Есть точка невозврата из мечты

Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде..(c)

Она никогда мне не нравилась.
С самого начала, как только она появилась в нашей конторе.
Эти ее ужимочки, манера улыбаться уголком губ, как будто она особенная, как будто она видит что-то, от чего чувствуешь себя неловким подростком и пытаешься исподтишка проверить, не испачкано ли лицо, или не расстегнута ли ширинка.
Всегда раздражала, всегда.
А сейчас, в упор разглядывая ее разъяренные, напуганные, очень зелёные глаза, чувствуя ее дыхание на своей шее, я ее почти ненавидел.

**

6-ю месяцами ранее

Родька, школьный кореш, он теперь весь из себя - астронавт, притащил мне грязненький бесформенный камень размером с кошачью голову и с размаху шмякнул на любимый инкрустированный столик. Я было рванулся спасти полировку, но Родион упер в меня ладонь и торжественно провозгласил: - смотри!! Смотри, какое богатство я тебе принёс!

Я послушно посмотрел. Н-да, богатство знатное: странный булыжник темного цвета, корявый и выщербленный, как будто им сваи забивали. А по виду больше похож на слюду..собственно, может это и есть слюда? Вон как поблескивает.

Родька тем временем прочно укоренился в хозяйском кресле и с пафосом объявил:
- Теперь твоя жизнь изменится ко всем чертям! Вот-те-крест-во-все-пузо! - и счастливо захохотал: - этот камешек я тебе с самой Луны тащил, представляешь? С ЛУНЫ! Настоящий, без дураков, кусок луны! Владей!

Когда этот чудак вот так веселится и заразительно искрит глазами, на него злиться невозможно.Я даже почти забыл про полировку, невольно заулыбавшись в ответ.

Каменюка заняла почетное место на прикроватной тумбочке и иногда приятно посверкивала по вечерам, как будто впитывая дневной свет.

А может быть этот презент лишь напоминал мне о невыносимой легкости бытия, врывающейся в мою квартиру вместе с безалаберным Родькой, и поэтому иногда едва светился, исключительно в моем воображении.
Я привык бросать на камень взгляд и даже, признаться, иногда принимался с ним разговаривать, поскольку в силу профессиональной деятельности не мог позволить себе завести домашнее животное.

У каждого социофоба свои причуды.

А еще мне стали сниться сны.
Удивительно реалистичные сны, яркие и осязательные. В которых я оказывался в каком-то лесочке, у озера, гладкого лесного водоема, окруженного зарослями ежевики. Там царило позднее лето – тихая безветренная теплынь в слегка тронутых желтизной листьях; я всегда появлялся там в сумерках, пока небо плавно тяжелело темнотой, проявляя тысячу звезд и растущий месяц.

Я гулял вокруг этого озера, слушал умиротворяющий стрекот цикад, вдыхал сгущающуюся ночь и свежий запах травы..

Сначала не удивляло. Яркие сны со мной случались и раньше, хотя и нечасто. И озеро приснилось поначалу один раз, оставив приятные воспоминания недели на две. А потом еще раз. И еще. И я стал ждать вечера, чтобы лечь и заснуть. Потому что мне очень нравилось проводить время в этом тихом придуманном лесу, где ничто не напоминало мне про новый день с его рутинными пробками, офисами, городским шумом, необходимостью говорить «здравствуйте» людям, которым здравствовать не желал, быть «своим» среди людей, которых не уважал, совершать множество поступков, покупок, деловых обедов, пустых бесед, которые вызывали только лишь глухое раздражение, но так было надо, «потому что так принято».

Побывав на этом озере несколько раз, задумался о частоте и осязаемости происходящего: каждый раз я, засыпая, оказывался в одном и том же месте: на небольшом пятачке с выгоревшим пятном от костра и следами колышек для палатки, прямо напротив заката.

И если в первые свои сны я очумело наслаждался свежестью летнего вечера у кромки воды, то со временем осмелел и потихоньку обошел озеро вокруг: муравейник, около него я просидел, наверное, сна три, наблюдая за четкой и слаженной жизнью муравьев, облизывая прутик, как в детстве, чтобы потом почувствовать на нем кислинку, мгновенно будоражащую память: я ощущал себя 10-летним пацаном с поцарапанными репейником ногами, и время вокруг огромно и бесконечно; тяжеленькие ветки облепихи – когда-то соседка научила меня собирать ягоды вилкой, и я перестал ненавидеть дни сбора; заросшая тропинка, ведущая в никуда; через пару месяцев я стал воспринимать сон - опушку у озера как свой настоящий дом, куда стремился всей душой из душной обыденности реальной жизни. Тем более, что на озере я чувствовал себя намного сильнее, сообразительнее, моложе и здоровее, чем днем.

Уезжая в очередную командировку, я как всегда оставил ключ Родьке - по устоявшейся еще из прошлой жизни традиции – из той жизни, в которой я мог позволить себе в доме живые цветы, требующие полива, и канарейку, прибившуюся ко мне откуда-то и прочно обосновавшуюся на верхних книжных полках, пока я не приобрел для нее огромную клетку из зоомагазина. Впрочем, сроду не запертую.

Помнится, долго не мог заснуть. Необъяснимая тоска по дому обуяла - очень странное для меня явление – что в том доме меня удержать может? Валяющийся в ящике стола детектив из серии «бешеный против лютого»? Или забытая в холодильнике коробочка с китайской лапшой от забегаловки, которая уже успела разориться?

Лежал и изумлялся.

А потом провалился в черноту без сновидений. Как и последующие ночи. Проснувшись, чувствовал себя 10-летним мальчишкой, которого обманули накануне. И не мог объяснить сам себе, что, к чертям, происходит. Пока не взаимоувязал, наконец, факты. И не понял то, что вне сомнения поняли уже давно читатели этого текста. Реалистичные сны с озером и прочей умиротворяющей атрибутикой навевал мне лунный камень, если находился вблизи.
А я скучал. По снам. По камню скучал. Да. Скучал так, как тоскуют по любимой, разлука с которой болезненна как саднящая рана. Понимание ненормальности происходящего никак не меняло ситуацию.

В первую ночь после возвращения домой я оказался во сне, на опушке, в эйфории и сумерках, бесконечно уставший, бесконечно счастливый. Прошелся по любимой тропке, полюбовался бликами на воде.. .. а это что такое.

Это что такое? На _моем_ месте как будто бы кто-то побывал. Кто сидел на моем стуле и сдвинул его с места? Показалось? Как-то все не так, как было..трава примята, я там не хожу, там цикады..Опа, платок! Большой клетчатый платок зацепился за ветку, что здесь происходит?? Ненавижу платки. Я внимательно осмотрел свой сон, такой родной и только мой. Определенно кто-то еще здесь ходил. И даже жег костер?!

Следующую ночь я ждал как последнюю серию детектива – кто ходил по моей внутренней Монголии и смял ее? Но ничего странного или подозрительного больше не увидел. Определенно, дело принимает опасный поворот, наверное, пора позвонить психотерапевту.

..
Что-что, а психиатр не помешает. Собираясь в следующую поездку, я тайком от самого себя быстро сунул камень в дорожную сумку. Ничего-ничего, возьму с собой. А что. Ценный материальный носитель, необходим в ежедневной работе специалиста моего профиля. В конце концов, таможенники и пограничный контроль любой страны смотрели на профессиональный значок на лацкане моего пиджака с плохо скрываемым подобострастием.

Да, нужно еще зайти в офис, чертовы бюрократы. Подписать направление и забрать документы. Заодно ключи Родьке отдать, не нарушая традицию, он тоже должен подскочить. Последний раз он мне эти ключи возвращал, интригующе блестя глазами и спрашивая, не случилось ли чего в моей рутинной жизни такого, о чем надо непременно выпить (ах ты ж хитрюга, выпить ему. Впрочем, мы и правда слишком давно не устраивали посиделки как раньше, с пивом, баром, задушевными разговорами до утра..Решено, сразу как вернусь в этот раз, договоримся. Хватит уже хандрить и прятаться от всего мира).

В офисе как всегда было безалаберно и душно. Хорошие они, все-таки, люди, и чего я так не люблю сюда заходить..Ну да, не все хорошие. Эта, с полгода назад к нам устроилась, откуда только взялась такая. Фифа высокомерная. Идет мимо не поздоровается, подбородок вверх, губы в усмешечке, а взглянет так, будто я ей сто долларов задолжал. Как ее зовут вообще?

Дура. Чего уставилась? Смотрит и смотрит. Корова. Никогда мне не нравилась. С самого начала, как только появилась в нашей конторе.

Но, похоже, она идет прямиком ко мне! Еще чего не хватало. Собирается заговорить! Как ее зовут-то, господи, может, повезет, и мимо меня так своим гренадерским шагом и прошкондыбает?

Ты смотри, она явно силится вспомнить, как зовут меня! Ну, дорогуша, не собираюсь тебе помогать.

- Корнелий! - надо же, вспомнила – ты уезжаешь?

Ага, и тебе здравствуй, тоже рад.

– Уезжаю, - сухо ответил я, проглотив встречный вопрос «а тебе-то какая печаль».
- Камень с собой? Камень взял, спрашиваю? Что ты смотришь на меня как на новые ворота?! Камень где?!
- какой еще камень, ты припадочная?
- лунный камень, не тупи! Отдай мне его! Ну что уставился?! Ты уезжаешь, камень мне, так же ведь? Мне Родион в прошлый раз сказал, за камнем ухаживать надо, сказал, что его нельзя трясти, и влажной тряпочкой протирать надо, и ласково разговаривать с ним ежевечерне, а когда ты работаешь, ты не можешь, а камню надо, иначе он исчезнет, - несла эта сумасшедшая какую-то чушь, не давая мне шанса выйти из остолбенения и ответить, в конце концов, куда ей надо идти вместе с бредом про ласковые разговоры с камнем по вечерам.
- Родион, говоришь? Он отдавал тебе камень? Он-от-да-вал-те-бе-мой-ка-мень??
- Твой?! С чего вдруг он твой, камень, если он – достояние нашей космической науки, а ты просто предоставил ему место?! Он в сумке, да? В сумке? Отдай! – психованная кинулась, оттолкнув меня, и полезла в мою сумку!

Ну знаете! Я женщин не бью, но руки убери от моих вещей!
Мы вцепились в злополучный камень (Родька! Сволочь, ухаживать за камнем, это же надо было такое выдумать, убью паразита, платок! Ненавижу платки, это ее платок?!).

Вот уж не зря она мне никогда не нравилась. С самого начала, как только появилась в нашей конторе.
Эти ее ужимочки, манера улыбаться уголком губ, как будто она особенная, как будто она видит что-то, от чего чувствуешь себя неловким подростком и пытаешься исподтишка проверить, не испачкано ли лицо, или не расстегнута ли ширинка.
Всегда раздражала, всегда.
А сейчас, в упор разглядывая ее разъяренные, напуганные, очень зелёные глаза, чувствуя ее дыхание на своей шее, я ее почти ненавидел.

Оба рванули камень на себя, он выскользнул из наших рук. Я в ужасе смотрел, как летит на казенную плитку лунный камень, за которым, оказывается, надо ухаживать, господи, какая феерическая дура.

Как в замедленном кино.

Цеся. Ее зовут Цеся, - нежданно вскинулась память.
Камень шлепнулся на пол и раскололся надвое.
Мы одновременно нагнулись, стукнулись лбами, каждый схватил половинку.
Я посмотрел в ее очень зеленые глаза. Какие у нее невероятные глаза, у этой Цеси. Помогите, тону.

Цеся поднесла камень к губам в беззвучном поцелуе и еле слышно сказала: встретимся. Встретимся у озера.  ..