработки туда, куда «только самолётом можно долететь», знал, что рано или поздно купит автомобиль. Потому работал с энтузиазмом, с полной отдачей. Многие друзья-северяне «за глаза» звали его (как, впрочем, и всех украинцев) хохлом. Добрый по натуре Мыкола не обижался, наоборот, гордился своей национальностью и даже с начальством разговаривал с акцентом.
        В сентябре 1981 года подошёл к нему председатель профкома и обрадовал: «По итогам соцсоревнования в навигацию ты признан победителем и премируешься талоном на покупку «Жигуля. Срочно оформляй отпуск без содержания бери документы и езжай за машиной».
       От счастья Мыкола был на «седьмом небе». Он спал и мечтал о том времени, когда сможет во время летних отпусков раскатывать по пыльным украинским сельским дорогам на рыбалку, в гости или по грибы. «К дояркам на ферму буду наведываться», – многозначительно говорил он друзьям.
       И вот, его мечта сбывается.
      Быстренько оформил отпуск, внёс в Сберкассу 5500 рублей и вечерним рейсом с чеком в кармане вылетел в Тюмень.
       От разноцветья сверкающих на солнце новеньких легковушек на территории Базы в Рощино, у него разбежались глаза.
      – Выбирайте другой цвет, а эти автомобили уже распроданы, – сказал представитель Базы, когда радостный Мыкола указал на несколько стоящих в ряду стальных «коней» цвета морской волны. С детства он любил цвет морской волны, поскольку школьные каникулы всегда проводил у деда с бабкой, загорая и купаясь в волнах Азовского моря.
       Но он не хотел другого цвета и, «сунув» в карман представителю Базы сто пятьдесят рублей, побежал оформлять документы на машину любимого цвета. Его не огорчило то, что из инструмента в наличии были только молоток, отвёртка и домкрат. «Это не беда, – размышлял он, – были бы кости, а мясо, как говорится, со временем нарастёт – куплю себе инструмент».
      Проблема возникла сразу, как только автомобиль выгнали за ворота – в бензобаке топлива было ровно столько, чтобы можно было доехать только до ближайшей заправки. По городу он ехать боялся и обратился к таксисту. За воротами их было много – там они «делали» деньги. За городской чертой таксист вышел из машины, получил деньги и попуткой уехал в город. Мыколу охватила паника. Себя он считал хорошим водителем, поскольку ездил на тяжёлом трёхколёсном мотоцикле «Ирбит». А тут предстояло сесть за руль легковушки и самостоятельно ехать полторы тысячи километров, да не одному, а с женой и грудным сыном. За рулём автомобиля он был несколько раз – на территории причала водители большегрузных «уралов», узнав, что он едет за машиной, давали порулить – потренироваться.
      Обречённо сев за руль, дрожащими руками включил первую передачу и взял «курс» на родной Днепропетровск. Автомобильное движение на трассах в то время было неинтенсивным – большей частью курсировали грузовики предприятий, а личного транспорта было мало, не то, что сейчас. И он поехал не спеша  со скоростью 40 – 50 километров в час.
        Милицейский передвижной пост заметил слишком поздно, потому на взмах полосатого жезла среагировал не сразу. Пришлось включить заднюю скорость. Двигаясь задним ходом, думал: «Что ему от меня надо? Я же не нарушаю, еду медленно, фары включены. Может документы проверить хочет? Так это, пожалуйста!»
Проверив документы и поняв, что перед ним начинающий водитель – «чайник», страж порядка, сказал:
       – Вы, уважаемый, превысили скорость движения, выходите из машины, будем составлять протокол. Мыкола струхнул не на шутку: «Отнимет права и прощай мечта».
      –Товарищ майор, давайте решим вопрос без протокола, – сказал с придыханием.
Он настолько разволновался, что даже не обратил внимания на погоны инспектора – перед ним стоял младший лейтенант.
       – В таком случае с вас штраф двадцать пять рублей, – подобрел гаишник.
Мыкола от радости аж заплясал: «Спасибо служивый! Вот вам двадцать пять рублей».
Но гаишник не стал ждать, пока он достанет из потайного кармана деньги – устремился с поднятым вверх жезлом на полосу встречного движения к приближающемуся грузовику, и крикнул на ходу:
      – Положите под водительское сиденье моего «уаза».
Милицейский «уазик» стоял на противоположной стороне дороги. Откинув сиденье, Мыкола ахнул – там лежала куча бумажных денег достоинством три, пять, десять и двадцать пять рублей. Велико было искушение взять горсть этого «добра» и запихнуть себе в пазуху. Но вовремя заметил, что гаишник, разговаривая с водителем грузовика, мельком наблюдает за его действиями. Бросив трёхрублёвую купюру в общую кучу, опустил сиденье. «Хватит тебе, хапуга, и этого», – улыбаясь, пробормотал, подбегая к своей машине. Сев за руль, завёл движок и рванул с места как гонщик на Ралли, проклиная себя за невнимательность, и нерешительность.
        На второй день пути он привык к рулю и дороге, следил за знаками, контролировал дорожную ситуацию по зеркалам и от удовольствия напевал украинские песни.
       Беда, как это часто бывает, пришла неожиданно. Двигаясь по Башкирии, в одном месте долго ехал со скоростью 30 километров в час за длинномером, гружённым трубами небольшого диаметра. И обогнать эту «колымагу» не было возможности – по встречной полосе шёл плотный транспортный поток. Когда ему надоело дышать выхлопными газами впереди идущей «чахотки» он, улучив момент, когда встречных машин не было, медленно по встречной полосе пошёл на обгон. Дорога в том месте, как назло, резко пошла на подъём. И тут внезапно, как летающий лыжник на трамплине, на встречной полосе из-за бугра показалась легковушка. Чтобы успеть завершить обгон, Мыкола добавил газу, но скорости катастрофически не хватало. Тормозить было тоже бесполезно – автомобиль находился в середине автопоезда, и уйти ему в «хвост» не успевал. Повернув рулевое колесо резко влево, направил машину на обочину, а потом под откос.
        Пришёл в себя, когда машина заглохла и остановилась. Вокруг качались на ветру заросли невысокого кустарника. Вышел, обошёл машину, и успокоился – видимых повреждений не было. Впереди, в метре от капота, стоял высокий крепкий  пень. На заднем сиденье сидела ни живая, ни мёртвая жена с маленьким сыном на руках. Она была в шоке и не проронила ни слова.
        Из кустарникового «плена» его вызволил водитель «зила», которого он «поймал» на трассе. Профессионал и обнаружил повреждение тормозного шланга. За дополнительную плату отбуксировал его до ближайшей ремонтной мастерской.
       В родной Днепропетровск Мыкола въезжал ночью. Транспорта на улицах города почти не было, и он ехал по ярко освещённому проспекту Правды с ветерком, мечтая о скорой встрече с родными. И не сразу обратил внимание на лежащий на дороге тёмный предмет. Чтобы не делать резкого манёвра при объезде, поехал прямиком.
 Что произошло в следующий миг, сообразил не сразу: скрежет был такой силы, что, казалось, слышит весь город. Промчавшись по инерции метров сто, остановился при помощи ручника – тормозной шланг, как потом выяснилось, был порван во второй раз. Вышел и пошёл посмотреть, что там лежало на дороге?
На асфальте лежал тонкий смятый лист железа. Несколько секунд назад это было ведро, потерянное, видимо, водителем какого-то грузовика.
       Погостив у родственников пару дней, отогнал машину в село, где жила его мать, поставил в гараж и улетел самолётом на Север. С тех пор приезжая на Малую родину, выгоняет Мыкола из гаража своего стального коня, проводит техобслуживание: чистит салон, моет кузов, проверяет давление в шинах и масло в моторе, запускает и прогревает двигатель, и загоняет обратно в гараж.
Потому–то и выглядит он, у него как новенький.
      
          – Мужики, а я вспомнил историю про своего кота, – сказал вернувшийся из кустиков Борис. – Но вначале послушайте свежий анекдот.
        У одного мужика жил кот. В марте, когда весеннее солнце начинало растапливать снег, кот уходил из дома и пару недель пропадал неизвестно где. Возвращался худой, голодный, ободранный, и отсыпался несколько дней, не вставая даже для приема пищи. Мужик заботливо ухаживал за любимцем: отмывал, кормил, залечивал раны. Следующей весной кот снова уходил надолго, и вновь возвращался еле живой. Надоело мужику с ним возиться, отнес его к ветеринару для соответствующей операции, и успокоился. А весной следующего года кот опять пропал. Когда вернулся, мужик его не узнал: перед ним еле стоял на ногах измученный, отощавший, порванный в лоскуты любимец.
     – Ну, а теперь, котяра, что ты там делал? – в гневе спросил хозяин.
     – Руководил процессом! – ответил кот и завалился спать. Конец анекдота.
     – У меня тоже одно время жил любимый кот, – продолжал рассказывать Борис. – Это был красивый, умный, игривый и шаловливый мурлыка, с длинными, как у рака, усами. Когда он был маленький, жили мы с ним душа в душу, хотя намучился я с ним, пока приучил к соблюдению чистоты и пользованию унитазом. А когда он подрос, для меня настали «весёленькие времена»: каждой весной устраивал он по вечерам под балконом брачные игры. Я терпел бы его выходки, если бы он гулял тихаря. Но он же, гад, устраивал по ночам под балконом буйные игрища: тут были и потасовки, и беготня, и визжание, и мяуканье, и рычание. В такие моменты пулял я с балкона клубни картофеля в темноту кустов где, по моему предположению, шарахался мой любимец. На некоторое время «какофония» прекращалась, а затем с утроенной энергией, возникала вновь. Весь дом до утра не мог спокойно спать, и на этой почве у меня с соседями возникали ссоры.
       В один из выходных дней я проснулся только к обеду: котяра, мешая спать, всю ночь «пел» под окнами заунывные песни. Попив чайку, вышел на балкон покурить. Глянул вниз и ахнул – мой любимый котяра лежал брюхом вверх на проталине с растопыренными лапами, и сладко спал. Ноги и хвост его периодически вздрагивали – он, видимо, видел приятный сон.«Чем же тебя, друг, отблагодарить», – подумал я. Как назло, не нашёл подходящего предмета для метания. Войдя в кухню, взял чашку с недопитым чаем, добавил кипятка и вышел на балкон.
     «Вот тебе, идиот, мой подарок!», зло подумал и, прицелившись, вылил чай на живот возмутителя спокойствия. Что произошло в следующий миг, я сообразил не сразу. Словно катапультированный, мой котяра мгновенно взлетел к моему балкону на первом этаже, выбил чашку из моей руки, приземлился на все четыре лапы и, хрюкая, моментально скрылся в кустах. С тех пор сплю спокойно – кот домой не вернулся.
          Коротка летняя ночь. За разговорами друзья не заметили, как наступил рассвет. Подвесив над костром ведро с водой для ухи, пошли к реке проверять сети.