Кэтрин Мэнсфилд - Медовый месяц

Когда они вышли из магазина кружев, неподалеку в тени платана стоял в ожидании тот экипаж, который они называли своим. Какая удача! Разве нет?! Фанни сжала руку мужа. Подобные чудеса все время происходят с ними, с тех пор как они уехали за границу. Он ведь тоже так думает? Но Джордж встал на край тротуара, поднял трость и выкрикнул: «Эй!» Фанни частенько становилось неловко за то, как Джордж подзывает экипаж, но возницы, кажется, не имели ничего против, и, значит, все было в порядке. Полные, добродушно улыбающиеся, они заталкивали куда-нибудь газетки, которые читали между делом, сдергивали с лошади хлопковую попону и были готовы ехать куда прикажут.

– Послушай, – сказал Джордж, помогая Фанни забраться в экипаж, – а не поехать ли нам выпить чаю туда, где выращивают омаров. Что ты на это скажешь?

– Это ужасно интересно, – ответила Фанни с воодушевлением и откинулась на спинку сиденья, гадая, каким образом Джорджу удается все так здорово придумывать?

– Ну и славно, – он уселся рядом с ней и весело крикнул - Трогай!

И они покатили легкой трусцой под зелено-золотыми тенями платанов, вдоль улочек, пахнущих лимонами и свежим кофе, миновали площадь с фонтаном, где женщины c кувшинами в руках смолкли, провожая их взглядом, свернули за угол кафе, где под белыми и розовыми зонтиками стояли зеленые столики с синими сифонами, и выехали на набережную. Теплый легкий бриз прилетал с бескрайних просторов моря. Джорджа захватил вид сверкающей водной глади, и Фанни тоже задержала взгляд.

– Здорово, правда?! – сказал Джордж.

В ответ Фанни мечтательно произнесла то, что говорила по двадцать раз в день с тех пор, как они уехали за границу:

– Как это необычно, что мы здесь совершенно одни, вдалеке от всех, никто не зовет нас домой, и мы вольны распоряжаться собой.    

Джордж уже давно перестал отвечать: «Да, очень необычно!», он просто целовал ее. Но сейчас он схватил ее руку, опустил в свой в карман, сжал ее пальцы и сказал:

– В детстве я частенько носил в кармане белую мышь.

– Да что ты?! – воскликнула Фанни, для которой все, что касалось Джорджа, было очень интересно. – Тебе нравились белые мыши?

– Было дело, – ответил Джордж не слишком уверенно. Он всматривался во что-то мелькавшее вдалеке напротив спуска с набережной. Вдруг он подскочил на сиденье.

– Фанни! – воскликнул он. – Там парень, он купается! Видишь? Я не знал, что уже открыли сезон, и ни разу не окунулся за эти дни. 

Джордж уставился на бронзовевшие вдали лицо и руки, будто не мог оторвать взгляд. 

– Во всяком случае, – пробормотал он, – завтра я непременно совершу заплыв, и даже табун разъяренных коней меня не остановит.

Сердце Фанни сжалось. Она не раз слышала пугающие истории об опасностях Средиземного моря, о его гибельных водах. Красивое, коварное Средиземное море. Оно раскинулось перед ними, топорщась гребешками волн, белыми шелковыми лапами ощупывало прибрежные камни и отступало вновь... Однако, еще до замужества Фанни решила, что не будет уподобляться женщинам, которые отговаривают мужей от подобных развлечений, поэтому, придав голосу легкость, она всего лишь заметила:

– Наверное, нужно хорошо разбираться в здешних течениях?

– Брось, – сказал Джордж. – Люди городят всякую чушь про опасность.

Сейчас они проезжали мимо высокой стены, увитой цветущим гелиотропом, и Фанни задрала вверх свой маленький носик.

– О, Джордж, – сказала она, вдыхая полной грудью. – Запах! Божественно...

– Смотри, наверху вилла, – сказал Джордж. – Вон там, за пальмами.

– Не слишком ли большая? – спросила Фани, которая все виллы оценивала с точки зрения их пригодности для ее с Джорджем проживания.

– О, тебе понадобится целый штат прислуги, если ты решишь в ней поселиться, – ответил Джордж. – Но она невероятно шикарна! По мне, так просто блеск! Интересно, чья она? – И он ткнул в спину кучера.

Ленивый, улыбающийся кучер, не имел понятия и ответил, как всегда в таких случаях, что это собственность какой-то богатой испанской семьи.

– На этом побережье уйма испанцев, – прокомментировал Джордж, откидываясь на сиденье, и дальше они ехали молча, пока не обогнули большой цвета слоновой кости отель-ресторан. К нему примыкала небольшая терраса с видом на море, обсаженная зонтичными пальмами и уставленная столиками. Завидев Фанни и Джорджа, отовсюду – с террасы, из отеля – к ним ринулись официанты, чтобы встретить, препроводить за столик и отрезать пути к отступлению.

– Где вам будет удобно? На террасе?

Конечно, они сядут на террасе. Гладко зачесанный администратор, удивительно похожий на рыбу в своем фраке, проскользнул вперед.

– Сюда. Сюда, позаласта, сэл. У меня есть тюдесный маленький столик, – задыхался он. – Только для вас, вон в том уголоське. Сюда, позаласта.

И вот Джордж со скучающим выражением лица и Фанни, пытавшаяся сделать вид, что провела многие годы жизни среди иностранцев, последовали за ним.

– Позаласта, сэл. Здесь вам будет осень удобно, – проворковал администратор, убрав со стола вазу и тут же вернув ее обратно, чтобы создать впечатление, будто это свежайший букетик, появившийся прямо из воздуха.

Но Джордж отказался сразу же сесть. Он видел этих ребят насквозь, его так просто не провести. Эта братия всегда норовит поторопить. Он засунул руки в карманы и очень спокойно спросил Фанни:

– Тебе нравится здесь? Или может ты предпочитаешь другой столик? Как насчет вон того? – И он кивнул на другую сторону террасы.

Вот, что значит светский человек! Фанни обожала его, но сейчас единственное чего ей хотелось – это просто сесть и быть как все.

– Я... Мне нравится здесь, – сказала она.

– Ну, хорошо, – сказал Джордж, резко опустился на стул, чуть ли не раньше Фанни, и сходу заказал. – Два чая и шоколадные эклеры.

– Осень халасо, сэл, – сказал администратор, рот его открылся и закрылся, как будто он готовился занырнуть под воду. – Не хотите ли для насяла тостов? У нас замесятельные тосты, сэл.

– Нет, – отрезал Джордж. – Ты же не хочешь тостов Фанни?

– О, нет, спасибо, Джордж, – сказала Фанни, желая, чтобы администратор поскорее ушел.

– Мозет, леди хотелось бы посмотлеть на зывых омалов в аквалиуме, пока не плинесут тсяй? – он состроил гримасу и, глупо улыбнувшись, взмахнул салфеткой, будто плавником.

Лицо Джорджа окаменело. Он снова сказал: «Нет». Фанни склонилась над столиком и принялась расстегивать перчатки. Когда она подняла взгляд, человека уже не было. Джордж снял шляпу, швырнул ее на стул и пригладил волосы. 

– Слава богу, – сказал он. – Ушел. Эти иностранцы ужасно утомляют. Единственный способ от них избавиться – пресекать их болтовню, как я и сделал. И Джордж снова выдохнул: «Господи!» с таким облегчением, что не будь это так нелепо, Фанни бы вообразила, что он тоже напуган администратором. Она почувствовала прилив любви к Джорджу. Его руки лежали на столе: большие, загорелые и такие знакомые. Ей страшно захотелось взять его за руку и крепко сжать. Но, к ее удивлению, он сам сделал это. Перегнувшись через стол, он накрыл своей рукой ее ладони и сказал, не глядя на нее:

– Фанни, дорогая Фанни!

– О, Джордж! – И в этот божественный миг, Фанни услышала: динь-динь, фью-фью и легкое наигрывание. «Здесь будут играть музыку», – догадалась она, но в тот момент ей было не до музыки. Ничего не имело значения кроме любви. С легкой улыбкой она всматривалась в его тоже слегка улыбавшееся лицо и чувствовала себя на верху блаженства, ей захотелось сказать: «Давай останемся здесь, за этим столиком. Тут все так чудесно, и море чудесное. Давай останемся». Но вместо этого ее глаза сделались серьезными.

– Дорогой, – сказала Фанни, – мне нужно спросить тебя о чем-то ужасно важном. Обещай, что ответишь. Обещай.

– Обещаю, – сказал Джордж с преувеличенной торжественностью, которая выдавала, что он настроен менее серьезно, чем она.

 –Я вот о чем..., – Фанни немного помедлила, опустила и вновь подняла глаза. – Тебе кажется, – спросила она мягко, – что ты меня знаешь? В самом деле знаешь меня?

Для Джорджа это было слишком. Знает ли он свою Фанни? Он широко по-ребячески усмехнулся.

– Еще бы! Уж я-то, знаю, – сказал он многозначительно. – А почему ты спрашиваешь? В чем дело?

Фанни чувствовала, что он не совсем ее понимает. Она поспешила продолжить.

– Я вот что имею в виду: часто люди, даже когда они любят друг друга, не... не...  – это так сложно выразить – не знают друг друга, как следует.  И даже не хотят узнавать. Мне кажется, это ужасно. Они смотрят по-разному на самые главные вещи в жизни. – Фанни выглядела испуганной. – Джордж, мы ведь никогда не будем такими, правда?

– Это исключено, – засмеялся Джордж и уже собрался было сказать, как он обожает ее маленький носик, но тут подошел официант с чаем и заиграл оркестр. Флейта, гитара и скрипка играли так зажигательно, что Фанни казалось, не присматривай она за чашками и блюдцами, они бы улетели, отрастив маленькие крылья. Джордж съел три эклера, Фанни – два. Чай со странным привкусом – «У вас что, омар в чайнике?» – крикнул Джордж поверх музыки – был все равно хорош, и когда поднос был отставлен в сторону, и Джордж закурил, Фанни достаточно осмелела, чтобы оглядеть окружающих. Больше всего ее занимали музыканты, расположившиеся под одним из тенистых деревьев. Полный мужчина, играющий на гитаре, словно сошел с картины. Смуглый темноволосый флейтист так сильно поднимал брови, будто удивлялся тем звукам, которые издавала его флейта.  Скрипач был скрыт в тени.

Музыка прекратилась так же внезапно, как и началась. И тогда она увидела позади музыкантов высокого седовласого старика. Странно, что она не заметила его раньше. На нем была рубашка с высоким засаленным воротом, пиджак c зеленью по швам и до неприличия заношенные ботинки на пуговицах. Еще один администратор? Вряд ли. Взгляд его блуждал поверх столиков отрешенно, как будто мыслями он находится где-то далеко отсюда. Кто же это?

Фанни продолжала наблюдать за ним. Вскоре он поправил воротник, легонько кашлянул и встал вполоборота к оркестру. Музыка заиграла вновь. Что-то неистовое, дерзкое, пылкое, полное страсти затрепетало в воздухе и окутало неподвижную фигуру старика, а он сложил руки, будто в мольбе, и, по-прежнему, глядя куда-то вдаль, начал петь.

– Боже милостивый! – проговорил Джордж. Казалось, все вокруг одинаково потрясены. Даже маленькие дети, перестали есть мороженное и застыли с ложками в руках... Ничего не было слышно, кроме тонкого слабого голоса, похожего на немощную тень былого голоса, и поющего о чем-то на испанском. Он дрожал, бился, доходил до высоких нот, падал вниз, словно заклинал и молил о чем-то, а затем мелодия изменилась, и он зазвучал покорно, надломлено, отвержено.

На последних аккордах маленький ребенок радостно пискнул и все вокруг заулыбались, кроме Фанни и Джорджа. «Неужели жизнь может быть и такой? – думала Фанни. – И бывают такие люди, и существует страдание?» Она посмотрела на ослепительное море, влюбленно плещущее о землю, и на яркое, сияющее предвечерними красками небо. «Вправе ли они с Джорджем быть такими счастливыми? Не жестоко ли это? Видимо, в жизни есть что-то такое, что приводит к несчастью. Что же это?» Она повернулась к Джорджу.

Но Джордж испытывал другие чувства. «Старческий голос этого бедолаги немного смешон, но, ей-богу, слушая его, понимаешь, как здорово быть молодыми и только начинать жить, как мы с Фанни!» Он тоже засмотрелся на ослепительную, колышущуюся водную гладь и губы его приоткрылись, словно он мог испить ее. «Как же хорошо! Ничто так не бодрит и не пробуждает силу, как море. А рядом сидит Фанни, моя Фанни, немного склонившись вперед и вздыхая так нежно».

– Фанни! – окликнул ее Джордж.

Когда она повернулась к нему, что-то в ее мягком задумчивом взгляде заставило Джорджа почувствовать, что ему ничего не стоит вот так запросто перепрыгнуть через столик, поднять и унести ее отсюда.

– Послушай, – сказал Джордж, – может пойдем? Давай вернемся в отель. Пойдем. Пожалуйста, Фанни, дорогая. Пойдем прямо сейчас.

Заиграл оркестр.

– О, Боже! – Джордж едва не застонал. – Давай уйдем, пока этот старикан не заквакал снова.

И в следующий момент они вышли.