Глава 53. Роковая смесь

В 1989-м году, когда рушился СССР, Быстрову было тридцать семь лет — это один из переходных, критических возрастов мужчины. Люди тогда поголовно теряли привычные ориентиры. И хотя он не любил, как выражался,  «совдепию», и взгляды у него были свои, отличные от мно-гих, но жил то он в определенных рамках, которые тоже рушились, как и ориентиры большинства.

А время тогда было, прямо говоря, психопатическое. Ведь чем не стабильнее общество, тем больше неуравнове-шенных людей проявляют себя. Биологические и психоло-гические предпосылки, конечно, сильнее всего, однако в спокойное время они влияют не прямо, а опосредованно. Катализатором же активного включения психобиологиче-ской основы человека, прежде всего, являются внешние факторы, и одним из главных в то время было крушение фундаментальных основ. Не секрет, что есть такие, не пово-рачивается язык сказать «люди», которых нужно назвать — человек-зверь, не признающие никаких мер, кроме страха. А вот страх-то и был потерян в те времена!

Конечно, нашего «героя» нельзя напрямую отнести к этой категории. Все же интеллигентность не позволила ему стать бандитом, как говорится, «братком», если пользовать-ся тогдашним сленгом. Но к тому времени Быстров сформи-ровался как внутренний преступник, ибо он глубоко ненави-дел советский строй и всегда желал ему только плохого, вплоть до разрушения. Вот и дождался!

А интеллигенция, известно, если власть не идет ей навстречу, начинает искать, кому бы повыгоднее продаться и на кого опереться в противостоянии такой власти.

Формирование Виктора Анатольевича, как уже понял чи-татель, шло многие годы, начиная с детства, но решающими стали годы молодости. Учась в институте, Виктор Анатолье-вич хотел, было, пойти по комсомольской линии, но тот случай (когда он забыл закрыть дверь на ключ) сделал его замкнутым, нелюдимым… а эти качества, как известно, ни-как не способствовали этому пути, даже наоборот — там требовались общительность и коммуникабельность… После нескольких попыток, когда ребята подсознательно чувство-вали что-то не то, он отказался… И так было во многих направлениях, которыми он спонтанно интересовался и ко-торые требовали общения. А комплексы Быстрова усилива-лись, и оно от этого все более и более затруднялось...

Примерно к двадцати пяти годам у него определился аномальный, дезорганизованный характер, с затрудненной коммуникацией, в том числе и межполовой, заниженная са-мооценка, связанная с комплексом неполноценности. Он не стал из-за всего этого серийным убийцей, хотя они почти все — интеллигентные и образованные люди, но его большие внутренние изъяны естественно вытекали из чересчур стро-гого воспитания и сурового детства, принуждения соблю-дать хорошие манеры при «плохой игре», то есть при отвра-тительном внутреннем состоянии, из умения нравиться лю-дям при просто катастрофическом неумении построить нор-мальную личную жизнь. И все это у Виктора сочеталось с достаточно слабой половой конституцией. Так образовалась «роковая смесь». Он все чаще стал замечать в себе склонность к садизму.

Первоначальный юношеский испуг вскоре сменился чувством приятности. Тогда молодой человек о женитьбе не помышлял, но подсознательно искал себе пару, напоминающую жесткую, нетерпимую и властную мать, каковую и нашел к тридцати годам, когда женился.

Жена Виктора, Нина, была нормальной советской жен-щиной — работала на заводе бухгалтером, руководила профсоюзной организацией заводоуправления, была членом партии. Все это в совокупности с перечисленными выше чертами характера неотвратимо толкало Быстрова в оппозиционность. Сам, выбрав ее себе, он через непродолжительное время возненавидел жену, боялся ее и в то же время получал удовлетворение от того, что она довлела над ним. Его тщательно скрываемый антисоветизм, подпитываясь, все более совершенствовался. Виктор жаждал свободы от законов общества, свободы от самого общества как такового. Злоба, наполнявшая его душу, затемняла сознание, делала невосприимчивым к иному и разрушала его самого, хотя он не понимал этого и, напротив, считал свою инаковость достоинством, а себя — лучшим, чем «эти рабы», как он внутри называл окружающих. Даже неминуемо развивавшийся невроз Быстров принимал за «тонкость натуры».

Человек не может жить, оставаясь нормальным, вне со-циума, пусть это и будет группа единомышленников. Но Быстров боялся искать их и варился в собственном соку, скрывая убеждения от жены. Это еще более усугубляло его состояние. И трудно представить, что бы с ним могло про-изойти, если бы не «катастройка» с последующими девяно-стыми, когда были отвергнуты социалистические ценности, то есть ценности общества, и стали внедряться западные ценности, западные «свободы».

Виктор Анатольевич, состо-явшийся сорокалетний неврастеник и психопат, расцвел и враз избавился от своих комплексов. Вот она — свобода! Появились богатые люди — молодцы, а бедные, то бишь не молодцы — пусть работают над собой. Образование, кото-рое было,— к черту! — нам нужны, как на западе, потреби-тели, не больше. И так далее, и тому подобное... «И что очень важно,— думал Быстров,— кому какое дело до моих сексуальных дел! Это сугубо мое хозяйское, личное. Нынче все можно. Плевал я на вас всех и на общество ваше, и уж теперь-то я возьму все, чего вы, плебеи, меня лишили!»

Вот, поди, объясни все эти метаморфозы с людьми некой философией человека. А существует ли таковая? Создается впечатление, что все именитые философы во все времена только и делали, что соревновались между собой в создании более прекрасного образа человека, лишь мимоходом осуж-дая отдельные, как исключения, порочные пристрастия его — ведь он далеко не таков, каким нам кажется,— вместо объективно-научного исследования человека. Вот эта «фи-лософия прекрасного человека» и замолчала стыдливо, ко-гда «новые люди», взращенные в почти тепличных условиях, вдруг начали грабить все, что плохо лежит, издеваться над остальной частью — слабыми и наивными, «ложиться» под сильных, напропалую лгать, предавать, мстить и убивать. Откуда-то взялись эти наглые, жадные до известности и славы, богатства и власти, бессовестные люди? Куда поде-валась столь долго проповедуемая изначальная положительность человека? Ведь те, кто вершил «катастройку» и рыночники всех уровней и мастей,— люди сугубо реалистичные, без розовых линз и очков, прямо скажем, безжалостные,— что практика и показала.

«Другой жизни у меня нет,— продолжал думать Быст-ров.— И я не глупое и наглое хамье, как, в общем-то, многие, не умственно отсталое животное. И хотя мы формировались как альтернатива любой существующей политичeской системе, я не дурак, чтобы выступать сейчас против власти, тем более теперешней. Посему буду брать от жизни если не все, то свое!»

Виктор начал с самого доступного — стал торговать мо-роженным. Продукт отпускали на хладокомбинате, и киоски сдавали в аренду — любому желающему, был бы паспорт.
Нина, жена, органически не принимала всего этого, он зани-мался бизнесом один.
Поднакопив денег и наняв пенсионер-ку-продавца, Виктор решил почелночить.
 
Читателю хорошо известны все перипетии этого вида бизнеса, заключавшегося в поездках с пустыми баулами в Турцию, беготне там ради закупок товара, возвращении с тяжело набитыми баулами же через таможни, аэропорты и вокзалы домой и торговле на местном рынке, хорошо описанного в большом количестве романов, повестей и рассказов того, «катастроечного», времени. Потому не будем углубляться во все это, скажем только, что Виктор мастерски мог договориться с «братками», с рэкетирами, с милицией и с кем угодно, хоть с чертом, если понадобится, и в деле преуспел. Жена ему по-прежнему не была помощницей. Силенок физических, которые при этом занятии требовались немереные, у Быстрова не хватало, и он в один прекрасный день решил оставить это занятие и все добытые и добываемые от челночества и торговли мороженным средства вложил в покупку нескольких киосков в городе, нанял продавцов и стал заниматься только снабжением, управлением и подсчетом денег. Одновременно Виктор де-лал легкие деньги — «бабки», как говорили тогда, да и сей-час говорят в определенных кругах, попросту говоря, спеку-лировал валютой и давал деньги в рост под хороший про-цент. Чем дальше, тем больше его затягивал сей процесс. И вот он уже стал тяготиться самостоятельным участием во всем этом и нанял управляющего, чтобы тот делал все вме-сто него за зарплату с премией. Однако, в конце концов, Быстрову надоело и это, ибо богатство ему было нужно не ради самого богатства, а для удовольствий от жизни. Виктор продает десять своих киосков, увольняет управляющего и продавцов, нимало не заботясь об их жизнях и семьях, вкладывает все деньги в банки и, живя на проценты, вовсю предается «удовольствиям», понятно каким.

Жена Быстрова была фригидной женщиной и потому не требовала от мужа ничего сверх того, что тот мог ей пред-ложить. А предложить он мог немного, ибо возбуждали его только девочки, мальчики и породистые юноши. Но когда она узнала о его пристрастиях — добрые люди, как говорит-ся, постарались,— которые он тщательно скрывал, то это было настолько болезненно для нее, что ей стал противен даже звук его голоса, и она ушла. Свои убеждения Быстров в советское время супруге, по понятным причинам, не озвучивал. Но они были диаметрально противоположны — Нина была советской патриоткой. Поэтому сильнейшего связующего начала — общей ненависти — у них тоже не было, что облегчило разрыв.

Нина была порядочной женщиной, и делать что-либо не-приятное человеку удовольствия ей не доставляло. Она была честной, смелой и принципиальной вплоть до некой рабочей злости, а таких люди не очень-то любят и предпочитают, прежде всего, добрых, снисходительных и чутких. Это рождало в ней чувство вины перед окружающими. Поэтому она уходила от Быстрова, хоть и быстро — у бога добавки не просят,— но при этом мучаясь внутри.

Для Виктора Анатольевича уход жены,— если не брать в расчет привычки,— никаких внешних и внутренних мучений не доставил. Он легко перешел на холостой образ жизни, что более соответствовал его пристрастиям — не нужно было дома ничего и ни от кого скрывать и постоянно лгать.

Чтобы не умереть от безделья между развлечениями, взвесив свои способности и возможные, в связи с ними, пути карьеры, он избрал путь литературной деятельности, тем более что писательские способности у него были большие. И Быстров весьма преуспел на нем — активная деятельность в литобъединении, публикации в газетах, выступления... Добряки есть везде и всегда, потому через некоторое время и состоялся прием в члены Союза писателей... И вот долго-жданное — выборы в ответственные секретари областной писательской организации. Их было два кандидата: масти-тый писатель из N-ска и он — больше активный литератур-ный деятель. Время было горбачевско-«катастроечное», и в моде были альтернативные выборы на всех уровнях, начи-ная с профорганизаций в трудовых коллективах отделов и цехов предприятий.

И тут, нужно же было такому случиться,— день рожде-ния, среди приглашенных — инструктор горкома партии по литературе. Дома у Быстрова была богатейшая библиотека — еще прадед начал собирать. В семье воспитывалось глу-бокое уважение к книге. Раз попавшая на полку, она не мог-ла быть выброшена, сдана в макулатуру или продана. Много разных книг стояло на полках — более пятнадцати тысяч томов. А инструктор был большим книголюбом, любителем порыться в томах, полистать.
 
Посидели, выпили, пообщались, и библиофил — к полкам. И надо же было ему натолкнуться на два тома Сталина, которые и стояли где-то внизу, сбоку, в углу и принадлежали деду Виктора Анатольевича, который в конце тридцатых был членом «тройки». (Кстати, «тройки» в то время выносили много оправдательных приговоров — это потом уже все обросло тенденциозными легендами, то бишь ложью.) И вот инструктор… Тогда он, держа в руках книги, только укоризненно посмотрел на Быстрова, мол, зачем держишь? Но, как читатель уже догадался, вопрос о руководителе N-ской областной писательской организации был решен не в пользу Быстрова. Виктор Анатольевич и туда, и сюда, но никто ничем помочь не мог — кто-то и вправду не мог, а кто-то просто не хотел, а были и такие, что откровенно радовались... Хорошо еще руководителем литобъединения в Зареченске сделали люди добрые, что, конечно, несравнимо с постом ответственного секретаря писательской организации.

Руководство литобъединением дало ему возможность находиться среди обилия молодых людей и женщин, что возбуждало и подвигало, кроме сторонних похождений, на внимательно-ждущее взаимодействие определенного плана с пишущими. Да и кабинет — свою независимую террито-рию — Виктор Анатольевич уже неоднократно  использовал
в своих сексуальных действиях.

Правда приходилось тщательно скрывать свои пристра-стия. Ну да это и понятно...
Иначе и карьеры не сделаешь, и кабинета, дававшего ему такие возможности, лишишься. А карьеру Быстров любил. Наклонности наклонностями, стра-сти страстями, а уважения окружающих очень хотелось.

© Шафран Яков Наумович, 2020