Карпов, золотце! Глава 6

Мой доклад слушали последним. Сначала потеющая от нервов девочка рассказала эпидемиологию рака предстательной железы, привела статистические данные по Сибирскому региону, показала десяток круговых диаграмм, поделенных на аппетитные разноцветные дольки. За ней с докладом выступил парень - он ни разу не оторвал глаз от листочка с текстом, а потому презентация его не двинулась дальше первого слайда, где он с ошибкой написал название университета. Он рассказал современный взгляд на классификацию рака предстательной железы: по морфологии, по локализации, по прогнозу. Опомнился он, когда сказал спасибо за внимание. Потом он посмотрел на экран за спиной, где все также красовалась неверное название ВУЗа. Меньше, чем за минуту он пролистал все страницы - он даже не удалил гиперссылки - и с довольным лицом открыл последний слайд, где на весь экран сияла надпись «СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!» на фоне рисунка предстательной железы, больше похожей на мультяшное сердце, только ячеистое, как внутренности граната, из которого вынули семена. Из третьего доклада, пожалуй, самого профессионального, мы узнали клинику и диагностику данной патологии. Докладчица не смотрела на экран, не смотрела на листок, она смотрела в три произвольные точки перед собой, говорила практически без остановки, перерыв на вдох она делала в момент переключение слайда. Только одно отвлекало меня - скапливающаяся в уголках ее рта слюна. К концу доклада ее стало так много, что я невольно вспомнил рисунок из учебника инфекционных болезней, на котором запечатлили собаку больную бешенством. Даже взгляд докладчицы напоминал ту собаку. Но выступление получилось отличным, большую часть информации она говорила вслух, на слайдах же мы видели только самую суть сказанного. Она точно потратила на подготовку не один час. Следующий доклад прочитала девочка с русским именем и фамилией, но азиатской наружности - наверняка, якутка. Доклад она читала с листочка, презентация состояла из фотографий упаковок лекарств и хирургического инструментария. Она понимала далеко не все о чем говорила, она переврала половину названий препаратов, несколько раз, когда не смотрела в листок, назвала предстательную железу - поджелудочной.
У многих слушателей возник вопрос, как же она доучилась до шестого курса с такими знаниями. У меня был ответ: пару раз на экзаменах я сидел за одной партой с девочками из якутии. У каждой из уха доносился тоненький голосок. То был не дух предка, а соседка по общежитию, что сидела в комнате и надиктовывала ответ в микронаушник, спрятанный за шапочкой и густыми черными волосами, а прически на экзамен у них всегда были такие, чтобы закрыть уши. Так делали и русские ребята, но разница все же была. Они могли хотя бы прочитать написанное без ошибок. Тех студентов, которые плохо говорили по-русски, обычно экзаменатор спрашивал, достаточно ли им тройки, на что те кивали головами, говорили: «Та, та, пасиба», и бежали скорее звонить домой, сообщать об очередном успешно сданном экзамене.
Подошел мой черед. Я представил пациента сочетанием двух букв и двух цифр: Ш.Д. - 68 лет. Отразил самый печальный отрезок его жизни последовательностью событий, от стало трудно мочиться, до не могу сделать вдох без боли. Изобразил карту его путешествий по диагностическим и лечебным процедурам по разным учреждениям города, с конечной точкой в отделении паллиативной медицины, на втором этаже, палата номер два.
Первый ряд кресел занимали почетные гости: глава научного кружка онкологии, преподаватели двух групп пятого курса, у которых шел тогда цикл онкологии, мой преподаватель по поликлинической терапии и самый почетный гость - заместитель декана лечебного факультета по работе с пятым и шестым курсами. Можно просто «Федя». Его прозвали так за вечную молодость, которую он не желал сводить с лица. Ходили слухи, что он, как Дориан Грей, только у того был стареющий портрет, а у Феди стареющий клон в огромном темном сосуде, заполненном густой жидкостью для консервации тел.
Оставались два слайда. Слайд с итогами и классическое «СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!». Я решил повременить с окончанием. Сам не понял, отчего так вышло. Может потому, что изложив сухо, без прикрас положение Шарова Дмитрия Евгеньевича, я понял, насколько оно несправедливо. Ни о какой достойной, человеческой смерти речь не шла. Вспомнил людей в черном, людей в костюмах, Долговязую на быковозе. Внутри стало гадко, я даже замолчал на некоторое время. Вспомнил угрозы медсестры загрузить меня до слюней, если буду к ней приставать. Вспомнил о новых многофункциональных кроватях и оксигенаторах, которые пропали сразу после получения.
- Знаете, очевидно, что помимо горы обезболивающих и седативных средств умирающим нужно кое-что еще. Помимо аспекта фармакологического.
Тут поднялась наша преподавательница.
- Конечно, психологический аспект тоже важен но...
- Я бы хотел закончить мысль, - сказал я и следующие пять минут говорил. Говорил все, что увидел, все, что почувствовал там, говорил о тараканах, о запахах, о платах, о сыплющейся известке, о потерянных кроватях и оксигенаторах. Лица людей менялись по ходу моих слов. Непонимание сменилось улыбкой, затем по слушателям прокатилась волна недоумения, сменившаяся каким-то скептическим отрицанием, отрицанием не столько вины руководителя отделения паллиативной медицины, сколько отрицанием своей причастности. Зачем я говорил об этом им, зачем им это все знать? Они ведь никак не причастны к незавидному положению умирающих. Разве они изрезали линолеум колесами кресел каталок и тележек с едой, разве они отрывали пласты штукатурки со стен, разве они запустили тараканов в палаты, разве они получили хоть одну квартиру во владение таким вот мерзким путем - нет. И я это понимал. Я не искал среди них виновных, я искал среди них какой-то поддержки. Искал в их глазах негодование, искал злость на то, что творится против человека на втором этаже хосписа, зажатом между двумя жилыми пятиэтажками, спрятанном между школьным стадионом, ДЮСШ греко-римской борьбы и салоном красоты. Искал сочувствие, но все отводили глаза, а моя преподавательница ерзала на сидении, пытаясь меня перебить. Только Федя смотрел на меня. Его взгляд я расшифровал чуть позже.
Я закончил, поставил слайд с пресловутым «СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!». Место за кафедрой занял глава научного кружка по онкологии.
- Вот такие интересные и неожиданые, - сказал он, бросив камень в мой желчный пузырь, - доклады мы с вами послушали, у кого-нибудь есть впоросы, пожелания?
Моя преподавательница выразила пожелание, чтобы студенты впредь не своенравничали, а докладывали только то, о чем их просили. Я ответил, что лишь рассказал о том, как на самом деле организована паллиативная служба в одном из городских хосписов. Приоткрыл завесу тайны на источники дохода главврача, и указал на некоторые изъяны интерьера отделения. Преподавательница добавила, что некоторым студентам также стоит поучиться такту и не вставлять везде свои пять копеек - камень в мой мочеточник.
Я ожидал, что мой доклад возымеет какой-то эффект, но не мог предположить какой именно. Из самого очевидного: обо мне быстро заговорили в общежитии, но не как о суперзвезде, а как о каком-то юродивом. Городском сумасшедшем, человеке со вторым лицом за волосами на затылке.  Я был уверен, что все сделал правильно. Преподавательница больше даже не заикалась о докладах, хотя за время цикла проходили еще три конференции совместно с кафедрой поликлинической терапии. Меня во всяком случае на эти кружки не звали, а одногруппницы ничего о них не говорили. Почему преподавательница избрала в дальнейшем общении со мной формальный, холодный до колючей боли тон, я не понял. Никаких последствий для нее мой доклад не имел. О ее связях с Долговязой, о которых я пытался разузнать, никому известно не было. Предмет ее обиды остался для меня загадкой.  Но были и другие последствия.
***
Ближе к концу апреля деканат придумал развлечение: собрать студентов шестого курса на встречу с деканом. Но не разом, а чуть более интимно, разделив студентов на касты. В первый день пошла элита ВУЗа, все ребята с рейтингом пять-ноль. Их хотения относительно будущего декан решил выслушать в первую очередь, что вполне логично. Разве зря половина из них не спала ночей из-за бесконечной зубрежки, - так называемые зубры, - а другая тратила неисчерпаемые запасы средств родителей на подкуп лаборантов, чтобы получить выученный заранее билет, на новые микронаушники и на подарки экзаменаторам. Под конец обучения мне рассказали о новом изобретении - камера скрытая в зажиме для галстука, еще я слышал о камере спрятанной внутри нагрудного значка стилизованного под логотип одной из партий, который никто не осмелился бы попросить снять. Я со своими скромными четыре, семь попал во второй поток. В касту тех, кто вроде бы старался, но не достарался. В касту тех, кто чаще делал выбор в пользу здорового сна, нежели выученного на все сто зачета. Таких тоже оказалось немало. Принимали нас по списку составленному в каком-то неизвестном порядке, я оказался в начале.
В кабинете, куда нас запускали по одному, сначала куратор курса просила расписаться в какой-то ведомости, я даже не стал читать, в какой, хотя после схемы с переписью квартир из хосписа, стоило бы. Затем декан очень сухо осведомилась, куда хочет пойти смертный, сидящий перед ней. Хотя она была еще и заведующей кафедры неврологии, ее мой ответ нисколько не удивил. Наверняка среди зубров и людей с киберухом уже собрался полный набор желающих. По правую руку от нее сидел упомянутый куратор, по левую сидел Федя. Он что-то сказал ей на ухо, и она понимающе кивнула.
- Федор Алексеевич сказал, что ваш доклад произвел на него впечатление.
- Ну не прям так, - округлил глаза Федя, - все-таки вышло очень грубо, но весьма и весьма.
Он не догворил, что было весьма и весьма, но я посчитал это за комплимент.
- Поступок в чем-то смелый, в чем-то безрассудный. О таком принято чаще всего молчать на людях, а обсуждать только в сестринских, под шум телевизора. Зачем вы это вынесли на суд онкологов и поликлинических терапевтов?
- Вы поверите, если я скажу, что накипело?
Она чуть улыбнулась. Вершитель судеб был ко мне благосклонен, благодаря этому хитрому, вечно молодому сатиру слева от нее. Я вспомнил слухи, которые ходили о нем, да и о всех мужчинах преподавателях с кафедры неврологии, но не дал мыслям зайти так далеко, боялся покраснеть.      
- Поверю, - она посмотрела на листок. - Иван.
- Вы-ше, - тихо сказал ей Федор Алексеевич.
- Ох, прошу прощения, Александр.
Часть божественной благодати перешла на Ивана, который ждал своей очереди за дверью. Но я не жадный.
Дальше декан спросила меня откуда я, где проживаю, сферу моих научных интересов, интересы вне медицины, каждый мой ответ сопровождался утвердительным «угу». Пока я отвечал, она смотрела на список, держа ручку точно напротив моей фамилии, словно решая совпадает ли то, что она слышит с тем, что она представляла глядя на это сочетание букв. Федя все это время осторожно улыбался, будто боялся быть в чем-то заподозренным. Куратор же исправно чиркала что-то в листе для Ивана, который успел приоткрыть дверь и подглядеть за таинством. Кто-то в коридоре спросил, а будет ли декан надевать волшебную шляпу, чтобы  понять в какую ординатуру принять студента, на что ему сказали - это случится сразу после того, как под потолком деканата будут парить свечи. Когда сказали, что это должны быть свечи «Натальсид» я закашлял, чтобы не засмеяться. Декан пожелала мне удачи на экзаменах и аккредитации, на этом церемония закончилась.
***
В начале марта, еще до тех событий, я вернулся со смены в восьмом часу вечера, поужинал и пошел к Лене, жила она на девятом этаже в том же общежитии, что и я. Пока она убирала вещи с кровати я заметил флешку, торчащую из ее ноутбука. Сказал ей, что у моего соседа точь в точь такая, на что она честно сказала, что это его флешка. Тут я и узнал, что он ходил к ней в гости, в мое отсутствие. Ходил несколько раз. Лена заверяла, что он приходил только по учебе, когда ему надо было распечатать, и максимум пил с ней чай, на что я ей сказал, что не хотел бы, чтобы он впредь сидел у нее в гостях, тем более, пока я на смене. Может быть я сказал чуть грубее, но не намного. Почему я не стал говорить об этом с ним? Решил, что у этого человека над действиями доминирует более древний отдел ЦНС, а именно спинной мозг, еще точнее, его отросток - nervus dorsalis penis, через который он воспринимает информацию от окружающей среды, и тазовое сплетение, которое у него, это не точно, отвечает за все последующие реакции, ответственные в том числе за распитие чая с чужими девушками. Таким образом кора головного мозга у него была абсолютно не задействована большую часть дня, получается, что подействовать я на него мог только одним способом, но в цивилизованном обществе такое не принято. Да и он не вампир, которого пригласишь один раз, и он будет ходить к тебе каждую ночь и пить соки, на второй раз Гошу можно просто не пустить, и на третий, и на четвертый. На пятый его nervus dorsalis penis почует неладное и не поведет его на девятый этаж.
После моего выступления с докладом, мы с соседом ни разу не обсудили мой поход на его место работы. Я решил, что ему решительно все равно, и никаких последствий для него не было. Похоже, я ошибся. Но мне он не сказал ничего. Он все сказал Лене. Пришел к ней, пока меня не было в общежитии. Узнал я об этом случайно: после пар одногруппница спросила, не знаю ли я, зачем к ней приходил Гоша.
- А когда он приходил?
- Вчера, часов в пять.
Я еще был на смене в то время, делал внутримышечную инъекцию в большую ягодичную мышцу пациенту, который каждый раз говорил мне, что очень боится уколов, а я каждый раз думал, неужели он не знает, как устроена та же тату-машинка, которая прошлась по его рукам от плеч до кистей. Там ведь те же самые уколы, только с краской и не так глубоко. На правой руке, точно в локтевой ямке у него чернело лицо Иисуса. Поперек лба священномученика шла вена. Не Иисуса, а пациента. Интересно, что бы стала делать верующая медсестра: стала бы колоть Иисуса в лоб или же поставила укол в другую локтевую ямку, где разместилось семейство черепов?
- Не знаю, а чего ты его не спросила? - спросил я одногруппницу.
- Да он вел себя странно. Зашел, снял тапки, поднял голову, сказал «Ой!», обулся и ушел.
- И больше не пришел?
- Ко мне - нет.
Казалось бы, пришел, ойкнул да ушел - что такого? Вот что: комната моей одногруппницы зеркально повторяла положение комнаты Лены, - конец коридора, последняя комната слева, двушка без секции, только она жила в другом крыле. Nervus dosalis penis не ладит с пространственной ориентацией.
В тот же день я спросил у Лены, хочет ли она мне что-нибудь сказать. Разговор этот произошел в магазине. Сказала она много чего - все не о том. Тогда я спросил напрямую: приходил ли к ней мой сосед после нашего разговора. Она замолчала. Пару секунд смотрела на меня, выгадывая, знаю ли я что-нибудь, либо параною. Наконец, призналась. Сказала, что приходил вчера. Я спросил, по учебе?
- Нет. Просто так зашел.
- Просто так... - повторил я. Не знаю почему, но я на нее не злился, да и в первый раз тоже. Я будто бы сказал ей, прекратить встречи с ним, потому что того требовал кодекс самца. Но во второй раз я решил поговорить с самим Гошей.
В общагу мы шли с полными пакетами. Я молчал, а она все спрашивала, почему я с ней не говорю. Я подбирал слова. Не для нее, а для Гоши. Хотел, чтобы это походило на решительное требование, а не на истерику. Надо сказать кратко, точно и строго. Лучше использовать один-два мата - так он лучше понимал.   
- Ну чего ты молчишь, Саш? Давай поговорим.
- Да не о чем, Лен. Идем, я помогу тебе затащить пакеты.
- А потом?
- Пойду к себе.
- Ты пойдешь к нему.
- Так уже вышло, что мы живем вместе.
- Вы будете драться?
- Не думаю. Я не планировал.
- Ты раздражен.
- Думаю, что имею на это право, не считаешь?
Мы зашли к ней в комнату, я поставил пакеты на пол и пошел обратно, но она преградила путь.
- Давай поговорим, - сказала она, уперевшись руками в стену перед дверью.
- Мне нечего тебе сейчас сказать. Может позже.
- Не ходи туда, давай остынем, а потом...
- Лена, я там живу. Я иду в свою комнату. Что там будет, тебя уже не касается. Я с тобой говорил на эту тему, ты сделала выбор. Теперь я узнаю это от третьих лиц. Совершенно случайно. Ты ведь сама прекрасно знаешь какой он, но все равно пускаешь его к себе. Разве не ты придумала для него то определение?
- Членоцефал? Да, я.
- И сама впустила его сюда.
- Понимаешь, ты работаешь, а мне скучно одной...
Не было случая, чтобы я поднимал на девушку руку. Мама учила, что в случае спора с женщиной надо согласиться, дабы избежать кровопролития. Бабушка же цитировала деда: «Если бабу не переспорить, то согласись и делай по своему». Можно подумать, что только отец не причастен к жизненным урокам. На самом деле, причастен. Во-первых я понял что в магазинах можно пропасть на двадцать лет, а потом всплыть в Иркутске, а во-вторых он научил меня фантазировать. Когда меня спрашивали сверстники во дворе, где мой отец, я говорил: погиб на войне, улетел в космос и там погиб, убили в перестрелке с бандитами. Он всегда погибал. Наверное, я так вымещал злость на невидимый образ. Я повзрослел, а он все-также оставался для меня мертв, только в другом смысле, в смысле функции. Функции отца. У меня от него только набор генов, кстати, не самых плохих, и этот апендикс после фамилии и имени.   
- Тебе скучно, - я засмеялся. Мне действительно стало смешно от той простоты, с которой она это произнесла. - Тебе скучно, и вместо того, чтобы звать подруг в гости или идти к ним, ты приглашаешь в комнату Членоцефала?
- Он сам приходит.
- А ты его впускаешь.
Она опустила глаза, но не убрала руки.      
- Впускаешь его и не не выпускаешь меня? Хватит, Лен. Еще немного и я начну усматривать в этом символизм.
Я взял ее за плечи, так аккуратно, как мог и подвинул в сторону. Она ничего не сказала. Она не пошла следом. И дверь она не закрыла за мной на замок, может, надеялась, что я вернусь. Может, ждала кого-нибудь еще.
Он сидел за столом, голова лежала на руках, словно на подушке, перед лицом горел экран ноутбука. За окном светло, а шторы в комнате задернуты, отчего кажется, что пока я спускался с девятого на третий наступила ночь.
Первую мою фразу он не услышал, потому что сидел в наушниках. Я обрадовался, ведь первые слова, сорвавшиеся с языка были никудышными, и тогда я смог отредактировать их за какие-то секунды, пока он вынимал наушники.
- Чего?
- Я знаю, что ты ходишь к Лене, пока меня нет дома.
Он молчал.
- Я узнал еще до последнего случая, но понадеялся на нее - зря. Теперь говорю тебе. Ты больше к ней не пойдешь. Повторять я не буду, в следующий раз будем разбираться без слов.
Он опять молчал. Выслушал, не моргнув. Даже в лице не переменился. Надел обратно наушники, положил голову на руки и стукнул по пробелу, запустив какой-то сериал. Вроде как «Игру престолов».
Когда я сел за стол, а он у нас был общий, только сидели мы по разным краям, он снова вытащил наушники и спросил, точно только теперь до него дошла информация:
- Ты теперь обижаться будешь, как девочка?
- Нахрена мне на тебя обижаться? Я просто в тебе разочаровался.
- Ты сейчас серьезно?
- Вполне.
- Знаешь, у меня тоже есть повод на тебя злиться.
- Тоже? Я же сказал, что не злюсь, а разочарован.
- Тогда и у меня есть повод в тебе разочароваться. Ты знаешь, что после твоего выступления, кто-то стуканул наверх? К нам приходила проверка в хоспис. Каждого таракана посчитали. Долговязая быковоз теперь паркует в другом квартале, а может вообще на автобусе ездит.
- И что? Боишься, что у вас порядок наведут?
- Мы раньше могли похалявить там, хоть изрдека, а теперь, что будет - неизвестно. Может все к херам закроют, может Долговязая догадается откуда ты взял всю информацию.
- Откуда ей про меня знать? Я ведь обычный студент, который что-то там ляпнул во время доклада на кружке, перед аудиторией в тридцать человек. Я эту часть даже текстом не дублировал. Какой с меня спрос?
- Движения начались, я тебе говорю. И если они выйдут боком для меня, то я в тебе тоже ой как разочаруюсь.
- Да на здоровье, Гош. Насрать уже, если честно, что ты там обо мне подумаешь.
- Ну, ну. Я вот об этом с ней и говорил, с твоей... Что ты насрал на всех и все вывалил перед замдекана. Ты разве не знаешь какие они... эти... как они трепаться любят? Любят языком почесать и не только почесать.
- Может вам хоть линолеум поменяют, да стены перекрасят.
- Ты реально думаешь, что это что-то исправит?
- Пол и стены точно. Надо хоть с чего-то начать.      

***
После майских праздников я вышел на работу. Медсестра, которую я сменял, обычно ждала меня уже с сумкой в одной руке и с пустым контейнером из-под еды в другой, но в тот день она вяло со мной поздоровалась, а когда я сел за стол, рядом с ней, она попросила меня пересесть на другое место.
- Кто-то придет?
- Да, мы тут медсестру ищем новую.
- Так...
- Не волнуйся. Это мне на смену. Я на больничный пойду, не знаю, возможно, надолго. Тебя же мы не можем назначить старшей сестрой, надо искать - вот я и отбираю. Ты не чувствуешь, сигаретами пахнет?
- Нет.
Окна процедурного кабинета выходили во двор, точно к подъезду, возле которого вечно курили. Поэтому на легкий сигаретный шлейф я уже не обращал внимания.
- Была тут одна. Сама не русская, говорит еле еле на нашем, зубы все золотые, ногти от сигарет желтые. Я сказала, что перезвоню, а сама ее номер удалила из телефона, как только она выша.
- Добрый день, - вкрадчиво сказал женщина, заглядывая в кабинет.
- Добрый, а вы?
Женщина представилась. Последний кандидат на должность старшей медсестры.
- Саш, ты пока иди подготовь физиокабинет, а мы тут поговорим спокойно.
Физиокабинет не нуждался в подготовке. Тут дело в другом: медсестры обладают каким-то особым, секретным ритуалом передачи власти. Ритуал этот скрыли от меня, но нельзя было скрыть то напряжение с каким они меня проводили из кабинета. Вербальная война шла полчаса, после чего старшая медсестра открыла дверь и проводила женщину, а когда вернулась в кабинет сказала только:
- Вот, сука, а!
Так я понял, что кандидата утвердили. По опыту работу в детском реанимационном отделении, я знал, что оскорбление в спину - это залог сплоченности женского коллектива. Те слова про золотые зубы, желтые ногти и запах сигарет - не были оскорблениями, то были факты. Другое дело хлесткое вот, сука. Это уже беспочвенное оскорбление за глаза Есть контакт.
Когда на следующий день я пришел на смену, меня встретили сразу обе. Та, что приболела и та, что готовилась ее сменить. Они рычали друг на друга, но все же нашли место между оскорблениями, чтобы поздороваться со мной. Пока я переодевался, я слышал, как они закидывали друг друга нормами и правилами организации работы процедурного кабинета. Очевидно, новая медсестра разбиралась в правилах лучше.
- А самое простое, деление на зоны? Где тут какая зона, скажи? Ничего не понятно. Ведра-то почему тут стоят? Вот это все должно лежать в шкафу, а вот это на столике. Ну, правда, как вы так работаете? Ладно молодой тот, но ты! А в холодильнике почему еда лежит?
- А где ей, блин, лежать? На полу?
- Слушай, у вас на кухне стоит холодильник, хоть и старый.
- Это сухожаровой шкаф.
- На кухне?!
- Ты как-то неправильно начала, честно тебе скажу. Со своими правилами...
- В чужой монастырь, да, слышала. Ты только пойми, что это не мои правила, а общие. Такие вот порядки в стране к организации работы, понимаешь.
Но она не поняла. Я занялся подготовкой физиокабинета, которая все также не требовалась, а когда обе сестры ушли, я вернулся в процедурный, которой насквозь пропах запахом пота и приторно-сладких духов. Пришлось открыть окно, чтобы впустить свежий сигаретный дым. 
На следующий день, меня встретила только новая медсестра. Однако вместо того, чтобы собираться домой, завидев меня, она насторожилась.
- А тебе не сказали?
- Видимо, нет. Что мне должны были сказать?
- Подойди к менеджеру.
Так как я работал в частной клинике - там был и такой человек. Менеджер направила меня к администратору, а та напрямую к хозяйке. Она занимала большой кабинет в соседнем учреждении, которое также принадлежало ей. Там находилась стоматология, тренажерный зал, кабинет узи, терапевт и гинеколог. Все, что не влезло в то место, где я работал.
- Да! - ответила она на стук.
- Мне сказали зайти.
В тот момент я видел хозяйку второй раз в жизни. В первый раз она залетела в процедурный кабинет за пять минут до окончания моей смены, кинула быстрое драсьте, взяла из холодильника ампулу адреналина и также быстро вышла. Миг спустя вернулась, взяла из холодильника бутылку водки и вышла уже с концом. Я проследил за ней взглядом, спросил у проходящей мимо санитарки, кто это был, на что она сказала: «Барыня».
- Да, да. Заходи.
Она сидела в глубоком кресле, за дорогущим деревянным столом. Сбоку от стола стоял кожанный диван, на котором сидел совладелец обеих контор. Говорили, что первый капитал он заработал на перепродаже машин, которые гнал из Германии в девяностых. Как только он понял, какой предстоит разговор - тут же ретировался. 
- Мне сказали к вам зайти, - повторил я, точно не понимая, зачем пришел, хотя все уже понял.
- Да, Саш. Видишь ли какое дело. Ты ведь у нас работаешь, только пока учишься в ВУЗе, так? Вот. А тут у нас подвернулась медсестра, готовая выйти на постоянную работу. К тому же, мы с тобой договор не заключали, - что было чистой правдой, ведь я решил, что не готов отдавать государству процент от зарплаты, раз была такая возможность. - Вот и получается, что мы ее взяли на твое место. Она, видишь ли, у нас раньше работала. Давно, правда. Потом в хоспис ушла, там, вроде, платили побольше. Теперь там что-то у них случилось, она обратно попросилась. Как я могла отказать, понимаешь?
- Понимаю, интересно все обернулось.
- Ну да. Бывает и такое. Зарплату мы тебе дадим, сколько ты дней отработал. Завтра, послезавтра можешь заехать за ней. Ну и как выучишься на... кем ты там хочешь быть?
- Неврологом.
- Вот, как выучишься - приходи к нам. Возьмем тебя на полставочки. Хорошо? Ну ладно, спасибо, что зашел. Мне тут надо, понимаешь ли...
- Понимаю.


Рецензии