Часть I. Глава VIII. Источник света

   «Любовь есть сама жизнь; но не жизнь
   неразумная, страдальческая и гибнущая,
   а жизнь блаженная и бесконечная»
   Л.Н.Толстой

   Район Эсквилина, на Лабиканской дороге, невдалеке от Лициниевых садов, был в целом спокойным и мирным: несмотря на некоторое количество борцов за какие-то идеи, здесь преимущественно жили люди с устоявшимися привычками и взглядами на жизнь, которые не мешали себе подобным предаваться тому, что называется «устроенной жизнью». Здесь жили люди состоятельные, получившие в свое время от жизни все, что хотели, и теперь, как говорится, доживали свой долгий век.

   Особняк с прекрасно ухоженным садом расположился вдалеке от проезжих дорог. Высокая, в полтора человеческих роста, каменная ограда отгородила его от остального мира. Помещение для скота примыкало вплотную к забору, дальше располагались: служебное помещение, помещение для вольноотпущенников, для охраны и, наконец, сам дом, который возвышался надо всем, как великан над карликом, стоя на небольшом пригорке. Двухэтажный красавец с верандой для встречи солнца и провода дня, уютными окнами, с красивой, непотертой временем раскраской, изящными колоннами, арками, украшавшими вход, словно приглашал всех проследовать вовнутрь.

   Тишина, умиротворенность, благость, средоточие доброты – таковы были первые впечатления того, кто впервые входил в эту внутреннюю жизнь, казалось, никак не связанную со всем тем, что творилось снаружи.

   Вдруг раздались чьи-то размеренные шаги. Этот кто-то проследовал из одного конца дома в другой, потом прошел еще один, другой. И, наконец, дом ожил. Жизнь оказалась не бурная, не суетливая, но вся преисполненная какой-то радостью: каждый человек в доме, а их здесь хватало, знал свое дело и спокойно, со знанием своих сил, занимался тем, чем положено. Вольноотпущенники были прилично одеты, их лица не выражали страха перед господами, а точнее – госпожой, скорее наоборот – глаза светились благодарностью за заботу и дружеское расположение. И за это они служили и преданно, и честно, что так редко можно повстречать у людей, особенно если платишь им деньги.

   Гости дома были приветливы и проводили дни в беседах, обсуждая многие значительные, на их взгляд, вопросы; некоторые то входили, то выходили из библиотеки, богатой не столько количеством, сколько качеством тех книг, что составляли ее. Порой тишина нарушалась размеренными, плавно журчащими, как ручеек, звуками чарующей арфы – звучала то задумчивая песня с какой-то невысказанною мольбою, то лирическая о чувствах влюбленных или о светлом дне, когда Марс снисходил до того, что давал передышку своим сыновьям – детям Рима – хотя бы на год.

   Дом ожил. Гости прошли в триклиний позавтракать, их было несколько: известный поэт из Капуи Марк Клесий и талантливый скульптор Деян Руллиан, слепивший когда-то на радость хозяйке голову Атласа, держащего небесную твердь. Как часто любила она повторять: «Пока есть в мире любовь – мир не рухнет!». Любовь она видела и в образе Атласа – этого воспетого греками титана. Попирает его многозвездный свод, давит неимоверно, но стоит он нерушимо, неся свой дар или свое проклятье – все у него в руках. И обернуть это можно в любую сторону! Были здесь и менее именитые люди разных профессий и успехов, но всех их объединяло нечто, на первый взгляд, неуловимое.

   Ближе к полудню появилась сама госпожа – Пристилла неспешно проследовала из своей спальни на веранду, приветствуя с новым днем всех, кто попадался ей навстречу; заглянув предусмотрительно и в триклиний, она пожелала приятного аппетита, пообещав по возможности присоединиться позже.

   Когда она вышла на веранду, то очутилась в свежем порыве прохладного ветра, налетевшего так приятно без той учтивости и деликатности, которая бы разом помешала, следуй ветер нормам и правилам людей.

   «Природа безыскусственна, – думала она. – Она не создает себе образа, не пытается учесть интересы и мнения своего окружения. Она непосредственна. Она просто живет! И наслаждается этой жизнью, даря и ничего не требуя взамен. Вот, например, сейчас дует этот свежий ветерок, дарит мне живительную влагу, играет с моими волосами, ласкает мое лицо и руки, нежно, с заботой. Но он не хочет сделать мне приятно. Сейчас просто таково его состояние – и в этом он сам. А в другое время он может стать резким, порывистым, грубым, жечь и щипать, шипеть от негодования и завывать от злобы, которой он непременно даст волю. И тогда он будет собой. Ему не нужен ни мой кров, ни моя благодарность. А все-таки он знает меня, а я знаю его. Не было б меня – а он все так же дул сейчас, нимало не обеспокоившись утратой. Ветер жесток. В нем нет любви, но он…»

   Поток ее мыслей прервало легкое прикосновение к плечу чьей-то руки, отчего матрона невольно внутренне вздрогнула, разрушилось созерцательное настроение за прекрасными садами, которые не утратили и зимой своего очарования. Так запросто представлялось, как пленительным летом можно будет спасаться от солнечного зноя под густыми кронами буков, бледных берез и белой акации. А как красиво сейчас смотрелись вечнозеленые пробковые дубы, бессмертный лавр, шелестевший под ветром изумительной листвой на густых ветвях, словно соглашаясь с мыслями хозяйки!

   – Светлого дня, добрая матрона! – бодро отозвался знакомый голос.

   Обернувшись, она увидела Марка Клесия, которого знала не первый год и поддерживала с ним искренние дружеские отношения.

   – И тебе, мастер чистого слова, желаю того же!

   Марк приветственно улыбнулся. Он был моложе ее на пятнадцать лет и в свои двадцать девять успел прославиться в своем городе как поэт, владеющий тонким и изысканным словом. Поэзия стала делом его души: подмечать самые разнообразные оттенки прекрасного во всем, искать очарование там, где другие находят лишь обыденность, разукрасить новыми красками то, что давно потеряло свой цвет и поблекло. В своем роде он был вольным художником. Он знал свое дело. Марк хотел этим заниматься – и занимался: в этом заключалась вся жизнь для него. Однажды, когда начинающий поэт выступал на портике перед гражданами своего города, теми, кто любил поэзию, его посетила муза, подарившая новую жизнь. Он увидел женщину, и она поразила его тем сиянием доброты, которое исходило от нее, как лучи от солнца. Она сказала ему: «Любовь превыше всего, мой мальчик! Ты сможешь донести это до людей в своих стихах!». Так он познакомился с Пристиллой Татий, которая изменила его судьбу. Это было почти десять лет назад.

   – В это время здесь тихо и красиво, поэтому-то я здесь обычно и уединяюсь – чувствую себя свободной, мой друг. Как ни прискорбно, среди людей не найти того, что так явственно ощущаешь здесь. Это не дает мне покоя по ночам. Я разуверилась в людях. Но не в Добре.

   Она глядела на него, получая огромное наслаждение, как на родного сына: теплым ласковым взором, полным доброты и смирения. Но Марк уловил еще что-то.

   – Вы разуверились в людях? Неужели это могло случиться?

   – Сколько ночей я боялась признаться даже себе в этом! Сколько ночей я провела, стараясь понять причины того, что происходит сейчас! Почему люди ведут такую жизнь, позабыв о нравах тех, кто в былые времена тело и душу отдавал за свободу. И что от этого осталось?

   – Я не верю, что слышу подобные слова от вас! Вы всегда служили для меня образцом, надежным эталоном доброжелательности! Ваша добродетель…, – молодой поэт был взволнован: впервые он слышал подобные речи от давно знакомой ему женщины, в которой никогда не сомневался, которая вывела его в свет, дала возможность жить поэзией, не беспокоясь о деньгах – это всегда было его мечтой. И он жил и творил. Плодотворно и неповторимо, стараясь посеять ростки любви и добра в сердцах людей.

   Немного помолчав, глядя на ветви лавра, росшего прямо перед самой верандой, Пристилла негромко произнесла:

   – В моем отношении к людям ничего не изменилось – изменилось в моем отношении ко мне самой. Я вдруг поняла такое, что, клянусь Истиной, сочла бы за благо никогда не поднимать на свет Божий. Это лишило меня многого, дав то немногое, что станет скоро сутью новой жизни для меня… Но принесет ли мне это радость?

   – Вы пугаете меня, моя муза!

   Но Пристилла продолжала:

   – Это время страдания. Время, когда надо полностью переосмыслить всю свою жизнь, чтобы отмести старое и принять новое; оставить в прошлом весь тот хлам и мусор, что цепляется за нас ежедневно и копится годами, пока не останавливает нас на нашем Пути. Все мы чувствуем это, но редко признаемся себе: как много мы тащим за собой того, что мешает нам жить, что мешает нам познать радость и смысл бытия, что мешает нам любить; что на долгие годы, если не на всю жизнь, лишает нас возможности видеть и понимать. Это как бельмо на глазу: свет пропадает не сразу, но постепенно тускнеет, тускнеет… пока не перестанет мерцать и не потухнет окончательно…

   Здоровый ветер задул сильнее, качая кроны деревьев, стал доносить голоса резвящихся детишек, стук работы механизмов в темных мастерских; окрики городской полиции призывали к порядку. Поблизости прошел человек, насвистывая грустную песенку о том, как его покинула возлюбленная и как он тоскует по ней.

   – Так садится солнце, пока не оставляет по себе лишь отблески, красивые, яркие, впечатляющие, как последнее напоминание о себе. Скоро пропадут и они. И тогда наступит ночь, темная, полная страхов и заблуждений. Вступив в нее, можно шагать и дальше, без разумения, словно глупое животное. В ночи придут видения, уводя все дальше и дальше от дороги жизни.

   Марк смотрел с сочувствием, пытаясь вникнуть в самые глубины чужой души, почувствовать, что там происходит. Ему удалось немногое. Он понял лишь, что хочет помочь, и приложит все усилия, чтобы Пристилла не отошла от этой пресловутой дороги жизни.

   – Свет и тьма. Это яркие символические образы, которыми, как ты знаешь, пользуюсь и я, чтобы выразить свойства человеческой души. – Объявил Марк, из-за чего ощутил на себе взгляд человека, который не понят другими и имеет мало надежды на понимание.

   Она проговорила медленно, с остановкой после каждого слова:

   – Нет, Марк. Это не символы, это – образы. Образы жизни и смерти. Как грозные и пугающие звуки грома, как молния, что прорезает своим светом ночную глухую тьму, – они так же зримы!

   Она по-матерински обняла его, взяла за руку и повела вовнутрь:

   – Пойдем. Здесь начинает холодать, ветер крепчает, и простудиться не составит ни малейшего труда. А я не хотела бы, чтобы ты простудился. Через неделю ты будешь декламировать свои новые стихи в театре Бальба! Соберется много людей. Все они любят красивое слово, что льется, струится, словно первый весенний ручеек. Многих из них я давно знаю. А сколько там будет людей, которым твое слово поможет!

   – Клянусь Минервой, вы мне льстите и сильно преувеличиваете мои подлинные возможности, – залился краской явно польщенный Марк.

   – Человек порой превозносит в себе то, чем не обладает, но так же часто и не видит то, что в нем есть! – ответила госпожа.

   – Но все же. Хоть я и понимаю красоту своих стихов, но с трудом могу поверить, что прочитаю их – и жизнь тех людей станет лучше, обеспеченней, свободней. А многие из них вдобавок ко всему еще и пребывают в неведении: тяжкое заблуждение владеет ими, и разве в силах я им помочь?! Они так уверены, что свободны, хотя влачат увесистые путы рабства…

   Они шли прямыми коридорами, которые иногда уводили в сторону, открывали новые двери и комнаты, залы и места для отдыха и досуга. Мягкие шерстяные ковры густо устилали пол, и красивые переливчатые ткани, свисавшие с потолка то там, то сям, заставляли восторгаться.

   – О, Марк, ты кудесник слова, но знаешь ли ты, что оно дает? Мы с тобой провели столько времени в беседах, в чтении твоей изумрудной поэзии. Твое слово дает жизнь, оно дает силы!

   Когда они вошли в просторное помещение с удобными ложами, хорошо обставленное всем необходимым, Пристилла прикрыла легким движением руки дверь, и гость следом за хозяйкой присел. В ее глазах сначала чуть мелькнул, а затем начал разгораться огонек восторженности. Все вокруг сразу же словно преобразилось, следуя изменениям в мысли. Госпожа внимательно наблюдала за настроением гостя, пытаясь прочувствовать его характер, расположение духа, чтобы развеять те привычные представления, что сложились в голове за годы жизни.

   – Тебе, оказывается, предстоит еще многое узнать! Ко многому ты, я в этом уверена, придешь сам! В опасных проливах кораблю придется идти в одиночестве, имея лишь спасительную веру в основе своей силы. Помни, что слова являются волшебными кораблями мысли! Они способны на очень-очень многое: они могут подарить жизнь или смерть, любовь или ненависть, добро или зло. Печально, люди потеряли то огромное значение слова, которое им по праву принадлежит! А все дело, как всегда, – в ответственности. Ее вообще нелегко брать: это в нашей природе, но не той что возносит на небеса, а той, что удерживает на земле. Между тем, в слово можно вложить мощь, способную дать порыв к движению. Конечно, если за словом стоит суть, а не притворство или самообман.

   – И вы думаете, что в моих словах есть эта мощь?

   – Да. У тебя чистое сердце, открытые мысли – огонь разгорается медленно, но неумолимо, – и однажды воспылает красотой! А сердце есть самое мощное средство для помощи другим. Мощь берется не из слов. Вначале она должна возникнуть в нашем сердце, воплотиться в нем как образ жизни. С этого мига на нас ложится величайшая ответственность за каждую мысль, ведь остановить ее труднее, нежели породить!

   – Но как часто я затрудняюсь, не знаю, что могу сказать людям!

   – Это естественно. Но задача поэта, пожалуй, и заключается как раз в том, чтобы искать то, сам не знаешь что, и писать об этом.

   Марк слушал с немым восхищением, боясь даже пошевелиться, прервать это напутствие – он был благодарен и нередко удивлялся: чем заслужил столь доброе к нему отношение? С начала знакомства прошли долгие годы, а сила добра, кажется, только росла, как в нем, так и в Пристилле.

   – Для мысли не страшны никакие препятствия, никакие стены! Она все обогнет, все сокрушит и все осилит! Она способна одолеть любую пропасть, перекинуться через нее, подобно спасительному сказочному мосту! И когда достигает нужной силы – вот тогда рождаются искренние слова, пылающие живым огнем!

   – Но как мои слова могут помочь людям? – как можно искренней спросил Марк. У него были свои мысли по этому вопросу, но ему так хотелось узнать мнение своей мудрой музы!

   – Людям помощь начинается уже с самой мысли. Хоть это и невероятно трудно заметить. Видеть невидимое – задача для тех, кто усвоил самые простые уроки жизни. А уж слово! Оно живет своей жизнью, рождаясь из гортани человека. Достигает ума и сердец других людей, множится и струится еще и еще дальше, покоряет людей, семьи, далекие страны. О! Оно неудержимо! Слово само по себе, конечно, не спасет людей, но главное предопределение слова – его применение. Ключ ко всему именно в этом! Жить чистым словом и говорить с чистым сердцем!

   Пристилла остановилась. Встала и прошлась, как ангел чистоты, дотронулась до красивой статуэтки Венеры. Она стояла на столе, всем своим видом подчеркивая тот дух, что витал в этом доме.

   – Любовь – тот путь, ведущий к совершенству. Да! Так вот, внутри каждого есть это величайшее стремление, но оно забивается нашими демонами. Но даже проигравший борьбу имеет надежду на спасение! Слово – тот проводник, который поможет выбраться из дремучего леса невежества на прогалину чистоты, это компас, который поможет правильно выбрать путь в океане противоречий.

   Марк изумленно внимал речам этой необыкновенной женщины. Хотя он знал ее немало лет, она не переставала его удивлять своей неповторимостью и многогранностью характера.

   – Но как мне знать: может, мой компас направлен вовсе не на север? И я, заблуждаясь сам, запутаю и тех, кто последует за моим словом? Как мне знать – куда я сам иду?

   – Жаждущий напьется с целительного источника. Тот, кто отдал свое сердце стороне Света, почует во тьме путь к спасению, а горизонт оживет, как перед рассветом. Пусть долог будет путь, но идущий одолеет его. И если не собьется, не примет тьму за свет, то рано или позже увидит тот рассвет!

   Вскоре Пристилла оставила Марка – он вдохновился и начал записывать строки своего нового произведения, которое рождалось на свет божий в счастливый миг просветления. Она решила не отвлекать его в этом деле, ведь любой, кто творит, – знает: порой настолько захватывает сам процесс, несущий ни с чем не сравнимую радость, что малейший звук извне способен надолго лишить этого чудесного мира.

   Она вышла незаметно и красиво – точно так, как вела и свою жизнь.