Совесть

Я проснулся в утопающем поту. Время уже ближе к утру. Я посмотрел на окно и увидел лай собак. Были видны отпечатки небесной воды. Капли дождя. Я встал с кровати и протер окно ладонью. Холод коснулся моей кожи. Я вытер своё лицо и прошёлся до шкафчика. Одежда за ночь пропиталась сыростью. Сегодня очередной день когда я продолжу свою работу.
Я направился в кухонную комнату. Там завтракал мой начальник.
- Приятного аппетита.
Проговорил я.
- Сегодня сколько?
- Столько, сколько наглецов.
Начальник улыбался. Его зрачки давно погасли жизнью. Теперь он видел только через призму своей наглой похоти.
Я взял необходимый объем пищи и направился на выход. На улице светало, но пасмурная погода проявляла свою активность.
Я служу третий год. Ведь идёт война. Между двумя империями. И эта война длится уже седьмой год. Вот что значит, не уметь делить и быть жадным. Моя участь в этой войне гораздо веселее. Я не воевал и не воюю. Я палач. Я исполняю казни. Эта моя военная профессия.
От моих рук полегло много безвинных людей. Меня могли читать убийцей. Но руководство само наделила мне этой ролью. Убивая в войне, не важно как, пулями либо пыткой, исход один, это сделает тебя героем. Чем больше людей ты положишь, тем выше награда. Но стоит с такими же успехами вести счёт, в гражданском обществе, ты уже не человек. Ты последний.
Раздумывая я дошел до "бани". Место где и происходят казни. Баня — это металлическая будка, в которую пичкают супостатов. Далее эту будку топят и жертвы, как в духовке, запекаются. Вот таким устройством я должен пользоваться каждодневно. Запекая в день по несколько человек. Я не могу назвать точную цифру казнённых, но достаточно нескольких шестизначных цифр. И сегодня я снова воспользуюсь баней. Есть ли у меня совесть? Есть. Но она заглушена так, что её и нет.
Первое время я не знал чем я занимаюсь. Я просто брался и топил. И знаю ли я теперь? Да. Убийством.
Мои очи смотрели на потенциальную гибель. Только что привезли груз. Груз внутри которого содержался скот. Не нужные люди. Которых собрали по фронту. Посчитав число смертников, я остановился на двенадцати. Двенадцать человек умрут сегодня смертью, которую не пожелаешь даже злейшему врагу. Двенадцать человек. Как двенадцать месяцев. И каждому месяцу своё определённое время.
- Хороший улов. Баня долго будет топиться.
Улыбчиво сказал мне водитель грузового транспорта.
- Ты смотри, не огорчай наших ребят.
Попрощавшись с водителем я беглым взглядом прошёлся по лицам жертв. Их черты лица были поглощены самой настоящей мученической пустотой. Но жалеть их бесполезно. Толку это не даст. Они обречены на гибель и от меня ничего не зависит. Я все лишь исполняю приказ.
Взяв воздух в лёгкие я звонко крикнул:
- Постройка. В линию.
Обречённые испуганно вышли из грузового транспорта и выстроились так, как я велел. Затем я взял в руки трактат и дал соответствующую информацию и понимание того, что сегодня их последний день жизни. Несмотря на общую тиранию и холодные принципы, руководство учила подчиняться трактату нашей империи. Поэтому в мою обязанность входила всегда поступать с ними с честным образом. Трактат нашей империи — справочник, объясняющий условие существования Быта, а также весь закон, которому должны следовать все жители нашей Империи. Для простого понимание, для нас эта конституция. И все наши деяния должны соответствовать трактату. Звучал он следующим образом:
"Живи. Но прими. Смерть должна быть гордостью."
На часу десять утра. Казнь необходимо провести до наступления обеда. На всю процедуру не более пятнадцать минут. Такое ограничение по времени показывает нашу пунктуальность. Если тянуть дело до поздних времён, может пропасть интерес к делу. А это лишнее забвение, которое не шибко нужно в военное время. Поэтому мы соблюдаем излишнюю скромность в своём деле.
Я достал свой револьвер и сделал громкий выстрел. Это означало внушение страха, и готовность привести к делу своё поручение. Я выборочно выбрал первых пятерых и тут же отправил их в баню. Они косо передвигаясь зашли в металлическую будку и упали на свои дрожащие колени. Я услышал тихую, пронзительную мелодию слёз. Но обращать на это внимание не стал и быстро закрыв железную дверь, закинул пару дров в отопительную печь. Баня приобрела горячие оттенки и из дымохода прошёлся густо-серый дым. Я сделал второй выстрел и указал оставшимися семерым проследовать до бани. Я снова открыл железную дверь и запах запеченного мяса разъел мой нос. Я замахнувшись от неприятной вони, приказал оставшимся зайти внутрь. Но тут они проявили упрямство. Просто застыли на месте. Я повторил свою просьбу. Но и после этого они не проявили интерес к моим словам. И тогда я принял меры. Указав револьвером прямо в голову одному, я пригрозил сделать выстрел. Но тот лишь охотно кивал головой. Я направил револьвер вниз и сделал выстрел. Пуля попала в ногу и тот застонал от боли. Остальные увидев результат упрямство, охотно попятились во внутрь бани. Раненый упав на землю начал молить о помиловании. Револьвер коснулся его лба. Он посмотрел на меня глазами ребенка. Я указал на вход. Он пролил каплю слезы и выполнил мою просьбу. Дверь захлопнулась. И снова пошёл дым. Я отошёл в сторону и сделал тупой взгляд направленный в никуда.
Я простоял минут сорок. Забывшись. Но меня разбудил кочегар. И я, очнувшись, поспешил доложить моему начальнику о кончине дела. Отчитаться. Зайдя внутрь старого дома я направился на кухню. Начальника там не было. Тогда я обыскал другие комнаты, в надежде встретить его. Но начальника в этом доме не было.
Кочегар чистил баню от нечистот. Готовил его для следующего дня. Я посмотрел на него. Он выглядел лет на сорок два. Морщины по всему лицу. Зрачки без проблеска жизни. Сутулый. Видимо ему также нездоровилось от этой войны. Война как болезнь. Кто-то гибнет сразу, а кто-то ещё живёт, терпит и надеется.
Мы все невиновны. Мы бы все хотели прекратить делать то, что нас убивает изнутри. Но у нас нет выбора. Эта бессмысленная война между двумя, ничто иное как абсурд. Мы не развиваемся, и не даём эту возможность другим. Алчность. Лицемерие. Поступок, который будет виной конца нашего цивилизованного мира. Я бы пустил себе пулю в висок. У меня есть все причины сделать это. Но я не могу. Я боюсь. По своей природе я всегда был труслив. И всегда боялся что-то делать, поступать исходя из своих суждений. Я мог только делать то, что скажут другие.
Мои мысли внезапно прекратились. Начальник стоял рядом со мной и приметил мой жалкий вид. Из его уст полилась речь:
- Ты сегодня хорошо справился. Поздравляю.
- Чем? Я делаю точно также, как начал вести службу.
- Вот именно, сынок, именно. Ты столько вёл хорошую службу, что мы решили отправить тебя на повышение. Ты заслужил этого. Поэтому в ближайшее время мы отправим тебя в соседний город. Там тебя ждёт новая судьба. Условие хороши, намного хороши нашего. Поэтому не упусти эту возможность. Благодать просто не даётся. Её нужно заслужить . А ты подходишь под этот предлог. А пока, иди расслабься. Выпей чего-нибудь, да поешь.
Начальник похлопал меня за плечи и зашёл внутрь старого дома. Я же остался на прежнем месте. Меня посетила странное чувство. Вроде тревоги, а вроде и блаженства. Город. Неужели я перестану делать то, о чем лучше не говорить людям?
Остаток дня я решил провести прогулявшись по хутору. Хутор находился близь с природой. Правительство убедились в нужности этого места. Поэтому здесь расположился лагерь. Для казней. И нахождение природы в такой близи играло на руку. С одной стороны пение птиц и шуршание жучков, успокаивает нервозность нашего сознания. С другой, более значимой, легче избавиться от остатков казнённых. С грамотной позиции рассматривали эту точку на карте. Но несмотря на этот пафос, эти места и правду были покрыты тишиной и давали некую меланхолию. Некую теплоту в сердце. Теплоту наполненную болью...