Amen

  Рационализировать невозможно: это не описать словами. Я запрыгнул в первую клетку, что стояла за нами. Каждый рождён лишь иллюзией схваток, но появления не было, и малыш не плакал.
  Я закрыл глаза, и глаза закрыли меня от потока сигналов, что мой мозг менял, потакая курсу обмена входящих импульсов на мнимые проблемы. Вдруг возникли целительные пробелы и со-стояние со страхом на краю непознанного.
  Это тело словно не движется — так оно было в морге дневной рутины опознано.
  Но лёгкие с воздухом, сердце барахлит, у крови всё ещё есть группа поддержки. А где же тогда его владелец дерзкий? Он бьёт эмоции страха тяжестью пустоты по голове и прыгает в темноту неизведанного прямо к Тебе.
  Сначала провал. Потом связь с Землёй порвал.
  А тем временем тело без владельца бродит по квартире... Пытается говорить, но про вал. Про бел со единительно раз деляет языки: это история про Wahl.
  Твоя темнота превращается в колодец, а я — в камень, что ищет дно. Постоянно падаю, но

  ...
 
  а есть ли оно?
  Рационализировать невозможно: это не описать словами. Я запрыгнул в самую первую клетку, что стала нами. Я гуляю по клетке, испытываю спокойствие. Тело? В земле. На погосте. От него полкости. Двойственность? Нет, бросьте, я — спокойствие. При жизни возможно? Да, только чешую жизни отбросьте: отбросы ментальных уловок, нити привязанностей и установок.
  Я обрезаю ветви гнилого дерева, оставляя лишь самую первую клетку. Погружаюсь в неё и сам превращаюсь в первую ветку. Меня срубают, конвертируют в бумагу, отвозят в типографию за рубли. Татуируют рубаи, краска высыхает, пока тело болит. Каждая страница испещрена событиями: вот из пищи она (энергия) по проводAм течёт, но это — электричество, и оно приближает меня к прОводам и начинает финальный отсчёт.
  Если я книга чужих рассказов, сжигайте меня на аутодафе. У нас нет ничего своего, ведь мы, по сути, и есть все.
  Где-то спорят виги и тори, где-то безумию намеренно вторят, а где-то огонь — пожиратель историй: книга сгорела, пепел — в море.
  Волны убаюкивают несчастного погорельца, но рыба глотает пепел, чтобы погреться. Через мгновение рыбёшка уже у стоматолога: якорь крючка тащит её вверх на дно волоком. Относительность понятий проявляется в этом пассаже: дно для рыбы там, где червь на крючок насажен. Поход по кабинетам врачей заканчивается прогреванием пустотности туши. Кажется, рыбка выпотрошена, высушена и с овощами тушится.
  С острова плывёт сын рыбака. Он съест в рыбе и ветку, и книгу, и пепел, но об этом он не мог знать никак. Солёные волосы и длинные ноги мозги юноши оплетут: он будет галантно кланяться по одной из выверенных амплитуд. Затем быт. Вопрос «зачем быть?» остановят вопли тут. В интриги его воплетут, девы их — во плетут!
  Женщина и мужчина соединятся информационной ячейкой. Дитя однажды озадачится: «А я чей-то?» На табло 23:23, боевая хромосомная ничейка.
  Повзрослев, он закроет глаза. Поймёт, что он всё и сразу и незачем обижаться на врага едкую фразу. Хулитель только внутри сознания сверлит. Оскорбление там, где в него верят. Обидчик и тот, кто обижен — это нечто одно...
  Он закроет глаза. А глаза откроют его бесконечный полёт в ничего. Рационализировать невозможно: это не описать словами. Он запрыгнет в первую клетку, что стояла за нами.
  Испытает скольжение шайб реминисценций, избавится от времени ценза и вновь станет на лёд, в защиты центр, а затем переквалифицируется во вратаря, что цепок. Обидно пропустит из-под защитника гол в самую девятку, потом и сам защитник себя пропустит через ада кругов девятку: не выдержит бессмысленности и против жизни применит силовой приём. Однако жизнь не исчезнет и даже после смерти тела останется при нём.
  Повешен. Окклюзия его белых и чёрных зубов банально рождает аллюзию на шахматы: фигуры тактически меняют, а позиции расшатывают, но эндшпиль — не конец, а дебюта глашатай.
  И вот уже сын повешенного болтается с клюшкой отца на льду... Клонирование людей я в смене поколений найду. Снежинки падают, конструируя белую пустыню. Отцы стынут, оставляя первую клетку себя в сыне.
  Вода, пропущенная через ледяной калейдоскоп, обретает мнимость индивидуальности, ведь каждый из нас, в сущности, представитель высшей реальности. Коммунизм был в некотором смысле и недалёк, и недалёк от истины: мы действительно равны, но в поле действия мистики. Каждый говорит «Я». Но что изменится, когда «Я» скажет другой? Это всё то же «Я», хоть его и мыслит враг, друг, гой.
  «Независимое Я» отбивает чечётку на тротуаре. У него тело ребёнка, но лицо мужика. Такое возможно? Ну же, как? Элементарно: всё та же первая клетка, но отбитый родитель в матче полов. После мутаций только мутант, а не Аполлон. Его выгуливает пёс, натягивая верёвку. Его выгуливают дети, именуя по-русски ёмко. Его нервно будит одинокая maman: «Ну-ка, подъём-ка». Вся его жизнь — мухомор под срубленной ёлкой. На него давит тупой массы жара. Да, вид его — это не Давид, не для салонных шарад.
  Но ведь он — тоже (то же) «Я»...
  Выбегает на футбольное поле. Стадион зрителей полон. Получает пас. Предчувствие гола. Обманываю вас: король-то голый. Его комментарии невразумительны, как у тех, кто ходит на митинги. Он ни разу не мнительный, но чувствует, как по ногам хотят бить его. Он пробрасывает мяч мимо своей тени, ведь король-то голый и его никто не заменит. Скамейка запасных пуста. Один. Набегался. Устал. Глупо? Пусть так.
  Другое «Я» видит всё это, стоя на балконе. Мир его на бал гонит. Ball? Gone it! Стоя на балконе, он — Стоя на балконе, когда сто я на балконе. Оставаться безмятежным перед оскалом опасности. Знать, что высшие силы простимулируют властность. Вселенная, что известна так же, как известен пиит этих строк, подразумевает нечто большее, чем «человек человеку волк, а человек глубоко одинок».
  Мы все любимы, стоит только открыть любовь, как путешественник — землю, астроном — звезду. Я, если вы думаете, что вы не единство всего, вас на зелёный чай жду. Заварим друг друга, размешаем, поговорим о высоких материях. Я покажу вам зеркало, и у вас может начаться истерика. Вы не увидите так называемого «себя». На глазах пелена, а в колбочках — Я. Вздох. Проклятие. Индивидуальность потеряна. Вы потеете: на кружке пар. Спрашиваете «сколько ещё таких людей пар?»
  Пари? Бьюсь об заклад: пар и нет. Есть только один большой-пребольшой человек.
  Мыслит Я. Делает Я. Живёт Я. Я мыслит. Я делает. Я живёт.
  Пола нет. Женщина или мужчина — разделение условно. Женщина — это прежде всего «Я», а не материнское лоно.
  Мысль летит и поражает простотой: нет разницы просто той, что проводит ум между нами.
  Мы едины.
  Все.
  Amen.