Стройбат, ага. 7. Лазарет

Цикл рассказов, историй и баек

Внимание! 18+!


Часть седьмая
ЛАЗАРЕТ

Новая жизнь – новые проблемы!

      К концу первого года службы Серёга начал всё чаще поглядывать на окна лазарета, что были хорошо видны из окон их казармы. Вот они, рукой подать… Зря, значит, бросал институт, тянет его туда, в медицину-то…
      Офицеры-врачи нашли его сами. Один из санинструкторов в лазарете собрался увольняться в запас, нужна замена. В личном деле каждого ведь всё написано: кто, да откуда. Обрадовались с обеих сторон, уговаривать Серёгу не пришлось. Долго (хотя – с какой стороны посмотреть) длилась процедура согласования и перевода Серёги в другой отряд, в другой статус. Теперь он – санинструктор. Обязанности  - почти, как у медбрата в больнице.
      Скрутил эмблемы «с бульдозером» в петлицах хэбэ, вкрутил – со «змейками». Попрощался с кирпичным заводом, со своей вагонеткой, сказал «прощай!» заводской саже. Та ему как бы ответила: «ну, не знаю…». Выходила она из его лёгких долго, отхаркивал, как и предсказывали: не один месяц ещё.
      Родную роту не забывал и не собирался, навещал регулярно.
      Новые обязанности, новая жизнь, новые ритмы и, конечно же, новые знакомства. В лазарете было всё просто: от каждого отряда – один врач, офицер, да один фельдшер, прапорщик, и один санинструктор, из солдат.   
       Санинструктор Генка – оказывается, Серёгин земляк. Да ещё и одного с ним призыва. Вспоминая, как они ехали в часть, Генка тут же отметил, что и Фима, и Колёк Фокин, и Шнитке с Шамсой с ним регулярно общаются. Лазарет, оказывается, стал своего рода клубом для их степного землячества. Ещё Серёга познакомился сразу с земляками из соседней роты, что была рядом с лазаретом. Славка – здоровяк, боксёр, очень похожий на Элвиса Пресли и Андерсен – были в лазарете, как свои. Андерсен – потому, что Андрей. Тоже нехилого телосложения. Тоже, как и Славка, ловелас и бабник, тоже не дурак, как и его товарищ, сбегать в самоволку и, если не охмурить кого из местных дурочек – то хоть подраться с местными дурачками. Но  Славка, похожий на Элвиса, да ещё и опытный боксёр, достигал своих побед – и с женщинами, и на импровизированном ринге, относительно легко, то и рассказывал о них так же свободно. А вот Андрею приходилось, как в «гонке за лидером», постоянно быть в тонусе, стараться не отставать. И в рассказах о приключениях потом – тоже. Это постоянное скрытое соперничество было на пользу обоим. И если Славка хоть в рассказах своих был более лаконичен, то Андрею явно ещё и дано от природы быть более красноречивым.  А это значит – где-то чуть приукрасить, где-то добавить чего от себя, для  более интересного рассказа. Вот дружок Славка и ловил его, Андрея, на мелочах. И прицепилось однажды: «Андерсен». Потому, что «сказочник».
      Бывал часто из земляков ещё Шталин. Вообще-то он – Шаталин, и с дикцией у него всё в порядке, но однажды он как-то скороговоркой произнёс  свою фамилию, что тут же подхватил Андерсен: «Шталин? А, Иошиф Вишшарионовищ! Ощень приятно!». Так и пошло…
      Оказывается, и Славка, и Андерсен, и Шталин знакомы друг с другом давно, ещё до армии. Как и с Фимой, который сразу пристроился на хорошую должность при солдатской столовой. Так, как опыт имел – и по работе в ресторане, и в вагоне-ресторане на железной дороге. Не растерялся, короче. Кто бы сомневался. Все были, кроме прочего, старше Серёги.
     Генка был до армии простым водилой. Сел однажды по пьянке в чужой «жигулёнок». Покатался… На работе не накатался, ага…Милиция... «Всего-то два привода, не считается»… Вот он и в стройбате. Как он оказался санинструктором – не рассказывал: секрет. Но делать инъекции научился легко и быстро. И крови не боялся. Такие вообще ничего не боятся. Генка – простой и откровенный в общении. Настолько, что поручик Ржевский рядом с ним – неопытный первоклашка! Если Славка был коммуникабельным, Андерсен – очень коммуникабельным, да ещё и красноречивым, то Генка – брал прямолинейностью и непосредственностью. Никогда не прятал глаза. Умел улыбаться. Иногда – обескураживающее по-доброму. Любого, даже самого хмурого мог улыбнуть. А иногда – с вызовом, да так, что у собеседника – мурашки по коже. Много драк и конфликтов не состоялось по причине того, что потенциальный противник сдавался, глянув Генке в глаза…От него даже мат, достаточно порой  обильный и изощрённый, был как бы уместен. Типа «из песни  слова не выкинешь». А Генка такие песни знал – ой-ё-ёй!..
     Славка и Андерсен, а также Шталин - не имели судимостей. Ни реальных, ни условных. И светила им служба в строевых, по их комплекции, да с их спортивным прошлым – даже в элитных войсках, типа ВДВ или ВМД, то есть – десанте или морской пехоте. Но умение добиваться отсрочки, постоянное увиливание от призыва, а также обилие знакомств с такими же, как они – «спортсменами», в кавычках и  без кавычек, стало в последнее время признаком неблагонадёжности с точки зрения кого-то в военкоматах. Вот и причина их  «попадания в стройбат». Разумеется, очень быстро, как и положено лидерам от природы, стали они сержантами. Они и не жалели. Они, похоже, из  тех, кто никогда и ни о чём не жалеют.   
     - Не жалею, не зову, не плачу… -  напевал, бывало, Андерсен.
     - Мне б Удачу заманить на дачу… - передразнивал его дружок.
     - Кто о чём, а хищник – о добыче… - принимал вызов уже в той же тональности Андерсен.
     -  Не словил бы кто-нибудь по гыче… - это уже Генка, добавив от себя, практически опустил всех на землю грешную. Песню испортил. Да сколько их ещё будет, ага…
     Серёга оказался в новой для себя компании ещё и самым маленьким по росту, при его-то «метр семьдесят четыре». Вспомнил, как он это обнаружил  ещё в поезде. Здесь это проявилось более чётко: вокруг – одни бугаи и великаны. Кроме  здоровяка Генки, и другие санинструкторы, особенно – Боря и Роберт, были, как два амбала. Для них и привычнее было работать «по фактуре», то есть – амбалами. Новое распределение обязанностей с приходом Серёги устроило всех: он взял на себя ответственность за перевязочную,  остальные – за порядок в лазарете и процедурный кабинет. Это – вроде функций  палатных и процедурных. Медбратьев, конечно. Семейка, однако…
      - Не кочегары мы, не плотники, да…
      - Но сожалений горьких нет, как нет…
      - Мы, типа, просто медработники, да…
      - В порядке держим лазарет! – это сразу привнёс, как своего рода маленький гимн, Серёга. Он помнил улётную миниатюру с пародией на известную песню, что пели в любимом им студенческом театре, когда он ещё  учился в мединституте.
      - А знаешь, где вся изнанка стройбата – как на ладони видна, как блоха под микроскопом, а? Да, правильно, здесь, в лазарете! Ты, кстати, не левша? Нет? Ну, ладно…И болячки-то здесь особенные, специфические, и порядки с повадками. Ну, ничего, скоро узнаешь! Скоро ты всё узнаешь! – проводил с Серёгой наставническую работу старлей, его непосредственный командир, начальник и руководитель.
      Санобработка,  накрывание стола в перевязочной, стерилизация инструментов, кварцевание, приготовление собственными руками марлевых шариков и тампонов для перевязок – премудрости, которые Серёга осваивал с помощью фельдшера-прапорщика Ольги, по совместительству – ещё и ответственной за аптеку, что была рядом, дверь в дверь с перевязочной. Корме неё в лазарете были ещё две женщины: прапорщик Галина и прапорщик Раиса. Раечка – так она разрешила себя называть... Немного пухленькая, но смазливая. Ох, смазливая!.. По поводу некрасивой и немолодой Галины вопросов и проблем не намечалось сразу, а вот с двумя другими… Новая жизнь – новые проблемы! А трудности военной службы  - на принятии присяги ведь поклялся переносить стойко! Куда тут денешься, ага?..


Политинформация

       Всё в мире этом относительно. Казалось бы, простая истина. Но мало просто знать простые истины наизусть. Их ещё на зубок порой попробовать стоит, открыв тем самым для себя. Дважды два, короче…
      Лазарет отличается от госпиталя по многим признакам. Один из них, понятный и известный всем солдатам в городке – в госпитале можно валяться и принимать процедуры. Если не очень болит – выздоравливай и лечись с комфортом. А в лазарете так не получится. Если врач не прописал постельный режим – валяться на койке нельзя! А делать-то чего? А если ещё и не по себе?! Вот то-то и оно!
      Пытка ничегонеделаньем, да когда тебе ещё и хреновенько – хуже всего. Не захочется больше болеть, однозначно! Были, говорят, случаи, когда вердикт врача «болен, в лазарет» вызывал настоящие слёзы у некоторых бедолаг, с мольбой:
      -  А можно – лучше «на губу»?  Пожалуйста!
      Порядок, на самом деле, таков: подъём  в лазарете – как и в каждой роте. Бегом вокруг городка - нельзя, а зарядка – обязательна. Опять же, если не прописан постельный режим. Потом – утренний туалет. Дежурные из числа больных снаряжаются за завтраком, приносят его в лазарет. Завтрак. Прибрались, аккуратно убрали постели. И – всё. Как – «всё»? – Так: всё! Спать и валяться – нельзя. Выходить за пределы лазарета – нельзя. А чего можно? Процедуры принимать. – Но это – минутное дело! А потом? – Суп с котом! Вот она, пытка ничегонеделаньем! Любое занятие – спасительно! И больные старались заслужить выписку, как награду.  За примерное поведение в том числе.
      Нарушать режим не рекомендуется. Совсем. Ни разу, ага. На то и санинструкторы – все, как на подбор: амбалы и бугаи. Серёга стал исключением. Руки у них – не такие, конечно, как у Рыжего старшины. У них они – просто, как лопаты, не совковые то есть, обычные. Но работать ими они умеют! Не забалуешь. Не злоупотребляли, не били просто так, не унижали. Дюжина матюков и пара подзатыльников, когда по делу – не в счёт. Где-то Серёга это уже слышал…
      Чтобы поубивать всех зайцев сразу, один из Серёгиных коллег-санинструкторов – Роберт, кавказец, внедрил своё рацпредложение. Офицеры-врачи посмотрели на это дело, сдерживая улыбку, отметили, что это, конечно, сомнительно с точки зрения гуманности.  И что, мол, садюга он, если честно. Но в целом – пойдёт. Валяй, мол. Вот он и валял. Дурачка ли, дурочку ли – кому как покажется. Но формально это была самая настоящая политинформация. Как есть, не придерёшься!
      Происходило это так. Роберт садился за стол в столовой лазарета. Она же, вне процесса приёма пищи – и красный уголок, и рабочий кабинет, а для кого-то – и пыточная… Все  обитатели палат – вокруг. Блатные и  приближённые – тоже.  Нередко – и другие санинструкторы. И врачи бывали. И?.. Роберт давал одному из присутствующих в руки газету с материалами пленума партии, иногда – научный медицинский журнал. Из тех, что были в ординаторской, на полке. Их там много. И не обязательно – чтобы какому-нибудь бедолаге, плохо знающему русский язык! Мог и спросить: члены партии есть? Вот, кандидат в члены и начинал вслух зачитывать материалы партийного форума… Читать вслух такое долго и без проблем – не получится. А слушать – тем более! Начинается мучительная пытка борьбой со сном. Серёга, впервые присутствуя на этом мероприятии, начал сразу понимать, почему туда стремятся блатные и приближённые, в том числе и коллеги-санинструкторы. Он вспомнил, как развлекался Агранович, наблюдая за наблюдающими, когда Горошко  колдовал, чай заваривая. И здесь – фактически то же самое! Даже интереснее. Ведь все присутствуют  при одном и том же, но воспринимают происходящее – по-разному. Один, то есть Роберт – при деле. Он – распорядитель и король вечеринки. Или утренника, какая разница. Другой, тот, что читает вслух, на первый взгляд мучается, выговаривая слова. Но он – при деле! Ему ещё завидуют! Роберт внимательно следит  за остальными. Начал клевать носом – повтори только что сказанное! Оп-па! Проспал? Ай-я-яй! Нехорошо!.. Следовали санкции. Самый простой вариант – «теперь ты читай!». Потом некоторые  уловили каверзу и стали напрашиваться на то, что им  доверили чтение вслух важных материалов. Каким бы ни был  трудным текст. Зато - ты при деле! Фактически, трудясь в чтении и произношении, в некотором смысле отдыхаешь! А остальные – либо страдают в муках, либо - развлекаются, наблюдая за процессом. Чтобы не было претензий и обвинений, Роберт мог и сам начать зачитывание, передавая потом эстафету кому-то из заскучавших. Нет, ну правда не  придерёшься! Не возражал, а даже приветствовал одобрительным взглядом, когда кто-то из числа уже читавших, начинал присоединяться к нескучающим зрителям, и, как санинструкторы и приближённые, тоже начинал развлекаться, наблюдая и посмеиваясь над теми, кто ещё мучается. Они же потом сами  и говорили, что в таком случае и понятнее всё, и спать не хочется, и интересно даже. Зоопарк, короче! Васькина тема, ага…
      Да уж… Социальные роли – не назначаются, они – выбираются. Не хочешь быть Жертвой, не хочешь страдать – не будь Жертвой, не страдай! Можешь даже развлекаться, если хочешь. Ты вправе сам распоряжаться, какую роль выбрать в любой ситуации. Идеальная формула для того, чтобы переносить трудности и тяготы службы. Во, как!
       - Мир таков, каким ты хочешь его видеть! – завернул новый афоризм Горошко, когда Серёга рассказывал об этом, придя в гости к братьям-кирпичникам.
       - Лао Цзы? Конфуций? – хотел было поиронизировать Агранович.
       - Крошка Енот, ё-моё! Классику знать надо! – парировал Горошко.
       Хором и весело отозвались строчкой из известной детской песенки сразу несколько кирпичников, уже знакомых с темой «зоопрака»:
       - И тогда наверняка…
       - Вдруг запляшут облака…
       Правда, знакомо? А то!


Прыщи и фурункулы

         Освоился Серёга достаточно быстро. И в лазарете вообще, и в своей перевязочной, и в коллективе.
          Особенности его работы в перевязочной – содержание кабинета в должном порядке, как требует санэпидрежим.  Кроме того - мелкие, несложные перевязки и  процедуры. На более серьёзные приглашались  офицеры-врачи, в крайнем случае – прапорщики-фельдшера. Серёга проявил себя так, что ему стали доверять и не стояли над душой. Поняли, что вчерашний студент-медик научился различать ситуации по степеням и зонам компетентности. Записи в журнал о проведённых манипуляциях и перевязках, если надо – и протоколы амбулаторных несложных операций, он делал так, что всегда оставлял место для подписи  старшего по должности и по званию.   
        Старшим среди офицеров был капитан Ахметшин. Серьёзный, интеллигентный дядька, с аккуратными усиками и негромким голосом. Ещё служа в своей роте, Серёга был наслышан о нём. В городке об этом воен-докторе легенды ходили. Был в Афганистане, орденоносец. Ничего об этом не рассказывает. На все кандибоберы и всякую возню смотрит исключительно философски. Он, будто бы, после всего, что с ним было, понял в жизни что-то такое, что позволяло ему быть спокойным в любой ситуации. Никто и ни разу не слышал от него мата. Никто не скажет, что видел его в гневе. Ни тени высокомерия или пренебрежения. Он умел, держа дистанцию, с любым разговаривать на равных. Он как бы излучал спокойствие, при этом – не притупляя бдительности.
      Серёга, конечно, хоть и не такой матерщинник, как Генка, но знал о себе, что интеллигентности ему не достаёт. И суетным бывает. Так вот, капитан Ахметшин сразу стал для Серёги вроде ориентира. Есть, с кого пример брать. А ещё капитан был примером того, как в коллективе, оказывается, могут – не бояться вовсе, но при этом – беспрекословно подчиняться. Потому что уважают. И не важно, Афганистан сделал его таким, или он таков от природы.
      Тема Афганистана, как и войны вообще, для Серёги раньше, ещё в родной роте как бы была постоянно рядом. И не только для него одного. Сейчас она стала проявляться по-новому. Ещё в карантине в роте было своего рода поветрие: ринулись писать рапорта с просьбой отправить в Афганистан. Особенно – узнав изнанку непрестижного стройбата и не желая на два года оставлять себя в условиях «полу-армии и недо-тюрьмы». И Серёга писал, и Сашка, несмотря на то, что его ждала любимая Зайка. Васька - тоже. Тогда сразу дали понять, что Афганистан никому из солдат  не светит. Кто не понял сразу – давали понять пожёстче. Некоторых, таких, как Рустам из их кирпичного взвода, и это не останавливало. Рустам продолжал и продолжал писать рапорта и заявления: «Прошу направить меня….». У него брат там служил, он не мог себе позволить снижение семейной планки. Да и по характеру был боевой, ему бы в разведку, а он с кирпичами в печке нянчится.
       Рыжий старшина тогда, как обычно негромко, словно рассуждая вслух, как бы себе под нос, изрёк:
       -  Эх, ребятки…Не надо на войнушку спешить. Погодите ещё, она многих ещё сама найдёт…   
      Вот  ведь, гад, а? Знал, или накаркал? До лихих девяностых оставалось –целая вечность: рукой подать, несколько лет всего лишь, быстро пролетят, ага…
       Про большую войну и её угрозу говорили много. И на политзанятиях, когда объясняли важность участия в строительстве Объекта. И в неофициальной обстановке говорили. Не забыть ночь, когда умер Генеральный Секретарь, тот, кого Худой (который Худайбердыев), назвал однажды «Самый-Самый Главный Полковник». Уж если офицеры  были напряжены и вполголоса говорили, что «если что – у нас всего несколько часов, успеть бы  главную задачу выполнить»...  А какая задача может быть у стройбата? Да кто ж знает-то? Прошла ночь,  слава богу, обошлось. Не узнали. Значит – не в этот раз.   
       Уже в лазарете Серёга стал свидетелем, как по вражеским «голосам» пронеслась весть: «в Афганистане душманы «стингером» подбили самолёт с нашими дембелями». Радио слушали и в каптёрках, и в офицерских общежитиях. На утренней пробежке об этом уже знали все. В тот день кулаки и челюсти были сжаты у каждого. В тот день не надо было сказывать пафосных слов о патриотизме. В тот день не  было примеров разгильдяйства и расхлябанности. Все вспомнили, а некоторые – впервые для себя по-настоящему осознали, что они – в армии. Была новая волна рапортов и заявлений: «прошу направить меня…». На этот раз – уже по другим, гораздо более ответственным мотивам. Парадоксальный пример того, как вражеское радио простимулировало самосознание молодых получше иного краснобая из политотдела…
      Офицеры приветствовали самостоятельность и инициативность санинструкторов. В освоении премудростей десмургии, вязании хирургических узлов, чтении медицинских книг с полки, что в ординаторской,  Серёга был уже не первый. Но, наверно, более активный. За что и получил свои «плюшки» в виде того, что стали больше доверять. Не перепроверяли, «можешь – делай».
      Расширение степени свободы действий для Серёги было не просто интересно. Он уже знал, что иной раз проявить инициативу и ответственность – для себя же лучше. Разумный такой эгоизм. Он с детства был свидетелем, как его мать, работая в деревне медсестрой, в любое время суток и в любую погоду шла на вызов – хоть в дом по соседству, хоть в соседнюю деревню. Заслуженный авторитет и уважение – не главное. Хотя и немаловажное. Главное – её слова: не сделаешь сразу, потом – себе дороже обойдётся!
     Серёга быстро зарекомендовал себя и в городке, как медик, хоть и не в офицерских погонах. К нему обращались и после второй смены, и среди ночи. С опухшими глазами после сварочных работ, с непонятными травмами после разгрузки «неизвестно, чего» на Объекте. Было всякое. Были и ситуации «особого калибра».
      Случалось, что санинструкторы действовали «на грани». Пришла однажды и очередь Серёги. Прибежали как-то за ним из родной роты: «Проблема, выручи, если можешь!». Сумку медицинскую через плечо – и вперёд. Давай, посмотрим…
      В казарме после отбоя, обычная солдатская перебранка вдруг обернулась поножовщиной. ПописАл один другого «пёрышком», своими руками сделанным. Тут же и пожалел о содеянном, да поздно уже.  Ночь на дворе, ага…
      Раненый в сознании? – Да, конечно! Дерущиеся между собой-то помирились? – А то! Конечно!  На ходу Серёга выяснял детали. Про «помирились ли» - очень важно, иначе не согласился бы. Ведь цена вопроса – «андроповский червонец» для одного и куча больших неприятностей для многих, к бабке не ходи! Уже по пути он понял, что его задача – определить, можно ли раненого полечить ему самому, в своей перевязочной, или – не обойтись без госпиталя. А это – неизбежные потом прокурорские разборки с большими последствиями. Нанесшему ножевое ранение  грозит лет десять по новым законам. Раненого, может, и не посадят, но перспектива жить с тем, что из-за глупой ссоры, в которой виноваты оба, надолго сядет его друг – не грела ни разу. Совсем! Не говоря уж о том, что офицеров роты с утра пораньше ждали бы большие неприятности. Короче, вся надежда на санинструктора Серёгу: быть или не быть, на волоске - и судьбы, и  карьеры, и многое другое.
     Пришёл. Осмотрел. Больной в сознании. Переживает не меньше виновного. Аж смешно, если со стороны посмотреть: потерпевший опасается за жизнь нанесшему ему травму больше, чем за свою. Но сейчас не до этого. Рана небольшая. «Крови много» – это для напуганных окружающих. Инструменты при себе есть, но ревизию раны делать не придётся, достаточно осмотра и нескольких действий руками вне раны: непроникающее. Полостная операция не нужна. Многовато крови – сосудик повреждён.  Размер раны – сантиметра три всего. И неглубокая, точно. Действительно, полоснул – как пёрышком пописал. Просто ребятки кровушки испугались. Можно обработать рану, оформив и проведя по журналу, как «фурункул». Вот вам и причина разреза. – Это я его, скальпелем! Гигантский такой прыщ был, представляете? А под повязкой потом – и концы в воду. Поэтому даже швов накладывать не стоит. Риск? – Да. Но, раз взялся…Слишком большой разрез для фурункула? – Ну, извиняйте, неопытный я… Типа.
      Так и сделал. Обеспечить максимально щадящий режим на несколько дней раненому взялись сослуживцы. К Серёге на процедуры – регулярно, ежедневно, как штык!
       Ай-я-яй? – Не-а, ни разу, совсем! Серёга не связывался с сомнительными предложениями, вроде «поделиться хлорэтилом», или - снабдить «сонщиной» местных любителей покайфовать. Не делал и многого другого, что не соответствовало его совести и пониманию «что такое хорошо, что такое – плохо». Тут – совсем другой случай. Когда Закон не соответствует по своей строгости внутреннему пониманию Справедливости – поступать надо по Справедливости. И пусть для кого-то он – соучастник преступления, помогающий скрыть следы. Ага, вместе со всей ротой. Круговая порука? Нет, здесь – другое! Это он знал, как «дважды два». И раньше, может, знал, а стройбат показал, насколько иной раз это важно. Он бы себе не простил, если бы там, где мог помочь – и оказав помощь, и отведя беду в виде гигантского срока по глупости, - не помог бы. Он поступал по Совести. Так делал не только он. Иначе – сколько их было бы, этих уголовных дел по поводу солдатских драк и прочих недоразумений! В период активной борьбы с дедовщиной, после Олимпиады – особенно. Иначе тогда – сразу колючую проволоку вокруг части, всех – в арестантское, чего там! «Дедовщины нет! Дюжина матюков и пара подзатыльников – не считается!» - давайте уже с сержантов в карантине начинать, ага! И Рыжего старшину – туда же, хоть он и не со зла. А про ротного – вообще чего говорить. Хотя… Если всех – за решётку, то работать, служить-то кто будет?
      Рана заживала. И слава богу! Однажды, во время очередной процедуры, в перевязочную ворвался, как к себе домой, незнакомый офицер. Майор. Капитана Ахметшина ему, видите ли… Не туда попал. В петлицах – змейки. Значит медик, явно из госпиталя. Тем более, в кителе – и в перевязочную?! Серёга в другой раз нашёлся бы и дипломатично сделал бы  майору замечание. Но тут – растерялся, так как на перевязке у него – особый случай, который, если что – не в его пользу. Короче, как с поличным застукали. Серёга на всякий случай тоже представился, как положено. Майор удивился, что «за столом» - санинструктор. Полюбопытствовал:
     - А что это у вас, коллега, с чем работаете?
     - Перевязка, был фурункул.
     - У-у-у, как интересно… И такое необычное место, для большого фурункула-то… И такой разрез был… Так абсцесс или фурункул? Щедро, щедро… И когда, говорите, вскрывали? Дня три назад? И никаких следов былого воспаления… У-у-у, как интересно…
     Повернулся на выход и на миг застыл. Серёга – аж взмок: он всё понял! Чего тут понимать-то? И так всё ясно же…
     - Как говорят классики? Уж лучше нашими разрезами потом будут заниматься хирурги-косметологи, чем патологоанатомы. – со спины изрёк майор. У Серёги отлегло.  Дальнейшая реплика майора на выходе из кабинета, через плечо, была и вовсе неожиданной:
     - А впредь не смейте робеть и стесняться делать замечание старшему по званию, если он врывается в неподобающем виде в перевязочную! Это – Ваш рубеж, товарищ санинструктор, Ваша передовая! Вы поняли?
     – Так точно!
     - Обязательно приду и проверю, как поняли. Да не один приду, из принципа генерала приведу! Входящий может чего-то не знать, может не сориентироваться, где у вас и что… Ваша задача – дать понять, что здесь – не простой кабинет!.. Работайте, коллега!
      Солдат-пациент понял лишь, что что-то произошло, но что именно?
      - Канитель?
      - А то!
      - Палево?
      - Да нет, похоже, не в этот раз… А ты это…Будь здоров и не дерись больше, ага?
     Уж кто бы возражал и спорил…


 Боря Ха-Ха

        - На самом деле, всё просто, как пожарные штаны: ни ширинки, ни карманов. «Герой», значит, кладёт своё «чудо» на стол. Ну, как кладёт… Пытается. «Чудо» ведь сопротивляется, скукоживается, прячется, как в мороз. Маленькая, значит, головка немного мудрее большой головы «героя». А поздно уже: мужик сказал – мужик должен сделать, все в деле, все в курсе, обратно нельзя. Его, значит, двое держат уже – чтобы не дёргался, не сбежал и всё такое. И голову ему на сторону держат – чтобы не подглядывал. В это время тот, который мастер, ну, он же – кольщик, он же…Этот, как там по-вашему…анус…олух…ну, тот, который наркоз даёт…
          - Анестезиолог, ё!
          - Ну, да, анестезиолог…со всего размаху бьёт голенищем сапога по столу, то есть – прямо по «чуду».  «Герой» орёт, «чудо» опухает, а пока они обе – голова и головка -  в таком опухшем состоянии, кольщик быстренько так делает наколку. Если пацан – то «пчёлку». Ну, «пчёлка в улей», короче. А если мужиком на зоне жил – то «знак качества». Во, как!
         Шталин закончил свой рассказ, ожидая от аудитории бурных оваций. А их нету… Ни восторгов, ни обмороков, ни криков «браво!». Ти-ши-на. В качестве аудитории – компания во главе с санинструктором  Борей. Он сегодня дежурный по лазарету, при исполнении. После отбоя, когда всё начальство ушло, в ординаторскую мало вероятно, что кто-то зайдёт из проверяющих. В гости к Серёге и Генке пришли завсегдатаи-земляки: Шталин, Шамса со Шнитке, Андерсен. Тут же и Роберт. Славки в этот раз нет: в Городе он.  Местных дурочек в самоволке охмуряет. Кому-то же надо за порядком проследить, ага.
        Шталин хотел, видно, удивить своими познаниями таких деликатных вещей, которые бытуют в определённых кругах. А не получилось. Первым заговорил Серёга:
        - Ну, про наколки на самых интересных местах я слышал… Но такая форма исполнения – вряд ли такое возможно… Это же стопроцентное воспаление с гарантированными осложнениями!
        - Да брехня! Если и колят, то не таким образом! – в  один голос отозвались коллеги Серёги – дипломированный фельдшер Роберт и ветеринар Боря.
        - Ну, вас, медиков, ничем не удивишь и не проймёшь… - «отползая  от сцены», проворчал Шталин.
        Пришла очередь вдогонку, на похожую тему, рассказать что-то своё, но уже более правдоподобное, из недавнего, свежего, хозяевам ситуации и кабинета. То есть, медикам, «которых не удивишь и не проймёшь».
         Боря и Роберт, более опытные по работе в этом лазарете, начали рассказывать, как часто сюда попадают бедолаги с проблемами в самом интимном месте. Генка пока помалкивал. Серёга - тоже. Сначала с ностальгией вспомнили «про коньячные реки». Дело в том, что Боря, которого по-дружески звали между собой «Боря Ха-Ха», потому что он – Харис Хайруллович Хамитов, в армии… как бы между делом. То есть всего на несколько месяцев. Как так?  Так вот, как на экскурсии, или – на прогулке. У него жена второго ребёнка ждёт. А после рождения второго - счастливого отца положено отпускать на дембель раньше. Он сейчас вообще «на чемоданах». Вот его с чемоданом-то и послали однажды «как бы в отпуск», на самом деле – ещё и за бициллином. Ценнейший и дефицитнейший антибиотик. Он – ветеринар. Так у нас, увы: для людей, значит, дефицит, а для коров – пожалуйста! Привёз он из своей ветлечебницы целый чемодан этого бициллина – офицеры в лазарете счастливы были. Теперь им  любая зараза нипочём! А не подумали учесть всё, что Боря привёз. Кое-что «для себя оставил». Вот и зачастили тогда «анти-самовольщики» в городок: пробирались через забор местные, из Города, чтобы в лазарет попасть «по-тихому». Триппер тогда лечили – направо и налево. Врачи, если бы узнали – ой, что было бы!.. А как же, мол, лабораторное подтверждение и всё такое?.. Какое там! Принцип прост: «солдатский» триппер?  То есть, глаза на лоб лезут во время мочеиспускания? – Будем лечить. А если «генеральский», то есть – со смазанной симптоматикой, то ни в коем случае, пожалуйте в вен-диспансер! Две инъекции, рекомендации по «провокации» в виде бутылки пива – нет больше выделений? – Ну и гуляй, казак! Если бы были «косяки» - давно уже знали бы, а то – нет ведь, ни одной претензии! Жаль только, что и бициллина больше нет, кончился. А сколько тогда коньяка в лазарете было, от благодарных пациентов из гражданских, "анти-самовольщиков" - тех, самых… Какая там «ломовуха»? Какой одеколон?! Как аристократы жили! Эх…   
        Вспомнили и про «специфическую проблему эпохи борьбы с дедовщиной»: сломанные челюсти. Хоть один, да бывает из пациентов с этой проблемой. Врачи говорят, что человеческую челюсть сломать можно только кулаком. В крайнем случае – во время ДТП. Иначе – маловероятно, мягко говоря. А тут стали прокуроры давать за сломанную челюсть не два года дисбата, а гораздо больше лет общего режима. Ничегошеньки себе!.. Вот и пошли рассказы и сказки об экзотических случаях, вон, мол, хоть сейчас в медицинских картах читать можно. «Пытался открывать консервную банку на спор – сломал челюсть», «Лежал, спал, вдруг сверху упала тумбочка…», «Шёл, нёс бревно, споткнулся… бревном  - прямо в челюсть…».
       - Чего уж так, «бревно»… Так и сказал бы всю правду: «чурка врезал»!
       - Ха-ха-ха!..
       Как не вспомнить про «джентльменский набор дембеля» для многих в стройбате… Альбом, эксклюзивная «парадка» - это минимум. А для некоторых – ещё и обязательная татуировка, а ещё – фиксы. Татуировки кололи разные, частенько – с оглядкой на правила уголовного мира. «Ответить за наколочку» - это работало, примеры были. Специфических, «про стройбат» - почти не кололи. В лучшем случае – «ДМБ – год такой-то». А «фиксы» - это значит, коронки на зубы. Золота настоящего где в стройбате взять? Делали из «солдатского золота», коим являлся сплав рандоль. Этот сплав есть в стерилизаторах медицинских. Сверху стерилизаторы покрыты нержавейкой, а внутри они – рандолевые. Доморощенные стоматологи сами вытачивали и подгоняли коронки «фазанам». По тому, как после их работы  не особо много бывало осложнений, то и не слишком это преследовалось. Кому нравится – терпят. Зато – полный рот зубов из жёлтого металла! Ну и  была откровенная охота за стерилизаторами. Санинструкторы отшивали таких «охотников», потому как это – стопроцентная подстава, если что. Поуспокоились пока «охотники».
       А вот у «мастеров-кольщиков», то есть, делающих татуировки,  осложнения бывали,  и нередко. Нагноения, абсцессы – не обязательно. Сам факт нанесения татуировки требовал наложения повязки на первое время. Командиры выявляли и наказывали за это, кто - как и кого - как.
      Ну, и чтобы Шталину не так уж обидно было, поведали бывалые медики про «особо деликатное». Снова припомнили, что последствий нанесения татуировок на головку самого чувствительного органа мужчины на их веку в лазарете не бывало. Но вот со всякими воспалениями в самом деликатном месте тела мужичка, в том числе и гнойными, - хоть один, да лежит, почти всегда. Хочешь посмотреть, а, Шталин?
      - … ну, вы и садисты… я же вам страшилку на ночь, а вы – как делать нечего… как вы тут живёте, а?... – и побежал.
      - Иошиф Вишшарионовищ блевать шоижволят. – констатировал Андерсен.
      - Живой? Возвращайся, а то без тебя неинтересно будет дальше дежурить! – подбодрил блюющего Боря.
      - Так вот… - Боря попытался спародировать Шталина. – Может, и не так всё просто, не пожарные штаны… Но без ширинки тут – никак. Андерсен, у тебя шары есть? А у тебя, Серёга? А ты, Шамса, на дембель не желаешь себе вкатить? А чего? Ссышь? Правильно, мужики, лучше так ссать, из осторожности. А то потом – в прямом смысле проблемы с этим процессом будут! «Фазаны» друг дружке внушают, что «шары вкатить» - это круто. Мол, бабы от этого тащатся – первым на деревне будешь! Прямо – бык-рекордсмен, осеменитель, тёлки – в очередь! Простые, вроде, пластиковые шарики, под крайнюю плоть, чего там сложного? Ага… А как насчёт стерильности? Вот и получается, что без осложнений – бывает, но редко. Из наших – дураков нет, никто не соглашается, а мастера, типа «кольшиков» - им-то чего бы не рискнуть чужим здоровьем? Результат – воспаления те самые, от одного упоминания которых некоторых блевать тянет. Как дела, Шталин? Живой?
       - Да ладно, шары… Сколько их было, «чемпионов-извращенцев-виртуозов»! – это уже подключился Роберт. – И «шпалы» мастерили, и «усики» под уздечку, и даже «мотороллеры» - это сложные устройства такие, с дополнениями. Тут – вообще, если и после самой процедуры нагноения не было, то травма во время секса рано или поздно, но случается. А что такое уздечку поранить? Это же боль неимоверная, да ещё и кровотечение может  быть. А такое кровотечение порой бывает – целая проблема! И не жалко ведь дуракам своего «чуда»! Ведь самое ранимое и чувствительное место на теле мужчины! Женщинам наших бед не понять. Уж так, бывает, брызнет – так брызнет, если повреждение – не поверхностное, а… как там по-умному? – с нарушением целостности кавернозного тела! Это – не Снегурочку девственности лишить! Повязка не спасает, а жгут – куда накладывать, а? Если её, уздечку, порвать немного, чуток, - то ладно, а то ведь рвутся в бой гусары, с разбегу-то, да «на сухую», не разогрев партнёршу как следует…
      Роберт не закончил, так как послышался глухой звук: как мешок уронили.
     - Иошиф Вишшарионовищ в обморок наебнулищ… - уже чуть озабоченно вновь пошутил Андерсен. Как-то уже не «ха-ха»…
     Боря, как главный по лазарету на данный момент, будучи при исполнении, мигом сообразил нашатырь.
     - Так-так… Дыши, дыши! Ласты склеивать? – Не здесь и не сейчас, не в этот раз… Так -  пожалуйста, но не в моё дежурство!.. Ага, жить будет… Всё, ребятки, лекция о здоровом образе жизни и вреде излишеств – окончена. Отбой, ребятки, всем  - спокойной ночи. Приходите к нам ещё, но уже потом. На сегодня хватит…