Продолжение 5. О маме, о детстве, о Кургане

   И снова Курган. Я  в пятом  классе новенькая. Сижу на предпоследней парте у окна. Позади сидит противный мальчишка. Он рыжий , с мелкими чертами лица, неровными зубами и маленькими бесцветными глазками.

- Эй, - шепчет он мне прямо в спину,-
- У вас там на Камчатке одни медведи , говорят?!
- А как там у вас, парни хорошо е....я?

   Он называет неприличное слово, означающее действие между мужчиной и женщиной.
Конечно, я знаю это слово, но чтобы так оно по хамски звучало в школе, во время урока...

- Тупицын! - учительница математики громко хлопает указкой по столу.
- Встань! Ты опять не слушаешь?! Ты свои двойки собираешься исправлять?! Я вызываю твою маму в школу! Передашь записку!

     Мария Дмитриевна склоняется над учительским столом, чтобы написать записку, но  в раздумье на секунду замирает.

    - У тебя мама тоже Тупицына? - спрашивает она.
    - Тоже...- хрипло говорит мальчишка.

   Я оглядываюсь и вижу, как он стоит весь красный, то ли от стыда, то ли от ненависти... и, сама невольно съёживаюсь в комочек и,  почему-то, ему сочувствую.

   Через пару дней я узнаю, что в классе есть ещё один двоечник с фамилией Тупикин...
что называется, комментарии излишни.

   Я рассказываю об этих мальчиках дома бабушке Настеньке и Надечке, умолчав о плохом слове.  У меня тоже неудобная фамилия, на которой редкий случай, когда не спотыкаются учителя.
Это моя мама вновь носит родовую фамилию Дегтярь после развода с моим отцом, который она совершила путём переписок на расстоянии, а я, по-прежнему,  ношу фамилию отца, и зовут меня Политыченко Лена, с ударением на букву «Е».

   Появилась я опять в Кургане не просто так: моя мама решила уехать с Камчатки под влиянием Валентина Краснова.
Помню, что долетев на самолёте до Омска, дальше мы поехали на поезде.   Мы были почему-то вдвоём в дороге. Вышли на вокзале города Куйбышева, взяли такси и уехали на автобусный вокзал, потому что попасть нам надо было в городок Сергиевск.

   Автобуса не было несколько часов. Чтобы не скучать, я бегала в стоящее напротив Автовокзала здание  нового современного Универмага из четырёх этажей, и каталась там на эскалаторе. Я впервые видела это чудо техники и оно меня очень впечатлило.

   Сергиевск был районным центром, там нас встречал Краснов, который в частном секторе к нашему приезду снял дом с неухоженным садом. Несколько дней я там прожила вместе с ними, ходила в магазин за молоком и в кулинарии покупала вкуснющие пироги со щавелем, которые мне очень полюбились.  Мама нашла работу в почтовом отделении связи. Где работал Краснов, я не помню. А через неделю, в выходной день мы поехали в деревню Калиновка, где жила мама Краснова, вполне себе бодрая ещё старушка. Там меня благополучно оставили до конца лета. Благо, что был конец июля, но перспектива провести лето в глухой деревне меня не вдохновляла. С учётом того, что я плохо умею знакомиться с ровесниками, если сравнивать с тем, как это обычно делают очень коммуникабельные дети:

   - Тебя как зовут?
   - Света! А тебя?
   - Марина! Пошли играть?!
   - Пошли!

   Знакомство с местной молодёжью произошло до странного просто. Утром я вышла во двор оглядеться, и тут же, навалившись на заборчик из поперечных жердей, на нашу сторону свесилась рыжая и сильно кучерявая голова с голубыми глазищами и накрашенными губами какой-то взрослой девахи.

    - Привет! - сказала мне голова,
    - Тебя как зовут? Сколько лет?

    - Да тож Ленуська! - вперёд
меня ответила моя новая бабушка Катя,
   - А тож Клавка! Девка шибутная, но хорошая. В училище учится, сейчас на каникулах! Клавка, бери Ленуську, и айдате купаться!

   - Мне двенадцать! - ответила я запоздало на вторую половину вопроса, умолчав, что двенадцать лет мне будет лишь через месяц... но, это же такие мелочи...
 
   - А мне семнадцать! - гоготнула Клава, поправила на груди явно маловатый и очень короткий сарафанчик и спросила:
   - Пойдём?!
   - Пойдём... - вздохнула я.

   А на следующий день я уже вовсю гоняла по деревне с ватагой местной молодёжи. Та ватага не делилась на возраста, там были дети и младше и старше меня.

    - Пойдёшь сегодня в кино в соседнюю деревню? - спросила меня баба Катя за ужином, подкладывая мне на тарелку ещё одну котлетку.
    - Наши все пойдут и тебя прихватят!

    - Не знаю! - я пожала плечиком, а во сколько? Уже восемь, девятый час!

   -  Да там раньше одиннадцати вряд ли начнут, - махнула рукой баба Катя,
   - Часа через полтора собирать толпу будут, и потопают! Поваляться успеешь!
   - Так это ж во сколько фильм закончится? - удивилась я.
   - Да как закончится, так и вернётесь, постель я постелю, а двери мы здесь не закрываем.

   И правда, местные заходили по какой-нибудь надобности к соседям, как к себе домой, не стучась, и дверей никогда не запирали.

   ... Возвращались мы из кино около часу ночи. Небо было усеяно миллиардами крупных звёзд, которые словно блестящий купол нависал над нами. Деревенские заигрывали друг с другом, шутили и даже пели. Но и в минуты короткого молчания не было той ночной тишины, к которой я привыкла на Камчатке. Громко что-то стрекотало, квакали лягушки, вторя хором этому непонятному стрёкоту, - всё это настолько было удивительно и прекрасно, и можно было не прятать в темноте все те эмоции, что отражались на моём лице, что тоже, само по себе было очень непривычно.

   Через две недели мама нашла меня загоревшей, розовощёкой и даже заработавшей небольшие деньги. В деревне был популярен такой вид топлива, как кизяки. Каждая семья звала на помощь соседей их лепить. Каждый участник получал деревянную форму с ручкой, которая наполнялась из замешанной заранее кучи из торфа и соломы, затем эту форму следовало, вытряхнуть на траву, как из песочной формочки, сохраняя полученный «кирпичик». Чтобы удобнее было считать, «кирпичики» укладывали по десять штук в ряду, и у каждого были свои рядки. Каждый кирпичик стоил какие-то деньги. Подзаработать выходили целыми семьями. Когда куча исчезала, хозяева считали кизяки и расплачивались. А ещё после помывки рук усаживали всех работников за большой стол и кормили, что называется «от пуза».
   
   Ничего похожего на те две  недели в деревне Калиновка, со мной больше в жизни не случалось...

    После возвращения в Сергиевск, мама уже на следующий день повезла меня в Курган, сообщив, что этот год я буду учиться там.
Думаю, что где-то в глубине души она понимала, что не сможет прижиться в Куйбышевской области, где для неё не было другой вакансии, кроме как работать простым оператором с клиентами, оформляя посылки и заказные письма.

   Впрочем, я не испытывала никакого дискомфорта от жизни с бабушкой Настенькой и Сизиковыми Надечкой и Владимиром.

   Весной следующего же года в Кургане я впервые сталкиваюсь с таким явлением, как наводнение.  Уровень реки Тобол в городе всегда во время таяния льда грозится выйти из берегов, но весна  1971, по моим подсчётам, года напугала многих.

   Придя со школы, я прыгала с девочками со двора в классики у своего первого подъезда дома на Швейной фирме.
Я слышала, как взрослые тревожно вглядывались куда-то между домами и говорили: «Вода уже на соседних улицах! Прибывает!»

    Я тоже смотрела в ту сторону, но не видела никакой воды, пока она вдруг не появилась за клумбами  с цветами в нашем дворе. Нас, детей стали загонять домой, но мы вместе со взрослыми , забежав в свой подъезд, наблюдали, как уменьшается сухой островок возле входа в подъезд.  И вот, вода дошла до первых ступенек в подъезде, ведущих к площадке первого этажа и остановилась.

   Дома была бабушка Настенька, Надечка находится на работе.  Она появляется вечером в дверях квартиры вместе с дядей Володей и рассказывает, что между домами курсируют лодки, их почему-то называют «Амфибии». Вот такая лодка и довезла их до дома. Ноги у Надечки мокрые и края юбки тоже. В руках авоська с хлебом, консервами и печеньем. Бабушка берёт из её рук авоську с продуктами и гонит дочь греться под душ. Сизиков тоже мокрый, и поэтому они идут в ванную вместе. К вечеру в доме выключили свет. Дядя Володя говорит, что электрический кабель идёт по земле, и если будет нарушена изоляция, то нельзя будет касаться воды, убьёт током.

   Хорошо, что у нас в доме газ. Большой газовый баллон стоит  прямо на кухне, поэтому наша плита не зависит от электричества. На улице резко холодает, а к утру мы видим в окно, как обледенели стены дома.

   Наша квартира находится на пятом этаже в пятиэтажном доме. Я смотрю на унылую картину из окна и скучаю. Железнодорожная насыпь находится гораздо выше домов, поэтому составы продолжают идти, позволяя мне от скуки пересчитывать вагоны. О телевизоре можно забыть, но радио работает. Темнеет рано. Я пристраиваюсь у свечки с книжкой, но Надечка гонит меня спать, потому что свечи надо экономить, так как неизвестно, сколько простоит вода. В соседней квартире живёт девочка моего возраста. Мы ходим друг к другу в гости и во что-то играем.

    Между домами продолжает курсировать «Амфибия», люди в окошко выбираются на козырёк, что установлен над крыльцом подъезда и покупают у предприимчивых молодых мужчин консервы и хлеб. Они даже принимают заказы, как на свечи и фонарики, так и на колбасу и пряники!
Не могу сейчас сказать, сколько дней мы так просидели, они были похожи один на другой, но через несколько дней меня на лодке отправили к Дегтярям, дяде Вите и тёте Лиде. Помню, что я спала на диване в зале и ходила в школу от них, но дня через три вода стала спадать, и я вернулась к Сизиковым.

         (Продолжение следует)