Воробей домашний средней пушистости

Однажды бабушка вернулась с прогулки с потрёпанным птенцом в руках. Это был едва живой воробьёныш, отбитый у кошки.

Мама всплеснула руками: "Зачем ты его притащила? Он не жилец". Но бабуля была непреклонна: " Только богу известно".

И она принялась выхаживать этот комок мятых перьев с вечно разинутым огромным клювом.

Пипеткой вливала воду, спичкой вкладывала микроскопические порции мясного паштета из детского питания. Брат таскал с улицы каких-то букашек. Удавалось ли бабушке превратить их в корм? Даже не знаю. Перевоплощаясь в кормящую воробьиху, она гоняла зрителей, чтобы не мешали и её сокровище не пугали.

"Что малый, что старый", - ворчала мама, но махала рукой: " Чем бы дитя ни тешилось"...

Удивительно, но бабулина настойчивость принесла плоды - птенец выжил, выправился, окреп и стал уверенно расти. Так у нас в квартире появился  воробей "домашний средней пушистости".

Его звали Дюк. Почему Дюк? Так решила бабушка. Прозвище родилось само собой из сопровождающих кормление бесед. Да, Александра Ильинична с пациентом разговаривала, повторяя на свой манер его "недочирик": "Дюк. Дюк-дюк-дюк".

А дальше - постелька-гнездо из комочков ваты и старых тряпочек, места для "пробежек" на подоконнике и карнизе, куда прилетали кормиться в очередь с голубями сородичи. Кухонное окно в это время бывало чуть приоткрыто, и уличный карниз становился продолжением комнатной территории. Возможно, наблюдая за своими, Дюк и научился летать (ну, не бабуля же ему показала, как крыльями махать).

Клетка? Не, не слышали. Дюк стал практически членом семьи. Он даже оправлялся как-то интеллигентно - все на том же   подоконнике. Иногда, конечно, могло и сверху прилететь, поэтому, входя в комнату, мы привыкли оглядываться по сторонам.

При виде бабушки наш птицекот делал приветственной круг и пикировал ей на плечо. Так они и передвигались, похожие на капитана Флинта с преданным попугаем.

Постепенно, не ограниченный в свободе передвижения, Дюк начал не просто пастись на карнизе, но и вспархивать с него, неуверенно присоединяться к воробьиным стайками в безопасной близости от родного окна (мы жили на последнем, девятом, этаже). Потом стал вылетать на прогулки, сначала совсем короткие, затем более продолжительные, иногда "не приходил ночевать", но в своё "гнездо" возвращался всегда.

Настал момент, когда Дюк улетел насовсем. После очередной ночёвки вне дома он вернулся, покружил за окном, сел на карниз, почирикал, но через "порог" не переступил - попрощался.

Бабушка всплакнула, но быстро вытерев уголком платка слёзы, перекрестила окно и вздохнула: "Вот и слава тебе, господи"