Стройбат, ага. 13. Мечты и реальность

Цикл рассказов, историй и баек

Внимание! 18+!


Часть тринадцатая
МЕЧТЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

Сто дней до приказа. Время пошло!

       - Свалю я отсюда, вот выйду на дембель, буду на воле - обязательно свалю! За бугор, в Америку хочу! Буду там каждый день виски лакать и сосиски жрать! – Шталин сурово мечтал вслух, поглядывая в окно лазарета, где очередной, какой-то явно неопытный бедолага-прапор пытался дрессировать группу солдат. Это был, похоже, далеко не в полном составе, но уже более опытный в общении с разными командирами, взвод. Шталин намедни обожрался чего-то в ресторане,  будучи  в самоволке, и теперь отлёживается в лазарете, с дежурным диагнозом «ФРЖ», что значит: «функциональное расстройство желудка». Врачи лепили эту аббревиатуру в диагнозе, если не было больших подозрений на более серьёзную гадость, типа дизентерии. Засранец теперь отдыхал в компании земляков. В гости к Серёге и Генке как раз пришли Андерсен, Фима и Славка. Фима зашёл по делам, а Славка и Андерсен томились в ожидании запаздывающего транспорта на объект.
      - Ты налакался, нажрался уже – мало? Ещё охота? Тогда зачем тебе Америка? Здесь тоже есть, где знатно обожраться и обосраться можно!  – подколол его  Андерсен. Шталину от него больше всех доставалось.
      - А я за бугор насовсем не поеду, мне в столицу охота. Сказочный город! – продолжил, переняв эстафету делёжки мечтами, Андерсен.
      - По своей снежной королеве соскучился? – это теперь его подковырнул Славка. Причём – темой, явно знакомой им двоим и непонятной остальным. Андерсен, не найдя, чем достойно ответить, сделал вид, что проигнорировал вопрос.
      - А я и дома устроюсь хорошо! – размечтался Фима. Ну, в этом-то никто и не сомневался. А он продолжал: - в ресторан вернусь…обоснуюсь как следует…директором стану…бизнес будет – у-у-у… будут меня на обед хорошенькие официантки по имени-отчеству приглашать…сервелатик там, икорочки…
      - Сервелатик… икорочки…Фима, обсерешься ведь, как и я намедни! – Шталин принял уже другую эстафету: по приземлению товарищей с их необузданными мечтами «о сладком».
      - А мне пофиг ваши проблемы, я сегодня дежурный! – взял, да и вернул всех на землю грешную Генка. У него всегда всё предельно конкретно, без затей и абстракций.
      На земле, тут же, за окном, неполный и ретивый взвод выдавал «паровозик». Прикол, известный, наверно, со времён появления в армии муштры. С тех самых пор, когда и паровозов-то ещё не было. Когда многоглавый дракон хочет выразить протест своему дрессировщику - он непременно использует этот приём, как минимум. Есть и другие, но этот – просто классика! И даже если смотреть – не увидишь зачинщика, не разглядишь, как именно это делается. Но взглянуть на шоу в целом – сразу хочется. Пребывавшие в лазарете прильнули к окнам. «Паровозик», на самом деле, делается просто: достаточно одного, который будет делать ногой акцент на очередном шаге. Получается не мерный монотонный ритм вышагивания подразделения, а некий вариант барабанной мелодии. От самого простого, до сложнейших, почти джазовых вариаций. Бывали мастера и «ансамбли» в некоторых ротах, что выдавали такие «паровозики» - Пейс из Дип Пёрпл позавидует!
        Прапор естественно, в гневе, начинает орать, угрожать. А толку-то? Шагать, судя по всему, этому взводу - до самых до окраин этого дня! Если вообще не до отбоя. Тогда хоть не скучно и не обидно чтобы было. Да и окружающим – потеха. Всё веселее служба идёт!
     - А я, наверно, в шахтёры после армии подамся, деньги зарабатывать буду! – выдал Серёга, когда шоу с «паровозиком» за окном стало уже предсказуемым и не слишком интересным.
     - Ты ещё добавь: «куплю себе пиджак с отливом – и в Ялту!», как тот Косой из «Джентльменов удачи». – пришла и его очередь получить за произнесение мечты вслух, да ещё в такой компании.
     - Куда ж ты поедешь-то? В какую ещё шахту? Да тебя твоя ревнивая медицина уже не отпустит. Давить тебе прыщи и выдавать таблетки – до самой пенсии! – добавил Серёге один.
     - Ага! И за ту же зарплату: сто десять рублей в месяц! – подсыпал соли на рану другой.
     - Ха-ха-ха! – совершенно беззлобно, абсолютно по-доброму оборжали все Серёгину идею «про шахту и заработки».
     Спорить и Серёга не стал. Похоже, и вправду, не быть ему – ни шахтёром, ни богатым. Не отпустит его медицина ни в какие шахтёры. Медиков в Союзе, чтобы уважаемых – много, а чтобы богатых – не видели…Сам же он вспомнил, как говорил о своём будущем шахтёр Горошко:
     - Мне бы погулять хоть, подышать свободным и чистым воздухом как следует… Сяду я ведь, опять сяду, как пить дать…
      Ближе к дембелю, особенно после ключевой даты «сто дней до приказа», такие сцены, что с проговариванием планов и мечт - обычное дело. Кохрамон всё чаще стал рассказывать про прелести архитектуры. Окружающим это уже не так интересно, как про Брюса Ли и берсерков, но зато Коха теперь как бы сам себя этими мечтами грел. Агранович на вопросы о будущем – лукаво щурился: «поживём – увидим…». Он явно что-то знает, решил для себя, но не говорит. Сглазить, наверно, боится.
      - Худой! А ты чем после дембеля займёшься? – в родном для Серёги кирпичном взводе всё давно уже, как Рустам однажды сказал: по-братски.
      -  Женюсь! – кратко и ясно ответил Худайбердыев.
      Это Серёга отвлёкся от происходящего рядом, вспоминая вчерашний визит в родную роту. За окном, на плацу, бедолага-прапор, пытаясь дрессировать многоглавого дракона, не осознавал, что тот - его самого дрессирует. То, с чем запросто справились бы прапорщики Рыжий или Данилин, этому, видать, пока трудновато даётся. Запели. Строевая – если не прислушаться, то вполне себе обычное нечто. Неприличное, конечно, но ведь чего только на этом плацу не звучало?
         -  Как по нашей речке
       Плыли две дощечки! – выдал запевала.
     - Йех, чтоб твою мать,
       Плыли две дощечки! – подхватили остальные… Ну, это - классика…Только в оригинале дощечек, вроде, больше было… Вроде, три…
    - Соловей-соловей, Пта-шеч-ка! – продолжил запевала. А это – уже из другой оперы! Но ведь в кон как-то легло, а? – уже интереснее…
     - Канаре-ечка жалобно поёт. – продолжили с энтузиазмом остальные. А дружно-то как поют, а?
     - Как поевши гречки,
       Шагают  человечки… - продолжил запевала, вспомнив мотив первого куплета. А это – уже совсем что-то новенькое… Интересно…
     - Йех, чтоб твою мать,
       Вдоль той самой речки! – и ведь вновь дружненько подхватили! Прапор! Тебе что важнее – чтобы песня строевая задорной была, или – чтобы обязательно с выверенным по идеологической линии текстом? С «карантина» уже знакомо, ага…
      - Вся в прыщах и  тоща Ма-шеч-ка… - запевала явно уже почуял себя соловьём: как не заметить немногочисленных, но любопытных зрителей?
     - Сисек нет – ни-кто замуж не берёт! – ещё более дружно подхватил солдатский хор.
       Прапор! Гордись, твои – явно ведь в лидеры выходят в негласном конкурсе строевой песни!
     - Бедненькой овечке
       Дали человечки… - запевала выдавал всё звонче.
    - Йех, чтоб твою мать,
      Той, солдатской гречки! – за версту видно, что подхватившие запевалу сослуживцы приободрились и готовы стойко перенести трудности солдатской жизни в виде сегодняшней муштры героически, да хоть и до самого отбоя!
     - Округлилась теперь Ма-шеч-ка… - запевала становился всё популярнее: ему показывают из окон лазарета большие пальцы!
      - Эх, сол-датс-кая гречка, во, даёт! – взвод, с его неофициальной строевой, становится всё популярнее: стали выглядывать из казарм улыбающиеся дневальные.
      - Нет у сучки течки,
        Сисек нет – дощечки. – запевала держал голову всё более гордо: очередь из желающих попросить «дать слова списать» к нему - обеспечена!
      - Йех, чтоб твою мать –
        Место есть у речки! – всё более дружно поддержал своего солиста солдатский марширующий хор.
       - У солдат гречка есть – ка-шеч-ка… - солист-запевала явно уже готов к выходу на поклон, хоть и в качестве или вместо поклона, его ждёт санкция от командиров. На губу – вряд ли, а вот нарядов вне очереди – надают, как пить дать! А и хрен бы с ними! Сколько там осталось ещё дней до приказа? Сто? Двести? Четыреста? В любом случае – время пошло!
      - Канаре-ечка всем о том поёт! – завершили последним  хоровым строевым аккордом служивые…
       А интересно, есть ли где войско, в котором не бывало никогда негласного конкурса на оригинальную и наверняка дразнящую вредных прапоров строевую песню, а?..
       Эх, прапор, прапор…Дурак ты! Орёшь, ругаешься… А ведь мог  бы за дирижёра, со всеми вместе аплодисменты собирать. Из окна лазарета они звучали, ещё как! Немногие вышедшие поглазеть на шоу дневальные – тоже показали взводу свои большие пальцы - браво, мол! Ещё бы!
 

Настоящий джентльмен!

      Вечер у Серёги был, как обычно, рабочим. В своей перевязочной он работал – сначала с утра, не очень напряжённо.  Делал, в основном, плановые процедуры и перевязки. Затем – когда один, а когда – и с привлечением помощников их числа пациентов лазарета, готовил перевязочный материал, накрывал стол с инструментами. Несколько часов у него было днём. А вечер – это маленький аврал. Очередь из страждущих – практически каждый день.
      Большинство в очереди – те бедолаги, для которых посетить лазарет – как в клуб сходить. Пообщаться с земляками. Чего показать для законного оказания помощи, завсегда есть: и кровавые мозоли, и ссадины от тесного общения с доской или кирпичом, и другие какие подобные мелочи. Работать можно, но и показать медикам, на перевязку сходить – всё же надо. Есть два места, где обычно кучкуются чушки: чепок и лазарет. Деньги есть – в чепок, за пряниками и печенюшками. Ходят  туда и безденежные – в надежде, что угостят земляки. Нет денег, но есть болячки – в лазарет. Главное – и там, и там находиться можно, нарушений – никаких, но зато в это время никто не припашет и не обидит. Знакомо, ага…
      Выполняя очередную процедуру, вскрывая притихшему служивому панариций под хлорэтилом, Серёга услышал, как за стеной, в аптеке зашуршали. Это – явно Ольга, к проверке большой готовится. Ревизия должна быть у неё какая-то, он что-то слышал про это. Время необычное, вечернее – потому и взволновало его. Прислушиваться и гадать, чего там и как – некогда: «заморозка» под хлорэтилом действует недолго, надо работать в темпе. Серёга уже накопил свой опыт и если брался за такие несложные амбулаторные операции, то уже не связывался с новокаиновой блокадой, ему стало удобнее и привычнее – с хлорэтилом. Благо, что его было в достатке.
      За дверью очередь явно увеличивалась. Страждущие стали уже не перешёптываться, а галдеть. Серёгу это начало раздражать. Ведь мешали они не столько ему, сколько – ЕЙ! Этого он долго терпеть не будет. Защитить ЕЁ покой он готов, не особо выбирая средств!
      Прапорщик Ольга сразу привлекла его внимание. Она, говорят, замужем, дочь у неё. Муж – чуть ли не дипломат какой-то. Ну и что? Повод придержать коней и не особо напрягаться в ухаживании? Безусловно! Как безусловно и то, что про неё никто в городке не сказал даже слова из тех, которые «с мягким знаком». Она была изящной, при этом - неброской, аккуратной. Но и не «серой мышкой». Общаясь с ней, Серёга волновался всё чаще и всё больше.
      На первом году службы Серёга в отношении проблем секса и любовных приключений пребывал как раз «в анабиозе», то есть «приказал своим инстинктам временно заткнуться». Писем бывшим подружкам не писал, в отпуск принципиально не стремился. Чужой урок – наука: насмотревшись на сослуживцев, которые побывали несколько дней дома, а потом ещё больше тосковали, поневоле придёшь к выводу, что уж лучше перетерпеть. В увольнении бывал, но заводить знакомства не рвался, всё по той же причине: как бы берёг себя от ненужных и почти гарантированных в таких случаях переживаний. Переживания нашли его сами. Не уберёг себя, значит…
        За дверью галдели всё громче. Закончив одну процедуру, он взялся за другую, более рутинную и монотонную. Это дало возможность, не особо сосредотачиваясь на деле, отвлечься на думки.
       Думки набежали гурьбой. Причём, безжалостные и ехидные. Почему он довёл себя до такого?  Это лишь на первый взгляд нормально, что у него есть, что сказать в компании дружков о своих любовных приключениях и похождениях. На первый. А на второй – да позорище! Он раньше не думал об этом, а сейчас – вынужден сказать себе такую правду. Дело в том, что у него в опыте любовном – как бы два разных полюса. Один полюс - это переживания по поводу тех девушек и женщин, в которых он влюблялся и к которым не мог подойти. Их не так и много, но всё равно – это список, который его совсем не красит. Влюблялся, а не решался подойти. Каково?! Не мог – и всё! Комплексовал, даже запрещал себе. Как и сейчас, находя всё новые и новые аргументы, чтобы убедить себя не приближаться к Ольге, которая и замужем, и старше его, но которая волновала всё больше. На другом полюсе – его игры  с теми, которых и целовал, и лифчики после всего помогал застёгивать. Правда-то в том, что за такими он не ухаживал! Не умеет он этого делать до сих пор! Это они его охмуряли. Он лишь вальяжно позволял себя соблазнять. Почему, если девочка не научилась говорить «нет» мальчикам и дяденькам, то она - та, которая «с мягким знаком»? А  если мальчик не научился говорить «нет» тётенькам – то он бабник, гусар, герой-любовник?  А на самом деле?.. Ой, какое неприятное осознание…
      Возня за дверью уже не раздражала, а бесила.
      А делать-то чего? – Продолжал задавать себе безжалостные вопросы Серёга. Вроде, коммуникабельный, вроде не урод. Есть ведь те, которые сами  к нему просятся. Раечка вот… Она сама наедине однажды взяла – и в губы его, ни с того, ни с сего. Он – не против, очень даже. Потом – и в общагу к ней бегал ночами. Однажды припёрся к ней – и нарвался там на другого, такого же. Раечка даже не смутилась. Угостила обоих спиртом, посмеялись, пообщались.  Ничего, мол, страшного, просто не в этот раз. И ладно, не в этом дело. «Буги-вуги» без обязательств и лишних волнений – оно и удовольствие, недорого стоящее. Не особенно он завидовал Славке и Андерсену. Им их приключения давались «на раз-два-три», с их-то способностями и опытом. Он, ещё близко не достигнув их уровня, заранее пресытился такими приключениями. Не завидовал и Генке. У того вообще всё настолько брутально, что ему даже тренироваться бесполезно. Не дано Серёге быть настолько прямым и бескомплексным. Хоть и тоже матерщинник… С Раечкой – так: есть – и ладно, он не против. Просто неприятно осознать себя членом мужского гарема одной смазливой самочки… Раечка ведь не только  с ним, ага... Делать-то чего? – Не унимался в диалоге с собой Серёга, перевязывая «на автомате» очередную солдатскую ногу. – А ничего! – Такое осознание. Не можешь быть уверен, что возьмёшь штурмом  - пока не суйся, чтоб хотя бы не навредить. Особенно – ЕЙ. Будь собой, становись собой, учись ухаживать, учись  быть – уже не мальчиком, не телёнком, а джентльменом! – Говорил он сам себе. Созреешь, заметишь, что есть готовность с её стороны – тогда и в атаку!
     Закончив перевязку, он вышел «к народу». Серёга разозлился. На себя, в первую очередь. А тут ещё эти расшумелись, прямо у НЕЁ под дверью! Будучи уже «на взводе», Серёга произнёс речь, которая, по его мнению, должна была призвать разгалдевшихся страждущих к порядку. В приблизительном переводе на общечеловеческий, это звучало примерно так:
      - Что же вы так разорались, растуды вашу мать?! Да ещё и матюкаетесь вслух, мляди вы эдакие! Неужели не понятно, мля, что мешаете? Неужели не видели, сцуки, что в соседний кабинет женщина вошла? Вас ни школа, ни папа с мамой, ни старшина - не учили, паскуды, как в присутствии женщин себя вести, а? А ну, заткнулись все, падлы, а не то окончательно рассержусь и звездюлятор расчехлю!..
      Серёга был настолько «на взводе», что, похоже, не осознавал всю фельетонность и комичность сложившейся ситуации. К тому же, кратко сказать то, что хотел, он был не в состоянии. Его понесло… Остановило его то, что ЕЁ дверь открылась и оттуда выглянули аж трое: Ольга, Раечка и Галина. Все трое, широко улыбаясь, от души выдали:
     - Спасибо, Серёжа!
     - Ты - настоящий джентльмен!
     - Всех успокоил!
 

Как там, на гражданке?

         «Знает сломанный корабль: жизнь – река и надо плыть… буйный ветер рассекать…тихий берег позабыть…» - Серёга наводил порядок в своей перевязочной под негромкое звучание магнитофона. Была его очередь на «подержать у себя» это маленькое чудо техники. Он прослушивал в который раз свежие записи новой для себя и для его компании группы «Пикник». Ему нравились их необычные песни, ни на кого не похожий стиль. Он был как будто на особой медитативной волне, выполняя привычные действия «по обеспечению санэпидрежима» и ритмично двигая лишь бровями под эту музыку.
        Его уединение и лирический настрой беспардонно нарушил чей-то ор. С большой оглядкой это можно назвать песней. Вернее – хулиганской пародией на неё:
        - Эй, прохожий, остановись!
           Глянь на небо, перекрестись!
           Тебя я вижу здесь в первый раз,
           Зелёная морда, Фан-та-ма-а-а-с! – Шнитке обожал петь, вернее, громко орать рок-н-ролльные песни на свой лад, по-русски, зачастую переделывая текст. А порой – не просто переделывая, а запредельно стебаясь над рок-классикой. Не брезговал и попсой. Хотя, хватало его, как правило, на полкуплета, редко - больше. Этого и достаточно: солдатская братва, как правило, откликалась.
        - Маккартни с Ленноном у нас
        Бывали, и не раз!
        Сисястых баб везли КамАЗ
        И – фляжечку с бухлом!
        Кинь бабе ло-ом!
        Импровизированные концерты с вплетением русскоязычных полу-текстов Шнитке в классические рок-хиты на мято-ломаном английском,  винегретом из Бони-М, вперемежку с итальянцами и Битлами – это было для него, как «здрасьте вам». Всюду, где Шнитке появлялся, даже и без гитары. Она его сама, бывало, находила. Он, судя по всему, ещё не надоел всем у себя в родной роте, если приводил с собой в гости в лазарет, к землякам, ещё и сослуживцев. Шамса – с ним. За ним следом – и приключения. Как за Шнитке – гитара.
       Кстати, о ломе и прочем инструменте, таком привычном за два года.
       - А что, Джума, поди, скучать будешь по своей лопате-то, а? – вновь задорно ёрничал Рустам. В родной роте – всё по-прежнему.
      - Лопата у меня и дома найдётся. И вилы тоже. Я по твоим подколкам, Рустам, скучать буду! – достойно отвечал Джума.
      - Мы по всему взводу скучать будем! – дружно поддержали односельчанина все трое из его «колхоза». Шальная муха ведь больше ни разу никого из них не кусала…
       Пели, пили, говорили. Снова и снова:
       - На кого край родной оставили? Кто там теперь нашим хозяйством рулит? Кто там наши песни поёт? Кто наших девок щупает?
      - Эх, а там, поди, новые поспели…
      - Э-э-х!.. А ты – про девок, или - про песни?..
      Уж чего-чего, а новых песен – как назло, гораздо больше приходило, чем раньше, на гражданке. Серёга, к тому же, привозил новые и новые записи отечественных рок-групп. Он мотался периодически в командировку в окружной госпиталь в другой город, бывал там в гостях у родственников одного из новых знакомых, Айрата. Айрат прибаливал не раз и  стал за время пребывания в лазарете, как свой, имея ещё и такую особенность, как умение располагать к себе. Его родственники с большим удовольствием всякий раз принимали Серёгу, когда он навещал их от имени Айрата, передавали щедрые гостинцы. Среди гостинцев – вкусности тоже принимались, чак-чак – обязательно, но с гораздо большим удовольствием – новые записи неизвестных ранее групп, поющих рок на русском языке, что передавал брат Айрата, Марат. Так в городке услышали и узнали про «Браво», «Зоопарк», «Урфин Джюс», «ДДТ», «Поролон», ну и вот, «Пикник»:  «вот и я…до боли в ушах…посмеяться не прочь…лишь пока …светло в небесах…».
       - А знаешь, почему «ДДТ»? - уточнял, когда Серёга бывал с этими записями в родной роте, Когтев. – Не только потому, что «дуст», но и потому, что «Дом Детского Творчества»! – из магнитофона доносилось: «и я…получил эту роль…мне выпал счастливый билет…». - Они на периферии начинали, а сейчас их главный, Юрий Шевчук, кажется, его зовут, в северную столицу переехал…
       Слушали, внимали, балдели. Такого ещё недавно – близко даже не было, а тут… Знали лишь «Машину Времени», «Воскресение», немногие – «Авторграф» и «Аквариум». А тут – такое!...
       И как он там, «новый поворот… что он нам несёт…омут, или брод»?..
      Фима, первым съездив в отпуск, не смог довезти записи, но очень эмоционально передавал свои впечатления о новой группе «Кино». После его рассказа многие напевали, ещё и не слыша до того  ни разу на магнитофоне:
      - А я са-жаю алю-мини-вые а-гурцы на брезен-товом по-ле!...   
       Ещё Фима рассказывал истории о том, что творилось в городе степняков, как там начали проявлять себя более борзо и дерзко  спортсмены, многие из тех, кого так хорошо знали и Славка, и Генка, и Андерсен, и Колёк… Непонятное что-то стало происходить там, где их давно не было…
       А Серёга начал привыкать, что информация «оттуда», «с гражданки», то есть, не всегда принимается и понимается сослуживцами. Даже теми, кто, как бы, должны быть «в теме» и «в курсе». Роберт рассказывал о больших бучах и кипишах, что бывали ещё пару лет назад в его северо-кавказском городе. Земляки знали о криминальных войнах в их степном крае. Но когда он рассказал о том, что услышал от родственников Айрата – о делах банды «Тяп-ляп», о сборище несовершеннолетних фашистов в день рождения Гитлера в том  городе, ему откровенно не поверили:
        - Да не-ет! Такого быть не может! В Союзе – и такая банда? В нашей-то стране – и сборище фашистов? Да в такой день? Не-е-ет! Не может такого быть – и всё! Брехня! Тебе на уши наехали, а ты и повёлся!
        Серёга  не спорил. Нет – так нет, не было никогда банды «Тяп-ляп», как не было и быть не могло сборища фашистов в Союзе на день рождения Гитлера… Просто начал понимать, что доказывать – бесполезно. Да и сам ведь не присутствовал там, ага… Уж чего-чего, а уверенности в завтрашнем дне хватало всем со времён, когда они прогуливали уроки обществоведения и дёргали за косички девочек в школе. Тогда, когда «Брежнев ещё ни разу не умер». Кто такое первый сказал? Да кто ж теперь вспомнит-то?.. А «Завтра», как и то «Прекрасное далёко» - явно приближалось. И оно было таким неизвестным… Но это так, «разговорчики в строю». Может, показалось кому? Да, конечно, конечно показалось! Мало ли, как оно в жизни-то? С кем  чего не бывает?.. Сказки? Байки? Мистика? – Никакой мистики! Предсказуемая реальность! Вспомним ещё – и уроки истории, и уроки обществоведения, ага!..
        Обсуждали и готовность к Главному Ритуалу Дембеля: кто и как собирается домой отчаливать и приезжать. Очень многие говорили о «классической дембельской мечте»: приезде в колонне из трёх такси. В первой машине – чтобы ехала фуражка дембеля из стройбата, во второй – он сам, то есть – его пьяное тело, а следом – машина с его дембельским альбомом и  подарками… Купцы всех мыслимых и немыслимых гильдий, с их «на свои гуляю!»  - притихли, типа, в сторонке…   
        Все – не просто ждали дембеля. Каждый – готовился к встрече. Мир-то – новый, как встретит? Чем? Песен новых – много. Новостей – аж не верится. А примут ли? А помнят ли? А не забыли ли? Да и вообще, что там делается?!
       - Парадку – не буду, как у десантников делать, что я, валенок, фазан, что ли? Буду по-своему мастрячить! – многие и «мастрячили»…Как раз то, над чем смеются многие и многие, спустя годы… Это, видно, не переделать… Особенно – глядя на исторические картины и фотографии: «фазаны» - они завсегда были  и будут… Ой, а кто это сказал? – Да показалось! Мало ли кто чего говорит-то, ага…
       - А я – поеду домой в «парадке» с одним только комсомольским значком! Из принципа! Ничего больше! – сказал как-то Агранович.
       - Ага… Из принципа, того-самого, скажи, а когда это ты в комсомол вступал, а? Уж не на зоне ли, а? – слышал он в ответ ехидное…
      - … А вот из принципа – сделаю, как сказал… - ответил, подумав, Агранович… И дело тут не в комсомольском значке, а своеобразном протесте всем течениям сразу – и «фазанским», и каким-то ещё, - уж не стоит их всех поимённо…
       Андерсен и Славка – вообще не сомневались в том, что поедут домой в гражданской и модной одежде. Совсем не сомневались. Ни разу!
       А между тем, у кого-то развелись родители, пока служил. У кого-то сели одноклассники и дружки. Ох, и сели… А главное – за что?! За глупости, как правило. У кого-то – письма из дома «о гробах из Афгана»… А одноклассниц сколько замуж выскочили!.. Кто-то отказывался, а кто-то - клеил фотографии в альбом и подписывал: «свадьба, на которой меня не было».
       - А где я вообще был-то все эти два года, а?!. Ну, Город – ладно, а хоть бы одну фотографию Объекта! Или там, сувенир какой… Всё – тайны…
      - Балда! Ты сходил «Туда, не знаю, куда», делал «То, не знаю, что»! Сказка!..
       Та ещё сказка, ага… Чем дальше в лес…
       Тут ещё – новостей большего масштаба, на уровне всей страны: как из пулемёта! Пока служили – похоронили одного за другим двоих «Самых- Самых Главных Полковников», как говорил  Худой (который Худайбердыев), а ещё – маршала, который их в армию призывал. «Безразличные грёзы… прощаясь…одна за другой…улетают…покинув ещё одного…» - так и просится из песни группы «ДДТ»… Там чего вообще делается, а?
        Вряд ли кто-нибудь из них уедет домой хотя бы в мае. Тем более – раньше. Поедут уже летом, в июне. Знал бы кто, что это будет самое начало знаменитого «сухого закона»… Ха! Ничего, ничего, ещё узнают! Ещё как узнают…


Лёха-преемник

         - Ты, Лёха, если что – игнорируй! Не на всё забивай, на всё – не надо. Посылать – тоже всех и сразу не стоит. Игнорируй, и всё! – Генка с некоторых пор стал специалистом по вопросам игнорирования. Он, возвращаясь однажды из ординаторской, где с ним проводили воспитательную беседу старшие товарищи, включая всех прапорщиков лазарета, где присутствовала даже Раечка, спросил сослуживцев-санинструкторов:
        - А что такое «игнорируешь»?
        Ну, ему попутно и объяснили:
        - Ну, типа «болт забил».
        - Послал, значит, мягко.
        - Короче, типа, пофиг тебе.
        Генка услышал. Не согласился с теми, кто инкриминировал ему такое непростое: «игнорируешь». Но  с тех пор стал дифференцировать и различать детали, находя критерии и определяя разницу. Например, где – на самом деле «болт забить», где – «не забить, а положить», где - «мягко послать», а где  - которое «пофиг, короче». Понравилось ему это слово. Очень. Он даже, будучи тем ещё матерщинником, мог посреди разговора по душам, вдруг на миг остановиться и выдать:
      - Пожалуй, проигнорирую-ка я всё, что ты говоришь!
      Эффект – просто колоссальный! Это – не какое-то там: «да пошёл ты!..», это – просто нокдаун интеллектуальный!
      Вот и сейчас Генка наставляет будущего преемника Серёги, Лёху. Лёху нашли сразу трое. Сначала – один из врачей-офицеров увидел, как среди новобранцев стоит, значит, этот самый Лёха, в ожидании своей очереди к врачу – бывает, поначалу-то службы – в руках шнурок какой-то вертит. Характерно так вертит!
      - Узлы хирургические вяжешь? – спросил доктор.
      - Да, я после медучилища. Отслужу – в медицинский поступать буду, хирургом хочу стать.
      - Наш человек!
       Такого просто так оставлять нельзя! Положили Лёху в лазарет для надёжности, на всякий случай, пока суд, да дело, пока все дела оформляться будут на зачисление его в должность санинструктора.
       Генка его нашёл, как земляка, знакомясь с новой партией новобранцев.
       - Наш человек! Половину «степновских» знает!
       Колёк его нашёл по-своему:
       - Подхожу, значит, к новеньким, проверяю… Ну, так, чисто по-дружески, на пресс… А этот – держит! Да ещё и в стойку! Боксёр! Наш человек! Тем более – земляк!   
      Лёха, ещё будучи пациентом лазарета, как будто дела принимал, вместе со стажировкой. Изнутри, значит, познавал: что здесь, как и почём.
       Каждый был рад передать ему что-то от себя. У каждого своего рода забота обозначилась: после себя оставить в городке, в Городе, в стройбате что-то. Через Лёху. А то – как же, уйдём вот, и что? На Лёху – все надежды. Ты, Лёха, проследи уж!
       - Наш лазарет – не госпиталь. И не «скорая». Тут – попроще. Но иногда – достаётся, как на передовой. То в очередной раз грузовик перевернётся с полным кузовом солдат, то кран на стройке упадёт. То бочку неизвестно с чем откроют неловко, а оттуда – джин: «трах-тебедох!». Все, кто рядом – с химическими ожогами. Или, когда махач «сотня на сотню». Бывает. Ну, вот мы и впрягаемся, вместе с врачами. А так – ничего, жить можно!
       - А ещё – когда солдат на шабашку увозят, в колхоз какой, или просто на подшефный завод. В нашей-то столовой – никогда «усёров» не бывает, а там – накормят  служивых от пуза, неизвестно, чем и – вай-вай! Врачам – вообще геморрой при массовом «усёре», ну и нам работёнки достаётся.         
        - За Раечкой тут уж проследи, слаба она на передок-то. Как бы совсем до «хорового пения» не опустилась бы, ага…
        - И ещё… А то вдруг не успеем на месте показать… Здесь регулярно надо на выезде бывать. Вне городка, то есть. В баню городскую, если организованный выход. На стадион, когда наши в соревнованиях участвуют. Или – на стрельбы. С солдатами – одно, это реже. А с офицерами чаще выезжать будешь. Там работы – почти никакой. Мне вот, ни разу особо потеть не доводилось. Просто присутствуй, дежурь, то есть. Будь рядом, как пионер: «всегда готов!». Но хлорэтил –  при себе обязательно. На футбольных матчах – это первое дело. Но сейчас – не об этом. Имей ввиду: в сумке санинструктора, при полном мед-комплекте – ещё аж до четырёх бутылок может поместиться! Всех-то шмонают, а нас – почти никогда!
       - А мне-то это зачем?
       - Как…как это: «зачем?». Стрельбы без последующей выпивки – что свадьба без невесты, что Новый год без Снегурочки, ага…
       Не проявлял особого интереса Лёха к приключенческим перспективам, не охоч до выпивки, не рвётся в самоволку, не спортсмен до «Раечек». Его своя дома ждёт. Ещё один «Зайка», значит. Другой, значит Лёха, не такой, как сам Серёга, иной, чем Генка, совсем не Роберт. Одно ясно, безусловно: с медициной в лазарете будет порядок, раз хирургией бредит. Да и насчёт режима – тоже: боксёр же! Есть, кому дела передавать. Вот кто бы мог подумать: со дня на день – наконец-то домой, а уходить – оказывается, как-то, вроде, не очень хочется. Вросли? Прикипели? – Вроде того…