Жилины. Глава 26. В трактире на Фроловской ярманке

     Мама на часы посмотрела, да принялась бутерброды делать. И то дело, время настало, хоть что в желудок бросить. Пока ехать будем, да там ждать, когда все за стол усядутся, сколько голодным придётся быть.

     Папа, чай, прихлёбывая и от куска хлеба с большим кружком колбасы любительской понемногу откусывая, вновь за свой рассказ вознамерился приняться, но мама не дала. Она нам вопрос задала, на который я, убей бог, не знал, что и ответить:

     - Как вы думаете, где я эту колбасу купила? – посмотрела на наши удивленные её вопросом лица, и сама принялась отвечать:

     - Я знаю, что вы оба любительскую колбасу всем другим предпочитаете, да остальные наши дети тоже к ней неравнодушны, ну и отправилась в магазин, что под мостом находится. А там на прилавке что-то серое, такое невзрачное лежит, что без слез и не взглянешь. Пришлось до Маяковки топать, в фирменный магазин "Колбасы". Он там ещё с довоенных времён работает. Я, когда в институте училась, любила туда заскакивать. Бывало в метро на эскалаторе стояла, ещё до верха не доезжала, а уже запах колбасы, туда пробравшийся, в нос бить начинал, аж слюнки сами собой бежать принимались. Сейчас в сам магазин заходишь, а колбасой и не пахнет. Вернее, пахнет чем-то, но невкусно. Вот попробуйте и скажите, колбаса это или, как юмористы шутят, туалетную бумагу, в качестве наполнителя к фаршу из жил, костей, размолотых в пыль, и шкур, добавили.

     Я ещё немного откусил, пожевал чуток, постарался до вкуса добраться, и ответил, без какого-либо подтекста скрытого:

     - Колбаса, как колбаса, нормальная вроде и вполне съедобная.

     А папа точку в этом разговоре поставил:

     - Анастас Иванович, именем которого мясокомбинат назвали, наверное, единственным из всего старого руководства страны остался, имя которого не полощут в грязной воде. Он честно отслужил от Ильича до Ильича, и комбинат ему наилучшим памятником является. Подожди мать, дай ещё немного дораскажу, да пойдём:

     Когда Тихон с Иваном подошли к первому балагану, им показалось, что там нет никого, но, когда они за ручку дверную взялись и за неё потянули, дверь послушно навстречу им открываться стала. Феофан, прямо напротив двери сидевший, голову от стола приподнял, и на входящих уставился. Прямо за их спинами висело солнце, которое уже к земле клониться намерилось. На этом фоне фигуры вошедших показались Феофану совершенно чёрными, и он от неожиданности даже вскрикнул, чем вызвал переполох. К нему тут же подскочила его супруга, Любовь Николаевна:

    - Фенечка, что случилось? – Феофан повернулся к жене и пальцем ткнул себе за спину, в сторону двери, но затем сам туда же посмотрел и моментально успокоился:

    - Тихон, Ваня! Как же вы меня напугали. Вы дверь открыли, меня солнце и ослепило совсем. Вот мне и привиделось, что к нам сюда нечистые ломятся. Тьфу, у меня прям сердце чуть из груди не выскочило. Всё говорят, что оно от страха в пятки уходит, прячется там, так вот ничего подобного, у меня оно на волю прям из груди рваться принялось. Ладно, ладно, - замахал он руками, заметив, что к нему кто-то направился с бокалом воды, - я уже успокоился. Лучше чаю поставьте, мы сейчас с моими добрыми друзьями чайком побалуемся.

     Иван огляделся и даже головой от удивления помотал. Ещё год назад, в этом балагане было полупусто, он каждый раз, как в него заходил, удивлялся, зачем платить большие деньги за балаган, в котором от силы три-четыре человека работало. Сейчас же всё разительно изменилось. В, как оказалось, совсем небольшое помещение втиснули с десяток столов, за каждым из которых самое малое один человек находился, а за некоторыми так и по двое, а за одним даже три человека разместилось. В балагане сразу же стало непривычно тесно.

     Тихон тоже отметил произошедшие изменения, поэтому он рукой остановил молодую женщину, устремившуюся к печке с большой кастрюлей, наполненной водой, а вслух произнёс:

     - Милейший Феофан Селиванович, давай не будем мешать твоим приказчикам делом заниматься. Бери Любовь Николаевну, Прохора Феофановича, кстати, что-то я его не вижу, топориком, что ли где помахивает, - и даже сам засмеялся собственной шутке, - да пойдёмте в трактир Марии Весёлой, знаешь в самом конце главной улицы на ярманке. Если прямо будешь двигаться, точно мимо не пройдёшь, он с правой руки будет находиться. Там мы сегодня, да скорее всего ещё пару дней вдвоем с Ваней будем. Мы никому там помешать не сможем, да и нас тоже ничто от приятных разговоров, да хорошо прожаренного на вертеле молочного поросёнка не отвлечёт. Как тебе такое предложение?

     Феофан привычно обернулся к жене. Она стояла почти за его спиной, но всё же так, что он мог всего лишь, повернув голову, к ней обратиться:

     - Любаша, как ты к этому относишься?

     - Феня, мне кажется, что Прохор Петрович дело предлагает. Не знаю, как у тебя, а у меня так голова уже кругом идёт от всех этих циферок, да меленьких буковок. Пора, видимо, и перекусить. Чем ты Тихон Петрович нас попотчевать хочешь? Я поросёнка вчерась откушала, хочется чего-нибудь постнее. Три дня назад Успенский пост закончился, вот мы и оторвались, столько всего скоромного каждый день съедали, что скоро с нас самих жир капать примется, - она улыбнулась хитро-прехитро, затем глаза прищурила и нараспев проговорила, - рыбки хочется.

     А потом совсем уж по-деловому спросила:

     - Тихон Петрович, белужьим боком угостишь? – и засмеялась от души, даже руки в боки упёрла.   

     - Вы главное приходите, а там мы вместе с вами с кухаркой разберёмся. Только Прошу с собой не забудьте захватить или он в отъезде, где?

     - Угадали, он во Владимир с утра отправился, мы вчера приехали, да уже здесь обнаружили, что кучу бумаг, которые нам завтра с самого утра пригодиться могут, там, в конторе оставили. Вот Проше и пришлось в город вернуться. Но он верхом, так что мы его ждём с минуты на минуту. Думаю, что пока вы до трактира своего доберётесь, да необходимые распоряжения насчёт рыбки отдадите, Проша приедет, и мы вместе с ним к вам прибудем.

     Тихон с Иваном до трактира, который Пафнутий Петрович постоянно снимал на всё время проведения ярманки, добрались быстро. В тот день передвигаться по ярмоночным дорогам было просто, народа пришлого ещё не было. Кое-где, правда, телеги стояли и крючники с них товар во внутрь лавок, да примыкающих амбаров перетаскивали. Но, толчея при этом совсем не возникала. Охрана, у ворот находящая, больше чем по одной подводе к лавке не пропускала. Одну разгрузили, пожалуйста, пусть следующая заезжает. Поэтому и порядок на улицах был, все спокойно, без особой суеты работали.

     Иван даже у одной лавки притормозил слегка, а затем и вообще остановился, и наблюдать принялся, как с высоченного воза, чуть ли не два человеческих роста осторожно снимали целые пирамиды горшков глиняных, вложенных друг в друга и перевёрнутых вверх днищами.

     - Узнал? – услышал он и на Тихона вопросительно посмотрел, - это же работа Луки, вон клеймо его фабрики на дне выбито. Всё ещё свою мысль вынашиваешь, как его товаром начать торговать? Подожди немного, я вот-вот от дел отойду и всё на твои плечи переложу. Вон они какими широкими стали. Знаю, выдюжишь. А пока, будь добр, делай то, что я велю. Ну, а мечтать мечтай, в этом греха нет. Хватит стоять, пойдём, сейчас гости придут, их встретить хлебом-солью надобно.

     Иван с удивлением на него посмотрел:

     - Дядя Тихон, где же мы здесь хлеб с солью возьмём?

     Тихон засмеялся:

     - Экий ты смешной, всё воспринимаешь прямолинейно. Это я иносказательно выразился. Так принято говорить, когда гостей встречаешь. Пойдём задание стряпухе, или кто там у плиты возится, дадим. Пусть рыбку во всех видах готовить примется.

     - А, что это означает – во всех видах? – вопрос у Ивана вылетел сам по себе, он даже язык себе прикусил слегка, чтобы он без спроса хозяина не высовывался, а то Тихон и так его за чересчур любопытного держит.

      Но Тихон всех этих мук душевных своего меньшего партнёра не заметил, или вид сделал, что не заметил, что, в общем, почти одно и то же, или, по крайней мере, близко по смыслу. Он принялся за объяснения, что время сейчас как раз самое, что ни на есть обеденное, а обед несколько перемен должен содержать, так вот он хочет, чтобы все эти перемены непременно рыбными были, и желательно из белорыбицы приготовленными.

     За разговором этим они, сами не заметив, как, до трактира добрались. Там их уже с нетерпением всё тот же половой ждал. Каждый год хозяйка именно его в этот трактир для обслуживания Пафнутия Петровича и его гостей направляла. Он исполнительным был и не очень любопытным, что всех вполне устраивало. Вот и сейчас при виде гостей он не только голову почтительно склонил, но и весь в поясе переломился и так и стоял, пока Тихон не подошёл и его своей рукой не выпрямил, приговаривая при этом:

     - Буде, буде тебе Митяй кланяться так усердно, хотя заметить хочу, что это приятность доставляет, но давай-ка начинай крутиться, да стряпуху побеспокой. Кто там у нас сегодня, Наталья или Настасья у печи стоит? Настасья? Это хорошо, она блины знатные печь навострилась. Но сейчас у нас другая забота, - и он принялся Митяю объяснять, что и как делать требуется.

     К сожалению, никакой белорыбицы в запасах трактирных не имелось, а вот стерлядочки молоденькой да тресочки, чуть подсоленной, чтобы не стухла по дороге, пока её от моря студёного везут, нашлось достаточное количество. Да и прочей рыбки хватало: карасиков, окушков с линьками, язями и голавлями, от небольших с ладошку размером до крупных в несколько фунтов весом. Тихон на запасы эти посмотрел, да распорядился:

     - Быстренько пару селёдок солёных из бочки в горшок с молоком положите, чтоб те вымочились, да немного молочной сладости набрали. Затем селёдку на кусочки небольшие порежьте, маслицем подсолнечным духовитым сдобрите, дабы затхлый запах селёдочный перебить, да лучком репчатым колечками порезанным, украсьте. Лучше закуски при употреблении вина белого столового, в леднике немного охлаждённого, быть не может, - закончил он и даже облизнулся, что Ивана несколько удивило.

     Он-то знал, Тихон вино белое не любил, да и вообще напитки горячительные, людей разума лишающие, не очень жаловал, а тут облизнулся даже. Лишь потом до него дошло, что облизнулся он, предвкушая удовольствие от селёдки, а вовсе не от вина.

     - Ну, а для дамы, - продолжил Тихон, - вина какого-нибудь заморского приготовьте, только без излишеств, чтобы. Бутылки две разные. Теперь дальше. Гостья наша рыбки пожелала. Вот ты, Настасья сама выбери, какая на твой вкус получше будет, да её до золотистой корочки пожарь, так чтобы та во рту хрустела, да прям со сковородки всё в тот же ледник её охладиться положи.

     - Это у нас холодная закуска будет, - проговорил Тихон, снова чуть не облизываясь при этом, так Ивану показалось, который сам весь слюной исходил, слушая своего старшего друга, когда тот Настасье всё это объяснял.

     - Для запивки квасов разных, да сбитней ягодных пород различных, в погреб быстренько помести, - это он уже Митяю приказал, и опять к Настасье повернулся, - на горячее жидкое ушицу тройную свари, я там ершей с мелочью окунёвой видел, ну а затем ещё пару перемен сделай – рыбку в сметане тушёную, да рыбку в золе запечённую, да ещё на твоё усмотрение, две-три перемены из разных рыб приготовь.

     - Барин Тихон Петрович, - взмолилась Настасья, - разве я одна с такой кучей дел справлюсь? Дозволь, я ещё кого попрошу помочь мне.

     Тихон на неё удивлённо посмотрел, он уже о чём-то другом задумался, но потом до него дошло, о чём его кухарка спрашивала, и он согласно кивнул:

     - Разумеется, я возражать не буду, иди, да поскорей делом займитесь, чтоб конфуз не приключился, гости придут, а у нас ничего готово не будет.

     Потом он на Настасью опять посмотрел, когда та уже почти до двери дошла, да себя по голове хлопнул:

     - Я ж чуть не забыл, вон кошёлку видишь? Там картошка лежит, почисть её, да свари, охлади потом, на тоненькие кусочки порежь, да к селёдке добавь, - и вновь задумался.

     Настасья к Ивану подошла:

     - Барин, я не поняла, о чём это Тихон Петрович говорить изволил?

     - Пойдём я тебе всё объясню, - сказал Иван, взял кошёлку, и понёс её на кухню.

     Там он вывалил картошку в чан, налил туда пару ковшиков воды и начал её от земли отмывать, на Настасью, за ним внимательно наблюдавшую, посмотрел и даже прикрикнул чуть:

     - Что уставилась, не видела, что ли как картошку моют. Дуй быстрей за помощницами, а то скоро гости придут, чем мы их потчевать будем? 

     Иван успел всю картошку почистить, в горшок с водой положить, да в печь поставить, пока Настасья себе помощниц разыскивала. Скоро на кухне пять человек крутилось – ещё одна женщина зрелого возраста, две совсем молоденькие, уж не с дочками ли, подросшими, она прибежала, Настасья и Иван. Молодые принялись рыбу чистить, Настасья сковородками греметь, готовилась карасиков в сметане жарить. Старшая пару полных горстей рыбьей мелочи в горшок запустила и овощи для ухи начала мыть, да чистить, а Иван к селёдке приступил. Он с самого раннего детства, как только мать начала старших дочек, тогда ещё совсем малышек, домашнему хозяйству обучать, всё время вместе с ними крутился, да вертелся, и очень многому в те годы обучился. Думал, забыл всё, а оказалось руки запомнили и, глядя, как он ловко разделывает селёдку, старшая женщина даже изумилась:

     - Барин, да где же ты выучился так ловко с кухонным ножом обращаться?

     - А я и не барин вовсе, - ответил Иван, ловко сдирая с сельди кожу, - а обычный крестьянин, в ученики к дяде Тихону попавший. Учился дома, маме помогать надо было. Детей у нас в семье много, я самым старшим из них был. Хозяйством пришлось заниматься мне, да двум сестрёнкам, что помладше меня были, а мама с близнецами грудными всё время вынуждена была возиться, болезными они оказались, но вот вынянчила она их, сейчас уже большие, в этом году они мне и пахать, и боронить помогали, да севом занимались. Ну, а я рыбу ловить любил, вот и разделывать её обучился, да готовить тоже немного могу.

     Иван ловко, как будто всю жизнь этим занимался, выдрал из рыбин хребет с тонкими, но очень острыми рёбрами и начал разрезать селёдку на тоненькие кусочки.

     В этот момент на кухню, как он это уже не раз делал, заглянул Тихон. Посмотрел, головой покачал, глядя, как его помощник со всем управляется, да опять в горницу вернулся.

     Не так и много времени прошло, а на кухне уже всё фырчало и скворчало. Все при деле были и только крутиться успевали.

     Митяй прибежал:

     - Торопитесь, гости идут, да не одни, а с хозяйкой, барыней нашей.

     - А, что Мария здесь? – спросил Иван.

     - Какая Мария? – не понял Митяй.

     - Как какая, - в свою очередь удивился Иван, - ты же сам сказал, с хозяйкой идут?

     - Так я говорил, что они с Её Сиятельством княгиней Пожарской, Ольгой Васильевной следуют, владычицей всех окрестных земель, ну и нас грешных, - посмотрел на Ивана, как на не совсем здорового Митяй.

     Иван, как раз в этот момент кусочки селёдки и тоненькие колечки лука из миски с молоком доставал, да на чистую тряпицу выкладывал.

     - В молоке селёдка купалась, чтобы лишнюю соль отдать, да нежней стать, ну а лук, чтоб от горечи своей избавился, - объяснил он Митяю. 

     Иван успел селёдку с луком на чистую большую тарелку выложить, да туда картофельные колёсики добавить, как за стенкой глухие голоса послышались, пришли, значит, гости.

     "Мы всегда думали, что здесь слышно всё, о чём там говорят, а оказывается ничего не разобрать", - думал Иван, вытирая руки и вихор свой ими приглаживая.

    - Ну, вы тут заканчивайте, а я пойду к гостям выйду, - приказал он кухаркам, а сам в горницу направился.

     Все уж за стол усесться успели, лишь Прохор около стола стоял и недоумённо вокруг оглядывался, Ивана высматривая. Увидел, радостно раскинул руки и пошёл к нему, обниматься.

     - Иван, друже, как же я рад тебя видеть, - улыбка сияла на его лице, и было ясно, что всё это говорится не просто так, а искренне, от чистого сердца.         

     Пока кушанья не подали, сидели так просто, разговаривали, точнее сказать все слушали, а говорила одна Ольга Васильевна и рассказывала она о том, как почти целый год в столице провела, где день за днём по балам и маскарадам хаживала.

     - Ранее я, как-то не очень туда, - с какой-то затаённой улыбкой рассказывала она, -  я имею в виду новую столицу, стремилась. Супруг мой покойный, князь Константин Михайлович, совсем не одобрял все эти новшества, которые со времён Петра в моду вошли. А я, как вдовой позапрошлым летом стала, решила всё же понять, что там на самом деле хорошо, а что со всей строгостью порицанию предать следует. Мне архимандрит Иоанн рекомендацию дал, чтобы я в горе своём не замыкалась и с грустью постаралась как можно скорее расстаться, и как лучшую от всех этих хворей микстуру, прописал мне в Санкт-Петербург, как можно скорее отправиться. Он мне так и сказал, мол, сорок дней пройдёт и садитесь, Ваше Сиятельство, в карету, шестериком коней златогривых запряжённую, и скачите без сна и отдыха ко двору. Я точно так всё и выполнила. Приехала туда, думаю, знакомых у меня там почти нет, никто меня там не видывал. Слышали, конечно, что есть такая княгиня Пожарская, дама всяких прелестей не лишённая, но вот только, что слышали, а не видели. Но земля слухом полнится. Я там пару визитов обязательных в первый же день, как приехала, нашим владимирским дворянам, не из высшего света, разумеется, нанесла, - Ольга Васильевна, с таким нажимом последние слова произнесла, и даже умолкла на мгновение, чтобы все поняли, что она в виду имела, что Иван, который рядом с Прохором сидел и, потихоньку , так чтобы не мешать никому разговаривал, и то это отметил.

     А Ольга Васильевна продолжать принялась:

     - Ну, сами себе представьте, откуда здесь персонам из высшего света взяться. А, там, - и она рукой так грациозно махнула, что опять всем понятно стало, о чём это она договорить не решилась.

     Она улыбнулась, на этот раз мечтательно и рассказ свой дальше повела:

     - Я, там со всей знатью перезнакомилась, а мужчин, наверное, отыскать невозможно, с кем бы я не станцевала хотя бы один танец, даже с самим Наследником престола Петром Феодоровичем в менуэте отличилась. Очень он галантным кавалером оказался, да и на других я налюбовалась вволю, особливо на государыню Императрицу Елисавету Петровну. Вот уж кто танцевать выучен, заглядеться можно, а уж как одевается Её Величество. Чуть ли не после каждого танца она уединялась, а затем вновь возникала и при этом обязательно в новом платье. А уж, когда мне довелось пару или тройку раз на метаморфозы угодить, это когда дамы обязаны в мужском платье в свет выйти, да ещё в маске или хотя бы полумаске, а кавалеры, так наоборот, в дамском одеянии должны по зале разгуливать, я совсем развеселилась. Это вообще оказалось абсолютно не забываемым действом и забавой потрясающей. Представляете, - она голос понизила и на шёпот перешла, - толстопузый князь Долгорукий в платье юной гризетки с капором на седой голове, срам, да и только. А он хохочет и все вокруг тоже смеются, и государыня им следует. Я вначале думала, все всё это осуждать будут, а все напротив, всё срамней и срамней забавы придумывают. Поняла я, что так и надобно себя вести, иначе на тебя, как на белую ворону смотреть станут, и тоже начала веселиться. Ну, это не часто бывало, я о метаморфозах говорю. Чаще балы случались, каждый день они у кого-нибудь во дворце проходили, так что скучать мне не пришлось. Самое большое удовольствие я получала на балах, которые при дворе проходили, вот уж я на государыню налюбовалась. Ведь и нос курносый и волосы у неё рыжеватые из-под парика ненароком вылезали, а всё равно очаровательна, а уж как взъедется на кого из своих придворных, так хоть уши зажимай, таких сквернословок и никогда ещё не встречала. И знаете, её это нисколько не смущало, а мне так даже такая непосредственность понравилась, я столько новых слов ругательных и совсем уж непристойных узнать успела, что только и остаётся руками в стороны развести. Но, уж и гостеприимна государыня и любезна, этого у неё не отнимешь. Вот, для примера, ну, кто я такая для государыни, так мелкая сошка, комарик надоедливо жужжащий и всё. Стоило ей только палец один вверх поднять, и меня прихлопнули бы, а она меня так своими заботами жаловала, что я ей теперь до конца жизни благодарности петь буду.         

     Она, наверное, всё говорила бы и говорила, но тут Митяй с большим подносом в руках дверь открыл. На подносе стоял стеклянный штоф с шестью стопками, две пузатых бутыли тёмного стекла с заморскими винами, шесть рюмок, два расписных кувшина с охлаждёнными напитками для запивки и шестью покалами. Кроме того, на подносе виднелась стопка тарелок, вилки с ножами, а также стояло несколько блюд, на одном горкой лежали караси, в сметане запечённые, на другом селёдочка, на мелкие кусочки разделанная и лучком покрытая, на третьем капустка квашеная с огурчиками солёными и сальцем ароматным, а на последней хлеб ржаной на куски порезанный. Как уж он смог такую тяжесть дотащить и ничего не уронить, всем только удивляться осталось.   

      Феофан, на поднос с яствами и штофом глядючи, руки потёр в предвкушении удовольствия, да и все остальные, вокруг стола сидящие, явно оживились.

     Митяй, расставляя блюда на столе, каждое разъяснял, что там, да как приготовлено, да так ловко, что заслушаться можно было. Особое внимание он селёдке уделил, рассказывая, что её молодой барин, - и он на Ивана кивнул, - самолично разделывал, да и вообще он очень много на кухне полезных дел натворить успел. Все в сторону Ивана с Прохором обернулись, но те ничего не слышали, они, наклонив головы вниз и сблизив их насколько возможно было, тихонько, чтобы никого не отвлекать, переговаривались.

     - Эй, молодежь, - послышался резкий оклик Феофана, - бошки свои поднимите, нечего без дела и на сухое языками чесать, измочалятся так все, давайте за встречу винца немного употребим, да закусим чем нас хозяева попотчевать решили. Вон, вьюнош сей, - и он в сторону Митяя, стоявшего рядом в полупоклоне, головой мотнул, - глаголил, что окромя рыбы в разных видах ничто другое не было приказано печь-жарить. Ну, а я так мясного чего хочу, в пост соскучился и хоть вчерась вроде немало мяса съел, сегодня опять хочется. На вашу долю заказать, или вы карасиками обойдётесь? – и засмеялся.    

      Иван с Прохором переглянулись растерянно и только головами кивнули, что они, мол, на всё согласные, что ни дай, всё съедят и им без особой разницы мясо — это будет или рыба, лишь бы положили побольше. Иван в это время Прохору о горе своём рассказывал и его слёзы душили, а Прохор в глубоком сочувствии к нему находился, так что им было не до того, что за столом творилось.

     - Теперь будет так, как я скажу, - Феофан прочно взял руководство над заказами в свои руки, и к Митяю обратился - пусть ставят что-нибудь верченое, небольшое такое, зайца или кабанчика мелкого, поросячьего вида, можно ягнёночка молоденького. Только чтоб зверина была, от птицы избавь, я её не очень жалую, да горчичку пусть к мяску приготовят, поядрёней только, чтоб во рту от неё всё горело. Давай беги, накажи всё это, да поскорей обратно возвращайся, в горле пересохло, смочить его чем-нибудь надобно.

     Митяй действительно бегом припустился, а Феофан самолично к штофу потянулся.

    - Гляньте-ка, вино хлебное столовое белое крепкое, да не простое, а двоенное. Кто знает, что это за зверь такой? – и он на Тихона с вопросом во взгляде уставился.

     Тихон только плечами пожать смог, не знал он того и вообще первый раз о двоенном вине слышал. Да и не любил он эту отраву пить, веселее ему от неё не становилось, горе заливать, как многие делали, он не желал, да и время на это тратить ему жаль было, и так у него его вечно не хватало.

     Неожиданно Феофан ответ на свой вопрос получил совершенно с противоположного конца стола. Там Ольга Васильевна сидела, никто ей не мешал, она там одна находилась, вот и расположиться вольготно сумела:

     - Двоенное означает дважды гнатое, весьма чистое значит. Ну, а на вкус мы с вами вместе проверим, да оценим.

     Вернулся Митяй:

     - Порось молочный в наличии имеется, его уже на вертел насаживают, так что долго ждать не придётся. А я ещё грибочков солёненьких принёс. Два вида тут, - говорил он, одновременно расставляя на столе ещё две миски, - вот это белые боровики, а тут груздочки со скрипом. Их сметанкой, она в эту вот плошку положена, сдобрить, пальчики откусить можно. Только прошу до этого дело не доводить, - и над своей шуткой даже хихикнул тихонько, но так, чтобы беспокойству этим гостям не доставить.

      - Ты зубы-то перестань скалить, не перед девками ведь красуешься, - Феофан даже привстал со своей лавки, - ты делом занимайся, о винах, коими нас потчевать надумал, расскажи, что знаешь, да разливать их по чаркам поспеши, а о грибочках мы и сами всё знаем.

     - Это вот вино белое, горячее, из хлебушка пшеничного варено, дважды перегоненное, для чистоты особенной и придания простому вину крепости необычайной. Если перебрать оное, то оно с ног валит почище любого кулака, - он хотел еще что-то добавить, но его Феофан прервал:

     - Ну, как вино хлебное здоровых мужиков с ног валит, мы по себе знаем, об этом говорить при дамах, вообще не след. Ты нам лучше про вот эти вина заморские поведай, ежели знаешь, конечно, что.   

     - Вот эта бутыль содержит рауенталь, - Митяй подобрался весь и в такого горделивого превратился, что куда там, - это одно из лучших и самых дорогих рейнвейнских вин. Наверное, вкусных, его у нас во Владимире в ресторации часто просят к столу. Мне его самому ни разочку не удалось попробовать. Гости всё до дна выпивают. Может сегодня удастся, - и он с такой надеждой на Феофана посмотрел, что тот даже рассмеялся:

     - Ну, братец, ты и шельмец, однако. Ладно продолжай, в другую, что налил?

     - Так я ничего, бутыли же испанским воском залиты, да печаткой отмечены. Знаю, только что в объяснительном листе о вине том писано.  Так вот в другую бутыль вино бургундское красное помещено. Вино сие знаменито на весь мир. Указано также, что оно региональное, значит именно в Бургундии, что во Франции находится, произведено. Пить его положено, когда нечто мясное на столе перед тобой стоит. И ещё, это уж последнее, что я запомнил – после того как бутылку откупоришь, ей надо немного подышать, то есть вино в ней открытой минут несколько, до получаса стоять должно и лишь потом его по рюмкам разливать следует.   

     - А шампанского в вашем погребе нет? – раздался голос Ольги Васильевны, - я так очень к нему привыкла. На балах у государыни его завсегда подавали.

     - Ваше Сиятельство, - Митяй в таком поклоне согнулся, что Иван даже испугаться успел, как бы тот пополам не переломился, - в этот трактир шампанское не велено было завозить, а во Владимире в ресторации нашенской имеется эта редкость. Пожелайте только, и мы его сюда доставим.

     - А, - махнула рукой княгиня, - сколько ждать придётся, мы же с голоду умереть успеем. Обойдёмся тем, что на столе стоит. Ну, что господа, начнём помолясь, - и тут же к грибочкам потянулась.

     - Послушай друг ситный, - вновь обратился к Митяю Феофан, - ты долго нас голодными держать собираешься. Почему бутыль с бургундским до сих пор закрытой стоит, потом ведь скажешь, что ещё полчаса ждать надлежит.   

     Митяй начал крутиться из всех своих возможностей, он и вино белое по стопкам успел разлить, и вино иноземное обе бутылки открыл, да гостям каждому по маленькому глоточку в рюмки плеснул, чтобы те опробовать его смогли. Вначале того, который из винограда, на берегах реки Рейн выращенного, вина тоже почти белого цвета, так со слегка желтоватым оттенком, впрочем, но зато не горького. По мнению Ивана, совсем даже не вкусного, а скорее кислого, и уж которое совсем даже рядом он бы, будь его воля, на стол с каким-нибудь ягодным квасом, особенно из малины вареным, ставить бы не стал. Вот кваса он с удовольствием покал выпил, жаль, что один, ему хотя бы парочку хотелось, но лишь один налили, а за вторым потянуться он не решился. Вторую бутыль, с вином красным, Митяй тоже открыл, но в сторону её отставил, чтобы в глаза гостям без толку не бросалась. От белого вина неприятно пахнущего Иван вообще отказался, вспомнив, что ему батюшка завещал это ни в жисть не пить, и лишь смотрел, как лихо в себя вливал это пойло Феофан. Немногим уступала ему и Ольга Васильевна. Она сидела за столом точно напротив Ивана, вот тот вначале и принялся было считать сколько же она стопок этих выпить может, но кто-то, Прохор вроде бы его отвлёк, он сбился со счёта и бросил это занятие, поскольку интересно было не за одним человеком присматривать, а за всеми.

     Тихон, тот выпил одну стопку, когда все её и даже Иван подняли, поскольку Феофан здравицу произнёс. Иван даже не понял, что это было, вроде все весело о чём-то переговаривались, но вдруг Феофан встал со стопкой с вином белым в руке и сказал:

    - А, давайте мы все вместе выпьем эту чашу за здоровье государыни Императрицы Елисаветы Петровны и про наше с вами здоровье не забудем.

     Все тоже встали, руки вперёд протянули и стопками стукнулись. Иван к этому готов не был, он такое первый раз видел, поэтому и встал позже всех и руку свою забыл вытянуть, ему Тихон подсказал, что делать надобно, но всё закончилось благополучно и все выпили, а Иван только к губам поднёс, как ему отец велел, да на стол так полную стопку и поставил, сел и есть принялся. Голодным он очень был. Ел как всегда жадно и быстро. Можно было бы двумя руками в себя еду запихивать, он бы так и делал, но неудобно это двумя руками, вот он одной и ограничился. 

     Митяй рыбу начал носить, она и жареной и пареной, и вареной оказалась. Та, которая вареная, была настолько вкусной, что оторваться трудно было. Травок в неё каких-то, Ивану незнакомых, туда положили, настолько духовитых, что даже голова кружиться начала. Такое с ним неоднократно уже бывало. Правда, в помещении, да ещё за столом это впервые случилось.

     Этим летом несколько раз он испытывал похожие ощущения. Всегда это было в жаркий солнечный день, сразу после восхода солнца, когда роса уже вполне видимо парила, луговые цветы, закрывающиеся на ночь, тихонько приподнимали свои головки и медленно начинали приоткрываться, а лёгкий утренний ветерок разносил округ нежнейший, настоявшийся за ночь аромат. Он же шёл к дальнему краю луга, чтобы именно оттуда начать, безудержно махая косой, срезать почти под корень высокую, выше колена, зелёную-зелёную траву, а вокруг всё, как замирало, и лишь жаворонки высоко в небе, превратившиеся в малозаметные чёрные точки, пели и пели славу и дню начинающемуся, и всему живому на земле. Вот тут и охватывал его восторг до дрожи, почти до судорог, и накатывало точно такое же чувство, когда в голове вначале всё как бы прояснялось, а затем она кружиться начинала. Правда, всегда это было мимолётно. Вот так, налетало, одурманивало и исчезало.

    К тому времени, когда появился Митяй, торжественно держащий над головой блюдо, с лежащим на нём розовато-коричневатым поросёнком, приоткрывшим, как бы в немом крике, рот, и испускающим настолько призывный аромат нежнейшего хорошо прожаренного мяса, что захотелось встать и стоя приветствовать его появление, все присутствующие, за исключением Тихона и Ивана, находились в приличном подпитии. И, если у Ивана с его восторженным, ещё почти по-детски, характером, только мысль мелькнула, что такое явление следует встречать стоя, то Ольга Васильевна действительно вскочила, взмахнула руками, но не удержалась на ногах и со всего размаху шлёпнулась вновь на лавку, так что та чуть не рухнула вместе с ней.

     - Смотри, смотри Ваня, - тихонько, почти шёпотом, говорил Тихон, наклонившись к его уху, - скоро тебе часто будет доводиться такие сцены видеть. Ну, и мадам, однако, любит она, видать, заложить за воротник.  А уж врушка, каких свет не видывал, мне о ней Пафнутий рассказывал. Встретился, он как-то здесь совершенно случайно с дамой этой, которую на петербургских приёмах видел неоднократно. Там она где-нибудь тихонько в уголке сидела и носа своего не высовывала, а здесь с ним встретилась, вспомнила, что он ей чем-то знаком, вроде бы видела она его на балах, что в Санкт-Петербурге проходили, вот и начала ему свои истории, подобные той, что нам довелось услышать, рассказывать. Он её внимательно слушал, и чем внимательней это делал, тем более она расходилась. Особенно о своём княжеском достоинстве она, сам видишь, распинаться любит. Пафнутий же, не только утварью кухонной интересуется, он автором является известного труда научного об истории всех знатных и древних боярских и дворянских родов нашей державы. Поскольку род князей Пожарских воевода Дмитрий Михайлович, в полном смысле этого слова, обессмертил, Пафнутя историю этого рода назубок знает. Так вот пресёкся он более шестидесяти лет назад, поскольку единственный внук знаменитого князя, бездетным умер. Ольга же Васильевна действительно фамилию носит Пожарская, но она из какой-то дальней боковой дворянской ветви Пожарских и, если и является родственницей княжеского рода, то настолько отдалённой, что найти концы Пафнутий, как не искал, не смог. Разумеется, никакого титула у неё никогда не было и быть не могло. В столице она потому и нос боялась куда-либо высунуть или засунуть, выбирай, что тебе больше подходит, а вот здесь пёрышки свои распушает, грудь надувает и поёт, всё, что только в голову приходит. Был бы здесь сегодня Пафнутий, она молча сидела бы и не кукарекала. Это, когда она первый раз с ним здесь встретилась, не знала, кто он такой, вот и болтала всё, что ей в голову приходило, а на следующий год, когда его в столице увидела чуть в обморок не упала, особливо после того, как ей рассказали, кто этот господин в парадном костюме с множеством орденов российских и иноземных.   

   - Дядя Тихон, а что это у неё с волосами деется? Грязные они очень, все в пыли.

     - Это, мил друг, парик на голову надет. Волосы её под ним спрятаны, а парик из мёртвых волос делают, из срезанных с головы чьей-нибудь. И вовсе он не грязный, он пудрой специальной обсыпан, считается, что так красивей.

     - А на пряжке у неё, что за буквицы, - Иван спешил все вопросы задать, да всё, в чём он разобраться не смог, понять.

      - А, это вензель какой-то. Первые буквы фамилии и имени, инициалы называются. Написаны должны быть так замысловато, чтоб и красиво было, и разобраться при желании можно, что же там скрывается. Иногда люди свои инициалы заказывают написать, но чаще своего избранника, тайного возлюбленного или даже воздыхателя, ежели ему благоволят. Уж он-то точно сможет понять, что там художник нарисовал. Только нет у неё никакого возлюбленного, так выдумала, что ни есть, и велела на финифть нанести.

     Иван только головой покрутил, удивляясь, сколько же Тихон всего знает, но ничего вслух говорить не стал, а дальше решил послушать. Может ещё, что новое, да любопытное узнает, но Тихон от него уже отвлёкся и в сторону гостей повернулся. 

     А, гости остаток вин заморских к тому времени допить успели. На столе лишь штоф наполовину опустошённый стоять остался, но к нему никто рук не тянул, и Иван понял, что всё, больше ни в кого ничего не влезет. Ольгу Васильевну совсем развезло, и она лишь головой мотать из стороны в сторону способна была, да постанывать тихонько.

      - Давай-ка, мой милый, – обратился Тихон к Митяю, - отнесём барыню наверх в свободные покои. Пусть она там стонет, сколько ей угодно будет.

     Втроём с Иваном вместе они аккуратно подняли грузную и неожиданно весьма тяжёлую хозяйку на второй этаж и уложили её прямо в одежде на постель.

     - Стряпухи не ушли ещё? – спросил Тихон, - если тут есть кто, пусть разденут госпожу, да устроят её поудобней.

     Митяй кубарем скатился вниз, но вскоре вновь появился вместе с пожилой стряпухой, которая лишь руками всплеснула при виде находящейся в непотребном виде Ольги Васильевны.

     - И чтобы языки свои откусили, ни одна живая душа об этом конфузе знать не должна. Ясно? – рявкнул Тихон, и увидев согласные кивки, дополнил:

     - Узнает кто, слухи пойдут, обоих на конюшне прикажу запороть, - и вниз пошёл. Иван следом спустился.

     Внизу они застали прелюбопытнейшую сценку. Прохор с пошатывающейся матерью пытались оторвать от лавки почти невменяемого Феофана. Наконец, им удалось привести того в вертикальное положение, встать с двух сторон от него, закинуть его руки себе на плечи и почти волоком потащить к входной двери:

     - Любовь Николаевна, там наверху ещё двое свободных покоев имеются. Может вы здесь все до утра останетесь? Тем паче, что там и отхожее место есть, вниз даже спускаться не требуется. Как вы осилите Феофана Селивановича до балагана своего дотащить? Да и утром негоже будет, ежели работники ваши хозяина в таком, мягко говоря, непристойном виде застанут.

     Любовь только головой упрямо мотнула и хотела дальше мужа тащить, но Прохор, достаточно твёрдо на ногах стоящий и остатков разума не лишившийся, предложение Тихона оценил сразу же:

    - Мать давай, как умный человек предлагает, наверх его потащим, - и в сторону лестницы направился.

     - Ваня, - окликнул Тихон напарника, - помоги приятелю своему.

     Продолжение следует...