Иван Премудрый Часть I Глава XV

Долго ли, коротко ли шли, но пришли всё–таки. Между двух, ну просто огромных елей, стояла самая обыкновенная изба, почти такая же в которой Старик жил. Вся разница была лишь в том, что ни сараев, ни заборов, да и вообще ничего, что подсказало бы случайному путнику, мол, здесь живут люди хозяйственные, домовитые, а значит, попить–поесть дадут и в случае чего на ночь приютят, не было. Кстати, бани тоже не было, во всяком случае не видно было никакой бани. Но это мелочи.

Гвидон обратил  внимание совсем на другое. Изба, в которой без сомнения проживала Анна Ивановна, стояла про меж двух огромных елей. Выглядело все это, ну, просто глаз не оторвешь, прямо как в сказке. Вот царевич и смотрел, любовался и до того ему такое месторасположение избы понравилось, что он даже не обратил внимания на то, что любой более–менее нормальный человек заметил бы в первую очередь. Оно вроде бы мелочь, но это кому как. Для большинства путников, случайно оказавшихся около дома Анны Ивановны, такая мелочь сразу сказала бы:

«Что–то нечисто здесь. Иди–ка ты, мил–человек, отсюда по–добру, по–здорову, покуда тебя хозяева не заметили».

Конечно же изба не стояла на куриных ногах, в кустах там каких–нибудь или в бурьяне, но всё равно. У крыльца не заканчивалась или наоборот, от крыльца не начиналась, ни дорога, ни тропинка, вообще ничего не было. Трава была, но сразу видно, по траве этой с весны никто не хаживал. Однако поскольку царевич Гвидон детство имел бочковое, в бочке его провёл, вырос там, то никакого внимания на отсутствие дорог–тропинок не обратил. Всё его внимание было обращено на два могучих дерева, на те самые ели. Конечно сравнивать их с другими деревьями он особо–то не мог, опыта не хватало, но всё равно, было видно и понятно, что других таких, во всяком случае, в этом лесу, не сыскать.

«Их бы на дрова пустить. – подумал царевич Гвидон. – Наверное Старику лет на десять хватило бы. Интересно, за день управился бы или нет?»

Оно часто бывает, когда видишь что–либо или очень и очень красивое, или наоборот, безобразное, почему–то сразу примеряешь на себя, в смысле, чтобы ты с этим сделал, если бы оно было твоё? Не знаю кому как, а мне интересно, почему? Конечно, чужая жизнь – потёмки, но о себе могу сказать точно: не от жадности это. А от чего, не знаю.

«Нет, что ты. – царевич и не заметил как, не иначе под впечатлением от увиденного, сам с собой начал разговаривать, хоть и не в голос. – Такую красоту, и на дрова. Они же живые! Не иначе, живые».

Разговор, хоть и с самим собой, был прерван Анной Ивановной. Она поклонилась елям: сначала левой, затем правой и будучи уверенной, что царевич Гвидон никуда не сбежал и не делся пошла к крыльцу. Не понимая зачем царевич тоже поклонился деревьям, точь-в-точь так, как это сделала Анна Ивановна, и пошёл вслед за ней. Как бы в ответ на приветствие царевича оба дерева закачали своими мохнатыми лапами. Даже нет, не закачали, скорее всего сейчас деревья были похожи на птиц разминающих крылья перед полётом. А ветра–то, кстати, никакого и не было.

– Проходи, гость, хоть и нежданный, но ожидаемый. – открыв дверь сказала Анна Ивановна. – В сенцах темновато, но ты не пужайся, никто страшный в них не живёт.

– А я и не пужаюсь. – обиделся или сделал вид, что обиделся царевич. – Не из пужливых.
– Да это я так, – примирительно сказала Анна Ивановна. – не обижайся.

Про бочковое детство, ну и в некотором роде воспитание царевича Гвидона я уже говорил, но ничего страшного, можно и повториться.

Разумеется никакого упрёка ему насчёт этого и в помине нет. Человек, он жизнь себе выбирает, а детство он себе выбрать не в состоянии, мал ещё. Тут уж ничего не поделаешь. Кому какое родителями детство было определено, такое и досталось. Царевичу, например, бочка досталась, где он детство–то и провёл, зато вырос быстро. Не в этом дело. Кому–то для детства изба деревенская достаётся, кому–то палаты чуть ли не царские, какая разница? Гораздо интереснее, что дальше происходит.

У кого–то детство – избушка избушкой, а жизнь – совсем наоборот, палаты царские. А у кого–то, тоже всё наоборот, детство – палаты царские, а жизнь, да какая там жизнь, даже на избушку не тянет, так, ерунда одним словом.

– Понравился ты Хозяевам. – открывая дверь в горницу сказала Анна Ивановна. – Проходи, гостем будь.
– Каким таким хозяевам? – не понял царевич.
– Не твоего ума дело. – как ни в чем ни бывало сказала Анна Ивановна. – Молод ещё.
Оно как бывает: сначала вроде бы и похвалят, а как только начинаешь уточнять, за что, мол, похвала, чуть ли не дураком называют. Вот и понимай, как знаешь.

***

Так вот, на самом деле Баба–Яга, она же Анна Ивановна, не была в том лесу хозяйкой всевластной. Вот за пределами леса, ну хотя бы в деревне, где Старик жил, там да. Там она была над людьми старшей, хоть и старалась себя лишний раз не показывать.  В лесу Хозяевами были как раз эти самые две могучих ели. А Баба–Яга, она была у Хозяев не то чтобы в прислугах, скорее в помощницах. Правда из людей об этом никто не знал и не догадывался, не зачем им это. Для них Баба–Яга в лесу, и не только в лесу, старшая. Так оно и для леса и для людей лучше.  Людям, так тем вообще спокойнее, потому что неугомонные они какие–то, а тут ещё это лишнее знание. Давно известно, знание вообще, а лишнее, тем более, похуже шила в известном месте будет. Хозяева оберегали лес от всего, что могло помешать его, с виду хоть и шумной, но на самом деле спокойной и размеренной жизни. Благодаря им в лесу был, есть и будет мир да согласие, хоть неизвестно кем и когда установленные, зато принимаемые и уважаемые. Судите сами, вот взять людей. Они всю жизнь только и делают, что бегают с места на место. Вы хоть раз видели бегающие деревья? Я не видел. А ведь деревья, они как люди, живые, а значит и лес живой. Вот за этим и следили Хозяева, а Баба–Яга всего лишь помогала, потому что хоть и не была человеком, но деревом, тоже не была.

Анна Ивановна больше ничего царевичу Гвидону не сказала, потому что и так сказала ему очень и очень много, правда тот ничего не понял. Ладно, сами разберутся.

***

Если бы детство царевича Гвидона происходило  не в бочке, а в каком–либо другом месте, вот тогда бы он сразу понял, что попал туда, где хоть и чисто, но это в смысле, мусор на полу не валяется, зато нечисто в другом отношении. То, что перед избой, около неё и за ней не было ни сараев, ни амбаров, ни загородок с крынками на колышки одетыми, говорю же, ерунда всё это.

Вот идёт тот же путник, видит, дом стоит. Ну стоит и стоит. А около дома, помимо сараев с амбарами, во дворе, обязательно куры в навозе или в пыли роются, кошак на завалинке греется – всё как обычно, нет, не всё.

Оно ведь как можно отличить избу где люди живут, неважно какие, добрые или не очень, от избы, в которой живут хоть и похожие на людей, но не люди? Правильно, по хлебному запаху. Все эти куры во дворе, кошки на заборах, да на завалинках – так, ерунда, для дураков. Такого «добра» около избы, можно столько напустить, не пройдёшь. А вот как зашёл в избу, так сразу и соображай, можешь даже нюхать. Если пахнет хлебом, значит люди живут, а если нет хлебушкиного запаха, беги без оглядки или что там у тебя есть из оружия к бою готовь.

Никакие оправдания в виде двадцатидневного, оказавшегося двадцатилетним, нахождения в бочке или другие какие не принимаются. О таких вещах только молоко матери рассказать может  и премудрости этой научить. Молоко материнское, оно так учит и воспитывает, что ещё никто не ослушался и не забыл, да и не ослушается и не забудет никогда, потому что иначе человеком быть перестанет. А всё потому, что только человек хлебушек выращивает, а значит только он – хозяин хлебушкиного запаха.

В избе Анны Ивановны никаким хлебом не пахло. Неважно, обратил на это внимание царевич Гвидон или не обратил, во всяком случае хозяйка перед ним кем–то другим и не представлялась, сразу сказала кто такая. А вот если бы наоборот, тогда да, тогда или ухо востро, или прощай головушка.

– Ты садись, садись, в ногах правды нет. – Анна Ивановна указала рукой на лавку. – Я тебе сейчас тебе попить принесу. - и вышла в сени.

Неизвестно почему, сразу же захотелось пить.  Когда царевича собирали в лес, Старуха конечно же, помимо еды, снабдила его квасом. Но квас давным–давно был выпит, а где в лесу, ну хотя бы ручей течёт Гвидон не знал, да и спросить было не у кого. Так что испить той же водицы сейчас было очень кстати.

Анна Ивановна вернулась и протянула царевичу крынку, самую обыкновенную:
– Пей, устал поди.

Жажда, она своё дело знает, поэтому только глотке на третьем царевич Гвидон ощутил вкус того, что пил и ничего не понял. На вкус питьё было более чем странным. Трудно себе представить, да и вряд ли кому приспичит такое представлять, во всяком случае, при ясном рассудке. Питье одновременно было и горячим и холодным, ну это так себе, более–менее представить можно. А вот как представить то, что оно было одновременно: горьким, кислым, сладким, пряным и пресным? Странным оно было не только по вкусу, а ещё и тем, что царевич не смог остановиться, пока не выпил всё до дна.

Что стало с царевичем Гвидоном после этого представить не так уж и сложно. Представляйте: вы не мылись как минимум год и после этого сходили в баню. Сравните себя до посещения бани и после. Тоже самое почувствовал царевич.

– Ну а теперь рассказывай. – сказала  Анна Ивановна, глядя ему в глаза…

***

Тут, наверное тайну великую надо слегка приоткрыть, а то некрасиво как–то получается, неуважительно. Тогда, у Черномора, разговор получился очень даже серьёзный. Черномор давно уже с Кощеем Бессмертным, если можно так сказать, не в ладах был. Уж что они там изначально не поделили, скорее всего они и сами не помнили. Оно и понятно, жизнь у волшебников долгая, не в пример человеческой, за эту жизнь много чего понаделать, понатворить можно, всего–то и не упомнишь. У них же, у волшебников этих, только в сказках промеж собой мир да согласие. Они друг с дружкой спорят да воюют только тогда, когда один добрый, а второй злой, а так, друг за друга горой. Но это в сказках, которые как известно – сплошное враньё и обман добрых, а потому наивных людей. Нет, правда–матка там конечно присутствует, но самую малость, чтобы интерес вызвать. А дальше понеслась, только успевай рот разевать, да затылок почёсывать. Да и какой уважающий себя волшебник допустит в свои дела глупых и никчёмных людишек, да ещё всё им расскажет? У них там высшие соображения и смыслы происходящему и планируемому нам совсем непонятные. Вот и приходится довольствоваться то ли слухами, то ли сплетнями, а проще говоря, враньём и небылицами, которые почему–то сказками называют,  к настоящему волшебству не имеющими никакого отношения. Правда иногда случается и так, что нужен, и позарез как нужен простой человек, что без него ну просто никак. Вот только опять нестыковка и трудность для волшебников великая – человек тот нужен вовсе непростой.

Уж неизвестно, даже Черномору было неизвестно, чего такого собрался Кощей Бессмертный с царством Салтановым сделать, но оставаться в стороне от всего этого, разумеется безобразия, не мог, а потому должен был предпринять ответные меры. Само по себе царство Салтаново для Черномора никакого интереса не представляло, он по другой части великим охотником был, по девичьей, чем и промышлял. Вполне возможно, что так оно и продолжалось бы, но тут Иван ему попался, да ещё  Премудрый. Вот здесь Черномор быстро сообразил, что шанс это, Кощея на место поставить, ну, чтобы не зазнавался.

Сами знаете, что происходит, если у соседа, например, две лошади, а у тебя, опять же, к примеру, одна, а то и вообще ни одной. Дисбаланс происходит, а такого не должно быть, потому что несправедливо и потому, что в мире равновесие должно быть.

Вот и начинает тот, у кого лошадей дефицит, ответные меры принимать, чтобы справедливость и равновесие восстановить. Меры придумываются и предпринимаются разные: от мышьяка в  питье соседским лошадям, до работы от зари до зари, не разгибаясь. Здесь каждый сам себе выбирает, что его сердцу ближе. Бывают конечно и другие варианты, но они всё больше на экзотику похожи.

Тоже самое у волшебников. Понадобилось Кощею царство, значит и Черномору какое–нибудь, другое царство подавай, ну чтобы по–честному всё было. Мало того, Кощей начал коварства свои вытворять при помощи свахи, Матрёны Марковы. Уж где он её выискал, никто не знает. Нет, узнать конечно можно, да что толку? Вон она, во всю «чудесничает», людей с белого свету сживает. А этого терпеть нет никакой возможности.

***

Вот тут, ну прямо как будто самый главный волшебник услышал обиды Черноморовы, и послал ему Ивана Премудрого. Иван оказался кандидатурой такой, что лучше не придумаешь. Черномор поначалу даже не поверил своему счастью, да вовремя опомнился.

Ну а дальше всё совсем просто. Решил Черномор, ну как бы в отместку и для соблюдения равновесия тоже, княжество Русланово под себя подмять. Вообще–то княжество это ему совсем не нужно было – пустяшное княжество, одна морока с ним. Но ничего не поделаешь, порядок такой. Да к тому же, если под себя не заберёшь, Кощей обнаглеть может и всё себе заграбастать, а этого допустить никак нельзя.

Тут Иван и пригодился: «Хрен с ней, с его премудростью. Самое главное – проходимец, лучше не придумаешь. Опять же, происхождением низким озабочен. Вот я его в князья, заместо Руслана–то и назначу, пусть потешится. Ну а как выгорит всё, так можно Ивана того и на место поставить, специалисты по таким делам имеются. Ту же Бабу–Ягу возьми, любого изведёт, да и помимо неё достойных кандидатур хватает».

Приблизительно так думал Черномор разглядывая Ивана. Тот, разумеется, ерепениться начал, а оно и к лучшему: «Это хорошо, что он такой весь ершистый и о себе много думающий. Такие, когда для дела полезные, своим самомнением много чего натворить могут. А когда ненужными станут, тогда на этом же самом самомнении их подловить–то и можно – слабое место это у них, как пятка, не помню у кого».

Ну и конечно насчёт девиц–красавиц – это в первую очередь. Покуда Иван до княжества Русланова ехать будет, с князьями да царями разными будет встречаться, разговоры разговаривать, насчёт девиц–красавиц обстановку узнает. Ну а дальше – дело техники, волшебной, разумеется, не путайте с технической. Ну и конечно у Матрёны Марковны той, говорят девицы имеется, а это даже поважнее Кощея будет.

Тут конечно справедливости ради надо сказать, что про посольство Иван придумал, Черномор хотел его в простого купца обрядить. Но видать купеческий уровень для Ивана не подходящий, поэтому сошлись на посольстве. Опять же, если с посольством, то и человек значимее кажется, и хоть доверия к нему никакого, всё равно, шпион, он и есть шпион, смотрится совсем по–другому, не как купец, который тоже шпион. Ну и конечно, в жизни, даже в вошлебниковой, всяко бывает. В случае чего, можно всё на князя свалить, от чьего имени посольство назначено. На том и порешили. Иван отправился домой и принялся князю мозги промывать, про посольство рассказывать и про то, какая от него польза. А вот что будет происходить дальше, я пока и сам не знаю, правда.

***

То, что царевич Гвидон уже дома Старик догадался, едва во двор заехал. Только заехал, остановиться ещё не успел, из избы Старуха выбежала, встречать значит, а вместе с ней и Царица. Вот тут Старик и догадался, что Гвидон из леса уже пришёл,  мало того, пришёл целым и невредим, и кажись ещё что–то.

Царица, аж светилась вся от счастья. Старуха тоже конечно светилась, но не так, а соображать надо, что и как, и почему, да чего тут соображать? Старуха, оно понятно, жена всё–таки, она Старику радуется, что цел, жив, здоров с моря вернулся, а чему или кому Царица может так радоваться, не Старику же?!

Вряд ли царь Салтан умудрился и успел прознать, где она с сыном находится, и приехать за ней. Да даже если и узнал и приехать успел, заметно бы было. Тогда бы у Старика на дворе слуги царёвы, как та рыба, косяком бы носились. А раз нет никого, значит и царь Салтан о местонахождении Царицы с сыном ничего не знает и не догадывается, а может быть забыл уже.

Да, ну это так, на всякий случай: вряд ли кто–нибудь из деревенских обнаглел до такой степени, что пришёл и к Царице посватался, а та согласилась. Царица всё–таки, к тому же, может она мужа своего до сих пор любит. Но это так, глупости всякие в голову лезут. Кстати, они не только мне в голову лезут, а всем, почти без исключения,  поэтому ничего удивительного.

Единственная радость, которой сейчас могла радоваться и радовалась Царица, был сыночек её любимый – царевич Гвидон. Вот Старик, глядя в её сияющие глаза и догадался. Ну а дальше всё как обычно. Лошадь отправилась за дом, на лужайку, рыбу Старуха в дом унесла, Царица хвостом за ней, а Старик занялся неводом.

Невод, он как ружьё для солдата, его в исправном состоянии и в любой момент готовым к применению держать полагается. Думаю понятно, если невод день за днём будет не чиненным и не просушенным, то в скором времени просто–напросто сгниёт и развалится, а за ним и обладатель его, сначала зубы на полку положит, а потом вообще, по миру пойдёт. Но времени это много не заняло, а потому  что уже проделывалось много–много раз, так что, и получаса не прошло, Старик был готов к отдыху, после трудов праведных.