Награда

НАГРАДА

Деда своего я любил самозабвенно.
Жил он от нас далеко – в маленьком, заштатном и тихом городке Ишим, куда меня  привозили  из далекой и холодной Якутии. На целое лето привозили – укреплять здоровье солнцем и всяческими овощами-фруктами.  «Витаминиться», как говорил мой отец.
Я помню дедавысоким, постоянно сутулившимся, с неизменной военной фуражкой на голове –  плоской, потрепанной и выцветшей, с темным пятном на том месте околыша, где была  звездочка.
Не снимал он её до глубоких снегов, коротко отвечая на вопрос, почему так, ведь почти зима пришла: «Память. С фронта. И разве это холод?».
Деда, так звал его я, был, несмотря на возраст – под семьдесят, красивым и видным мужиком.
Открытое лицо, ярко-синие глаза, весело смотревшие на мир из-под седых бровей, прямой и высокий лоб, ямочка на волевом подбородке.
Только вот одна деталь делала это лицо жестким и каким-то непреклонным – шрам.Глубокий  шрам, который протянулся по его лицу, как вспахал  – от левого виска, через всю щеку и  до середины шеи.Когда дед начинал волноваться, шрам становился почти черным, и от этого казался ещё глубже и ужаснее, превращая лицо   в пугающую маску…
Он  много курил, и поэтому  покашливал, когда гулял со мной, оставляя за собой шлейф ароматного дыма махорки – так и не перешёл на папиросы после войны – вертел тоненькие и изящные самокрутки «козья ножка», только  вот бумага для них была не газетная, как на фронте, а папиросная из Китая, желтовато-прозрачная и легкая, как пух.
И пальцы его я помню – толстые, с грубой, как наждак, кожей и большими ногтями, желтыми от табака. За эти пальцы я держался, крепко зажав один из них – указательный, семеня рядом с его ногами, огромными, как ходули, своими маленькими ножками, одетыми в коричневые, постоянно сползающие чулочки на резинках.
Когда малышом был – шрам  пугал, а когда повзрослел, стало интересно  происхождение этой отметины войны.
А что именно войны, я, почему-то, не сомневался ни на минуту....
Но, сколько бы я не расспрашивал моего деда о причине появления столь сурового знака, прошедшей рядом смерти, на его лице, он либо отмалчивался, сердито посмотрев в мою сторону,  либо отшучивался, озорно подмигнув при этом. А как-то раз пообещал, что, мол, выросту, тогда и расскажет…
Я успокаивался, но интерес-то не исчез…
Шло время.
Я взрослел, а деда мой становился всё белее….  Наречие «всё» уже постоянно присутствовало в его жизни. Он всё сильнее кашлял, всё сильнее сутулился….
Когда я смотрел на него, моё сердце сжималось от любви  и печали:  деда мой становился всё старее и старее…
Но в году был один день, когда его было не узнать – так молодел.
Да, этим днём был  День Победы.
И вот, в один из таких дней, я, уже повзрослевший, празднично одетый по случаю, оказался рядом с дедом – приехал в гости. Мы шли с ним на парад, и дед улыбался….
Плащ, который был на моём славном старике, закрывал его грудь, и лишь иногда распахиваясь от ходьбы и ветра, он приоткрывал  ряд медалей, которые, не скажу, что в изобилии, но серьёзно теснились на груди.
И я, пользуясь его хорошим настроением, решил вновь попытать счастья в расспросе о шраме.
–Деда, а за шрам у тебя медаль есть? – как бы невзначай начал я.
Внимательный взгляд в мою сторону и неожиданное в ответ:
–Нет, за эту отметку ничего нет…
–Почему так? Ведь ранение какое! – моему удивлению не было предела.
–Хитрый ты, однако, Сергуня! Добрался-таки! Молодца! И время-то, время какое правильное подгадал! Ладно, слушай, раз обещал….

***
– На фронте я воевал в разведке, на самом «передке», так сказать, да не просто в разведке, а в  дивизионной. Это  уже потом, после ранения, я оказался в артиллерии, а так с самого начала, как под Москвой начал, так  до сорок четвертого и дополз.  Ага, мы всё больше ползком «ходили»: то к фрицам, то от фрицев….
Так вот, в тот день, когда я шрам-то получил, поиск обычным планировался, ничего такого, чтобы забояться или ещё чего там. Конечно, немного потряхивало всегда, но вида не показывал, все же тридцать ходок в тыл уже было – больше прочих выволок немчуры…
Обстановка требовала захвата в этом районе контрольного пленного с целью подтверждения нумерации частей фрицев. Для проведения ночного поиска из  разведроты в группу захвата отобрали и меня, как сибиряка шустрого, с хорошим зрением и слухом – ночью дело будет…
Командир – то наш, совсем ещё пацан был, но дело знал туго! Учились мы у него постоянно, и, как говорится, «до рвоты». Тут тебе и стреляли из всего, что стреляет, и бегали и ориентировались, и на ножах дрались…. 
Да, да,  пришлось осваивать эти премудрости на старости лет – сорок мне в тот год пришло, самым старым во взводе был.
Всё у меня было средненько, и командир ругался, мол, не дотягиваю – ленюсь,  а вот ножи….
Ножи я любил. За них взводный хвалил, и даже командование приходило смотреть, как я с ними работаю.
Ведь до сих пор, Сергуня, как возьму в руки хороший клинок, так сразу же зрение становится – хоть очки бросай!
В общем, освоил я это дело капитально: и бился на них лучше всех, и бросал точно.  Не поверишь, внучёк – бросал даже на звук, на вспышку спички….
И поэтому одну особенность мою неуставную  командир старался не замечать: я носил вместо одного ножа, два. На поясе висела финка армейская, а за голенищем сапога кинжал  прятал – с мёртвого эсэсовца добыл. Кинжал был очень хорош: сбалансирован, заточка полуторная, рукояткой сподручен…. Не клинок – сказка!
Что-то я от темы ушел…. Да и к площади подходим уже.
В общем, всё шло своим чередом.
В группу захвата вошло четыре человека. Сколь уже времени прошло, почитай двадцать годков, а ведь всех по тому поиску помню.
Старший группы – лейтенант, наш комвзвода.
Сам пошёл. Волков его фамилия была. Имя? Да какое имя у командира-то?! Волков, да Волков.  Пацан ещё совсем был….
Сержант Петелин.
Это дружок мой, Степаном звали. Белорус. Сильный, расторопный, всё меня подначивал, мол, водку не пью, «наркомовские» сто грамм, а от сахара не оттянешь…
Сержант Валеулин.
Татарин. Имя такое необычное у него – Алмазом звали. Злой на фрица был, жуть как. К нам из штрафбата попал – «языка»,готового уже, зарезал, когда тот отказался идти. Но кровью смыл, как говорится, и в разведку снова напросился….
Ну, и я.
Младший сержант, твой дедуля.
Документы, погоны и награды сдали – это закон такой в разведке был, чтобы фрицы не определили по убитому или, боже сохрани, раненому, какая часть перед ними, да и вообще….
Оружие почистили, проверили. Мы с собой на поиск всегда брали оружие немецкое.
Что говоришь? Лучше?
Нет, не лучше нашего оно, носподручнее – дисковтебе нет неудобных, как у ППШ – рожки-то у «шмайсера» плоские, лёгкие, а патронов на той стороне сколь хочешь,да и бросить эту железку там можно, ежели что.
Но я автомат не всегда брал – мне же  фрица хватать, поэтому, только пистолет в этот раз и взял. Я любил больше «вальтер» – лёгкий, в руке лежит отлично, обойма у него однорядная, и рукоятка, поэтому,  не толстая, как у «парабеллума». В общем, приемистое у фрицев было оружие.
А гранаты всегда наши брали. По четыре штуки.Почему наши, спрашиваешь? Немецкие, что с длиной ручкой гранаты, дальше кинешь, но взрывались они, гадины, с задержкой – можно обратно получить, бывало и такое. А вот нашу-то обратно не шибко кинешь – враз рвёт, и на куски….  А если ещё и противотанковая, то блиндаж, вместе с крышей, на метр в воздух поднимало. Вместе с теми, кто в нём….
Одежду в порядок привели, пуговицы там всякие, заплатки.
Пилотки сменили на кепи немецкие, потому как  их козырёк  ночью глаза защищал от света ракет, да и маскировка, опять же….
И ножи, само собой – кто наточил, кто подправил. Я ещё хотел свой кинжал эсесовский в блиндаже оставить, да что-то завертелся и забыл из сапога вынуть….
Вечером уже поели, кому мандраж позволил, конечно, да и спать, не раздеваясь,  завалились.

***
Я тебе, внучок, не буду рассказывать, как организовывался тот поиск, эта кухня долгая, муторная, тебе не интересная.
Но всё было тогда путём: взаимодействие обговорили, дорогу нам сапёры в минном поле обозначили, группа прикрытия свои места заняла, артиллеристы были готовы наш отход отсечь огнём, если что.
В общем, вышли мы в час ночи. Август был. В аккурат пятое число, как  день рождения твой.
А ночи там, на Балканах, в это время– глаз коли.
Фриц ракетки пускает, иногда пулемётом пройдется там, сям…. Но нас не видит, всё спокойно было – тихо двигались. Почти на середине нейтральной полосы уже были, там ещё ложок такой с кустиками, и мы прямиком в него тихо и свалились.
Но, как потом оказалось, недостаточно тихо….
Беда с нами приключилась, страшнее не придумаешь, паря….
Редко такое бывает на фронте, очень редко. Но если уж случается – берегись!
В общем….В общем, нас услышали. И если бы в окопах! Если бы!
Напоролись мы, Серёжка, на разведгруппу фрицев!
Что глаза-то округлил?!
И такое тоже бывает – «встречный  поиск»  называется эта беда….
А это уже не дай боже, как говорится, если сам их не ищешь.
А мы и не искали – искали они.
Я ведь, само собой,  ползком и последним был – сильно подотстал, и поэтому,  не понял сначала, что за возня там, впереди, началась.
Насторожил шум-то….
Резко так шумнуло, не для ночи звук был. Резко и коротко. Я, было, дальше хотел ползти, как звук услышал! Какой звук? Тебе, Серёжа, его бы никогда не слышать, звук-то этот!
Всхлип или короткий кашель, но, как бы кашель в себя…. Это…. Впереди меня, в темноте,  кого-то убили. Ножом.
Ну, а дальше…. Дальше был бой.
Чуйка сработала у меня – резко так,  я откатился в сторону, и тут же на моё место, как мешок, свалился фриц! С бортика ложка прыгнул, сволота! Я же успел подскочить на правое колено, финку-то ещё выхватил, да и сунул ему. В горло прямо угодил – обдало меня кровью так, что аж глаза залило. Ничего не вижу, но ножом ещё раз сунул, для верности. Фашист  хрюкнул, заваливаясь, но я это  уже  спиной услышал –  вперёд кинулся! Там наших убивали….
И снова повезло мне, Серёж. Запнулся я. Барахтались двое в темноте. Алмаз на немца насел –душит, а тот, гадюка, его ножом в бок  бьет…
Я–тыть через них рыбкойперелетел, да нож-то и выронил, рукоятка скользкая от крови стала. Пока поднимался, по траве-земле ладонями хлопаю – ищу…. 
Ан, поздно, вижу. Еще двое фашистов ко мне подскакивают. А я, как баран, на четвереньках стою – бери в плен, не хочу! Что они замешкались, до сих пор не пойму, почему, видать помешали друг другу. Пока они там чухались, я кинжал выхватил из-за голенища – секундное дело.
Один на меня прыгает – пантерой, в воздухе расщеперился весь, здоровенный такой!  А я с четверенек-то на спину упал и его, родимого, на лезвие и принял – прямиком под сердце….
Навалился он на меня, тяжко, вылезти не могу!
И тут  второй в голову-то мне и вдарил! Пнул, гаденыш!
Ослеп я немного, звёзды в глазах, а сам чую – стаскивает он с меня своего дружка мёртвого. А я не даю – замер, вцепился в труп, передохнуть мне малёха надо, да и кинжал как-то вытащить. Пыхтит немчура, сильный, гад! Так тащит, что обоих проволок по земле, меня и своего мёртвого.
Ну, пока суть да дело, оклемался я. Подмог фрицу – ногами оттолкнулся от мертвяка и подскочил. А вот полностью встать не успел, как он меня ножом засадил! Взмах-то я упредил, голову назад повёл, да видать, не достаточно быстро…. Полоснул он меня по лицу.
Вот так и появилась эта неприятность у меня на лице, Серёжа.

***
 Деда нахмурился и замолчал.
– Деда, деда! А дальше-то что было! – осипшим голосом заторопил я его.
– А? Что было, что было….  Убил я его… – дед продолжал хмуриться.– Лейтенант-то, покойный – убили его в том ложке первым, недаром нас учил. Как это у вас там сейчас, у молодых говорится: «на автомате».  Вот-вот, дальше всё было совсем просто и быстро – «на автомате»….
Подскочил я к нему вплотную, а он, нет, чтобы ткнуть меня ножом, стал замахиваться ещё раз.
А я присел, уходя от ножика, кинжал из руки в руку перебросил, да и вдарил его. С колена, снизу вверх вдарил – в пупок как раз….
Он опускаться стал, загибаясь, а я его ещё раз вдарил – в глаз угодил, по самую рукоять вогнал клинок.
– А остальные?! Остальные-то как?! Неужели все погибли?! – меня трясло от волнения.
– Эх….Все, милый мой. Лейтенант и Стёпушка даже понять ничего не успели – в затылки им били ножами. А пока с ними валандались, третий на Алмаза насел. Алмаз его задушил, да сам потом кровью истек, пока я его перевязывал и до наших волок. Весь бок у него был истыкан. И как смог-то…
– А потом, деда… – тихо спросил я.
– Что потом? Эсесовцы это были. Четверо, как и нас. Тоже разведка. «Дас Райх». Дивизия такая у них была. Я петлицы с фрицев срезал, чтобы доказ  был, почему всё случилось. И к нашим Алмаза поволок.
Как волок – не помню, крови тоже вылилось порядком. Забинтовался-то кое-как. А Алмаз уже в нашей траншее умер….
– А награды, награды почему не было, деда? Ведь ты подвиг совершил… – недоумённо спросил я.
– Какая награда, милый мой! Задание-то мы провалили. С треском. Такие вот дела…. А награда…
Ты моя награда, внучок.
Дед замолчал.
И скоро мы влились в яркую, цветную праздничную колонну улыбающихся людей.
День Победы!