Сортировочная

                «Не проси — не возьму тебя с собой,
                Не смотри — смысла жизни я не знаю,
                Не желай тайны выведать чужой,
                Помолчи — время есть, я продолжаю!»
                © «Castlevania» Кипелов


Алекс упрямо ковылял по насыпи вдоль железнодорожных путей навстречу метели, бросавшей в лицо колючие снежинки. Он абсолютно не вкуривал, где очутился и как сюда попал. А ведь на нём полная экипировка — куртка-авиатор, защитные перчатки от «Icon Timax», чёрные наколенники и любимые (недавно купленные, очень крутые) водонепроницаемые мото-ботинки, — стало быть, добирался он сюда в седле, но ни малейших следов байка рядом с тем местом, где Алекс «очнулся», не осталось. Да и надет на нём только подшлемник, а вот куда и когда шлем делся — неясно.

Почему «очнулся»? Да потому что, собственно, сознания Алекс и не терял — он просто не помнил, почему идёт вдоль рельс.

Вот есть воспоминание, как он прикладывает магнитный пропуск к терминалу, выходя из офисного здания в центре Москвы, в котором числилась его контора. Часы над вращающимися дверями показывают аккурат «18:10». Дальше он спешит на парковку к поджидающему его байку, небрежно жмет кнопку на ключе, вырубая сигналку, прячет свой рюкзак с ланч-боксом и кое-какими документами в седельный кофр, набирает Олесе, чтобы спросить, не пришла ли её мать посидеть с дочкой, пока они вечером пойдут поразвлечься.

Вот выруливает со своего места менеджерша Илона из бэк-офиса. Её кислотно-зелёная пучеглазая «микро» тормозит рядом с его верным «Indian», и барышня, опуская стекло, отчаянно кокетничает, упрашивая покатать завтра во время ланча, пока не лёг снег, и город окончательно не погрузился в зиму. Алекс отшучивается, что, мол, правила байкеров гласят «села на байк — дала», и Илона тут же сливается.

— Перетопчешься! — отрезает она, заносчиво задирая напудренный нос, и газует в сторону шлагбаума.

Алекс усмехается, запрыгивает в седло, заводится и стартует следом… А потом наступает глухая пустота. Как будто кто-то взял и, как по мановению волшебной палочки, переместил его за тысячную долю секунды так, что Алекс не успел ничего сообразить. И сколько бы он ни пытался напрячь мозг и вспомнить, что же случилось — ничего путного не выходило. Только голова разболелась сильнее.

Может, его ограбили? Увели дорогой мотик? Тогда непонятно, почему его привезли сюда, зачем оставили в кармане ключ от байка и телефон? Почему на месте портмоне и документы? Вопросов в голове крутилось множество, но ответа ни на один он не находил.

Что делать, Алекс не представлял. Телефон умер, превратившись в бесполезный дорогой кусок пластика (даже экстренный вызов на экстренный номер отзывался полной тишиной в эфире), и единственное, что ему оставалось — это идти вдоль железнодорожного полотна, обнесённого со всех сторон частоколом темного леса.

Вскоре ему показалось, что стало темнеть. И тогда Алекс задумался об ещё одной странности — он ведь выезжал с парковки в центре города уже в сумерках, а на рельсах очутился при свете дня. Алекс снова вытащил телефон, чтобы проверить дату и время, и с досадой увидел, что экран заиндевел и перестал показывать что-либо вообще.

Столбы с электрическими проводами вдоль этой странной железнодорожной насыпи отсутствовали напрочь, как будто Алекс находился очень далеко от цивилизации: там, где даже не ходили электровозы, и ему стало совсем страшно — вдруг его закинуло к черту на куличики, а до ближайшего населенного пункта сотни километров? А он и десяти не пройдет — умрет страшной смертью, закоченев, или его занесет снегом… А потом какие-нибудь дикие звери начнут терзать заледеневшее тело, и когда останки найдут, то опознать Алекса будет уже невозможно… И семья — дочка, жена, мать, отец — никогда и не узнают, что же с ним приключилось.

От этих мыслей внутри все сжималось, сердце заходилось в приступе тахикардии, и Алекс незаметно для себя всё прибавлял и прибавлял шаг. Остатки разума призывали успокоиться, остановиться, подумать и, быть может, спуститься к лесу, чтобы набрать сухих веток, развести костер и обустроить ночлег, но страх мешал прислушаться к доводам интуиции, подгоняя, требуя спешить, мчаться вперед в отчаянной попытке выиграть у ночной мглы хотя бы несколько минут.

Потеряв счет времени, он совсем вымотался и уже почти в полной темноте и отчаянье вдруг заметил, как далеко впереди мигает слабый огонек. У Алекса открылось второе дыхание. Люди! Там точно должны быть люди! Он собрался с силами и, стараясь не споткнуться и не упустить из вида огонек — свою робкую призрачную надежду на спасение, побежал.

                ***

Вопреки ожиданиям, выбежал он не к поселку и даже не к деревеньки в три дома, а к железнодорожному полустанку. Отдышавшись, Алекс огляделся. Железнодорожные пути здесь переплетались со стрелками, множились на запасные, на данный момент пустовавшие и тускло освещаемые единственным электрическим фонарем.

Где-то сбоку, чуть в стороне, он заметил притулившиеся грязно-белое строение, в немытых окошках которого горел слабый свет, а из прокопченной трубы на крыше валил кудрявый печной дым. Алекс почуял запах горящего дерева и почти физически ощутил тепло, исходящее от жилища, и невероятное облегчение, какое испытывает человек, только что избежавший смертельной опасности.

Спотыкаясь о припорошенный снегом хаотичный узор рельс, он добрался до здания, громко постучал в низкую железную дверь и, не дожидаясь ответа, дернул её на себя. Из-за отворенной двери на Алекса хлынул поток яркого света, на мгновение ослепив, но он решительно шагнул вперед. Сейчас он был готов на все: платить, требовать, умолять и даже, наверное, рыдать, лишь бы ему дали согреться и связаться с родными.

— Здравствуйте, — громко поприветствовал Алекс, с наслаждением вдохнув теплый воздух натопленной комнаты и неожиданно почувствовав себя в полной безопасности.

Хоть внутри сидели люди, но ему никто не ответил, однако все присутствовавшие обернулись на голос и застыли, не сводя с него глаз, будто в предвкушении чего-то ещё. Алекс замер в недоумении, совершенно не ожидая такого приема. Нет, на братско-дружеские объятия он, конечно же, не рассчитывал, но хотя бы сказать «здрасте» могли. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как замолчать и внимательно рассмотреть находившихся прямо напротив людей. Два парня, сидевшие недалеко от закопченной печки-буржуйки, похожие, словно братья-близнецы — стриженные под полубокс, в фейковых адидасовских трениках, замызганных кроссовках и черных вытянутых на локтях дубленках — с любопытством оглядывались на него; девочка лет шести в яркой розовой курточке, с двумя куцыми косичками, заправленными за оттопыренные уши, сжимала в ручках одноглазого медведя, жадно буравила его глазками из глубины комнаты; сидевшая за столом женщина лет тридцати пяти, в малиновом пуховике, сапогах на каблуке с острыми носами и желтыми от перекиси волосами следила за Алекса с каким-то болезненным интересом; а седой как лунь горбатый дед в цигейковой вытертой жилетке неизвестного цвета с кочергой в руке стоял у печи и с довольным видом изучал его.

Алексу стало не по себе, и он было попятился к двери, как вдруг тюкнула стрелка висящих на стене часов, раздался скрежет старого механизма, со скрипом раскрылись маленькие дверцы, и потрепанная временем кукушка надтреснуто прокуковала один раз. Все присутствующие вздрогнули и, как по команде, уставились на неё, а между тем часы показывали четверть двенадцать.

Все в комнате разом выдохнули, и Алекс, снимая подшлемник и запихивая его в карман, снова рискнул поздороваться:

— Здравствуйте и простите за беспокойство! Со мной тут такая история приключилась… скорей всего, я заблудился. Мне очень нужно позвонить, а мой телефон вообще здесь не ловит.

Но люди в комнате почему-то потеряли к нему интерес. Парни равнодушно отвернулись к печи, уставившись на дверцу, за которой бился трескучий огонь, женщина опустила глаза, разглядывая дыры на цветастой клеёнке, которой был застелен стол, а девочка, перебивая Алекса, законючила: «Я хочу к мамочке, она меня ждет! Ну, можно я пойду уже, а?! Ну, пожалуйста!».

Дед отшвырнул кочергу, грозно свел седые клочковатые брови и сердито цыкнул на девочку:

— Замолчи, Аглая! Хватит уже терзать мамочку! Ей и так плохо, шебутливый ты чертенок. Совсем с ума её свести хочешь?

Девочка предостерегающе шмыгнула носом, готовясь вот-вот разреветься, но стоило деду пригрозил ей пальцем, как сразу же затихла и ещё сильней вцепилась в белую шубку своего мишутки-инвалида, а между тем дед задумчиво пожевал губами и, повернувшись к Алексу, смерил его долгим подозрительным взглядом:

— Ну, проходи, коль пришел, и к столу садись. Сейчас чайком с травками угощу, а то ведь по такой погоде и замерзнуть недолго.

— Спасибо, но можно я сначала позвоню, — Алекс, расширенными глазами наблюдавший за представлением с девочкой, старался отвечать как можно вежливей и осторожней: как знать, что за общество маньяков здесь собралось, и почему ребенка не отпускают домой? — Понимаете, у меня там жена, наверное, с ума сходит. Мой-то телефон сдох…

Женщина зло усмехнулась и поднялась, явно намереваясь подойти к Алексу. Она была бледной, высокой, худой и, в целом, какой-то невыразительной, а в её покрасневших глазах застыла такая тоска, что Алекс невольно вздрогнул и попятился обратно к двери.

— Сядь на место, красавица, ты меня сегодня уже утомила, — дед добродушно усмехнулся, словно имел дело с идиоткой, и обратился к растерявшемуся Алексу: — О жене заботишься, касатик? Это хорошо, это правильно. Только вот, мил человек, звонить ночью и беспокоить, хорошо ли ей будет? — старик широко улыбнулся, пытливо заглядывая гостю в глаза.

Алекс исподлобья глядел на явно спятившего пенсионера, от одного выцветшего холодного взгляда которого душа ушла в пятки. Что вообще за сомнительная разношёрстная компания тут сидит? Вроде бы люди, как люди… Обычные. Только вот ведут себя странно и подозрительно, что ли? Сумасшедшие? Убийцы-людоеды, как в ужастиках? Алекс зажмурился и открыл глаза, словно не веря, что этот сюрреалистический спектакль происходит именно с ним.

— Да. Мне срочно нужно позвонить, я заплачу, если нужно, — осторожно добавил он, опасливо косясь на бритых гопников возле печки. — Денег мало, но жена может вам на телефон положить.

— Да не нужно, — отмахнулся старик, вдруг смилостивившись и достав из кармана допотопную «Nokia» с кнопками. — Звони, коль номер вспомнишь.

Алекс подошел к нему и, стараясь не упускать никого из этих стрёмных персонажей из виду, с опаской взял телефон. Сзади на него не набросились, да и вообще ему показалось, что никто из этого собрания, кроме разве что старика да истерично настроенной женщины, лишний раз старался не шевелиться. Парни сидели неподвижно, как сурикаты на закате, все так же пялясь на буржуйку; женщина обреченно вздыхала, уткнувшись в узоры на столе, а девочка что-то тихо бормотала под нос, по-прежнему с каким-то остервенением прижимая к себе игрушку; и только дед приветливо улыбался, изредка оглядываясь на закипавший чайник.

Алекс отошел к двери и, с трудом вспоминая цифры телефонного номера (не иначе, дед накаркал!), набрал Олесе. Та ответила не сразу, и её голос почему-то звучал отрешенно и глухо, как из глубокого колодца, стены которого были обложены стекловатой.

— Алло! Кто это?

— Олесь, привет, это я… — сказал Алекс, отчего-то с трудом узнавая собственный голос, ставший похожий на скрип мела по доске. — Тут такие дела, понимаешь…

— Алекс? — ошарашенно переспросила жена и вдруг зарыдала, но её рыдания тут же оборвались, и вместо них раздался разъяренный голос ненаглядной тещи:

— Слышишь ты, урод! Совсем совести нет, звонить сюда? Ещё раз наберешь этот номер — обращусь в полицию! Ты меня понял, тварь? — не дав вставить ни слова, старая стерва бросила трубку, а когда Алекс набрал номер жены во второй раз, то услышал, что абонент недоступен.

Дед, краем уха слушавший разговор, ехидно усмехнулся. Он уже снял с печки старинный закопченный чайник, заварил ароматный чай и теперь суетился, доставая простенькие белые чашки и металлические допотопные кружки, шустро расставляя их на столе.

— Ну как? Поговорил, успокоился? — хитро прищурившись и почесав свой длинный крючковатый нос, поинтересовался дедок. — Тогда иди вон чай пить! Травки разом все невзгоды развеют.

Алекс мотнул головой — хрен знает, чего там Олеська выдумала, и отчего на него так теща взъелась. Потом разберётся. Надо дозвониться кому-нибудь из друзей и всё объяснить! Алекс попытался вспомнить ещё чей-нибудь номер, но, как назло, цифры напрочь стерлись из памяти, и он чуть не закричал от досады.

Старик тем временем уже разлил чай, женщине подвинул чашку со сколотым краем, но та даже не пошевелилась и не подняла головы. Две металлические кружки, от которых шел влажный пар, он поднес парням; те послушно приняли угощение и принялись пить горячий напиток, даже не морщась. Девочка капризно надула губы, когда дед повернулся к ней, и мотнула головой.

— Не буду, я к мамочке сегодня пойду.

С губ старика сорвался еле слышный вздох, он понятливо кивнул и печальным взором окинул остальную компанию.

— Ладно, егоза мелкая, иди погуляй, — согласился дед и развел руками, словно извиняясь за её поведение. — Вот что с ней поделать, ведь иначе никому покоя не даст.

Ребёнок радостно взвизгнул, тут же кинулся к двери и под громкий лязг железа вырвался наружу, в холод и темноту, таща за собой игрушечного медведя. Дверь за девочкой с грохотом захлопнулась, и от этого звука встрепенулась безучастная ко всему женщина, чуть было не уронив на пол чашку с обжигающим чаем.

— Я тогда тоже пойду! — громко проговорила она, с вызовом посмотрев на старика, но тот лишь покачал головой.

— Нет, Светлана Александровна, ты больше не выйдешь отсюда. Для тебя, голубушка, всё закончилось. Сядь и пей чай, не трави ни себе, ни другим душу.

— Ну, почему ей можно, а мне нельзя? — женщина неожиданно всхлипнула, и глаза её наполнились слезами. — Пожалуйста, разреши! Я быстро, мне очень надо…

— Не надо, всё равно не разжалобишь. Ты взрослая и в состояние отвечать за поступки. Никто не принуждал тебя бегать через пути по ночам, — резко укорил её дед, шмякнув раскрытой ладонью по столу. — Сказано, что закончилось, значит, закончилось! И не перечь больше!

Светлана Александровна горько заплакала, но беспрекословно подчинилась, тяжело опустившись обратно на стул, ножки которого скрипнули в знак то ли поддержки, то ли протеста. Алекс почувствовал, как в его глотке застрял плотный комок, а в голове раненой птицей трепетала тревожная мысль: «Боже, что же тут происходит?». Получается, что какой-то безумный старик отпустил маленькую девочку неизвестно куда, в ночь, в темноту, а взрослую женщину держит в заложниках? Два здоровых гопника вообще молчат и не реагируют ни на что вокруг. Они что, под какими-то веществами? Или же это просто сон, и Алекс скоро проснется рядом с женой в своей уютной кровати?

Тем временем Светлана уже рыдала навзрыд, причитая о том, что её родители сойдут с ума сойдут от горя, и что ипотечную квартиру заберет банк, а старик ласково гладил её по волосам, уговаривая успокоиться, и все придвигал к ней чашку с чаем.

— Что здесь вообще происходит? — тихо, но твердо поинтересовался Алекс, решивший, что если не получит внятного ответа, то пойдёт искать девочку, а затем вместе с ней и её мать, и заодно вменяемых людей, и полицию.

— Ничего, милок, не беспокойся. Они все просто несчастные и обезумевшие. Девочка потеряла мать и всех родных — вот и бегает их искать, никак не успокоится. Поблукает-поблукает да и вернётся как миленькая — некуда больше ей-то податься. А Светлана Александровна совсем недавно с родителями рассталась, ну и с ипотекой заодно. Все пытается вернуться к прошлому. А как известно, прошлого не воротишь. Иди и ты, что ли, с нами чай пить.

Алекс совершенно не хотел принимать участие в этом безумном чаепитие, подозрительная компания начинала пугать, да и старик уж очень напоминал персонажа известной песни: с таким сядешь за стол, а он после ружье достанет и пойдем, приятель, в лес, скажет.

— Нет, пожалуй, обойдусь. В другой раз, спасибо! Мне правда пора да и вообще не хочу обременять. У вас тут своя компания и атмосфера. — Алекс повернулся и сделал было пару шагов к двери, прежде чем его настиг голос деда.

— Постой, соколик, не суетись. Вот всем вам неймется! Видишь ли, я здесь решаю, кому пора, а кому ещё погодить надобно. Марш за стол пить чай!

Алекс, почуяв недоброе, в панике оглянулся, но ружья в руках старика не обнаружил. Он бросился к двери, но тут встрепенулись гопники и с силой навалился на неё, нажимая на ручку. Дверь не поддалась. Алекс дернул ручку ещё и ещё раз, и снова толкнул, ударяя плечом и наваливаясь всем телом — дверь даже не дрогнула.

— Вам нужны деньги? — наконец догадался Алекс, прилагая все усилия, чтобы голос звучал решительно. — Я соберу, сколько скажете. Мои друзья и семья найдут любую сумму, вы только скажите…

Старик хрипло рассмеялся, и его приятели дружно присоединись к нему.

— Да уймись ты, дергаешься как оголтелый! Как говорится, наделал делов, так убирай за собой. Ты ещё сам не понимаешь, во что влип, а уже откупиться пытаешься. Тут тема другая, ведь это жадным людям нужны деньги, а нам нет, — немного обиженно протянул старик. — Сказано же, только с моего согласия выйти можно. Говорю же, сядь сюда и пей чай! Я что, зря травки собирал, сушил да на вас тратил?

Сразу же после его слов на Алекса навалилась какая-то пустота, усталость и отрешенность.

— Пожалуйста, отпустите… — без каких-либо эмоций пролепетал Алекс, а потом вдруг подумал: «Да что я в самом деле, как маленький? С чего решил-то, что они все маньяки? Ну походит девочка и придёт, а мне согреться и отдохнуть надо бы после сегодняшних мытарств».

Он с обреченным видом поплелся к столу, сел на табурет и взял чашку. Пальцы обожгло, и на мгновение у Алекса возникла безумная мысль плеснуть кипяток в лицо деду, а потом попытаться вырубить гопников, но старик, словно прочитав эти крамольные мысли, с недоумением посмотрел на него. Идея побега сама собою запряталась в самую глубокую расщелину подсознания, и Алекс послушно уткнулся в свою чашку.

Чай был невкусным: отдавал одновременно и горькой полынью, и приторно сладким химическим подсластителем. Алекс пил большими глотками и с каждым новым все больше погружался то ли в ступор, то ли в сон. Он словно грезил наяву: ему снилось, как он, убаюканный, засыпает у матери на груди; снился выпавший молочный зуб, и как он, совсем ещё мелкий, плачет, заливаясь горючими слезами, глядя на кровоточащую лунку; снился детский сад — вот он проснулся после тихого часа и по сладковато-коричному запаху догадался, что на полдник будут булочки, ну и, как всегда, кефир; снился выпускной в школе и то, как он блевал за гаражами, впервые выпив полбутылки коньяка; снилось море, шум прибоя и лунная дорожка на темной глади воды… Сквозь пелену грез Алекс услышал, как часы пробили полночь, хрипло прокричала облезлая кукушка, и сразу же после раздался протяжный гудок локомотива, который замедлял ход.

— Ну, хлопцы, девятый за вами пришёл, — сообщил парням дед, и те молча поднялись с мест. Старик деловито достал с полки кособокий масляный фонарь, не спеша зажег его, и все трое вышли за дверь, а Алекс снова погрузился в сны-воспоминания.

                ***

Когда Алекса выкинуло из омута грез, за окном светало. Девочка, как и обещал старик, уже вернулась и теперь сидела в углу комнаты, нервно теребя плюшевый мех и монотонно бубня «мамочка, мамочка, мамочка…». Светлана пересела на место парней, а ещё на её лице появилось такое же отрешенное выражение, какое было раньше у них, лишь покрасневшие глаза говорили о том, что женщина совсем недавно плакала. Алекс быстро поднялся, огляделся по сторонам и убедился, что чудаковатого старика в комнате не было.

К своему ужасу Алекс понял, что совершенно потерял ориентацию во времени и пространстве: который час, какое сегодня число, где и как, в конце концов, он, черт возьми, оказался? Надо немедленно выбираться отсюда, пока этот хренов гипнотизёр, опоивший его галлюциногенным чаем, не вернулся и не начал снова запугивать. Байкер резко вскочил и кинулся к двери, решив, что настал реальный шанс отсюда сбежать.

— Дед за дровами пошёл, но ты можешь и не пытаться. Всё равно дверь не откроется, — на полпути его остановил голос Светланы; Алекс повернулся и пристально посмотрел на неё: казалось, женщина окаменела, живым в ней оставался лишь голос. — Он только мелкое отродье постоянно к «мамочке» выпускает. — Услышав оскорбление, девочка зашипела, клацнула остренькими зубками и подалась чуть вперёд, но Алексу уже было не до этих метаморфоз.

— А ключ где? Где мы вообще, и что за псих этот дед? — закричал Алекс, пытаясь плечом выбить проклятую дверь.

— Ты что, так ничего и не понял? Мы… — начала было Светлана, но в этот же момент дверь распахнулась, с улицы пахнуло ледяным ветром, а на пороге стоял в обнимку с охапкой дров рассерженный дед.

— Не понял, чего вы тут за разговоры такие ведете? Ты же помнишь правила, Света? Он должен сам! — строго прикрикнул на женщину дед и, повернувшись к Алексу, жестко добавил: — Опять, касатик, барагозить удумал? А ну, успокойся немедленно и иди чаю выпей!

Но сейчас приказ старика на Алекса не подействовал. Закипая от злости, он упрямо поджал губы и с ненавистью произнёс:

— Да пошёл ты, псих! И чифир свой себе в глотку залей. У меня жена дома с ума сходит, ребенок маленький. Мне на работу в понедельник, и вообще я сейчас же от вас всех сваливаю!

— Вот вечно с вами, залетными, проблемы. Сидели бы и чаек бы мой пили спокойно, пока срок не придет, ан нет же… У всех у вас дела неотложные, — тяжело опустив дрова на пол, дед ещё немного поворчал, а потом вдруг снисходительно заявил: — Хорошо, но сегодня отпустить не могу, а вот завтра сходи и проведай своих.

— Что значит «проведай»? — чувствуя неладное, возмутился Алекс; с его губ уже готова была сорваться резкая фраза, но он вовремя остановился: — Знаете что, уважаемый, я не собираюсь просто «проведывать», я насовсем, навсегда свалить нахрен отсюда хочу!

— Все хотят, — потухшим голосом отозвалась Светлана, все так же вяло пялясь на печь. — Но уже ни у кого из нас не получится…

— Светлана Александровна, голубушка ты моя бедная, замолкни наконец-то, пожалуйста! Мы ведь, кажется, договорились с тобой? — недовольно покосившись в её сторону, проговорил старик. — Мне тут только ещё одного беспокойного, кроме тебя с Аглаей, и не хватало! — а потом мгновенно подобрел, обратившись к Алексу: — Завтра, Александр, пойдешь до своих, обещаю, а сейчас чай пей.

Откуда старик знает его имя, так и осталось для Алекса загадкой. Впрочем, о ней он и вовсе забыл спросить, снова неуловимым образом поддавшись гипнотическому внушению «пить чай».

                ***

На следующий день старик сдержал слово, и едва кукушка прокуковала четверть до полудня, Алексу кивнули на дверь.

— Иди, — строго приказал дед. — У тебя есть пара часов, чтобы побывать дома. Потом вернешься обратно.

— Вы точно не спятили? Куда идти-то? Где мы вообще находимся? Как из этой глухомани до дома добраться? — встрепенулся Алекс, но на всякий случай не уточняя, что возвращение не входит в его планы.

— За дверь иди. Там все поймешь, — коротко бросил старик, аккуратно ставя чайник на печку.

Алекс понял, что спорить бесполезно, вытащил из кармана подшлемник, надел его и нажал на дверную ручку. Главное, ведь свалить отсюда, пока есть возможность, а там как-нибудь выкрутится.

                ***

Странное дело, но за дверью оказался не заброшенный полустанок, а широкий двор какого-то рынка, на котором бойко шла торговля. Корзины с красными и жёлтыми цветами, еловые венки, украшенные черными лентами, черные, серые, белые надгробия, каменные вазы для цветов и деревянные кресты. Длинное здание со множеством стеклянных подъездов, к которым задом пятились погребальные мерседесы с надписью «Ритуал».

Задние дверцы микроавтобусов распахивались, к ним тут же подскакивали крепкие мужчины с черными повязками на рукавах, и деловито грузили на каталки гробы. Следом за гробом из мерседесов высыпали провожающие в темных одеждах, стараясь не отстать от каталки со своим покойником, так как времени было мало, и рядом парковался следующий автобус, прибывший на конвейер погребения.

Алекс ошарашено оглядывался по сторонам, не понимая, что это за очередная чертовщина? Реальность ли это или опять дедовское травки?

А людской поток тем временем, увлечённый скорбной суетой, не обращал на одинокого байкера никого внимания, словно он и не стоял на пути посреди улицы, мешая движению.

Вдалеке раздался рокот, который Алекс не перепутал бы ни с чем. Рокот все приближался, и на двор торжественно въехала очередная траурная процессия. Алекс безошибочно узнал ездоков, следовавших за стандартным автобусом-катафалком ритуального агентства. Вся банда в сборе: Черт, Болт, Монгол — Алекс насчитал с десяток знакомых по тусовке. Интересно, кого провожают?

Байкеры спешились и обступили припаркованный автобус, а Алекс наконец очнулся и ринулся к ним. Он подошёл, но не успел ничего сказать, так как в сторону плавно отъехала пассажирская дверь, и на пороге показалась его жена. Поникшая Олеська, закутанная в черный платок, с заплаканными глазами, еле держалась на ногах, опираясь на руку тёщи — как всегда, суровой, со сжатыми в тонкую нить губами. Следом за женой, ссутулившись, вышла его мать, тоже вся в черном — такая бледная, печальная и постаревшая.

Олеся подняла глаза и посмотрела прямо на Алекса, у которого все сжалось внутри. Каким-то невероятным, наверное, сто тридцать шестым чувством, он догадался, что хоронили именно его, но почему он стоит сейчас рядом и чье тело лежит в гробу?! Ох, что сейчас начнётся, после его внезапного воскрешения.

— Олесь, ты только не волнуйся, — тихо, стараясь не напугать и без того огорченную жену, позвал Алекс; она вздрогнула, обернулась, внимательно осмотрелась по сторонам, но, так никого и не увидев, отвернулась и горестно всхлипнула.

— Мам, мне кажется, что Сашка сейчас здесь… — комкая носовой платок, сказала жена. — Вот только что послышалось, как он позвал меня, сказал «не волнуйся».

— Может, и здесь… Говорят, душа только на девятый день покидает наш мир, — пожала плечами доктор философских наук. — Никому неизвестно, что потом. Может, Царствие Небесное, а может, Колесо Сансары…

Алекс в ужасе заорал, кинулся на Олесю, но какая-то неведомая сила оттолкнула его, да и истошного крика никто не услышал — все вокруг шло своим чередом. Закадычные друзья-байкеры отказались от ритуальных грузчиков, а сами подхватили лакированный гроб за ручки и понесли его в зал прощаний. За гробом шла вдова, родители, родственники. Процессия тихо перешептывалась, и до Алекса долетали обрывки фраз:

— Такой молодой… — шептались двоюродные тетушки, которых Алекс не видел со дня своей свадьбы. — Дочка-то совсем кроха осталась.

— Да… Вот так вот спешил с работы и не разглядел, что на переезде красный загорелся, а там уже плиты поднялись. Он, как на трамплине, на них подпрыгнул и в бетонный блок влетел. Шею сломал и не только… — поделился с ними давний отцовский знакомый, и те примолкли, не решаясь вслух произнести, что они всегда считали мотоцикл блажью, от которой добра не жди.

— Да живой я, живой! Вы что, совсем очумели?! — прокричал Алекс и, сжав кулаки, принялся барабанить по крышке гроба, но родственники совершенно не обращали на него никакого внимания, продолжая идти следом и обсуждать семейные сплетни.

В бессильном отчаянии Алекс проследовал за процессией в зал прощаний, где уже водрузили на постамент гроб, зажигали свечи, а девица-церемониймейстер профессионально уточняла детали: будет ли отпевание и кто скажет речь. Теща отрицательно качала головой: нет, попрощались уже в церкви, там и предали земле; гроб заколочен; по музыке предпочтений нет, и церемония пройдет быстро — вдова и так еле держится.

Церемониймейстер покивала, попросила всех стать полукругом, а сама прошла к небольшой кафедре и принялась произносить наигранно трагичным тоном заученные фразы…

Алекс попытался толкнуть стоящую с края тёщу, чтобы подойти к жене, но у него опять ничего не вышло. Таисия Алефтиновна даже не дрогнула. Тогда он разозлился. Как же так? Этого не может быть! Вот он перед ними — живой и здоровый, а в гробе лежит кто-то другой. В морге наверняка всё перепутали. Откройте же гроб, идиоты! Вы вообще кого хоронить собрались?! Горе и отчаяние мгновенно растеклись по всему телу, сердце, казалось, забилось вдвое быстрей…

В неистовой злобе Алекс принялся толкать, трясти всех подряд, кричать в лицо, заглядывать в глаза, но родные и близкие его не слышали, словно он был пустым местом, а в зале по-прежнему стояла гробовая тишина. Окончательно вымотавшись, с мокрыми от слез глазами Алекс опустился на ступеньки перед пьедесталом и с обреченным видом наблюдал, как провожающие его в последний путь по очереди подходили к гробу, произнося слова прощания, трепетно поглаживали крышку, вздыхали и отходили.

                ***

Растрепанный, заплаканный, вконец отчаявшийся Алекс открыл дверь из зала прощаний и снова очутился в небольшой комнате администрации заброшенного полустанка. И вот теперь-то у него было больше вопросов к деду, чем тогда, когда он очутился здесь в первый раз.

— Скажи мне, старик, я ведь не умер? — начал он прямо с порога, совершенно безумным взглядом обводя комнату: девчонки там не было, а неподвижная Светлана от дедова чая, похоже, уже окончательно отупела и послушно ждала своей участи, сидя на прежнем месте.

— Смотря что ты подразумеваешь под этим словом, — равнодушно пожал плечами старик, подбрасывая полено в топку, а Алекса уже трясло от злости и бессилия.

«Сука! — с яростью подумал Алекс; слеза скатилась по щеке, он торопливо вытер её, чтобы дед не заметил. — Боже, неужели это всё происходит на самом деле?»

Он хотел ещё что-то сказать, но вдруг лицо деда стало меняться: то, что он увидел перед собой, вначале напоминало расплавленную, потрескавшуюся подошву ботинка. Мышцы, кожа, нервы, сосуды — всё слилось в единый влажный комок. Жуткое зрелище одновременно и завораживало, и отталкивало, вызывая нервную дрожь. Алекс заорал что есть мочи и кинулся прочь, но словно наткнулся на непреодолимую стену, которая к тому же обдала его неистовым жаром.

— Тебе страшно, Саша? Не бойся, таким тебя видели только следователь и патологоанатом. Сам ведь убедился, что гроб был закрытым, — голос деда был мягким и обволакивающим, отчего Алекса потянуло в спасительный сон. «Сон, это просто сон, пусть идиотский, жуткий, но сон, и я скоро проснусь». — Что такое для тебя смерть, Саша? Это ли божественная кара за греховное существование, либо божественный дар, после которого тебя ожидает счастливая и вечная жизнь?

— Вот только давай без философии, дед — мне и тёщи хватало с её Шопенгауэром, — Алекс крепко зажмурился, а потом резко открыл глаза: дед со своим прежним лицом с любопытством смотрел на него даже не пряча усмешку. — У Светланы когда девятый день?

— Дык сегодня, аккурат в полночь прибудут за ней, — кивнул старик, как бы ненароком бросая взгляд на часы. — А тебе для чего это знать? Чай, не родные с ней.

— А Аглая? Она давно здесь? — не унимался Алекс, продолжая нагло напирать на старика, отчего тот сердито на него зыркал, словно байкер поднял неудобную тему.

— Долго, а вообще, не твоего ума дело… Садись чай пить, у тебя не так много времени, до того как они прибудут, — с прохладной вежливостью сказал дед, но было понятно, что он злится, раз щеки пошли красными пятнами. — Лучше в забытье к тому времени быть, уж поверь мне.

Алекс упрямо вздернул голову, он выглядел напряженным, на скулах играли желваки. С трудом подавив в себе порыв схватить противного старика и как следует отметелить, Алекс сосчитал до десяти и решительно заявил:

— Не поеду. Не думаю и не верю, что я мертвый. Наверняка в больнице что-то перепутали, а если и была авария, то я где-то в коме лежу, а тело чужое похоронили — гроб-то закрытый. Я могу и должен вернуться, надо только найти, куда.

— Поедешь, как миленький, с ними поедешь. Они знаешь какие, чуть что не по ним, так силой поволокут. Тебе же хуже будет, если увидишь их. Раз попал ко мне в сортировочную, значит всё, отбегался — мёртвый. Я здесь над покойниками надзирать приставлен, упокаивать и им сдавать на руки. Подумай, может, по-хорошему чайку выпьешь всё-таки?

— Да ладно, а вон Аглаю твою чего же не уволокли, а?

— Аглаю я завсегда отпускаю перед их прибытием — маленькая она, они и не чуют её душёнку. Ты пойми, уж больно она на мою внучку похожа… Жалко мне с ней расставаться, — признался старик, и его выцветшие глаза заволокло слезами.

— Все понимаю, отец, но и ты меня пойми правильно. У меня тоже дочка. Не знаю, кто такие эти, они… и узнать не спешу. Учти, добровольно я не пойду, а насильно вздумаешь поить чаем — расскажу тем, кто придет за мной, про тебя и Аглаю. Так что решай…

Алекс не успел договорить, как дверь за его спиной хлопнула, и на пороге возник мужик в сильном подпитии…

— Здрасьте всей честной компании! Разрешите обогреться, пока в сугробе не околел…

— А что же я им скажу? Я же тебя в журнал внес, — не обращая внимания на мужика, растерянно спросил дед, продолжая бестолково суетиться около печки. — У нас знаешь, как строго? Всё подотчётно!

— А вот это уже не мои проблемы, папаша, — хмуро возразил Алекс и сжал кулаки так, что побелели костяшки. — Что ты про Аглаю наплел им?

— Извините, что помешал… — опять встрял в разговор вошедший мужик, но Алекс и дед, прожигавшие друг друга ненавидящими взглядами, даже не посмотрели в его сторону. Повисла неловкая пауза, но никто из этих двоих друг другу не уступал.

— Реанимировали, — наконец выдохнул старик и улыбнулся: его нижние зубы блестели от крови и слюны, словно он нарочно язык прикусил.

— Ну, значит, и меня реанимировали. Отправляй, короче, пока ещё за Светланой не пришли… И давай принимай пополнение — надо же тебе кого-то сдать в итоге, — Алекс кивнул в сторону мужика, нерешительно топтавшегося у двери, но в то же время внимательно следящего за разговором. Тот услышав, что говорят о нем, приподнял кепку, картинно поклонившись.

— Ладно, иди… Тебя всё равно будет сюда иногда выбрасывать, тогда и договорим. — нехотя капитулировал старик и посмотрел на заметно повеселевшего мужика. — Ну-с, а вас, мил человек, прошу к столу. Сейчас настойкой потчевать буду! На травах! — приветливо начал он заученную за многие века речь.

Мужик радостно загомонил, нахваливая гостеприимного хозяина, а Алекс почувствовал, как звякнул ключ мотика в кармане, и, едва не завопив от радости, бросился к двери в полной уверенности, что тот — родной, пропахший бензином, из металла и кожи — терпеливо поджидает снаружи. Ведь настоящие байкеры не умирают, а становятся ветром?