Янов день

Однажды заговорили мы с Лембитычем,другом моим артемидным, за праздник Янов день. Он про одну дату. Я про другую. А пили его любимую водку из Эстонии. 80 градусов. И тут я вспомнил, что есть у меня набросок рассказа. И стал рассказывать. Июнь 1989. Латвия. Эдуале. Замок. Зеленая международная тусовка.Первая в моей журналистской жизни. Я работаю в питерской молодежке "Смена". У латышей главный Эдуард. Первый день - полет нормальный. Вечер врыцарском зале. Пылал камин, пили пиво из глиняныхкружек. Во второй день полет был прерван. Прибежал Эдуард -  Виктор, ты единственный здесь русский, а тут приехал ОМОН, два автобуса. Требуют, чтобы мы все покинули замок, иначе возьмут штурмом. А надо тебе признаться, Лембитыч, что я в этот момент разговаривал с прекрасной блондинкой, с большой грудью, ты знаешь этот скандинавский тип. Курил трубку. Золотое руно. У камина, где слева и справа стояли два пса - рыцаря в латах. "...Я список кораблей прочёл до половины...". И тут, такой, .лядь облом!  Выглядываю в окно. Да, два автобуса, человек 50. Выстроились. Уже в щиты лупасят дубинками. В касках, забрала опущены. А впереди здоровенный полкан. А между тем - у нас на дворе суббота, не может быть,чтобы омоновцы вчера не квасили. Быстро начинаю прокручивать ситуацию... Говорю Эдуарду - я -  известный в Питере переводчик - переговорщик, я этих, шмоновоцев, знаю как облупленных и всю эту их рать. Только ты, Эдичка, мне сейчас скажи как на духу - есть у тебе эмгэшка 42, я с нею прилягу на башне, а мосток узкий, ни один этот цирик сюда не пройдет. Эдичек с лица сбледнул, ну не понимають латыши нашего русскаго юмору. Нету, нету, блажит у меня пулемета. Время истекает. Сейчас штурм будет. Не боись, браток, говорю. А выдай - ка ты мне из закромов шесть литров водяры, окорок и хлеба, затарь в рюкзак. Пока штурм не начался. И мне стакан налей. Блондинка смотрит на нас, понимает с пятого на десятый, грудью волнуется. Анита, говорю я, ты главное, не волнуйся так, а то лифчик лопнет. Я ухожу на войну, а ты меня жди. Я вернусь. Обязательно вернусь. Ты, главное - жди...

А тут и Эдуард бежит с поваренком, мешок тащут, что они туда еще нахерачили, знает только Господь. И ОМОН. Килограмм двадцать. Иду я через мост. Июнь, утро солнечное, оно сквозь листву смотрит в лицо. Полкан стоит напряженный. Готов к штурму. Как его дрочили. Ах ты, думаю, псина ментовская: там Анита с нежностью, там мои зеленые братья и сестры со всего мира. А тут ты - гандон штопаный, совок сраный, а за тобою еще пятьдесят псов в брониках. Но я - то уже смерть не раз видел. И не два. И не три. Иду к нему через мост и нарочно рюкзаком потряхиваю. Чтобы - звяк - звяк. Переговорщик, хуле. Шерп, уммм!

Подхожу, а звякает за спиной так, что у меня самого слюна чуть не на бороду текёть. И я - как в жопу глядел. Полкан - то с бодунища. Гляжу - а псинка - то - облизываетси. Рефлекс у её. По Павлову. Похмелиться, значить организм требует. Я представляюсь, как положено, по ФИО, званию, должности. Ксиву ему в нос. И поближе. Поближе. Чтобы глаза попучил, суко. Ведь нужно, как мне говорил Степаныч из моего охотничьего коллектива, кабана сразу ошеломудить. Степаныч был роста небольшого, его всегда на охотах на лазы самые верные ставили. Потому что он промаху не знал. Но стрелял исключительно круглой пулей. Снайпером он был. Но никогда, когда мы на вальдшнепа приезжали, 9 мая, даже в самом лютом хмелю мне не признался. Сколько зарубок на прикладе мосинском

- Товарищ полковник, - говорю я, - а не надоело ли Вам погоны носить?
Он охерел. Ошеломудил я его. Первым. Досылаю второй - и уже на ты. И башка - хорошо держится на плечах? А у него в горле - наждак. Хотел он сглотнуть, никак. А я, шерп штопанный, опять рюкзачком - то - трях -трях, а бутыли - звяк - трень Полковник, - говорю, Горби в европах ****ит, что у нас демократия, гласность, а тут вы нарисовались, штурм собираетесь учинить. Какой подарок Мишке!
Но надо тебе сказать, Лембитыч, что все иностранные наймиты мирового капитала уже в окнах замка с фотокамерами и видео машинками уже торчали. Я уже всем трёкнул, что сделают материал на сто тыщ баксов. Увидят, блять, оскал совка во всей красе.
- Ты, товарищ полковник, в окна смотрел? А эти гиены только и ждут, как вы на штурм похерачите. Ты что - второго Тбилиси хочешь? Давно в Генпрокуратуре не был? Вижу - соображает. Вас сюда кто послал - спрашиваю. А хероваст тот журналист, что задает вопрос, на который не знает ответа. Соседи - отвечает. Претензии какие, основания правовые, у них, у ****ей хитровыштопанных, какие? - спрашиваю. Полковник мекает - да у иностранцев визы на Ригу, а тут Эдуале,150 км до Риги, да еще в лесу тут военный объект.

Тут я достал и предъявил свой последний аргумент. Сбросил надоевший рюкзачище, да так,чтобы у полкана сердце екнула - никак бутылки разбились? Открыл клапан. Окорок, сука, запах. Ещё сильнее. Полковник увидел его цвет, жадно потянул ноздрями. Лады, говорит, мужик, тем более что "Смена" питерская. Читаем. Но дай мне слово, чтобы из замка - никто ни ногой. ****ите здесь. Исключительно. Есть, говорю. ****еть будем. Только в замке. Поворачиваюсь через левое плечо и иду к замку. А солнце - все такое же. И птицы. Забыл про птиц. Они все время пели. И земля пахла. Оглушительно. Травой и цветами. За спиной завелись моторы. Автобусы поехали.
Мне стали из замка кричать - мол, хура и виктори! Вхожу во двор, навстречу вся пишущая рать. Правда, не вся. Некоторые уже чемоданы собрали. Мол, могут покрошить тут. В этом гребаном совке. Объяснил я Эдику диспозицию. А рядом с ним стоит такой же здоровый , как ты, Лембитыч, мужик, правой богатырской рученькой держит бочонок пива литров на десять. Пробка подтекает,хмелем пахнет. И рожа у этого латышского Муромца - самая разбойная. Как у нас с тобой. И басит - если ты выпьешь литр моего пива - ты настоящий мужик, а если не сможешь, то, и тут что - то сказал на латышском, мол, курат. Сам ты курат, подумал я. А тут народтолпится, девушки, дамочки, мужики все в народных костюмах. А здоровяк мне уже наливает литровую кружку. Он же, дурачина, не знал, что я на спор еще до армии две кружки выпивал. Но это было в пивнушке. А тут - такой цирк. С педальными конями.

Ахнул я, не отрываясь, этот литр темного. Полет нормальный. Вкус изумительный. Да ты, дружище, знаешь вкус этого деревенского пива. Ведь когда - с любовью... Только я его вкус прочувствовал, гляжу, мои немецкие друзья, с которыми была дискуссия - кто кого победил, куда - то собрались. А хенде ли не хох - спрашиваю? А они - купаться на озеро. Вас ист даст - спрашиваю Эдичку на чистом латышском языке. Я же слово дал полкану. Эдуард, как истинный европеец, отвечает - выпей еще Виктор пива. Никто не уснает, кто куда пошел. Ну, думаю, я обещал, я и отвечу. А вдруг, думаю, контора была права? И этим падлам нужна наша секретная воинская часть? А? Говорю - постойте камрады, я за плавками сгоняю. Хотя никаких плавок у меня не было. Зато была литровая бутылка "Сибирской". 45. Градусов. Если, думаю, кто из камрадов решит нашпионить, напою, сам гад или гадюка - запоёт. Выбегаю и вспоминаю, что закуску нет как нет. Ах, етическая мать, нам не привыкать. Приходим на озеро, жарища за 30 -тку, благодать. И тут мои немцы начинают - делать неглиже. Уже все в неглиже. То есть - совсем без. А я стою, яко жена Лота. А передо мной стоит Анна. Немочка симпатичная. По дороге к озеру познакомились. Глаза у нее встревоженные. Но она - в одежде. А у меня - пиджин инглиш. И вот, Лембитыч, она, глядя мне в глаза, спрашивает - ит мэй би эз Тбилиси? Я възжаю. Про саперные лопатки, напоминает. Ну, думаю, курва абверовская! А она продолжает - ит посибил, иф зис таррибал менз... Короче, как говорит молодеж, они могли нас порубить в мясо своими лопатками? Какие на хер лопатки, дура немецкая. если у них калаши были? Да они бы нас дубинками насмерть забили. Кулаками. Берцами. Как же тяжело разговаривать с европейскими сисясьтыми барышнями... И все это спрашивая, она раздевается. Блузку сняла. Спрашивая про Тбилиси, млять! Лифчик сняла. Спрашивая - реальна ли цифра погибших. Джинсы снимает. Из меня почти дух вон. Я слышал о стриптизе, но чтобы в таких, блять, саперных лопатках?

Но когда она потянула вниз свои черные, ажурные трусики, Лембитыч, я решил, что меня снова хватила минно - взрывная контузия. Херак! Бздынь. Но тогда надо мной склонились два андела. В хитонах, под которыми топорщились погоны. А тут я был один на один с курчавой мандой. У нее там были кудряшки. Одиссей, Гомер, золотое руно. Тугие паруса. Хавва обнажилась. А я - соляной совковый столб. И тут Хавва, она звалась тогда Анной, да святится имя её, вдруг, ****а мать, забыла о политике, и спросила - а ты почему не раздеваешься? Млять, - сильно подумал я. Абвер! Точно. Сейчас начнут шпионить. С озера раздавался визг. Точняк - отвлекают. И я стал снимать рубашку. Хавва ждала. Я стянул штаны. Анна ждала. И я остался перед агентшой Абвера в одних трусах! Лембитыч! Гол, как сокол. Трусы были синие. Сильно ношеные. И тут проницательная Хавва - Аня спросила - Виктор, у тебя там что - то фантасик? А у меня только четырнадцать! Ист есть нихт фантастиш! И тогда я, помянув нехорошим словом всю "Сибирскую". 45. И всю сибирскую родню. Потому шта, если бы я хватил стакан водяры,ябытак позорно не мялся.... А, млять, вы хочете посмотреть как умирают балтийские моряки? Нате, вам, выкусите! И я, дружище, сдернул свои поганые трусы. Пойдем - сказала Хавва - Мария, о дева Ольга... И мы вошли с ней в озеро. И вода омыла нас. Но я ни на минуту на забывал, что, возможно - это - вербовка. В озере. А на песке возлежали наши френды - камарады. Мы с Анной вышли и прилегли. И тут я вспомнил. Водка. Она же на солнце лежала! Это - гносеологический тупик, понял я. Надо охладить. Но едва я вынул водяру из сумки, как Иоганн, он у них был старшой, сказал, о, йа -йа, русские любят водку. Было 30. ****ец, с тоской подумал я. 45. Без закуси. Точно - капец.

И тут Иоганн произнес - все мы будем говорит тосты перед тем, как выпить. О, подумал я, точно как мой батя. Первое его наставление было - не пей без тоста. Ибо это безыдейная пьянка. Но ведь мой батя Егор вслед за этим наставлял - вторая заповедь, сын мой - закусывай! Батька мой, где твоя светлая душа?... Вокруг был голимый песок. И теплая, как ляжки жирной блондинки водяра неумолимо приближалась ко мне. Меня потрясло, что мои френды и френдессы пили "Сибирскую" не морщась. И тут Немезида настигла меня. Теплая. Липкая. А Иоганн сказал - тут только один русский зеленый журналист, он сегодня ходил на переговоры с самой жуткой русской мафией. И она уехала. Давайте похлопаем Виктору. Все похлопали. И тут Иоганн изрек - а так как Виктор - настоящий сибиряк, он и угощает нас такой водкой. Но мы ее пили только глотком. А он нам покажет. как ее пьют настоящие сибиряки. Тут я прибздел, Лембитыч. Национальная честь, *** - моё... Но, братишка, плюс 30. 45. Ведь можно окриветь в секунд. Но ведь - русские не сдаются! И своих не бросают. Тем более, что все больше и больше чувствовал, что это - вербовка. Все факты кричали об этом. Визы нет. Секретный объект есть. Стриптиз - был. Кудрявая манда - была! Кто кроме агентши абвера была готова ради Райха показать свою птушку? А? И тут я понял, что все пропьем, но флот не опозорим. И заклебздонил, засосал, выжрал, высосал чуть не стакан этого сучка. Немца сказали - хох. Я деликатно понюхал мизинец. И напомнил - русские после первой не закусывают. Сука, я бы его отрезал,этот поганый язык! Камарады фильма не смотрели. Явно. Потому что Иоганн сказал - иншульдиген. Виктор, я немножка не учёл национальный карактер сибиряков...

Дальше все завертелось. Но ведь это было ночь на Ивана - Купалу. А в Латвии и в твоей родной Эстонии, да будь благославенна земля ея и люди ея, праздник сей свят. И был костер, через который я прыгал в виде Адама. И Хавва прыгала рядом со мной. И Иоганн тоже сигал. Козлом. И вот, дружище, когда я пролетал над огнем очищающим....