Александр Македонский. Дары Афродиты. Глава 7

      Глава 7


      Аминтор отсутствовал с полчаса и, вернувшись, погладил сына по голове.

      — Собирайся, сынок, мы уезжаем.

      — Ты уже купил новый дом? — Синие глаза зажглись радостью. — Рядом с дворцом?

      Что-то больно кольнуло Аминтора в самое сердце, рука замерла на каштановых локонах.

      — Нет, сынок, мы уезжаем… в Афины.

      — Как в Афины? Как в Афины?! — закричал Гефестион. — Папа! Ты же говорил, что мы сюда навсегда!

      — Я так думал, но обстоятельства сложились по-другому. Мы вернёмся сюда, я обещаю тебе, только это будет позже.

      — Но как же? Как же?! — Слёзы взбухли в синих глазах. — Разве нельзя не уезжать?

      — Нельзя, Гефестион, нельзя. Помнишь, я говорил тебе про нехороших людей?

      — Да, ты назвал это «политическая ситуация».

      — Ну вот, один из этих нехороших, Демосфен, едет в Пеллу и везёт с собой своих подпевал, они будут хитрить и вести пустые разговоры, пытаться запутать Филиппа и запугать его тем, чего на самом деле нет. Другими союзами, соглашениями. Скорее всего, их нет, но проверить надо, проверить и посмотреть, как он подаст результаты своего посольства, когда вернётся в Афины, как это воспримут в Афинах, Фивах, какие мнения возобладают. Проверить, что ему удалось разнюхать и насколько он это исказит, в каком свете представит. Я должен там быть, понимаешь? Если это для Македонии, для Филиппа, то и для царевича тоже. Ты понимаешь, о чём я говорю? Иногда для тех, кого любишь, надо делать то, что огорчит и их, и тебя самого, но это необходимо.

      — Но папочка! — Слёзы уже бежали по детским щекам. — Совсем-совсем, никак-никак нельзя не ехать?

      — Совсем-совсем, никак-никак, — эхом отозвался Аминтор.

      — А если… а если ты поедешь, а я останусь? Ты быстро всё сделаешь, и так даже лучше будет, потому что я туда-сюда не буду ездить. Я заниматься буду в это время, я не потрачу его зря!

      — Ну о чём ты говоришь? Там же твоя мама, у тебя брат и сестра, я уеду — как же я тебя тут оставлю? Ты хочешь, чтобы мама плакала и мы все по тебе скучали?

      — Нет, не хочу. — Гефестион всхлипнул. — Но как же я… Но почему сегодня и так сразу? А что, если мы здесь ещё останемся? Хотя бы на два дня, на день? Разве от этого что-то изменится?

      — Может измениться, у нас должно быть время в запасе. Уже сейчас в Афинах складывается другая ситуация — за ней надо следить, её надо анализировать.

      — Это как?

      — Внимательно рассмотреть и правильно оценить. Узнать, что может из неё воспоследовать. И, потом, если бы ты остался здесь ещё на день, если бы это было возможно, этот лишний день тебе ничего не дал бы.

      — Потому что он будет отравлен необходимостью отъезда?

      «Как же быстро взрослеет человек в злой час!» — с горечью подумал Аминтор.

      — И поэтому тоже, и потому, что чем сильнее и крепче ты привяжешься, тем тяжелее будет с этим расставаться.

      — Я не знаю. Мне кажется, что сильнее не бывает. — «Что может быть сильнее? — подумал про себя Гефестион. — Разве я не его Патрокл, разве Александр не мой Ахилл — что может быть сильнее?»

      — Ну а если сильнее не бывает, то разлука это не убьёт. Она не будет вечной, мы вернёмся сюда, это не навсегда.

      — Когда? Через неделю? Через месяц?

      «Для него даже месяц — век, — печально подумал Аминтор. — Если бы я только знал, я бы сразу сказал, что мы приехали только на два дня, — Гефестион бы держал разлуку в голове, знал бы, что мгновения свиданий быстротечны, что они не продлятся долго. Но стало бы ему от этого легче?»

      — Я не хочу тебе лгать. Наверное, выйдет значительно больше, но ты будущий мужчина, ты должен быть сильным. Пойми, что это для общего блага, для блага и того, к кому ты неравнодушен. Продолжается противостояние, мир — это война, слишком многое брошено на обе чаши весов, мы не имеем права на ошибку, жизнь не только удовольствия, и гораздо чаще она неприятности, а не радости.

      Гефестион хотел было сказать, что он может остаться в Пелле и писать маме письма, но понял, что письма отца не убедят: ведь Гефестиону только восемь лет, в таком возрасте родители детей не отпускают. Значит, отец прав — и Гефестион должен уехать. Но как же он будет без Александра? «А ведь я ему обещал, обещал завтра!» — ужаснулся мальчик и откровенно зарыдал.

      — Папа, папа! Я должен сказать это Александру! Он меня ждёт, он завтра будет ждать, я ему обещал! Если я не скажу ему, я буду обманщик и предатель!

      — Но это от тебя не зависит, как ты можешь отвечать за то, чему не ты причиной?

      — Всё равно он будет ждать и грустить! Я должен его видеть! Папочка, пусти меня во дворец, я быстро!

      — Но мы должны выехать засветло, а уже четвёртый час пополудни.

      — Только четвёртый час, я успею!

      — Да кто же тебя во дворец пустит?

      — Я достучусь, я позову, я докричусь! Папочка, родной, дорогой, пожалуйста!

      Против такой мольбы Аминтор устоять не мог:

      — Ну хорошо, беги, только быстро, — и посоветовал уже вдогонку сыну, опрометью кинувшемуся вон: — В случае чего записку напиши, попроси передать. Хотя кто там на входе со стилосом и пергаментом стоять будет…

      Гефестион мигом домчался до дворца и схватился за прутья решётчатой ограды, привлекая внимание стражника.

      — Позови царевича! Мне срочно надо его видеть, это очень важно!

      Но охранник остался глух к страстному призыву:

      — Что ты голосишь? Царевич занимается, ему нельзя мешать.

      — Это очень важно, он должен знать, что я скажу!

      — Как же! Если бы вся Пелла ходила сюда и по любому поводу звала царевича и царя, так они и откликались бы!

      — Александр! — закричал Гефестион.

      — Не ори, не услышит тебя царевич, а я тебя арестую за то, что ты буянишь.

      Но угроза Гефестиона не остановила:

      — Тогда пусти меня к нему, я должен сказать, это очень важно!

      Однако ворота, такие гостеприимные и с такой готовностью распахивавшиеся всего пару часов назад, на этот раз не отворились.

      — Это я уже слышал. Никого не велено пускать, это дворец, а не проходной двор. — Часовой был очень горд тем, что несёт стражу на таком важном посту.

      — Я Гефестион, сын Аминтора, нас сюда пропускали и сегодня, и вчера!

      — Может быть, но не из-за тебя, а из-за твоего отца. А, может быть, и нет, при мне вы не входили и не выходили.

      — Спроси у других!

      — Ага, оставить свой пост, а ты в это время и проберёшься! А вдруг у тебя злой умысел? Возвращайся домой, а то я тебя действительно арестую.

      Но и вторая угроза Гефестиона не испугала, он изо всех детских сил затряс кованые прутья.

      — Александр! Александр!

      Увы, царевич не слышал, никто не показывался у просматривавшегося от ворот входа во дворец, и часовой был неумолим.

      Гефестион принялся лихорадочно соображать. Конечно, можно было обежать двор кругом, добраться до конуры Афины, там, не доходя до неё десяти шагов, был тайный лаз, но можно ли будет открыть его снаружи? Царевич раздвигал доски изнутри, а когда мальчики прибегали с прогулки обратно, возвращал их на место, и сейчас они были плотно смежены, а у Гефестиона не было при себе ничего, чтобы поддеть их и развести. Даже если он найдёт какую-нибудь палку, откроет лаз и проберётся, как ему остаться незамеченным? Час уже поздний, челяди во дворе прибавилось, у дверей дворца тоже стоит стража. Стоит ли попытать счастья и попробовать залезть в комнату царевича? Но Гефестион делал это вдвоём с Александром, подсаживал его, ждал, когда царевич поднимется и подаст ему руку. И пусть Гефестион сумеет сделать это один, как потом найти Александра? Дворец велик, нельзя же будет соваться в каждую дверь…

      Мальчик готов был снова зарыдать от отчаяния, но, на его счастье, во дворе показался Клит.

      — Клит, Клит! — закричал Гефестион.

      Брат Ланики услышал и подошёл к воротам.

      — Ого, какой у тебя вид! Что случилось?

      — Клит, позови Александра! Милый, родной, это очень важно! Я ему должен сказать… — И Гефестион всё же зарыдал. — Я должен уехать, я ничего не могу сделать, а я уже обещал ему, что приду, только бы он не думал, что я обманщик и предатель!

      — Ну не волнуйся, в любом случае я ему это скажу. Он занимается сейчас с Леонидом. Подожди, я попробую вырвать твоего друга из цепких лап спартанца, не уходи. Время-то у тебя есть?

      — Совсем немножко.

      — Хорошо, я постараюсь. Жди.

      Клит вошёл во дворец и направился к классной, переживая и за Гефестиона, и за Александра: в том, что удар для царевича будет так же силён, как и для сына Аминтора, сомневаться не приходилось.

      Дойдя до классной, Клит приоткрыл дверь.

      Леонид расхаживал по комнате и усложнял диктант трудными глаголами, учеником он сегодня был очень недоволен: о греческом, как и ранее об арифметике, царевич думал мало, витал где-то в облаках, а тем временем из-под стилоса на дощечку для письма выскакивала уже далеко не первая ошибка, и ворчливый воспитатель не упускал случая разбавить урок сердитой воркотнёй. Разумеется, и Клит был встречен соответственно:

      — Ну что ты мешаешь? Я же просил во время занятий не отвлекать ни меня, ни Александра.

      — Мне Александра надо на четверть часа, это важно.

      Царевич обернулся и, увидев Клита, широко улыбнулся: только что отрок думал о том, как под руководством брата Ланики будет вырезать с Гефестионом гоплитов в полной амуниции, и прикидывал, из чего можно будет сделать пехотинцам щиты.

      Но Леонид не преминул разразиться ещё одной порцией возмущений:

      — Я же просил, чтобы нас не прерывали! Сколько раз можно говорить! Занятия не игрушка. Сегодня я царевичем очень недоволен, а тут ещё ты заявляешься. «Это важно», «это важно», — передразнил Клита учитель. — Самое важное — это учёба, а не детские проказы. И должен сказать, что Александр меня очень разочаровал… — зашёл на второй круг Леонид.

      Он мог изливать своё недовольство ещё очень долго, а драгоценное время таяло — и Клит решил прения с Леонидом не продолжать:

      — Александр, тебя Гефестион ждёт у ворот. Он очень хочет тебя видеть.

      Магическое «Гефестион ждёт» не могло оставить царевича равнодушным, он вскочил и понёсся к другу, его не остановило ни возможное наказание, ни цепкие руки Леонида: Клит отошёл от косяка — и Александр проскочил за его спиной, воспользовавшись тем, что учитель не смог ухватить его за хитон.

      — Ах вы ещё и спелись! — Леонид сильно разозлился, и побег, и пособничество брата Ланики окончательно вывели его из себя.

      — Я делаю что надо, — ответил ему Клит и тут же подумал про себя: «А это надо? Может быть, не стоило говорить Александру про то, что его ждёт Гефестион, а просто заверить Аминторида в том, что я передам его слова, дождаться, когда он уйдёт, и уже вечерком, подготовив царевича, сказать ему о том, что его драгоценному другу пришлось уехать? Может быть, так он страдал бы меньше? — ведь сейчас, безусловно, разразятся рыдания: Гефестион уйдёт на глазах Александра — разлука будет твориться перед ним воочию. И сам афинянин такой несчастный! Аид меня подери, сколько же разрушенных надежд переживает человек за свою такую короткую жизнь! И как рано они начинают у него рассыпаться!»

      А Александр, выбежав из дворца, кинулся к воротам. Всё в его душе пело: теперь Гефестион пришёл к нему без отца, один — поэтому его и не пустили. Ничего, завтра же Александр попросит своего царственного родителя не чинить препятствий, пусть владыка Македонии скажет стражникам, чтобы они в любое время дня и ночи пропускали Гефестиона. Как же здорово придумал его Патрокл! В самом деле, зачем им ждать следующего дня, терять целый вечер, ведь летом он такой длинный! «Как я сам об этом не догадался!» — подумал царевич.

      — Открывай, открывай! — закричал он строптивому часовому, по-прежнему не пускавшему Гефестиона во двор, и выбежал к другу, едва не задев хитоном отворявшиеся ворота. — Гефестион! Тебя папа на вечер отпустил? — и царевич осёкся, увидев слёзы в синих глазах и совершенно несчастное лицо. — Что с тобой? Тебя кто-то обидел? Ты повстречал наших драчунов, они посмели тебя оскорбить? Кто? Скажи! Кассандр, Гарпал, Филота? Я им устрою, я их поколочу!

      Гефестион в отчаянии покачал головой:

      — Нет, меня никто не обидел. Просто… я должен уехать.

      — Куда? Как?

      — В Афины. Отец очень торопит.

      — Да как же?! — вскричал Александр. — Как же, зачем? Ты же говорил, что вы навсегда сюда перебрались! — Отчаяние разлилось теперь в двух парах детских глаз.

      — Да, но… Эта самая «политическая ситуация» изменилась, сюда едет какой-то подлый Демосфен.

      — Ну и что? Если он враг, мы его убьём!

      — Нет, так нельзя, он посол… Он будет хитрить, лгать, нарочно запугивать, всё вынюхивать, а потом поедет обратно и в Афинах начнёт свои гадости творить. То есть продолжит… Мой отец должен ему помешать. Понимаешь? — там, в Афинах.

      — Но… но как же, почему именно твой? Там есть ещё наши друзья.

      — Я не знаю… — И Гефестион заплакал, слова «коалиция», «разобщённость», «промакедонская партия» в его лексикон пока не входили. — Я шёл к тебе… потому что обещал, потому что… чтобы ты не думал, что я тебя оставил, чтобы я не был обманщиком и предателем. Отец говорит, что мы обязательно вернёмся.

      — Когда?

      — Он не знает. Но ты же меня будешь ждать, правда?

      Мальчики обнялись, слёзы того и другого перемешались на детских щеках, такими им и суждено было остаться навсегда — общими на двоих.

      — Конечно! Конечно, я буду! Но почему так сразу? Завтра нельзя?

      — Нет, отец спешит.

      — Это всё подлая «политическая ситуация», да? Ничего, когда я вырасту, ей не поздоровится! — пригрозил Александр грядущему, в котором ему, будущему царю, эту «политическую ситуацию» предстояло творить своим мечом и своей властью. — А что, если ты останешься? — Глаза царевича вспыхнули. — Останешься — и дождёшься отца здесь?

      — Да я же говорил! — голос Гефестиона снова задрожал. — Я же говорил ему, я просил, даже сказал, что заниматься буду. Но… там мама, она без меня будет плакать. — И сын заплакал сам.

      — А пусть она приедет сюда!

      — А сестра и брат останутся там, отец там будет. Я не знаю, но, наверное, так нельзя… — Гефестион всхлипнул и крепче прижался к Александру. — Ещё отец сказал, что нам сильными надо быть, и то, что надо уехать, — это ко благу, чтобы и Македонии, и твоему отцу, и тебе было лучше.

      — Да как же лучше, как я без тебя буду? Мне никто больше не нужен, ты мой Патрокл! — И Александр осы;пал поцелуями мокрые щёки. — Ты мой, мой, мой! И я должен тебя кому-то отдавать! — наследник не мог смириться с несправедливостью и попранием своей власти, хоть у него её и было сейчас совсем немного. — Проклятье! Я же царевич — и ничего не могу сделать! А если, — царевича озарила ещё одна мысль, — я с тобой поеду?

      — Нет, так тоже нельзя… Если меня не отпустили, то и тебя не отпустят. Ничего нельзя… — И, гладя своего любимого по золотым кудрям, Гефестион зарылся горевшим лбом в его шею. — Ты мой Ахилл! Ты просто не забывай меня! Я тебе буду писать!

      — Писать? — разочарованно протянул Александр. — Но это совсем не то!

      — Но лучше, чем ничего. Адрес лёгкий: Афины, улица Дромос, дом Аминторидов. Ты ведь запомнил? Будем писать друг другу длинные-длинные письма — и так время быстрее пройдёт.

      — Ты думаешь?

      — Я не знаю. Мой Ахилл! — И мальчики снова кинулись друг другу на грудь. — Всё хорошо, всё хорошо, — не размыкая объятий, продолжил уговаривать Гефестион — себя не менее, чем Александра. — У меня останется твоя триера, а у тебя — моя раковина. И фибулами мы обменялись. Будем смотреть и думать друг о друге, это же частичка от нас.

      — А если лучше не смотреть? А если, когда будем смотреть, мы будем думать не о том, что это частичка, а о том, что мы были вместе, а теперь этого нет?

      — Я не знаю, — Гефестион совсем растерялся. — Ну давай думать о хорошем, мы же должны, если мы сильные.

      — Нет, не сильные. Не хочу. Как же о хорошем, когда… Афина! Щенята! — вспомнил царевич. — Ты не можешь взять двух щенят, потому что они ещё не выросли и сосут молоко!

      Гефестион вздрогнул — это была ещё одна разлука, да ещё сразу с семерыми!

      — Но ты же её не оставишь, ты будешь кормить её — за себя и за меня — и вспоминать обо мне. Я же вас восьмерых покидаю…

      — Ты! Я не подумал! Восьмерых! Как же тебе плохо! Зачем так? — И Александр зарыдал пуще — за то, что другу было ещё хуже, чем ему самому.

      — Ну… если ты с Афиной остаёшься, она тебе поможет. Если ты с ней остаёшься, значит, ты ей нужен. И щенятам. Теперь видишь, что нельзя, совсем нельзя не писать! Я же и по ней скучать буду, я должен знать, как она живёт!

      Мальчики продолжали всхлипывать и обнимать друг друга.

      «Отец… отец ждёт меня», — пронеслось в мозгу Гефестиона, он знал, что должен разомкнуть объятия, но боялся сделать это: и сам был не в силах перестать ощущать касание, бешеное биение сердца своего Ахилла и заходившуюся в плаче грудь, и царевича не хотел обидеть, сделав попытку высвободиться из его рук.

      — Александр, отпусти меня. Я должен идти, я подвожу отца. Отпусти, я не могу сам. Я не хочу. Ни уходить, чтобы мне больно не было, ни освобождаться, чтобы тебе боль не причинять.

      Александр ругал себя, что из-за рваных вздохов не может прижаться к Гефестиону всем телом, насладиться последними мгновениями близости и ярче запомнить их. И тут ему пришла в голову ещё одна мысль. А что, если?..

      — А я поеду с вами! До первой остановки, до ночлега! Это же не будет далеко, а я потом вернусь. Это ещё несколько часов вместе!

      Гефестион горько вздохнул.

      — Да нельзя, ты же царевич, тебе нельзя отлучаться, ты и так уже занятия прервал, тебя отец ругать будет.

      — Так что?

      — Нет, не надо. Мы должны уважать старших.

      — Ну хорошо. Но я всё равно провожу тебя.

      Так же крепко обнявшись, мальчики зашагали от ворот, то и дело утирая льющиеся слёзы.

      «Что они творят! — ужаснулся вышедший из дворца и наблюдавший за расстающейся парой Клит. — Не надо было мне говорить Александру: ведь совсем изведутся. Ну вот, царевич увязался за Гефестионом. А попробовать остановить — если не вырвется, возненавидит меня и весь мир, если вырвется — моя попытка будет напрасной. Что с ним будет теперь, что будет с Гефестионом? А день так хорошо начинался. Эх!»

      И Клит пошёл за ребятами, сохраняя между собой и ними дистанцию в несколько десятков шагов.