Параллели

 Дядя Ваня.

 Ивану Трофимовичу девяносто четыре года. Год с небольшим досталось ему повоевать в Великую Отечественную. Как это было, он никогда не рассказывал. Награды ему от страны за ратный труд я видел. Дважды. Первый раз, когда Иван Трофимович в собес ходил и второй, когда выпивали вместе. Открыл деда Ваня ( не всем позволено звать его дедом) шкаф в своей холостяцкой квартире, чтобы костюмы мне показать. Мол, мы тоже не лыком шиты. Три костюма, серый, синий и чёрный. В одном он ходил к местной власти. Один раз. И зарёкся на будущее. Потом только к нему ходили. Раз в год, в день Победы. А я к нему по - соседски, запросто, на рюмку чая. Сверлила меня изнутри мысль провести хоть какую - то параллель из его великой, нашей, отечественной в мою, афганскую. А вышло всё не очень, не по плану. Как говорил Черномырдин: " Хотели как лучше, а получилось, как всегда. Гыы... ". Посидели, выпили, покурили. Про это отдельный рассказ будет, раньше дед Ваня не курил. А тогда я ему про войну, про долги наши, интернациональные и другие, социальные, пунктуальные и еще всякие " альные ". А он мне про костюмы. Отворил шкаф настежь, сдвинул стариковские шмотки в сторону, поехали плечики с костюмами вправо, остальное слева висеть осталось. Звякнули тускло ордена и медали на парадном, чёрном. Робко дохнула на меня из полированного чрева старость, зябким голосом прошелестело время и застыло, зацепилось стрелками часов за " Красную Звезду ", застучало в груди честью и доблестью. За Афган такие же наши пацаны получали от очень благодарной страны. Такие, да не такие. Каждому - своё. А своё - оно не ваше, руками не трогать, в душу не лезть, сапожищами не топтаться. Так и не вышло у нас разговора, не получилось, пропало желание. Выпили ещё и плавно перешли к другой части рассказа.
    ..........
   Дед Ваня и его жёны.

 Иван Трофимович хорошего роста, под метр восемьдесят. Годы не пригнули его к земле, ходит ровно, не сутулится, смотрит честно, глаза с хитринкой, светятся синевой, молодостью и задором. Каждый раз при встрече жду от него какого - нибудь прикола. Он может, горевать ему некогда. Живёт сам, две комнаты его коммуналки с общим коридором, кухней и раковиной в туалете - на первом этаже. Поутру выходит на крылечко подъезда, делает зарядку во дворе. Старые треники, тапки, майка. Крепкий, костистый, только кисти рук с верёвочками вен выдают старость. Помните деда из фильма " Ворошиловский стрелок"? Во ! Он самый ! За продуктами на рынок и по воду ( из крана не пьёт, бережёт здоровье ), за очищенной ходит сам, при параде. Брюки, туфли, рубашка, верхней пуговицей под кадык жмёт ворот, кепка. Уважающий себя и других, мужчина. Дресс код, да - с, представьте себе. Вон идёт, в каждой руке пятилитровка с водой. У одной баклаги горло тесёмочкой перехвачено, вместо ручки. Второй раз за сегодня чапает. Одному двадцать литров за день - столько чаю не выпьешь.
 - Куда столько, дядь Вань ?, - интересуюсь громко, ору, можно сказать.
 - Мне не пить, голову мыть буду, - услышал, хотя розоватая пипка слухового аппарата торчит из нагрудного кармана его щегольской рубахи.
 - Ааа, ну с лёгким паром !
 - Да, да, жарковато сегодня, - и дальше чешет, тетерев - глухарь.
Помните костюмы ? Три. Не как в гардеробе некой поющей эстрадной знаменитости, но и не один, как у меня ( в чём женился, в том и в домовину ). Нет, дед Ваня был женат трижды, по числу пылящихся в шкафу смокингов. Извините, хронический вдовец, простите ещё раз меня, хамоватого писаку.
 - Что не женишься, дядь Вань ?, - тоже люблю пошутить, да не умею, но сосед - мужик свойский, с ним можно.
 - Да ну их, не живётся им со мной. Уже и не знаю, что не так, - по всему видать, эта тема ему не по душе.
... Не живётся... Вот ведь в чём соль, грусть и слёзы. Живёт женщина одна, пожилая, были и такие, что и на тридцать годков моложе дяди Вани. Шестьдесят - самый возраст для создания новой ячейки общества. " Сойдись вон с Иваном Трофимычем," - шепчут подруги. " И живите себе, чем не жизнь, всё не одной бедовать ". Вот, сойдутся, поживут немного, а судьбинушка по другому распорядится. Всех Господь прибирает, к себе поближе.
 - Ну их, не надо мне, уж и не знаю, я виноват в чём, что ли. И люблю и балую, а не живётся им, потому и не надо, - дядя Ваня улыбается, да только слышно мне сердцем, как скрипят струны души его.
Синяя Борода, прям - таки, прости меня, Господи. А с молодухами заигрывает, глухомань таёжная, токует, глухарь - тетерев.
    ................
   Дядя Ваня о вреде курения.

 Говорил я, что дед Ваня о войне не рассказывал. Так нет, вспомнился мне эпизод один из его жизни, как раз в тему о пагубных привычках.
 - Курить я на войне начал. Год смолил, как ранили, в госпитале бросил. И ты бросай, слышь, - во сколько нарассказывал, воспитатель.
Вот вам и параллель - я ведь тоже на войне курить начал, да так и не перестаю с тех пор, незапамятных. В доме, правда, воздух не травлю, один я такой в нашей большой семье. Курю на крылечке, дом двухэтажный, бывшая коммуналка, такая же, как у деда Вани. Старый дом, победе ровесник, немцы военнопленные строили. Вот еще параллель. Кто из тех строителей жив, мало, время и их доедает. А дом стоит, живёт, уже и внуки мои в нём подрастают. Вот и выходит, живые строят города умершим, а живут в городах, которые умершие для живых строили. Такая вот песня о любви и разлуке. Ах, да, вышел я на крылечко, стою, курю. Зима, морозец, мимо двора скрипит ногами ( снега еще нет, а скрипит, вояка ) проповедник здорового образа жизни. Увидел меня ( видит он не то, что слышит, куда там зоркому соколу ) и вот, сочувствовать:
 - Что, гонят на мороз ? Эх, они, непутёвые... А с другой стороны, куда тебе, примаку,не попрёшь против, их закон, они хозяева. Был бы ты сам себе, курил бы дома, - и дальше скрипит, аксакал безбородый.
 - И тебе не болеть, одинокий путник, - я и вправду живу в примах, потому и костюм один, а других нет, каждые пару лет на размер больше становлюсь. Но будь я и сам хозяином, в доме курить не стал бы, чем другие виноваты, никотином травиться. И всё бы ничего, да тут другая параллель нарисовалась. Я как - то утром на рыбалку собирался, удочки в руках, червячки в закромах, нормальные все спят в домах, а не нормальные только планируют в кроватку завалиться. И тут из - за угла дома дымком потянуло, табачным. И там, за углом, вотчина деда Вани, безвременно курить бросившего. Я туда, и вот вам картина Айвазовского. Я и удочки растерял. Треники, тапки, майка и ... не гантели, а дым коромыслом. Стоит такой, рассветом любуется, сигарета между пальцев дымится, и он так интеллигентно пальцем стариковским, узловатым, заскорузлым пепелок сбивает, как курсистка - гимназистка.
 - Что, старче, гонят тоже тебя. А жил бы в примах, курил бы дома, - и стал я удочки собирать, чтобы не видеть, как тот, бедный и покраснел даже. В общем, курит дед Ваня с тех пор.
 - А что мне, - машет рукой на все морали, - до ста далеко ещё, наверстаю, что в молодости не докурил.
Ну, и ладно. Только говорит, что слышать после того лучше стал, сочиняет, поди, оправдание ищет.
    ........................
   Любовь и голуби.

 Любовь к братьям нашим меньшим в нас заложена или не заложена от природы. Любовь к голубям - назло соседям и себе, любимому, на радость. Деду Ване к годам преклонным стало не хватать заботы о ближнем ( а ну, в четырех стенах один покукуй, блохе рад будешь ). Собаки, кошки - всё было, мало ему, голубей завёл. Это, конечно, громко сказано. Так, прикормил дикарей разок, другой. То зерна насыплет, хлеба накрошит, то водички выставит в тазике, попить бедным, бездомным врагам всех памятников и скамеек. Дальше само собой пошло. Сизарям много ли надо, есть кормёжка, так и зачем с места трогаться, от добра, как говорится... Сидят себе на проводах возле дома деда Вани и гадят на прохожих и проезжих. Соседка Марина уже и пеняла старому - девятка её как раз в прицеле пернатых оказалась. А этим летучим хамам много ли надо, ни о какой морали и речи быть не может. Курицы, одним словом, только летают чуть повыше. Деду Ване за друзей стыдно, вина за дождик в солнечную погоду целиком на нём, сам привадил ораву. Картина маслом: Марина женщина дородная, дед рядом с ней, что ребёнок. И вид у него такой же, как у дитя нашалившего. Набрал воды в тот же тазик, в котором голуби клювы полоскали, намочит тряпку и затирает следы голубиного преступления. Марина руки в боки, но деда жалеет, сосед всё таки, виду не подаёт, что сердится.
 - Пусть мажет, - говорит она мне негромко, - потом на мойку съезжу, а то обидится ещё, трудился ведь.
Так и живём, дружно, по - соседски, друг к другу в гости ходим, водку пьём по праздникам да параллели чертим из одного поколения в другое. А орден " Красной Звезды " у меня тоже на пиджаке привинчен. Такой же, как у Ивана Трофимовича. Ну, ладно, чуток не такой же, но сосед о нём знает... Тоже, знаете ли, параллели...