Творческая личность

Несколько лет прошло с тех пор, как закончилась война. Жизнь постепенно налаживалась, увеличилась рождаемость. По всей стране строились фабрики, заводы, детские сады и школы. Для восстановления разрушенного войной хозяйства нужна была каждая пара рук.
Но садиков на всех не хватало, и работающие родители были вынуждены оставлять своих малышей с соседями или на попечении братьев и сестёр. В селе Свободное мать поручила приглядывать за маленьким сыном Николкой старшей дочери Маше. А девочка, заигравшись, забыла про братика и потеряла его из вида.
Лето – благодатное время для ребятни. Можно весь день быть на улице, тепло, лучи солнца нагрели землю – и на ней можно прилечь и наблюдать, что происходит в траве. Вот и Николка улёгся в траву и стал наблюдать, как прыгают кузнечики, куда ползёт озабоченный муравей. Такое занятие Николке нравилось, но и в траве его донимали вездесущие комары. Отмахиваться от них мальчику надоело. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он пошёл за село встречать маму. Она всегда приезжала на лошади с той стороны, где рядом с дорогой стоял голубец (столб, чаще кирпичный, с вставленными со всех сторон иконами; строился как оберег села – В. М.).
А тем временем Маша, наигравшись с подружками, вспомнила о братишке и, не обнаружив малыша поблизости, испугалась и побежала его искать. Она громко звала братика по имени, спрашивала о нём у попадавшихся ей навстречу людей, в панике заглядывала в колодцы, а у самой из глаз ручьём текли слёзы. Вскоре, по её расчётам, должна была приехать с работы мама – что она ей скажет?
Маше казалось, что она уже и всё село обежала, и у всех поспрашивала, но братика Николеньки нигде не было. Девочка вглядывалась в даль и с ужасом думала: «Уже скоро наступят сумерки – и где тогда его искать?» Вот она услышала скрип колёс телеги, увидела маму и бросилась к ней, чтобы рассказать о произошедшем. И тут Маша увидела Николку, сидящего рядом с мамой.
«Вот так-то ты смотришь за братом!» - с упрёком сказала мама. Но, вглядевшись в заплаканное лицо дочери, примирительно добавила: «Садись, домой поедем». И, пока они ехали, рассказала: «Еду я, смотрю – возле голубца кто-то лежит. Подхожу – и вижу: это наш Николенька спит у голубца под иконой Божьей Матери. К чему бы это?» Случай этот вскоре забылся.
А что же Николенька? Подошло время – и мальчик, как и все его сверстники, пошёл в школу. Учился он средне, больших успехов в учёбе не имел, да и в играх не отличался особой хваткой. А если детям приходилось что-нибудь делать вместе, то Николке обычно поручали самую простую работу, зная, что он может что-то забыть или сделать не так. Он был как бы сам в себе, и работа, кипевшая у него в голове, не давала ему сосредоточиться на реальном деле, происходившем здесь и сейчас. Только на уроках рисования мальчик преображался и был, как говорится, «в своей тарелке».
Рисование у них вёл Николай Сергеевич - пожилой мужчина, который понимал в живописи и сам немного рисовал. Под его влиянием Николенька и пристрастился к этому неспешному занятию. Мальчик часто бегал домой к своему учителю, и они не только беседовали на художественные темы, но иногда и рисовали.
Однажды Николай Сергеевич подарил Николеньке альбом и краски. Придя домой, мальчик похвалился подарком, на что Алексей Иванович – отец Николеньки – вполне резонно сказал сыну: «Знаешь, Коля, твоё рисование – баловство, этим сыт не будешь. Вот если бы ты научился у меня рамы да двери делать или печки класть, тогда бы я тебя похвалил. А увлечение твоё никчёмное пройдёт, в жизни оно тебе не пригодится».
Николенька возражать отцу не стал, но и от любимого дела не отступился. Для своего «хозяйства» он приспособил на чердаке дома чемодан, в который складывал краски, кисти. И свои рисунки, которые уже никому, кроме Николая Сергеевича, не показывал. А Николай Сергеевич, видя усердие ученика, не отказывал ему в помощи. Вместе они анализировали работы, учитель поправлял, что не так, и подсказывал: здесь нужно сделать поярче, а там – слишком светло.
Так незаметно - в обязательных уроках и творческих занятиях для души – и пролетали школьные годы Николеньки. Вот уже и выпускной вечер настал. В его торжественной части лучших учащихся награждали за учёбу, они в ответ благодарили учителей. А затем начался бал, нарядные и весёлые пары закружились в танце.
У Николеньки никогда не было ярких подружек – наверное, потому, что на фоне других ребят он не выделялся ничем привлекательным. Только его одноклассница Настя, которую он и всерьёз не воспринимал, оказывала ему знаки внимания.
Наступившая осень разлучила бывших однокашников, развела по дорогам их судеб. Кто-то из ребят поступил в столичные вузы – благо Москва близко, другие выбрали техникумы. А наш Николенька, вопреки воле родителей, вместе со своим чемоданом отправился в художественное училище. И вполне естественно, что ему в училище было нелегко. Он вырос в селе, где все друг друга знали, и лукавство было не в чести. Но реальность беспощадно разбивала выпестованные в глубинке стереотипы, и простодушный парень с большим трудом привыкал к такому порядку вещей. Учебные предметы – так же, как и в школе – не вызывали у Николеньки большого интереса, и он ходил на лекции исключительно потому, что так было надо. Зато с удовольствием занимался рисованием, на что сразу обратили внимание преподаватели. В его работах, всегда не похожих на другие, была не только глубина замысла, но и какая-то загадка - видимо, плод внутренней работы мысли и души.
Первая картина Николки, отданная на суд зрителей, называлась «Голубец». На ней был изображён пейзаж, знакомый ему с раннего детства. В лучах заходящего солнца, на фоне голубого неба с плывущими по нему редкими облаками стоит кирпичный голубец с иконами. Он стоит в ореоле исходящих от него сияющих лучей, символизирующих силу животворящего креста. А вверху вместо голубя Николка изобразил простую синицу – она ведь тоже творение Божье.
Увидев картину, преподаватели училища, да и учащиеся тоже, стали наперебой поздравлять Николеньку с успехом. А некоторые из приятелей, будто между прочим, намекали, что такое событие было бы неплохо и обмыть.
Так Николенька в первый раз попробовал спиртное. Вначале он почувствовал лёгкое головокружение и эйфорию. Ему хотелось много говорить, ощущать, как раскрепощается душа, которая до этих пор была, словно в клетке.
Время течёт быстро – гораздо быстрее, чем ощущает человек. Родители Николеньки, казалось бы, не заметили, как сынок окончил училище и пошёл учиться дальше. Но «странности» сына, которым они раньше не придавали значения, становились для них всё очевиднее. Приезжая в родной дом, Николай не бежал к одноклассникам, а брал кисти и краски и шёл рисовать. Правда, на его рисунках не было дворцов богатых людей или их портретов. Зато отец увидел, с какой любовью сын рисует заброшенный деревенский дом в окружении старых яблонь или старицу, затянутую ряской и заросшую рогозом и осокой.
Многое в поведении сына было непонятно родителям. Да и как понять? Отец, например, не раз с удивлением говорил: «Он за одну картину берёт столько денег, сколько я и за год не заработаю!» Встретив как-то учителя рисования, Алексей Иванович рассказал ему о Николае. Выслушав рассказ, учитель многозначительно улыбнулся и сказал: «Значит, и в нашей местности появилась творческая личность». И, помолчав, добавил: «Нам трудно понять таких людей. У них своё мироощущение и свои жизненные критерии. А, вообще-то говоря, их жизненный крест во много раз тяжелее нашего. Они видят и чувствуют всё по-другому». Не поняв половину из сказанного, отец только и запомнил, что выражение: «творческая личность».
Да и впрямь у Николки странностей хватало. Бывало, автобус уже к остановке подходит, а он не спеша шнурует башмак. Или смотрит куда-то в сторону и улыбается, будто нашёл что-то.
Отец посоветовался с женой и стал уговаривать Николку:  «Знаешь, сынок, у тебя уже возраст не юный, да и мы – пожилые люди. Женился бы ты - и нам спокойнее будет. Вон твоя сестра Маша: вышла замуж, родила ребёнка, живёт по-человечески. А ты что же, всю жизнь один будешь?» Проведя «артподготовку», он перешёл к главному: «Мы с матерью и невесту тебе нашли. Настя, что с тобой училась, девушка хорошая – окончила институт, работает в школе. Да и к тебе она всегда неплохо относилась». «Может, мне поговорить с ней?» - вставила мать. Николка (а теперь уже Николай Алексеевич),  подумав, кивнул головой. «Ну, вот и хорошо, - обрадовалась мать. – Когда снова приедешь, я её и приглашу».
В следующий приезд Николай привёз с собой целый чемодан подарков, не забыв прихватить для себя с отцом спиртного. Впрочем, в последнее время он всегда привозил с собой спиртное, поясняя: «Мало ли чем вас здесь травят».
Вечером пришла Настя. Увидев её, Николай был приятно удивлён. Бывшая угловатая девчонка похорошела, на её румяных щеках появились милые ямочки – а может, раньше он просто не замечал их?
Подготовку к встрече гостьи мама Николки взяла в свои руки, и стол был уставлен разнообразной домашней снедью. Настю усадили рядом с Николкой, и как-то само собой получилось, что после ужина молодые люди вместе пошли гулять. По дороге Настя рассказывала Николаю о своей учёбе, теперешней работе. Она не скрывала, что ей бы хотелось вырваться из этой обыденности, которая с каждым днём давила на неё всё сильнее. И хотя Настя не испытывала к бывшему однокласснику никаких чувств, она понимала, что он – её единственный шанс.
А Николай рассуждал по-своему. Он думал: «Пусть Настя и не красавица, но я её знаю и уверен, что подлости с её стороны не будет. В городе многие, хотя и не все, помешаны на деньгах, а Настя может довольствоваться малым. Неизвестно, как жизнь сложится…»
С тех пор они были вместе. Этот вариант всех устраивал, и вскоре сыграли свадьбу. Конечно, не пышную – напоказ, но вполне приличную для сельской местности, о которой в округе говорили ещё месяца два.
На эту свадьбу был приглашён и Николай Сергеевич - учитель Николки, в своё время поддержавший в нём тягу к рисованию и развивший способности мальчика. В разговоре с родителями своего подопечного он высказался прямо, без обиняков: «Повезло Николаю с невестой, ведь таким, как он, постоянно нужен присмотр. Это я о творческих личностях говорю. Ведь они – как дети: не туда идут, не туда лезут, не так делают. А Настя для Николая будет одновременно и женой, и матерью, и старшим товарищем. Старшим по разуму, конечно, а не по годам. Дай Бог им счастливого брака». Высказав, что лежало на душе, учитель чокнулся с отцом Николки и выпил припасённого «творческой личностью» коньяка.
Впрочем, «творческая личность» практическим умом была не обижена. Ко времени своей женитьбы Николай уже имел небольшую однокомнатную квартиру. Работал он оформителем, а всё свободное время тратил на поездки по интересным местам своей родины. Впечатления от этих путешествий ложились в основу его новых работ. В них нашли отражение и величавые монастыри, и светлые образы священнослужителей, и великолепие русской природы.
Настя однажды спросила Николая: «А зачем ты всё это рисуешь?» Он ответил: «Был мне сон. А может, и не сон, не знаю. Вот лежу с похмелья (а в это время все чувства человека обострены) и кажется мне, что я лезу по винтовой лестнице. Вот я уже на крыше церкви, а в сознании мелькает: как же слезать-то буду? Посмотрел я на свои руки – и увидел крылья. Стал ими махать, и чем больше машу – тем выше поднимаюсь. И уже вижу внизу маленьких людей, и дом, и родителей, а сам уже где-то там, высоко… Я так и не понял, к чему мне это всё привиделось, только рисовать мне хотелось именно это».
Николай почти всё время пропадал в своей мастерской, которую ему выделили как художнику. Домой он приходил лишь поесть и поспать. Да ещё когда «загудит», а это стало происходить с ним довольно часто. Настя пыталась вразумлять мужа: «Не приведёт это тебя ни к чему хорошему. Ты же знаешь, сколько людей погибло из-за пристрастия к вину!» В ответ Николай улыбался и говорил: «Да, Настёнка, это творческий алкоголизм».
С этим явлением Настя, несмотря на всю свою снисходительность, мириться категорически не хотела. Она стала всеми возможными способами бороться за мужа: выливала спиртное, запирала Николая в квартире. Но все её усилия были тщетны. Проснувшись и увидев запертую дверь, Николай в очередной раз спускал с балкона их четвёртого этажа верёвку с привязанной к ней корзинкой с деньгами и просил прохожих купить ему выпивку. И всё продолжалось. Когда он приходил в себя, Настя и упрашивала его, и уговаривала, да всё без толку. Давить на совесть Николая было бесполезно. Но Настя не сдавалась. И, провожая мужа на очередной «фуршет», наказывала ему: «Ты вот идёшь туда как человек, а приходишь-то какой!»
Дело дошло до лечения, после которого Николай несколько лет не пил. Для их маленькой семьи это было золотое время: снова появились деньги, достаток. Но в один далеко не самый прекрасный день всё вернулось на круги своя.
Однажды к ним приехал Алексей Иванович и застал у сына друзей. Николай усадил отца, предложив присоединиться к компании. Тем временем гости продолжали громко разговаривать. И то, что услышал Алексей Иванович, просто ошарашило его. Один из гостей говорил: «Иудина болезнь поразила всю страну – от Калининграда до Камчатки, от Воркуты до Кавказа. Её надо лечить! А у нас, как известно, появившиеся прыщики прижигают зелёнкой. Иначе мы дождёмся агонии всей страны!» В горячечных речах ораторов отец слышал имена людей, которых он каждый день видел по телевизору, и в его голове проносились мысли: «Знать, допился сынок! В прежние времена таким место нашли бы в психушке!» Страшась и речей, и этих своих мыслей, он ушёл от компании на кухню и сидел там вместе с Настей. А про себя думал: «Да, тяжело приходится снохе!»
Приехав домой, Алексей Иванович сразу пошёл к учителю Николеньки и рассказал ему  обо всём, забыв упомянуть лишь услышанные гоголевские слова о птице-тройке. Выслушав Алексея, Николай Сергеевич – умудрённый жизнью человек – сказал, что так было и будет дальше. Эти люди – с обострённым чувством справедливости и, конечно, с немалыми амбициями. Они не хотят мириться со злом, не хотят терпеть и очень своеобразно толкуют свободу. Одни понимают её как вседозволенность, другие – как добровольное решение взять на себя дополнительные обязанности.
Из разговора с Николаем Сергеевичем Алексей Иванович мало что понял. Но главное из сказанного прозвучало довольно отчётливо: он ведь сам больше всех нас мучается, просыпаясь по ночам, и эти мысли не дают ему покоя. По словам самого Николая, когда его спрашивали: «О чём ты думаешь?» - он отвечал: «О сути мироздания и смысле бытия». Нет, чтобы жить, «как люди» – всё им надо через душу, через совесть пропускать. А, видимо, плохо, что некоторые из нас видят больше, чем положено? И оттого мучаются всю жизнь, ищут её смысл, вместо того, чтобы просто жить, радоваться каждому дню, каждой травинке? Так нет, им этого мало – им подавай смысл и суть. А зачем их искать, когда, по большому счёту, можно найти бессмыслицу всего, в том числе и жизни? Вот и мучаются так называемые творческие личности, рисуя «Вечный покой» или, ещё интереснее, «Чёрный квадрат». А там – куда тебя «затащит» фантазия.
Вот и нашего Николая однажды «затащило». Снится ему сон. Вот он стоит в церкви, и батюшка ему даёт крестик. А этот крестик вдруг начинает расти, и становится уже в рост человека. Взял Николай крест и пошёл со всеми вместе. Вокруг – много знакомых и друзей. Дорога широкая, светит солнце, поют птицы. Вдруг как будто потемнело, и на небе появились тучи. А рядом как раз и пристанище. На двери – вывеска: «Девочки, вино и сигареты». Народ туда повалил валом. Всем хочется посмотреть, что там, да как. Лишь единицы проходят мимо, в знак отрицания покачивая головами.
Но Николаю – всё равно. Он входит помещение, где сильно накурено, и в сизом мраке различает людей, которые поют и веселятся. Между ними ходят красивые женщины, предлагающие гостям закуску и выпивку; при этом они загадочно улыбаются и подмигивают.
«Вот это – жизнь! - думает Николай. – Пожалуй, и рая не надо, коли такое есть». Он уже хотел взять себе закусить и выпить с подноса, предлагаемого красивой, улыбающейся ему женщиной. Но в это время увидел, как в помещение вбежала Настя. Она плеснула водой в лицо Николаю, а затем, выбив из рук женщины поднос, схватила его за руку и потащила к выходу.
Сначала Николай упирался, не хотел идти. Но когда он после омовения открыл глаза, то увидел ужасающую картину. Повсюду в грязи лежали свиньи, которые что-то хрюкали и визжали, и тех, кто пытался выползти, тащили обратно. А принятые им за красавиц девицы оказались волосатыми грязными животными, от которых исходил сильный запах серы.
Настя всё крепче сжимала руку Николая, и он пошёл вместе с ней к выходу. А предлагавшая ему на подносе угощения женщина с искажённым от злости лицом кричала ему вслед: «Всё равно не уйдёшь, ты такой же, как все!» Они добрались до двери, и когда дверь за ними захлопнулась, Николай вдохнул полной грудью – и ощутил свежий воздух, а не смрад и вонь человеческой слабости.
Настя куда-то пропала, и Николай снова пошёл по дороге. Он заметил, что дорога стала уже. Вскоре на его пути возник добротный дом с красочной вывеской «Продукты». Николай почувствовал голод, вспомнил, что с утра ничего не ел, и решил зайти. Но, наученный горьким опытом, а может, благодаря омовению, приоткрыл дверь с осторожностью. И увидел мужчину, который ел икру, а она прямо в нём превращалась в головастиков. Потом на его глазах головастики стали превращаться в жаб, которые быстро вырастали до огромных размеров. А мужчина продолжал открывать рот и есть. Другой мужчина ел свинину, при этом превращаясь в борова, который уже не встаёт, а всё ест и ест.
Николай с отвращением захлопнул дверь и ощутил, что чувство голода отступило. Он пошёл дальше, и слева от дороги увидел разрисованный и разукрашенный, словно сказочный сундучок, дом с вывеской «Деньги, золото и бриллианты». Ну, можно ли пройти мимо? Николай удивился: как же так? Этакие ценности – и никакой охраны! Он вошёл – и увидел старушку, которая набирала в мешок пачки денег. Набрав полный, она взваливала его на плечи, мешок рвался, деньги высыпались, и она начинала всё с начала. В другом углу женщина лежала на куче бриллиантов и бросалась на каждого, кто пытался к ней приблизиться. Когда женщина отвернулась, Николай украдкой взял один откатившийся в сторону камушек – и он прямо у него в руке превратился в черепок. «Вот оно что! Здесь всё бутафорское: и дома, и деньги, и всё остальное! – догадался Николай, и уже без сожаления вышел вон.
Но вот дорога вывела его к широкой площади, на которой собралось множество людей. У каждого из них был раздвоенный, как у змеи, язык. Николай решил подойти к собравшейся толпе поближе. И что же он увидел при ближайшем рассмотрении? Кричащие на разные голоса люди надевали на голову какого-то мужчины лавровый венок. Мужчина в венке полез на воздвигнутый рядом с ним пьедестал, но как только он преодолел все ступеньки, венок на его голове рассыпался. А народ снова кричал и теперь уже стаскивал его за ноги с почётного места, предлагая надеть венок на кого-то другого.
«Вот так же и в жизни», - подумал Николай, и решил вернуться на дорогу. Но, к своему удивлению, дороги на прежнем месте не нашёл. Вместо неё вилась узкая тропинка, по которой шли люди с крестом и с удивлением смотрели на него. Николай не столько понял, сколько почувствовал: что-то не так. И ужаснулся: а его-то крест куда подевался? Видимо, он его где-то оставил. Вот уже звенит звонок, ему пора идти, а как без креста? И он во всю мочь кричит: «Настя!» - и на его счастье, видит, что она здесь, идёт, и не только свой, но и его крест несёт…
Проснувшись, Николай обнаружил, что Настя сидит возле его постели. Увидев, что муж проснулся, она встревоженно спросила: «Коля, ты что, меня звал?» Николаю не хотелось пересказывать Насте свои ночные кошмары, и он пробормотал, что ему приснился дурной сон. А сам подумал: «Да я бы, пожалуй, ТАМ и половины бы не сделал без Насти!»
Может, из-за этого сна, или по каким-то другим причинам, но Николай стал меняться. Он больше уже не ходил по фуршетам. Ему наскучили пьяные пустые разговоры, ни к чему не обязывающие. Главным для него теперь была семья. Вместе с Настей они купили дом в деревне. А свою долю в родительском доме Николай подарил сестре Маше, которая, приехав к нему, жаловалась, что живёт тяжело, зарплаты маленькие, а детей учить надо. Вот он и уступил свою долю, подумав, что сам заработать сумеет, а семья сестры – вряд ли.
На купленном участке Николай соорудил беседку, где часто рисовал. А Настя, давно тянувшаяся к деревенским заботам, развела цветы. Николай ещё теснее, чем раньше, подружился с настоятелем храма. Частенько они вместе пили чай, беседовали, и как-то постепенно, сама собой, с Николая начала спадать молодецкая «шелуха». Он стал приходить к осознанию того, что всякая власть – от Бога, и на всё – Божья воля.
Но это не означало, что надо сидеть и ждать: каждому предначертано делать хорошо своё дело. Николаю стало уютно на земле, и он с каждым годом всё сильнее ощущал радость бытия. Он просто смотрел на восход и закат солнца, на распускающиеся почки растений, на прилетевшего весной и сидевшего возле скворечника скворца. С каждым днём в его душе всё явственнее происходили перемены. Он уже был не ворчуном, а человеком, который за всё благодарит Творца и ощущает присутствие благодати во всём теле.
После всех передряг Николай, наконец, нашёл себя, но не забывал, что во многом ему помогла это сделать его жена Настя. «Вот он – рай, а мы зачастую его и не замечаем», - думал он.
А что же Настя? Она, как истинно русская женщина, всегда была рядом с мужем. Настя понимала, что без неё Николай просто бы не состоялся. Когда муж окончательно пришёл в себя, она сблизилась с племянниками, встречала и провожала их, как родных. Такова, видимо, природа женщины – заботиться о других.
На этом мы оставим своим вниманием супругов, вместе прошедших через многие испытания и заслуживших право коротать свой век на созданном ими островке благополучия. А Николаю пожелаем творческих успехов. Теперь-то он точно знает, сколько надо пережить и преодолеть, прежде чем стать не просто человеком, а по-настоящему творческой личностью.