Космосага. Глава 13. Ученичество

— Были птицами, слыли птицами… Стали… пресмыкающимися. Из рожденных летать — в этих, ползучих, как их там. Вот она, деградация. Глаза б мои тебя не видели! — Мингул презрительно скривился.

— Скоро не увидят, — пообещал Эйдан, попутно отметив про себя, что слова, призванные задеть, оставляют его безучастным.

В отсутствие Даэне, досрочно сложившей с себя полномочия пилота, чтобы заняться подготовкой к спуску, Мингул был назначен ему в напарники, и он делал все, чтобы последние дни Эйдана в профессии стали невыносимыми. Кроме него и Даэне, среди вызвавшихся поселиться в Орсполе не оказалось ни одного сотрудника сектора пилотирования и навигации. Гордые птицы, они не представляли своего существования без этой безграничной свободы перемещения на немыслимые расстояния, без вечного движения между мирами, без чувства полета. Оказаться прикованными к планете за Краем, не имеющей выхода в космос, для многих из них было равносильно смерти. Страх страхов — утратить свою свободу. И он, еще не пересекший черту, но уже стоящий у грани, был сейчас для них воплощением этого страха. Тем, чему невыносимо смотреть в глаза. Его гильдия похоронила его еще при жизни — Эйдан усмехнулся, когда это понял. В сложившейся обстановке он радовался только одному: что Даэне этого не видит.

— Червяк земляной, вот ты кто теперь! — не успокаивался Мингул. — Ладно сестра твоя — ей деваться особо некуда. Ладно еще двести придурков этих. Но ты… Как ты можешь так предать себя? Свое дело. То, что ты есть. Хотя… Ты ведь и раньше был… какой-то битый. Сначала биологам продался: вот скажи, за каким чертом ты делал тот свой бесполезный зоопарк? Сейчас к полярникам уползаешь с концами. Ниже падать некуда! И с чего это ты у нас такой стукнутый на голову, а? Может, причина в том, что ты просто не в состоянии разлепиться со своей сестричкой? Сиротка бедный… Она тебе заместо мамочки? Или еще кого? А к наамааррскому прохвосту ты ее часом не ревнуешь? Он же ее у тебя прямо из-под носа того-самого, — Мингул осекся, сообразив, что перешел границы допустимого.

Личные разборки на рабочем месте строго запрещены уставом, однако никто не делает попыток сдержать зарвавшегося товарища. Молчат рядовые пилоты и навигаторы. Молчит Онира, которая в другое время пресекла бы подобную выходку в зародыше. Атмосфера враждебности в помещении сгущается. Оскорбления, высказанные и невысказанные, окутывают душным облаком, стекают серыми струйками по лицу, не проникая в суть.

Эйдан молча отвернулся, демонстрируя равнодушие.

— Ничего себе выдержка, — услышал он за спиной сдавленный шепот. — Я бы за такое сразу морду начистил.

Выдержка была здесь ни при чем, как и равнодушие не показным. С некоторых пор Эйдан испытывал все нарастающее безразличие к тому, что происходит вокруг. События и явления перестали вызывать живой отклик, в груди почти физически ощущалось нечто, напоминавшее стальную сетку, которая препятствовала полноценному вдоху. Зрение оставалось по-прежнему четким, и в то же время в глаза будто вставили пластины, делавшие изображение выцветшим эмоционально, так что смотреть на мир иной раз не хотелось вовсе. Что это со мной, думал Эйдан, которому подобные ощущения не были свойственны. Желание докопаться до истины, однако, потухало, едва появившись. Даже мысль о предстоящем переселении со временем стала вызывать апатию.

Приготовления между тем шли полным ходом. Даэне много времени проводила в компании Начальника Экспедиции. О существе своих тренировок под его руководством она не распространялась, и все же Эйдан не мог не замечать, что они даются ей нелегко. Иногда ему казалось, что Даэне избегает его, но возникающая по этому поводу тень тревоги быстро гасилась пониженной чувствительностью. Эдрика практически перестали видеть они оба: в дополнение к рабочим обязанностям главный по науке взвалил на наамааррца еще и материально-техническую подготовку к переселению, оставив тому лишь минимально необходимое время на сон. Все прочие, включая Эйдана, под руководством Группы пятерых занимались изучением местного языка и других особенностей, а также выполняли определенного рода ментальные упражнения, призванные облегчить адаптацию к бесписьменной культуре. Эйдан, впрочем, знал от Даэне, что назначение данных упражнений не сводится только лишь к этому.

В оставшееся время он не понимал, чем себя занять. Планераций был закончен и находился на полном самообеспечении, затевать что-то новое ввиду грядущего отлета не имело смысла, о спортивных играх в компании Мингула и других враждебно настроенных коллег более не могло идти речи. Вне работы и сборов Эйдан слонялся по «Реке Бессмертия», порой забредая в такие ее уголки, о существовании которых он не подозревал. Среди секторов корабля имелся один, доступ куда был до времени запрещен всем, кроме Начальника Экспедиции и Даэне: зона спуска, где располагался корабль, чьим назначением должна была стать доставка переселенцев в Орсполу. Именно там Даэне отрабатывала прохождение через Древо Мира, но в чем состоит его суть, Эйдан так и не смог от нее добиться. Единственный вывод, который он сделал, заключался в том, что все это выходило далеко за рамки материальности.

Выйдя с дежурства, Эйдан не заметил, как в который уже раз ноги сами принесли его к зоне спуска. Упершись в закрытый проход, он повернул было назад, когда услышал за спиной звук отодвигающейся двери. Эйдан обернулся: на пороге стояла Даэне, совершенно одна. Была она бледной, как смерть, лицо залито слезами. Не замечая его, она сделала несколько шагов, опираясь на стену, и тут же согнулась, держась за живот.

Эйдан физически ощутил, как волна боли пронзает и его, прорываясь через всё то чужеродное, что заслоняло восприятие в последние дни. Кинувшись к Даэне, он подхватил ее, уже падавшую.

— В медсектор, срочно! Где главный?!

— Нет, только не туда! — закричала Даэне, выворачиваясь из его рук. — Пожалуйста, не надо к медикам! Он сказал, они не должны меня видеть. Эйдан, прошу… Просто отведи меня в каюту. Мне уже лучше, смотри, — она с видимым усилием выпрямилась и отстранилась от него, прислонившись к стене. — Мне нужно много спать после этих сессий, и все будет в порядке. Так главный сказал.

— Почему он не с тобой? — гнев закипал внутри, вытесняя первоначальный испуг.

— Я должна отрабатывать процессы одна. Это ведь мне вести, — Даэне отвернулась, избегая его взгляда. — Он очень злится, потому что… потому что у меня ничего не выходит. Совсем ничего. Мне только больно… и всё, я не выдерживаю, — она прислонилась лицом к стене и заплакала.

Стальная сетка в груди Эйдана дрогнула. Наружу рвалось то, что пугало его самого.

— Идем со мной, — он обнял Даэне за плечи и развернул к себе.

— Только не к медикам! — ее глаза, полные слез, умоляли. — Они запрут меня и не выпустят, а мне нужно продолжать. Во что бы то ни стало.

— Хорошо, к ним не пойдем, — ласково согласился Эйдан. — Мы пойдем к тебе, и ты будешь отдыхать.

Бережно поддерживая Даэне, он проводил ее в каюту, где она тут же легла на кровать, подтянув к себе ноги. Взгляд ее был печален. Эйдан опустился на пол подле сестры и взял ее руку, слабую и почти невесомую. Пальцы были ледяные.

— Как я могу тебе помочь? Только скажи…

Глаза Даэне опять наполнились слезами, губы задрожали.

— Мне никто не поможет, — глухо сказала она. — Это мой путь, и только я могу его пройти. Так он говорит… Мне очень тяжело, и, кажется, совсем не осталось сил. Но я должна, я сама это выбрала. И я в ответе за всех вас.

Эйдану показалось, что привычная обстановка вдруг пошла трещинами. Как будто их корабль натолкнулся на невидимую преграду и вот-вот начнет разваливаться на части. Мир расплывался перед глазами. Он зафиксировал взгляд на Даэне. Куда подевался ее огонь? То пламя, которое всегда горело в ней и влекло, пусть без четких ориентиров, через пространство и время. Теперь, когда была и цель, и шаг до нее оставался всего один, оно почти угасло. Зато разгоралось в нем, с невиданной яростью и силой, прорываясь через проклятую сетку, выжигая изнутри глаза.

Нужно было срочно усмирить себя, иначе он рискует напугать Даэне. Она лежала трогательная и беззащитная, обняв живот, который день ото дня становился все заметней. Эйдан положил на него ладони. Тонкая белая ткань отделяла его от святая святых, тайной обители, где не должно быть места тьме и боли. Сама жизнь пульсировала под его пальцами. Нежный росток, едва проклюнувшийся из-под земли — такую аналогию он провел, вспомнив свою работу над планерацием. Не один росток, а два — он ясно чувствовал два маленьких потока, начинающих свой путь из небытия к свету. Легкие толчки как ответ на его мысли словно хотели заставить Эйдана пробудиться от бредового сна, в котором он пребывал. Даэне вздрогнула у него в руках.

— Шевеления, наконец-то! Я уже боялась, что они никогда не наступят, — на ее губах появилась слабая улыбка.

— Вот видишь, всё будет хорошо — даю тебе слово. А сейчас отдыхай. Забудь про спуск, про группу. Тебе нужно заботиться о себе и о тех, кто полностью от тебя зависит.

Даэне успокаивалась, ее начинало клонить в сон. Дождавшись, когда она уснет, Эйдан тихо вышел. Сдерживать себя больше не было нужды. Переведя дух, он быстрым шагом направился в научный сектор. Ладони сами собой сжались в кулаки, глаза застилала ярость.

Подойдя к нужной двери, он что было силы пнул ее ногой, так что вся стена мелко затряслась и завибрировала. Панель услужливо отъехала в сторону, не чиня препятствий. Начальник Экспедиции сидел за столом, деловито перебирая ворох данных, висящих в окружающем его пространстве. Выглянув из-за нагромождения таблиц и видеоматериалов, он посмотрел на вошедшего с притворным удивлением. В глазах его читалась насмешка.

— Чем могу быть…?

Со словами «Что ты творишь, урод!» Эйдан кинулся на него, забыв о возможности встретить отпор. И, не достигнув середины комнаты, был отброшен назад невидимой рукой, приложившей его о дверной косяк с нечеловеческой силой. Оглушенный, Эйдан растянулся на полу, рассеянно наблюдая, как светлый потолок заволакивает красноватая дымка. Боли он не ощущал — видимо, еще один эффект ослабленной чувствительности.

— Все же это у вас семейное. Несдержанность, которая вынуждает вас обоих бросаться на людей, даже не попытавшись разобраться в причинно-следственных закономерностях, — голос доносился издалека и был холоден и ровен. — А теперь соберись, пилот первой линии, и соизволь изложить суть твоей проблемы цивилизованным способом, то есть при помощи членораздельной речи. И тогда я решу, понесешь ли ты наказание за попытку нападения на вышестоящее лицо, или снова на тормозах все спустим, — издевка, прозвучавшая в этих словах, была слишком явной.

Оправившись от шока, Эйдан вскочил на ноги, удивляясь, что движение получилось замедленным.

— Это ты мне тут будешь говорить о цивилизованности, адов выползок? — прорычал он сквозь стиснутые зубы. — О человечности, сволочь, еще поговори. Что ты с ней делаешь?! Отвечай мне — что ты делаешь с Даэне? Какие из своих чудовищных методов применяешь? Ты же знаешь, что она, черт тебя раздери, беременна! Но нет, ты мучаешь ее в запретной зоне, задачи навешиваешь непосильные. Эдрика загрузил работой, чтобы он ничего не видел, а мне… мне сетку эту поставил! Ты, что же, думаешь, тебе всё с рук сойдет? Я молчать не буду. Капитан, Онира, офицеры — я доложу им о твоем произволе, — сообразив, что этими словами он подвергает себя опасности, Эйдан встал вплотную к выходу, готовый в любой момент выбежать.

Начальник Экспедиции издал короткий смешок и поднялся из-за стола.

— Капитан, офицеры… И конечно, ты первым делом прибежал ко мне, чтобы анонсировать свою жалобу. Не-ет, не за этим ты пришел.

— Я пришел сказать, что больше не позволю тебе издеваться над Даэне!

Главный по науке тяжело вздохнул.

— Позволь довести до твоего сведения, что я ничего с ней не делаю. Все, что доставляет ей столь невыносимые страдания, она совершает сама, по своему собственному выбору, который вольна в любой момент отменить. И, честно тебе сказать, для меня было бы лучше, чтобы она так поступила, потому что в нашем деле есть один пренеприятнейший момент, — он подошел ближе, пронзая Эйдана взглядом, в котором плескалось негодование. — Она не тянет, вот в чем проблема. Твоя сестра превосходно справилась с первой задачей: она прирожденный интегратор, но то, что происходит сейчас — это полный провал. Я не понимаю, как мог так с ней ошибиться. Как она могла быть призвана. Ведь она не годна. Не способна полноценно выдержать Присутствие. Но ничего. Все ж она призвана, а значит я по-любому отправлю ее вниз — пинком, если продолжит бездарничать — но она там окажется. И все лишения, которые ей придется понести, будут на ее ответственности.

В его голосе сквозило холодное презрение, глаза при этом сделались безучастны. Пустота, которую Эйдан в них увидел, поразила его. Это было как стоять на краю пропасти.

— Одумайся, что же ты делаешь! Она ведь беременна… Все эти тренировки вредят не только Даэне, но и детям.

В лице Начальника Экспедиции не было и намека на сочувствие. Он пожал плечами с ледяным равнодушием.

— Вредят — это мягко сказано. Твоей сестре приходится иметь дело с давлением экстремально высоких энергий, которые действуют на всех уровнях, включая физический. Неподготовленного человека они способны уничтожить, едва он с ними соприкоснется, что уж говорить о еще не родившихся. У них нет шансов. Когда защищающие их естественные барьеры падут — а рано или поздно так произойдет — этим детям не суждено будет появиться на свет. Живыми. И молись своим давно почившим даневианским богам, чтобы это случилось не до, а после того, как вы прибудете.

— Ты нелюдь. Как ты можешь говорить такое… Это же дети, это жизнь. Даэне… она ведь не знает? Но когда узнает…

— Все равно останется в игре, — безжалостно заключил Начальник Экспедиции. — Ты же всё про нее понимаешь. Будет надеяться до последнего, что ей удастся проскочить без потерь. Что неизбежное не случится. Ты-то что так дергаешься? Тебе зачем эти младенцы? Только усложнят все еще больше. Подумай: не будет их, Эдрик Кээрлин рано или поздно отвалится за ненадобностью, и твоя сестра вернется к тебе, как в прежние времена. Ведь это твое единственное тайное желание — и может, на этот раз ты будешь умнее и сделаешь так, чтобы она больше никуда от тебя не делась. Всё, что от тебя требуется сейчас — не препятствовать закономерному ходу событий.

Позабыв о самоконтроле, Эйдан снова бросился в сторону оппонента. Начальник Экспедиции тут же сделал ответное движение, которое лежало вне пределов материальной плоскости, однако Эйдан мог поклясться, что увидел его вполне отчетливо — и в нужный момент сумел уклониться. Нечто, ощутимое иными, чем физические, органами чувств, пронеслось мимо, не задев. Эйдан преодолел разделявшее их пространство одним прыжком, и в этот раз ему показалось, что коснуться противника почти удалось. В глазах едва успевшего отступить главного он заметил тень удивления. Теперь они стояли друг напротив друга на расстоянии вытянутой руки.

— Нет, ты точно не человек! Что ты такое несешь, старый пень? Ты правда думаешь, что я буду спокойно смотреть на происходящее?

Распорядитель миссии принял невозмутимый вид.

— А что — самая разумная стратегия. Между прочим, это ты виноват. Ты плохо следил за своей сестрой. Всякий раз когда она отрывается от тебя, она начинает творить несусветные глупости. Ты должен был предвидеть, что, оказавшись на планете, она тут же поскачет размножаться — и воспрепятствовать этому.

От изумления Эйдан на миг забыл о своем гневе. Он растерянно смотрел на Начальника Экспедиции: ни дать ни взять старый брюзга, отчитывающий нерадивого сына. Эйдан стряхнул наваждение.

— Я ей не хозяин! — вспыхнул он.

— А вот и зря. Тебе недостает жесткости, поэтому она все время сбегает. Ей нужна твердая рука. Но в том, что она не справляется с ролью махасидхи, не беременность виновата. Будь это так, я бы собственноручно избавил ее от этого досадного обстоятельства. Нет, здесь что-то другое, никак не могу понять, что, — раздражение на его лице сменилось озабоченностью. — В чем я допустил промах? Она казалась идеальной кандидаткой, пока не дошло до Присутствия. И здесь она, как инвалид без руки или ноги.

— Так замени ее! Ведь есть и другие. Отстрани. Уволь, раз не годна. Только не дай случиться непоправимому. Твердая рука, говоришь? Тогда я забираю Даэне, а ты откатываешь все назад. Прошу тебя, отпусти. Мы вернемся в Союз, и обещаю: ты никогда, никогда больше нас не увидишь!

— Вот, значит, зачем ты пришел. Чтобы просить меня. Потому что с ней говорить бесполезно, настолько она упряма и самонадеянна. Она никогда не согласится, потому что уже вкусила плодов Древа Мира. Она ж ненавидеть будет любую другую, кто встанет на ее место — а себя ненавидеть стократ сильней. За то, что не вытянула. И поэтому ты здесь: чтобы остановить ее моими руками. Но я огорчу тебя еще раз, радетельный наш: не я призвал ее, не мне и отзывать. Только личная воля либо высшая.

Она казалась непробиваемой, эта стена. Не может быть, чтобы не было другого выхода… Сознание упорно цеплялось за что-то. И тут он вспомнил.

— Тогда скажи этой твоей высшей воле, — догадка пришла как озарение, и Эйдан вновь заговорил, быстро и сбивчиво, словно это был его последний шанс. — Скажи, что я предлагаю себя вместо Даэне. Это единственная замена, которую она примет. Я помню нашу с тобой первую встречу — я ведь заинтересовал тебя тогда. Ты что-то во мне увидел. Что-то, что было тебе годно. И ты спросил о сестре. Если она не тянет — я готов встать на ее место.

Начальник Экспедиции, раздраженно ходивший взад-вперед, резко остановился.

— Взять на себя чужую ношу? — во взгляде главного читалось изумление. — Ты ведь развитый человек, ты должен понимать, что добром такое никогда не кончалось.

— Это не чужая ноша. Ведь правда! Я почти ничем от нее не отличаюсь, только сил у меня хватит на двоих. Чем бы ни было это самое Присутствие, я способен его выдержать!

Главный посмотрел на Эйдана с еще большим удивлением. Голову набок наклонил — точно птица, примеривающаяся, чтобы склевать добычу.

— Это верно, — медленно сказал он. — Силы в тебе — до дури. Прямо девать некуда. Признаться, я не раз жалел, что она не ты. Но позволь тебе напомнить: Духу-Слову этой планеты ты без надобности. Ему нужно женское начало.

— Женское, мужское… да какая разница? Это же планета! Она глобальна… ну как человек глобален. Никогда не поверю, что планета — и кто там стоит за ней — способна выставлять столь узкие рамки. Может это ты что-то не так понял? Так спроси еще!

Озадаченный таким напором, главный не сводил с Эйдана глаз.

— Человек… — пробормотал он. — В подавляющем большинстве случаев человек — это всего лишь заготовка для человека. Болванка. Хотя попадаются, бывает, отдельные экземпляры… Подожди тут. Я должен осведомиться.

Начальник Экспедиции застыл на месте. Лицо его сделалось неподвижно, глаза пусты. Выглядело это так, как если бы душа вдруг покинула тело, оставив его при этом вполне живым. Неподготовленного зрителя такая картина могла бы серьезно напугать, но Эйдан был наслышан от Даэне о подобных вывертах ее руководителя, поэтому терпеливо ждал.

Главного по науке не было продолжительное время. Наконец искра вновь загорелась в его глазах, и теперь они взирали на Эйдана с интересом исследователя.

— Однако, занятно, — произнес Начальник Экспедиции. — Весьма и весьма. Но я должен сам убедиться. Откровенно говоря, я не догадывался взглянуть на такую глубину, хотя кто мог знать…

Он сделал несколько движений руками — и рядом с Эйданом, откуда ни возьмись, появилась Даэне. Безучастно смотря прямо перед собой, она, казалось, парила в воздухе. Эйдан вздрогнул от неожиданности и метнул на Начальника Экспедиции негодующий взгляд.

— Там твоя Даэне, где ты ее оставил, — с легким смешком сказал тот. — Это дубль. Энергетический, конечно, не полный. Ты, значит, тоже его видишь… Можно и без него, но так наглядней.

Эйдан во все глаза смотрел на висящий в пространстве возле него силуэт. Вокруг дубля он различал радужные переливы и искорки, образующие что-то вроде сферической оболочки, на поверхности которой то и дело возникали небольшие завихрения.

— А сейчас стой, не дергайся, я должен сравнить, — скорее приказал, чем попросил главный. — Блоки ставить мне не смей! — прикрикнул он чуть спустя. — Умный какой нашелся.

— А ты сетку свою с меня сними, — сквозь зубы процедил Эйдан.

— Извини, забыл, — не моргнув, ответил Начальник Экспедиции. Сетка в груди исчезла, и в тот же момент Эйдан ощутил, насколько легче стало дышать.

— И эти, из глаз, тоже убери.

— Надо же, и их заметил. Ну-ну. Теперь не шевелись, мне нужно присмотреться.

Главный по науке переводил с Эйдана на Даэне полный сосредоточения взгляд, настолько пронизывающий, что от него хотелось закрыться. Казалось, это беспощадное внимание было призвано выманить наружу его суть, вывернуть душу наизнанку, но Эйдан стоял, выдерживая неприятие.

— Не вместо, а вместе, — наконец изрек Начальник Экспедиции после продолжительного молчания. Дубль Даэне, мигнув, исчез, и Эйдан снова остался один на один с предводителем ученых.

— Что? — переспросил он, чувствуя, как участились удары сердца.

— Тебе приходилось слышать про сросшихся близнецов? — вопросом на вопрос ответил главный.

— Мне известно, что это. Но мы с Даэне ведь не…

— В материи — нет, к счастью для вас. Однако, если посмотреть глубже… еще глубже… с определенной отметки начинает четко различаться… неделимость. Единое ядро и два разнонаправленных вектора. Одна центробежна, другой центростремителен. Я знал, что так бывает, но сам подобного раньше не видел. Еще и в одном роду. Чтобы связь по крови была тождественна связи по духу — такая редкость по нынешним временам. Теперь мне понятно, чего не хватало твоей сестре. Конструкция была нецелостной.

— С определенной отметки… — Эйдан кивнул. Несмотря на тонкие материи, сказанное не было для него тайной. Уже угасавшая надежда загорелась с новой силой. — Это значит, что…

— Поток можно разделить надвое, — негромко проговорил Начальник Экспедиции, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику. — Ты возьмешь на себя тело и ментал. То, с чем не справляется Даэне. Такой ход даст неприкосновенность и детям, и ее собственному психическому здоровью. За ней останутся прочие уровни, на которых она сильна. Но это все беспрецедентно. Эксперимент, за исход которого не могут поручиться ни силы, над нами стоящие, ни тем более я, — он покачал головой и посмотрел на Эйдана все тем же пронзительным взглядом, который было так сложно выдержать. Эйдан не опустил глаз.

— Эксперимент, ну конечно… Эта роль мне знакома. Под нее мы и были созданы. Пора наконец признать, что мое прямое назначение — служить материалом для эксперимента, — Эйдан открыто усмехнулся в лицо главному. — Я готов — так и передай этим своим силам.

Начальник Экспедиции продолжал сверлить его взглядом. Эйдана это больше не волновало. Ему стало так легко, как если бы внезапно открылась дверь, в которую он безуспешно бился долгое время.

— Я должен предупредить тебя, прежде чем ты утвердишься в своем решении, — продолжил главный после паузы. — Если ты согласишься пройти через Древо Мира в качестве второго проводника, тебе останется всего один путь, без вариантов. Впрочем, если будешь жить чисто, это наилучший из всех возможных маршрутов для разумного существа, способный дать много больше, чем все материальные блага — таково мое скромное мнение.

— Меня мало интересуют материальные блага, — сказал Эйдан. — Решение принято. Не тяни, говори, что я должен делать.

Вместо ответа Начальник Экспедиции подошел к выходу и жестом пригласил следовать за собой.

— Я запросил мнение о тебе, и оно было положительным, — продолжил главный, когда они шагали по коридору. — Но тем не менее ты не зван, и это создает дилемму. Не зван в качестве открывающего путь. В этой роли ты Древу неизвестен. Придется приложить усилия, чтобы добыть ключ к вратам, ведущим с неба на землю. Изменить текущие настройки, свои собственные. Сопоставить себя с той безличной силой, что стоит на входе — чтобы она могла увидеть тебя и признать своим. Это не так просто, как кажется.

Оно не казалось ни простым, ни понятным, но Эйдан молча кивнул, надеясь, что всё как-нибудь прояснится, когда он приступит к практике. Пока же это были для него слова, за которыми не стояло ничего определенного.

Практической части долго ждать не пришлось. Вскоре они очутились возле уже знакомой Эйдану двери, которая пропустила его вслед за Начальником Экспедиции. За дверью обнаружился просторный ангар, где стоял один-единственный корабль, с виду более всего напоминавший стандартное судно для орбитальных перевозок пассажиров. Им он и оказался — Эйдан понял это сразу, едва попал внутрь. Кабина пилотов: два кресла, приборная панель, рычаги управления — всё, как полагается. Пассажирский отсек без изысков, ряды сидений разделены узким проходом. Число мест как раз человек для двухсот с небольшим. Багажное отделение, стало быть, внизу. Корабль как корабль, не прогулочно-развлекательный, а с функцией чисто утилитарной: доставить людей с дальней орбиты на планету. Эйдану случалось иметь дело с подобными моделями.

— Хотя бы транспортным средством тебя не надо учить управлять, — Начальник Экспедиции странно прищурился. — Корабль в режиме тренажера. Вылетать не будет до самого спуска. Располагайся, — он указал на место справа. — Инфоноситель сними, он тебе тут ни к чему. Интересно вышло, однако. Зол я был на завод-изготовитель: куда они второе кресло влепили? Заказ штучный, для нестандартной миссии, всегда одно было. А они тупо, по шаблону: положено два — значит два. Переделывать ни в какую. А оно вон как обернулось. Жизнь умнее человека — уясни себе это первым делом.

Эйдан сел, озадаченный, чем ему предстоит заниматься, если вылет не состоится до фактического отбытия. Не на симуляторе же, как в школе, отрабатывать траекторию.

— Ну давай, приступай. Запускай систему, — скомандовал Начальник Экспедиции.

Эйдан повиновался. Стены ангара озарились мягким синеватым светом в тот момент, когда вспыхнула жизнь на обшивке корабля. Еле слышное мерное гудение подсказывало, что механизм пришел в движение. Все стандартно, никаких вывертов.

— Сегодня предварительный прогон. Тест на принципиальную совместимость, — главный многозначительно посмотрел на него.

— Какую еще совместимость? — удивился Эйдан, кладя руки на приборную панель. — Это же самый обыкно…

И провалился в пустоту.

Нигде — вот самое точное слово, которым возможно было описать его местонахождение. Никаких ориентиров, ничего, за что бы мог зацепиться глаз. Хотя какой еще глаз — восприятие собственного тела в этом пространстве также отсутствовало. Да что там — восприятие себя свелось к некой невообразимо малой точке, пребывающей в изумлении от своей незначительности, и грозило вовсе исчезнуть. Безбрежное ничто обступило его. Сопротивляться не было ни сил, ни желания. И только краем сознания он на миг ощутил в этой пустоте присутствие чего-то несоизмеримо огромного, чего ему удавалось касаться и раньше, в минуты покоя или, напротив, в условиях крайнего напряжения сил, но куда чаще — в моменты творческого озарения, как это бывало при работе над планерацием. Только сейчас оно явилось ему в невиданном доселе масштабе и вместо тайного торжества вызвало лишь ужасающее ощущение собственной ничтожности.

Это, однако, не длилось долго. Как только первое потрясение прошло, в дело вступила боль, физическая и остро ощутимая. Она пронзала насквозь, не локализуясь в конкретной точке, а растекаясь по всему телу. Восприятие себя вернулось в полной мере, и вместе с ним Эйдана охватило понимание, что человеческому существу не место в этом пространстве, среди всепоглощающей пустоты, на другом конце которой находится нечто столь бесконечно ослепительное в своем свете, до чего у него, такого малого и бессильного, нет шансов дотянуться. Мысль об этом обожгла рассудок, и была она не менее мучительна, чем боль, терзавшая тело. Эйдан пытался противостоять этой боли и этому отчаянию, но они все нарастали, превращаясь в поток устрашающей силы, вынести который стремительно гаснущее сознание было уже не способно.

Очнулся он на холодном полу полностью разбитый. Боль ушла, оставив лишь дурноту и глухую опустошенность, унеся с собой почти все чувства, краски, мысли. Окружающие предметы едва угадывались через застилавшую глаза серую пелену. Эйдан подумал, что, должно быть, ослеп.

Потом зрение стало понемногу возвращаться. Действительность вновь обретала формы и звуки. Он различил очертания нависшей над ним фигуры и дернулся, чтобы отползти из поля ее видимости. Движения, однако, не получилось, вместо этого на Эйдана нахлынула волна дурноты, от которой, казалось, его вот-вот вывернет наизнанку. Призвав на помощь всю оставшуюся у него волю, Эйдан с усилием подавил неприятное чувство. Он не имел права сдохнуть здесь от последствий болевого шока. Туман перед глазами постепенно рассеивался. Начальник Экспедиции возвышался над ним.

— Любого другого это бы убило, — в его голосе слышалось удовлетворение. — Признаться, у меня оставались сомнения, но ты и вправду годен.

Распорядитель миссии наклонился, протягивая руку, чтобы помочь Эйдану встать, но тот яростно затряс головой. Радуясь, что ему наконец удалось пошевелиться, Эйдан потянулся назад и, нащупав за собой преграду, сообразил, что находится у подножия пульта управления. Цепляясь за металлические выступы, он с усилием поднялся и, опершись на пульт, осмотрел себя, насколько позволяло состояние. Видимых повреждений не было, что казалось удивительным после перенесенной боли. Ладони горели, как обожженные, но выглядели целыми. Участки кожи под одеждой в тех местах, где красовалась эмблема его сектора, тоже были в огне. Эйдан молча уставился на Начальника Экспедиции.

— Ну как тебе это маленькое путешествие, пилот первой линии? — с легкой усмешкой спросил тот. — Готов поспорить, в таких рейсах ты еще не бывал.

— Ничего себе биотех, — собственный голос показался Эйдану чужим. — Новые пыточные технологии. Хотел бы я знать, где у нас разрабатывают такое. Чтобы адресно, так сказать, выразить благодарность, — от пережитого в нем проснулась ирония.

— Я им передам, как увижу, — главный сделался серьезен. — Корабль ни в чем не виноват, он дан тебе в помощь. Этот, как ты выразился, «биотех» — объединенный продукт союзной науки самого высокого уровня посвящения, созданный, чтобы смягчить последствия прямого доступа к пространствам высоких энергий. Ты же не выходишь в открытый космос без защиты. Не будь между вами этой преграды, твое сознание было бы сожжено заживо. И не одно оно. А что ты хочешь? Выдержать Присутствие равнозначно смерти и новому рождению.

— Я хочу благополучия для Даэне и ее детей. Ради этого я согласен умирать и рождаться вновь из пустоты каждый раз, когда это потребуется, — Эйдан вспомнил увиденное по ту сторону привычного. — И вот с этим я должен себя сопоставить? Как такое возможно?

— Если пересобрать себя заново, и не такое станет возможным, — туманно ответил главный. — Но на сегодня с тебя хватит. Разбором полетов и дальнейшей подготовкой займемся позже. Отправляйся отдыхать, ты потерял много сил. Свяжешься со мной, когда придешь в себя, — Начальник Экспедиции окинул Эйдана беглым взглядом. — Одежда должна быть простая, без символов и иных знаков принадлежности. О форме забудь, свои прежние обязанности ты все равно больше выполнять не сможешь. Я договорюсь, чтобы тебя освободили от должности. Думаю, твои коллеги не будут сильно сожалеть.

Подхватив инфоноситель, Эйдан направился к выходу. Движения еще давались с трудом, мысли и вопросы на время улетучились из головы. На него разом навалилась такая усталость, как будто он несколько суток подряд провел на вахте. Еле волоча ноги, Эйдан побрел в жилой сектор.

Несмотря на тотальную измученность, он первым делом отправился проведать Даэне. Та по-прежнему спала, трогательно подложив под щеку обе руки — как в детстве, когда они оба еще хранили беззаботность. Эйдан сел на край постели и бережно провел рукой по ее волосам. То, что он испытал в зоне спуска, все более ощущалось как сон. Он не чувствовал ни страха, ни изумления, даже усталость на время отступила. Невыразимое безмолвие охватило его. Оно было сродни той пустоте, которой ему сегодня довелось быть свидетелем. Он сам себе казался сейчас пустотой, и это не ужасало. Это было так, как должно быть всегда: полный, беспредельный покой.

Эйдан склонился над Даэне, словно хотел рассказать обо всем этом ей, спящей. Его глаза помимо воли закрывались, голова опускалась все ниже, пока не оказалась на изголовье. Не в силах больше сопротивляться вновь охватившей его усталости, он улегся рядом с Даэне. Ее лицо было близко и спокойно: ничто не тревожило ее сон. Не просыпаясь, она вытянула вперед руку и накрыла ею руку Эйдана. Приняла ли она его за Эдрика, или ей вообще снилось нечто другое — с Даэне ничего нельзя было знать наверняка.

Уже в полусне, Эйдан дотронулся свободной рукой до живота Даэне и вновь ощутил это биение, которое возвращало к жизни и его, вливаясь в ладонь, стирая последние следы пережитой боли. Он счастливо улыбнулся и провалился в глубокий сон.

 

Проснулся он от резкого толчка в спину. Эйдан дернулся и сел, удивленно протирая глаза. Когда восприятие реальности вернулось, первое, что он увидел, было недовольное лицо Эдрика. Сам не свой от усталости, тот стоял, уперев руки в бока, и взгляд его, направленный на Эйдана, был откровенно зол.

— Что ты тут делаешь? — резко спросил наамааррец. — С Даэне. В моей постели! Только не говори, что ошибся дверью.

Эйдан обернулся. Даэне продолжала спать, и даже появление Эдрика ее не разбудило.

— Извини, Эдрик, случайно вышло. Зашел навестить Даэне и сам не заметил, как уснул, — смущенно сказал Эйдан вполголоса.

Вспомнив о цели своего посещения, он в двух словах пересказал последние события. Эдрик выслушал его холодно, скрестив на груди руки.

— Хорошо, пусть так, — было не очень ясно, понял ли он, о чем речь. — А теперь иди к себе. Я, знаешь ли, тоже вымотался.

Эйдан встал и направился к выходу, гадая про себя, почему его рассказ прозвучал так, словно это было оправдание. Уже в коридоре, прежде чем дверь захлопнулась, он услышал, как Эдрик пробурчал себе под нос что-то про «личные границы».



Когда Эйдан снова проснулся, первое, что он увидел, была Даэне. Она сидела в кресле у окна и, поджав под себя ноги, что-то искала в инфоносителе. Заметив пробуждение Эйдана, она радостно вскочила с места. Была она бодра и энергична, не чета себе вчерашней.

— Наконец-то! Главный просил тебя не трогать, пока сам не встанешь. Он сказал мне… До сих пор не могу поверить. Эйдан, ты не должен был… — в глазах Даэне блеснули слезы, и это не были слезы отчаяния.

Эйдан сел на кровати и пригладил волосы, стряхивая остатки сна. Последние события живо встали в памяти.

— Я нашел для тебя эту планету и сделаю всё, чтобы она стала по праву твоей.

Даэне опустилась рядом и взяла его руки в свои.

— Космос бескрайний, у меня не хватает слов. То, что ты делаешь… Любая моя благодарность меркнет в сравнении. Сегодня я занималась по облегченной программе — и наконец-то есть прогресс! — Даэне крепко обняла его за шею, прижалась щекой к плечу. — Не волнуйся, Эдрик уже ушел, — зачем-то прибавила она.

— Эдрик… — он вспомнил, чем завершилась их последняя встреча. — Как-то неловко с ним вышло вчера.

— У Эдрика, похоже, крыша поехала от забот, — нахмурилась Даэне. — Ты только подумай, что он мне тут заявил. Цитирую: «Вхожу я — и что вижу: он лежит, облапав твой живот, с улыбкой блаженного идиота на лице!» Это он о тебе, если ты не понял, — Даэне фыркнула, еле сдерживая раздражение.

Эйдан смутился.

— Да, и мне очень неудобно, извини. Я ведь просто зашел посмотреть, как ты. Не рассчитал, что меня вырубит прямо на месте. Эдрик тоже устал, бедняга. Мне не следовало вторгаться в его владения.

— Даже не думай извиняться! Мы друг другу поди не чужие, чтоб дистанцию держать, — Даэне поднялась и стала нервно мерить шагами каюту, — Знаешь, что Эдрику втирали эти два придурка, его так называемые друзья, еще до того, как мы с ним сошлись? Что будто бы у нас с тобой отношения — как же выразиться поприличней — особой степени двусмысленности!

— Это как? — не понял Эйдан.

— Ну вот так. Такие близкие, что ближе некуда. Уточню, что близость понимается тут сообразно их узким, извращенным представлениям. И Эдрик верил этим идиотам, пока я лично ему не втолковала. Но семена сомнения таки проросли… И вот теперь снова! В общем, поцапались с утра. Он требовал, чтобы мы с тобой перестали тесно общаться — даже думать не хочу, что он под этим имел в виду. Пришлось пригрозить, что я запрещу ему лететь в Орсполу, если продолжит в том же духе. Да, даже так! Ну это я погорячилась, конечно, но он проникся. А нечего меня злить.

Эйдана ее тирада ошеломила, от первого до последнего слова. Вот, значит, что подумал Эдрик, увидев их. Он вспомнил пустоту и боль, и ради чего он на это подписался, и то огромное, чему нужно было стать равным, вспомнил неделимость — и жизнь, что дышала под его руками, давая им силу… Всё это было низведено в чужих глазах до всплеска примитивных инстинктов, к тому же не принятых в приличном обществе между близкими родственниками.

— Это нехорошо, — Эйдан сокрушенно покачал головой. — Очень нехорошо. Так не должно быть.

— Да ладно, не бери в душу! Мы все утомились в последнее время. У Эдрика в мозгах рано или поздно прояснится. А этих двоих балбесов, льющих яд ему в уши, он скоро больше не увидит — значит и дурным идеям придет конец. Сейчас нам следует сосредоточиться на другом.

Она была права. Любые досадные недоразумения меркли в сравнении с их главной задачей, которая, даже будучи разделенной на двоих, не казалась менее сложной. Эйдан прислушался к самочувствию. Вчерашние потрясения, кажется, не нанесли ему ощутимого урона. Неведомая ранее сила распирала его изнутри, побуждая к безотлагательному действию. Сидеть на месте больше не представлялось возможным.

— Да, нельзя терять время. Поедим, соберемся — и за работу. Теперь, когда у тебя есть я, ты увидишь, что Присутствие не такая страшная вещь, какой тебе представлялась.

 

Бравада Эйдана, как показали последующие события, была преждевременной. Едва он снова уселся в кресло и запустил процесс, всё повторилось. Пустота — бездна — невыносимый свет — ничтожность — боль. Помня о своей цели, он пытался удержаться, преодолевая сопротивление то ли пространства, то ли собственного тела, но силы были неравны. Эйдан пришел в себя на руках у Даэне. Она не сдерживала слез, которые градом лились из глаз, падая ему на лицо. В голове было пусто, как будто ее разом избавили от всего содержимого, по телу растекалась знакомая дурнота.

— Дьявол с ней, с этой планетой! Не согласна я если… если такие муки, — Даэне заикалась от душивших ее рыданий. — Я всё отменяю, мы возвращаемся назад. Буду жить на платформе, там тоже неплохо… в целом. Детям зачем этот мир? У них планераций будет — в нем всё есть, природа там…

— Даже не думай, — речь давалась каким-то чудом. Куда большим чудом казалось то, что он еще жив и может пошевелиться. — Ты не для того покидала платформу, чтобы туда вернуться. Всё путем. Идет так, как нужно, — Эйдан поднялся, пытаясь держать лицо, чтобы Даэне не догадалась, каких адских усилий ему это стоило. — Уже легче, чем в первый раз. И пусть лучше мне достанется, чем тебе.

— Я так никогда не вырубалась, — Даэне в отчаянии смотрела на него, зажав руками рот.

Эйдан тоже кинул взгляд на свое отражение в зеркальной панели напротив: картинка расплывалась перед глазами, но жить можно. Вроде бы.

— Как это было со стороны?

— Ужасно, — Даэне опустила голову. — Это не место для нас. На что мы замахнулись…

— Это вызов. Личный, персональный вызов. Мне от меня же, — слова произнеслись сами, прорвав застилавшую разум мутную пелену. Мысли обретали четкую форму, как и обстановка вокруг. Эйдан вгляделся в себя: он не вернулся из запределья с пустыми руками — в этом он был уверен. Тонкая нить теперь связывала его с пустотой. Там, в глубине, зарождалось что-то новое, мучительное и волнующее одновременно, говорящее о том, что отныне ничто не будет прежним.

— И я принимаю его, — ответил он самому себе. — Потому что я желаю знать, где мои пределы.

 

— Итак, что мы имеем? — Начальник Экспедиции появился, как всегда, неслышно. — Для выполнения планетарной миссии у нас теперь есть двое: одна беременная, — взгляд, брошенный на Даэне, не скрывал пренебрежения, — и один идиот. С последним мы разберемся позже, а ты, — он ткнул пальцем в сторону Даэне, — марш к себе и не смей появляться тут раньше, чем через сутки. Время отдыха. Это приказ. Я только что был в научном секторе, застал там Кээрлина в полном смятении чувств. В таком, что он даже над простейшим отчетом не мог сосредоточиться. По причине того бреда, что ты сдуру наговорила ему во время вашей размолвки. Предлагаю списать это на беременность, чтобы не подвергать сомнению твою умственную полноценность и человеческие качества. Я дал Кээрлину отгул, чтобы восстановил силы. А ты пойдешь и займешься с ним тем, чем вы занимаетесь, когда остаетесь вдвоем. После взаимных извинений и полного примирения, разумеется. Давай, вперед!

Залившись краской, Даэне поспешила покинуть ангар.

— Что ж ты так пугаешь сестричку, — укоризненно сказал Начальник Экспедиции, когда они остались вдвоем. — Ты ведь не хочешь, чтобы она испортила тебе всю игру? Тебя уже зацепило, не смей отрицать. Но если ты еще хоть раз рухнешь под ноги Первой, она откажется от планеты, чтобы не рисковать тобой. Последнее слово-то за ней. Вам вообще пока нельзя наблюдать процессы друг друга. А как ты, собственно, умудрился запустить свой? Я не учил тебя, — главный смотрел пристально и с недоверием.

— Я видел, как ты это делаешь, — Эйдан решил, что лучше ответить честно. — Нет, конечно, не глазами видел, но все равно догадался, как. Провел параллель. Чему-то подобному нас учат на подготовке к переселению. Это как поднять ментальную заслонку…

— Хватит! — резко оборвал Начальник Экспедиции. — Я вижу, ты слишком умен, но в нашем деле ум только воспрепятствует прогрессу. Ты способен выходить за его пределы, не скрою — но в данный момент ты и эту свою бесценную способность насадил на крючок логики и употребил себе во вред! Я уж не говорю о спешке и дерзости, с которыми ты ринулся в обход моих указаний, решив, что теперь лучше меня знаешь, что делать. Сегодняшнюю сессию ты слил, поздравляю.

Начальник Экспедиции принялся рассерженно прохаживаться по ангару. Эйдан подавленно молчал, застыв у трапа. Негативные последствия контакта то ли с пустотой, то ли с так и не постигнутым Присутствием почти миновали — в этом смысле второй раз действительно дался легче — на душе, однако, было препогано.

— Ты когда-нибудь задумывался над тем, что ты знаешь мир лишь как его трактует твой ум? — Начальник Экспедиции заговорил вновь, более спокойно и холодно. — И привык всецело полагаться на эту картинку, даже не подозревая, что она может трагически не совпадать с действительностью. Отдельные вспышки иного виденья сейчас в расчет не берем — все равно они малоосознанны.

Эйдан непонимающе смотрел на главного, пытаясь взять в толк, к чему тот клонит. Пока он уловил одно: обещанный разбор полетов начался и пощады здесь ждать не стоит.

Начальник Экспедиции сделал жест, приказывающий Эйдану отойти от корабля. Он нехотя повиновался — корабль вызывал чувство защищенности и опоры, в глазах же главного он видел только безжалостность.

— Ты хоть раз задавался вопросом, насколько реально то, что ты видишь? Думаешь, что видишь, — Начальник Экспедиции теперь ходил вокруг Эйдана, так что тому пришлось поворачивать голову, чтобы уследить за его перемещениями. Это дезориентировало. — Существует ли вообще вот это всё? — главный обвел рукой ангар. — Этот корабль. Эти люди. Космос и звезды. Существуешь ли ты сам? Существует ли хоть что-то, кроме тебя?

Круги, описываемые им, сужались, взгляд становился все тяжелее, голос громче. Эйдан в отчаянии вертел головой, борясь с вновь подступающей дурнотой. Пол начал уходить из-под ног, перед глазами потемнело.

— Зачем ты это делаешь?! — не выдержал он. — Зачем ты хочешь выбить из-под меня мир?

Начальник Экспедиции резко остановился.

— Я хочу выбить тебя из твоего ума. Чтобы ты приблизился наконец к пониманию. К своей первой и единственной свободе. Только из нее возможно выдержать Присутствие.

Эйдан пошатнулся. Он не мог понять, что именно чувствует сейчас, гнев или любопытство. Слова, сказанные главным, расшевелили в нем что-то, вызвав к жизни уже знакомое волнение.

— Вот видишь, вывести тебя из равновесия — плевое дело, — в глазах Начальника Экспедиции блеснул огонек самодовольства. — С такой раздерганностью в пустоту не ходят. Древо Мира раскинуло ветви в пространствах беспредельности, и взаимодействовать с ним нужно из равноценного состояния. Для чего стоит сперва перевести фокус внимания на себя. Не на того себя, которого ты привык считать собой. Но довольно болтовни. Тебе предстоит сложная практическая работа, поэтому следует придать ускорение некоторым процессам. Куда собрался? — окрикнул он Эйдана, с облегчением развернувшегося в сторону трапа. Нет, туда ты сегодня не пойдешь. Наступило время темной комнаты.

— Какой еще темной комнаты?! — Эйдан не верил своим ушам. — Это что, наказание?

Начальник Экспедиции коротко хохотнул.

— Это избавление. От доброго пласта твоих представлений о себе, от этих унылых иллюзий. Пробуждение к реальности, какова она есть, без прикрас и трагедий, без всех этих ярлыков, что навешивает суетливый ум. Считаешь себя несчастным, с рождения обделенным? Так вот знай: это жрёт силы, которые теперь необходимы тебе для другого.

— Я не считаю себя несчастным. Всегда был уверен, что мне в жизни повезло.

— Что ж, тем лучше для тебя, — Начальник Экспедиции неопределенно хмыкнул. — В любом случае тебе есть что отбросить как ненужный хлам. Ознакомься с инструкцией.

Он вывел из инфоносителя короткий текст и едва заметным движением руки пододвинул к Эйдану. Тот прочел, выделяя вслух главное.

— Так… Полная концентрация… Быть в себе, наблюдать, пропускать через… ага… в условиях сенсорной депривации — это что еще такое? … Не вестись, не сопротивляться, позволять быть… Сколько-сколько времени? Да ты шутишь! Это же больше местных суток! — Эйдан оттолкнул текст и устремил на главного возмущенный взгляд. Тот и бровью не повел.

— Твоя сестра справилась быстрее. Здесь приведен средний показатель. Поверь мне, это не много. Иным требуются циклы, если не жизни, чтобы раскрыть глаза. У вас тут, считай, тепличные условия. Балом правит мотивация, а она у тебя крепче некуда, — губы Начальника Экспедиции иронично изогнулись. — Пойдем, сменим обстановку.

Проделав тот же путь, что и накануне, только в обратном направлении, они снова оказались у кабинета главного. Вспомнив свой инцидент с Эдриком, Эйдан тревожно огляделся, но наамааррца в непосредственной близости не было.

— Опасаешься Кээрлина? — Начальник Экспедиции изобразил усмешку. — Не волнуйся, он не будет ставить тебе палки в колеса, пока вы здесь.

Войдя, главный подвел спутника к сплошной на вид стене. Только на вид. Повинуясь неуловимому движению хозяина кабинета, часть стены плавно отъехала вбок, открыв взору небольшое помещение без единого окна или иного источника света. Движимый любопытством, Эйдан вытянул шею, чтобы разглядеть, что находится внутри — и не обнаружил ровным счетом ничего. Просто темный куб, стены, пол и потолок которого были выполнены из тусклого материала.

— Только из своей великой щедрости я уступаю тебе личную комнату для уединения. Когда я чувствую, что вы все уже сидите у меня в печенках, я погружаюсь в благодатную тишину, где быстро вспоминаю о том, что всё — ничто по сравнению с единым вечным, — по голосу Начальника Экспедиции нельзя было определить, иронизирует он или говорит серьезно. — Эта комната надежно экранирована от внешнего мира. Нет, воздух поступает, но это единственное, что проникает сюда, когда дверь закрыта. Надеюсь, ты не страдаешь клаустрофобией? Не должен, а то в космонавты бы не взяли. Ну что, готовься. Это сюда давай, — он указал на инфоноситель. — Никаких контактов. Инструкцию уяснил?

Эйдан кивнул. От перспективы провести более суток в изолированном кубообразном помещении становилось не по себе, но единственная альтернатива этому его категорически не устраивала. Необходимость тотальной концентрации внимания как раз не пугала. Это было свойство, полагавшееся ему по долгу службы.

— Я готов. Запускай.

— Рвешься действовать, да? Вы, неофиты, такие трогательные поначалу. И что, не ждешь от меня никакой поддержки и ценных указаний?

— Указаний мне достаточно. А полагаться я привык только на себя.

— Тут ты прав, — главный кивнул, очевидно, довольный ответом. — Я могу лишь обозначить направление. Путешествие ты совершаешь в одиночку. Ты свой главный учитель — имей это в виду даже тогда, когда невыносимая слабость будет вынуждать тебя умолять о помощи. В долгом пути… чего только не бывает. Тебе когда-нибудь доводилось переплывать реку? Своими силами, без транспорта.

— Реку — нет. Но я умею плавать.

— Насколько это соответствует истине, у нас будет возможность убедиться. Ты стоишь на берегу величайшей из рек. Остается сделать шаг, чтобы в нее войти.

За спиной зияла темная комната. Ее пустота отражалась в зрачках Начальника Экспедиции, ложилась тенью на бесстрастное лицо. Освободившись от инфоносителя, Эйдан переступил порог.

— До встречи на другом берегу, — сказал главный.

Дверь с легким шуршанием затворилась перед ним.



Он справился раньше. Не прошло и вечности по субъективному ощущению — и лишь миг, если смотреть на это, самому сделавшись вечностью — как его разум вспыхнул непостижимым. Как солнце появляется на свет после долгой ночи, как космос расцвечивается бессчетностью звезд в момент завершения гиперперехода — так пришло оно. Нет, не так. Подобрать этому аналог в наблюдаемой вселенной не мнилось возможным, ибо то новое, что зажглось, не было чем-то знакомым ему исходя из предыдущего опыта материальной жизни. И вместе с тем это была вспышка узнавания. Того, что всегда было, есть и будет, от истока до конца времен — и после их конца. И было оно запредельно, но, в противовес той запредельности, что он в бессилии созерцал днем ранее, эта — была присуща ему самому, присуща не просто изначально, а до начала всех мыслимых и немыслимых начал. Оно было в нем — и он был им. Всегда, безраздельно.

Побуждаемый возжегшейся изнутри силой, Эйдан вскочил на ноги. Темная комната будто осветилась вместе с ним — по крайней мере сейчас он явственно различал ее очертания, хотя никаких источников света здесь по-прежнему не было, кроме… Он улыбнулся этой мысли — и в тот же миг сама собою раскрылась дверь, впустив поток кабинетной иллюминации, вопреки ожиданиям не ослепивший его после многих часов в кромешной тьме.

Снаружи было пусто. Ни главного, ни Эдрика. За время его бдения помещение никоим образом не изменилось, однако само пространство ощущалось теперь иначе. Здесь все было на своих местах. Краем обыденного сознания Эйдан удивился, как он до сих пор этого не замечал. И сам он пребывал на своем законном месте — везде, где бы ни находился.

Эйдан вышел в коридор и направился туда, где ожидал увидеть Начальника Экспедиции, исключительно по наитию. Откуда-то он знал, что найти того в данный момент можно было вовсе не в научном секторе и не в зоне спуска. Ноги сами несли его в нужном направлении, в голове была тишина, в теле — невыразимая легкость. Он словно тёк по коридорам вместе с жизнью, одним потоком, в согласии со всем, что есть. На пути ему попался Мингул с парой товарищей. Судя по виду, шли на тренировку.

— Привет! — сказал Эйдан, искренне радуясь встрече. Все лучшее, что было пережито ими совместно, мгновенно высветилось в нем, затопив сердце теплотой. Недавние конфронтации никуда не делись, но померкли и отступили в тень, более не воспринимаясь сколь-нибудь существенными. — Я бы очень хотел сыграть с вами, только пока занят.

Мингул нахмурился и что-то пробурчал себе под нос, попутно окинув неодобрительным взглядом отсутствующий инфоноситель на руке Эйдана и его гражданскую одежду.

Улыбка на лице Эйдана стала еще шире. Вопреки всякой логике недовольство, с которым встретил его бывший коллега, вызвало прилив симпатии к нему. Мингул имел право чувствовать то, что чувствует.

Лучезарно распрощавшись со спортсменами, которые проводили его взглядами, полными немого удивления, Эйдан продолжил свой путь. Невидимый внутренний маячок вскоре привел его к цели: Начальник Экспедиции совещался с Группой пятерых в одном из малых конференц-залов. Эйдан терпеливо дождался за дверью, пока они закончат, и, когда антропологи покинули комнату, вошел сам, чтобы предстать пред очи главного.

Тот сегодня пребывал в благодушии — а может так виделось Эйдану из нового его состояния, суть которого была благость.

— Ты, я вижу, прозрел маленько. Ну, давай сюда персональный отчет. Рассказывай, как оно было. В красках и подробностях. Я бы и сам мог с тебя считать, но в данный момент оно тебе надо больше.

— Это было самое необычное путешествие, в которое я когда-либо отправлялся, — осторожно начал Эйдан, боясь расплескать то, чему он ныне был носитель. Другой же части его, пребывающей в счастливом трепете от переживания невероятного, не терпелось говорить об этом, думать об этом, делать что угодно, чтобы захватить, удержать, вдоволь напитаться новым ощущением себя, целиком отдавшись этой игре. И слова полились потоком. — Это было путешествие без пути по пространству без дорог. И это не было чужое пространство, как там, в зоне спуска. Это был я сам. Я сосредоточился на своей сути, как говорилось в тексте. Я не думал. О том, что комната темна и заперта снаружи. О том, что у меня дважды не получилось выдержать Присутствие. О том, чего могут стоить Даэне мои ошибки. О том, что я вообще мало что понимаю. Вот это всё… Они меня обступили — разные мысли. Как будто живые, очень агрессивные. Атакующие. Но я их не думал — как же это выразить… не фиксировался на них. Наблюдал? Да, наблюдал — более подходящее слово. Пока меня не пронзило: ведь это не я! Вся эта мешанина, которая обычно в голове. Которую привык считать своей. Если я могу наблюдать ее как нечто постороннее — это не я. Даже не часть меня. Всего лишь чужие голоса. А где тогда я? Что есть эта самая суть, на которой предлагалось сосредоточиться? На смену мыслям пришли картины. Но это были все те же мысли, только не словами, а образами. Разные картинки: из настоящего, из прошлого. И то, что могло быть, но не случилось. И чего не могло быть никогда. У каждой был — как это назвать — свой собственный заряд. Где-то радость, где-то грусть, или гнев — на других, на себя самого — или стыд… Глядя на них, можно было испытать всю гамму чувств. И я глядел — я помнил, что не нужно отводить глаз — но ничего не чувствовал. Чуть касался и отпускал. Потому что и это не был я. Я, настоящий, не присутствовал ни в одной из этих сцен. Как не было меня и в понятиях более высокого уровня, на которые они указывали: «профессия», «принадлежность группе», ни даже «человек»… Весь этот парад образов и ролей, он прошел передо мной и растворился. Я был вниманием весь в другом, чтобы эти картинки могли вызвать у меня какую-либо реакцию. И когда они исчезли, в голове установилась тишина. Не только в голове. Процессы в теле тоже замедлились, почти замерли — так я ощущал. Вместе с тем я был в сознании, полном и ясном. Будучи в себе, я воспринимал всё вокруг себя. Всем собой. Не только умом, как это обычно бывает. Мой мозг, он встал на место: своё, предписанное ему неким всеохватывающим порядком. Как странно… Я раньше этого совсем не видел: как много я думаю, слишком много. Живу в своей голове. И сколь многое ускользает от моего восприятия. А тут — такая тишина установилась. И абсолютная наполненность. Пустотой, — Эйдан засмеялся логической несочетаемости этих понятий. — Ты знаешь, мой мозг в ужасе. То место, где живет логика… оно вопит, что всё это сущий бред, что вот так с ума сходят. Но я — я сам — так не ощущаю. Я чувствую, что все в полном порядке со мной и с миром. Что уму не о чем беспокоиться. Всё всегда в порядке. И это рождает… такой восторг и желание жить. Идти еще дальше в познании. Всего этого, безбрежного, что открылось, когда ушла суета. Тогда я понял, почему — темная комната. Она правда помогает, хотя можно и без. Темнота была благословенна. Она стала моим другом, высвечивающим ясность. Свет лился из самого сердца пустоты, заполняя меня. Я не знаю, как долго я пробыл в этом. Пространство словно растворилось, и время перестало существовать. Счастье — чистое, не омраченное коварством ума — вот что я переживал. Но то, что последовало затем, эта вспышка… с ней ничто не сравнится по силе, — Эйдан остановился, обнаружив, что слова у него кончились.

— Ну, что ж ты замолчал? Это ведь еще не всё. Продолжай, — Начальник Экспедиции испытующе смотрел на него.

— Я не могу. В этом языке не хватает слов.

— Слова — ложь. Как и всё, что имеет форму. Но иногда это единственное, что есть у нас, чтобы вывести непостижимое на свет осознания. Давай, наводи мосты между гиперпространством и привычным миром, или как там принято выражаться на вашем жаргоне.

— … Вспышка света. Она взялась из ниоткуда, прямо во мне — и мир засиял в ответ. Всё отражалось в свете этого нового, неописуемого. Темная комната больше не была темной — в то же время оставаясь таковой. Она, конечно, не могла изменить своих физических характеристик, и я все так же воспринимал их. Одновременно воспринимая нечто иное. Вот это… самосвечение всего. Изначальное. Доначальное. Чего я раньше не замечал — а теперь вдруг увидел. Беспредельную ясность всего, что есть. И я услышал ответ на свой вопрос. Нет, «услышал» — снова не то слово. И «узнал» — тоже не то. Как можно сказать об этом? Это можно только ощутить, собой. И я ощутил… что я знал это всегда. Такое… чувство-знание. Что я. Есть. То. Что исходит Оттуда… Что обитает вне времени. Не рождается и не умирает, но есть всегда и во всем. Здесь, сейчас оно тоже есть. В тебе и во мне. В этих словах, искажающих суть, и в пространстве между ними. Теперь я припоминаю, что нечто подобное уже случалось со мной — когда я встретил в саванне то дерево, например — но то были проблески, крупицы… А тут — поток ясности. И он течет через меня. Сквозь него я вижу, как всё совершенно. И насколько я часть всего этого.

Эйдан закрыл глаза и, откинувшись на спинку кресла, вновь обратился внутрь себя. Процесс, запущенный темной комнатой, продолжался. Сила пульсировала в нем, вращаясь, подобно водовороту, вокруг невидимой оси. Он ощущал и ее — точку покоя, не дающую распасться всей структуре. Точку, через которую он был связан с самым сердцем мироздания. Это было, как… Нет, сравнений из этого состояния уже не могло существовать. Оно лежало вне плоскости сравнения.

— Обрати внимание, как ум твой пытается нагнать упущенное. Понять то, что органически ему непостижимо, — голос Начальника Экспедиции вывел его из созерцательного полузабытья. — Тебе следует бдить, чтобы твой распрекрасный интеллект не вывел в ноль все наработки. Впечатляющие, надо признать. Но я бы не советовал тебе надолго залипать в эйфории.

Эйдан лишь улыбался блаженно. Все теперь воспринималось им через призму негаснущего света, проводником которого был он сам. Неразрешимых проблем более не существовало. Как и препятствий. Начальник Экспедиции меж тем продолжал занудствовать.

— Отправляйся отдыхать, изменения должны укорениться. Важное запомни: что бы с тобой ни происходило, не обращайся к медикам. Ты ведь не хочешь подвергнуться заморозке, оттого что они не могут совладать с тем, что их методам неподконтрольно? Будет совсем худо, зови меня.

— Что значит худо? Да мне так прекрасно, как никогда в жизни не было! Это состояние… это знание, что больше не может быть плохо, ничего и никогда — тебе, наверное, оно неизвестно.

— Ты даже представить себе не можешь весь диапазон доступных мне состояний, — голос главного зазвенел металлом. — Тебе кажется, что всё теперь просто? Что ты постиг вечную истину и навсегда в ней пребудешь? Ты получил в свое распоряжение инструмент нового познания и вдохновение на дальнейший поиск — не меньше. Но и не больше. Ты думаешь, что переплыл реку. На самом деле ты только вошел в воду.

 

— Это просто невероятно! Мир на глазах переменился, — делился Эйдан с Даэне чуть позже. — Все стало так чисто и прозрачно, и так осязаемо. Чего люди парятся? Если посмотреть по-настоящему, проблем не существует вовсе, — его восторженная часть не могла наиграться с новоприобретенным состоянием, хотя та, другая, до сих пор не могла к нему привыкнуть, и она призывала быть осмотрительным в выражениях. К тому же взывал и взгляд Даэне, тревожный и немного усталый.

— Не забывай, мы все еще здесь, тогда как нам нужно туда, — она кивнула на сияющий шар за бортом. — Вон, гляди: полюс, северный. Ну-ка, ну-ка, что там над ним? Ты так любишь деревья, а одно, искомое, не видишь? Тогда милости просим на тренажер, отрабатывать Присутствие, — ее голос при этом оставался ровен, никаких следов иронии.

Эйдан посмотрел на планету через разделявший их космос. Все по-прежнему: мир как мир, красивый, подобно всему живому, но никакого дерева на вершине, хотя воображением он мог бы нарисовать там что угодно. Сейчас, однако, он не видел необходимости задействовать силу фантазии. Всё было хорошо и так. Просто сидеть здесь, просто смотреть на эту темноту и этот свет. Просто присутствовать без деяния.

— Послушай, я вот что понял после всего этого. Не так важно, что мы делаем, гораздо важнее, что при этом чувствуем, с чем выходим на связь. И у нас есть выбор, всегда. Оставаться или идти. И что бы мы ни выбрали — то и правильно. По большому счету нам нет такой уж необходимости спускаться вниз. Вся эта якобы безысходность нашего положения — такая иллюзия… Ведь и ты была в темной комнате. Разве ты не ощущаешь то же самое? Тишину в голове и покой, и правильность всего, и единство. Разве ты не хочешь быть в этом вечно?

— В данный момент я хочу только одного, — отвечала Даэне. — Твердой земной почвы под ногами. Где я смогу доносить и родить. Где не будет неопределенности и непосильной ноши. То, что ты описываешь, возможно, чудесно и захватывающе, но знаешь, мне с каждым днем становится всё тяжелее ходить. Вот о чем все мои мысли. И о тех, кто идет за нами. Как вынести это и не сломаться. Прибыть, куда назначено и как назначено. Давление нарастает. Эйдан, прошу тебя, будь осторожен. Мы имеем дело с очень серьезными вещами. А они имеют дело с нами. И от одной мысли об этом мне не по себе.

— Хорошо, — пообещал Эйдан. — Я буду бдителен, ради нас. Я помню о нашей цели и не собираюсь отступать.



В последующие дни Эйдан продолжал испытывать предельную ясность сознания и четкость ощущений. Еще никогда не был он так преисполнен жизни. Сила билась огнем в каждой клеточке тела, воспламеняла кровь, проливалась светом на всё, чего касалось его внимание. Он более не мог взять в толк, как возможно испытывать уныние перед лицом проблем. Там, где он теперь находился, проблем не было. Они превратились в задачи, пусть сложные, но посильные. Может ли остаться что-то неподвластное тебе, если ты связан неразрывно с сердцем бытия, откуда исходит всё, что есть? И главная его задача стояла перед ним, ожидая решения.

Памятуя об обещании, данном Даэне, и наставлениях Начальника Экспедиции, Эйдан со всем вниманием отнесся к практическому приложению результатов, достигнутых в темной комнате. Выждав минимальное время, отведенное на отдых, он заявился к главному по науке с готовностью продолжить тренировки.

Присутствие Эйдану снова не далось, хотя он и не ожидал, что всё будет слишком просто. Впрочем, существенного сдвига он таки добился: нахождение в запределье перестало вызывать болезненные ощущения, что не могло не радовать. Проживание контакта с собственной беспредельностью дало ему некоторое понимание более универсального механизма. Масштабы личности, разумеется, не шли ни в какое сравнение с планетарными, но из его теперешнего состояния Эйдана это не страшило. Едва оказавшись внутри, он отставил в сторону доводы рассудка и попытался совместить то, что раскрылось в нем, с этой пустотой и бьющим из нее светом — и боль исчезла, не успев в полной мере проявиться. Испарилось и ощущение своего ничтожества — абсолютно ложное, как он сейчас понимал. Его взаимодействие с пространством Древа теперь больше напоминало выталкивание твердого тела толщей воды при попытке погрузиться на ощутимую глубину. Процесс не слишком приятный и в данном случае слабоконтролируемый, он по крайней мере не был столь мучителен и не отправлял в полную несознанку.

— Уже лучше, — одобрил Начальник Экспедиции, когда Эйдан вынырнул, оглушенный, но, слава космосу, целый ментально и физически. — Продолжай в том же духе. Теперь тебе не так уж нужен этот корабль, чтобы нарабатывать Присутствие. Начальные настройки, скажем так, проросли благополучно. Главное не терять концентрацию. А заниматься этим можно, где хочешь. Каждую минуту своего времени.

И Эйдан с готовностью следовал этому указанию. Теперь, когда его жизненная энергия ощущалась раскрученной на полную мощь, ему не составляло труда удерживать внимание на чем угодно сколь угодно долго. Цель из расплывчатой и малопонятной превратилась в физически ощутимую, сжалась до размеров точки невероятной плотности и была помещена им внутрь него самого. Это напомнило Эйдану кое о чем. Похожим образом он когда-то поступал с семенами деревьев и трав, которые хотел вырастить в планерации. Только сейчас планерацием был он сам, а взойти должно было одно-единственное дерево, не принадлежавшее этому миру. Процесс захватил Эйдана настолько, что он не сразу заметил, как новая реальность, день за днем раскрывавшаяся внутри, заслонила собою мир снаружи. Где бы он ни находился, фокус его внимания оставался в пространстве, недоступном ничьему взору, кроме его собственного. Мало-помалу оно просачивалось за пределы — и сквозь привычные очертания «Реки» вскоре начало проступать нечто новое.

Это произошло, когда они с Даэне шли к зоне спуска своим обычным маршрутом. Невидимая преграда возникла на пути Эйдана так внезапно, что он поначалу не заметил столкновения. Только остановился, озадаченный, почему не может идти дальше, а из глаз сыплются искры.

— Эйдан, ты что?! — голос Даэне звенел беспокойством. — Зачем ты пытался войти в стену?

— А? Где? — он затряс головой. И правда: перед ним была стена, хотя он мог поклясться, что за секунду до того коридор виделся прямым. — Надо же, не заметил.

— Как можно ее не заметить? Здесь всегда поворот был, — Даэне глядела тревожно и недоверчиво.

— Ну, задумался просто. С кем не бывает.

— Да ты целенаправленно в нее шел! С тобой точно всё в порядке?

— В полном, — заверил Эйдан, не понимая, отчего она тревожится. Всё, что с ним происходило, виделось ему в самом прекрасном свете.

Странности, однако, не перестали приключаться. Со временем он принялся всё чаще натыкаться на предметы, каждый раз удивляясь, откуда они берутся, если мир вокруг ощущается теперь столь же просторным, как и внутренний. Откуда все эти двери, стены, порожки и — ох какие острые! — углы, когда путь его чист и ясен? Даэне нервничала, Начальник Экспедиции усмехался и наказывал бдить, сохраняя сосредоточение на главном. Эйдан бдил, как мог, но от столкновений это не спасало.

Вскоре к ним добавились зависания. Эйдану не казалось, что происходит что-то необычное, это Даэне обратила внимание на то, что его движения странным образом замедлились. Он мог и вовсе застыть в пространстве прямо на ходу, глядя перед собой и не реагируя на внешние раздражители.

— Ты разве ничего не замечаешь? Ты будто в иной мир переместился, где какие-то другие законы. Оставайся ты по-прежнему пилотом, тебя бы тут же лишили допуска и отправили в стационар. Эта заторможенность неадекватна! Люди уже смотрят на тебя с подозрением. Со мной ничего подобного не было.

— Люди вообще слишком быстро живут, — отвечал Эйдан после долгой паузы. — А спешить куда, вот скажи? Это действительно другой мир. То, что происходит. Но для волнения нет причин.

К Начальнику Экспедиции он, тем не менее, обратился. Тот долго смотрел, сощурясь, потом заключил, что это временно. Эйдану показалось, что он услышал тень сомнения в голосе главного, однако, в полном соответствии с новым своим мироощущением, он отнесся к этому как к чему-то несущественному.

 

— Куда прёшь, придурок? Чего, не видишь — человек стоит!

Эйдан пошатнулся и сам едва устоял на ногах — настолько сильным был толчок, которым наградил его бедолага, имевший несчастье попасться ему на пути. Он узнал этот голос: Вэдриен, друг Эдрика. Дожили. Он уже стал натыкаться на людей. Надо как-то брать себя в руки и контролировать внешние проявления.

— Ох, Вэд, прости, я не… — Эйдан поднял глаза на невинно пострадавшего, и все прочие слова застряли у него в горле.

Существо, стоявшее перед ним, определенно не было человеком. Вернее, не выглядело, как один из них. На Эйдана уставилась пара ярко-желтых глаз с темными прорезями вертикальных зрачков. Две небольшие дырки в том месте, где у людей находится нос. Рот безгубый, широкий — изогнутая щель от уха до уха. Самих ушей, впрочем, не наблюдалось. Как и волос на голове. Зато наличествовала чешуя: твердые маленькие пластины плотно прилегали друг к другу, покрывая все тело существа. Несколько пластинок на левой стороне лица демонстрировали следы повреждений. Между подбородком и шеей можно было различить мягкий кожистый мешочек, подрагивающий от малейшего движения. «С ядом», — догадался Эйдан. Он перевел взгляд на руки создания: когтистые пальцы судорожно сжаты; посмотрел за спину — и обмер: по полу нервно постукивал чешуйчатый хвост, достаточно крепкий и длинный. Таким и с ног можно сбить.

— Святые угодники! — прошептал Эйдан, не в силах отвести глаз. Существо глядело на него в ответ. Вот оно мигнуло, и из щели на месте рта высунулся тонкий язык, раздвоенный на конце. Зеленоватый, с крохотными пупырышками.

«Он понял, что я вижу», — пронеслась мысль, вызвав внутреннюю дрожь.

— Вэдриен, у тебя вот тут, на щеке, чешуйки повредились, — вырвалось у него вопреки желанию. — Узор несимметричный стал. Наверное стоит в медсектор заглянуть, может у них есть что-то… от этого. Наращивание там, пластика…

— Да ты сам повредился! — зашипел биолог, распуская когти. — Какие еще чешуйки?! Совсем умом съехал? — его подчелюстной мешочек мелко затрясся и такое ощущение что увеличился в размерах.

Эйдан попятился назад. Он был не робкого десятка, но вид надвигающегося существа включил в нем инстинкт самосохранения. В глазах потемнело, а когда ясность вернулась, перед ним снова был Вэд — тот, каким он его знал, в привычном человеческом обличье. И выглядел он крайне агрессивно настроенным. Бормоча слова извинения, Эйдан поспешил убраться восвояси.

 

— Я видел его так ясно, как сейчас тебя. В мельчайших деталях. Глаза нечеловеческой желтизны. Осмысленные. Когти на пальцах. Мешочек этот. Хвост как третья точка опоры. И рисунок… Рисунок! Всё чётко: чешуйка к чешуйке. Есть какая-то целесообразность именно в таком узоре. В природе не бывает ничего непродуманного. Это существо — оно не менее совершенно, чем человек. В нем есть красота. Своя, уникальная. Как же зоологи их называют? Вылетело из головы. Ящички?

— Ящерицы.

— Точно. Хотел было пару видов в планераций подселить, но почему-то не стал. Интересно, почему? Они неприхотливы… Так вот, да. Большая антропоморфная ящерица. В одежде, при инфоносителе — но ящерица! Вэдриен — ящерица. Но ведь этого не может быть! — Эйдан уронил голову на руки. — Как я мог увидеть это вместо человека, которого знаю? Еще и в таких подробностях. Да, точно: я схожу с ума. Всё какое-то размытое стало. Как полупрозрачное.

Эйдан подошел к окну и, прижавшись к стеклу лицом, стал вглядываться в космическую тьму, расшитую огоньками звезд. Привычная картина, она собирала расползавшийся ум обратно в целое, успокаивала, отвлекала от того, о чем не хотелось думать. Но не думать было невозможно. Он чувствовал на себе тяжелый взгляд Начальника Экспедиции. Тот тоже поднялся с места и встал за спиной Эйдана.

— Как ты думаешь, — спросил главный, — почему за сотни циклов покорения космоса мы не встретили в нем иных разумных существ кроме человека?

— Потому что их просто нет на нашем участке вселенной. Где-то, возможно, есть — космос велик и чисто теоретически… Все эти старые сказки про чужих должны быть на чем-то основаны. Но мы пока никого не нашли.

— Не нашли? — отрывистый смех за плечом. — Тебе не приходит в голову, что вы просто плохо искали?

— Ой, только не говори мне, что Вэдриен — иная форма разумной жизни! Что он на самом деле ящерица, пудрящая нам мозги, что она человек. Будь это так, у него была бы другая физиология, другие паттерны поведения, другое всё. То, что невозможно скрыть при общении. Нет, это мой мозг шутит шутки со мной — и не иначе как под влиянием процессов, в которые, между прочим, ты меня втянул!

— Разве я сказал что-то про форму? — Начальник Экспедиции пропустил последнее замечание мимо ушей. — Ты еще не уразумел, что форма не более чем иллюзия, которой так удобно скрывать ускользающую от глаз суть? Да, мозг обманывает своего носителя, но не так, как вы привыкли думать. Попробуй погрузить взгляд глубже, чем форма, и ты увидишь, что всё не то, чем кажется. Включая вещи, которые привык считать фиксированными. Носимое не всегда сообразно носителю. Ну же, ведь ты умеешь! Смотреть и видеть. Ты видел и раньше, вспомни.

Ну конечно. Упанеус. Длинный хвост, щелкнувший за спиной капитана «Аштары». Финт воображения, активированного утомленным мозгом, или…?

— Хватит! Хватит дурить меня! — обозлился Эйдан, резко обернувшись. — Все эти байки про якобы драконов, рептилий и прочих чужаков среди нас — просто выдумка ради забавы либо фантазии шизанутых конспирологов. А ты пытаешься на меня это навесить. Ничего у тебя не выйдет!

Он зашагал по помещению, чтобы успокоить нервы. То, над чем он так трудился в эти дни, что созерцал в себе с благоговейным восторгом — его концентрация и проистекающая из нее сила — было поколеблено в самой своей основе внезапным столкновением с прежде неизвестной стороной жизни, и в этом не было ничего от волнующего приключения. Напротив, произошедшее пробуждало тяжелое, мрачное чувство, которого он менее всего ждал от нового себя.

— Он понял, что ты его раскусил? — голос Начальника Экспедиции был серьезен и требователен. — Догадался, что ты видишь, кто он? Отвечай, да или нет.

— Мне кажется, да, — неуверенно ответил Эйдан, мысленно ругая себя за то, что поддался на эту игру.

— Это плохо, — сухо констатировал главный. — Они не любят, когда их вычисляют, зато смерть как рвутся отожрать от чужой силы. Тебе не стоит светиться, ради твоей же безопасности. Встретишь его еще раз — разворачивайся и уходи. Он наверняка будет тебя провоцировать. Не ведись. Радует одно: таким, как он, вниз без надобности. Им и в Союзе прекрасно. Но пока вы еще здесь, я бы настоятельно посоветовал тебе больше не пересекать свои пути с данным существом. Во избежание.

Эйдан вспомнил пронзительно-желтые глаза. Гипнотические и злые.

— Ящерица… Как же это — ящерица, — повторял он себе под нос, в то время как шаг его становился всё быстрее. — Нет, ты не подумай, что я расист или вроде того. Ящерица такое же создание божье, как я или ты. Хотя насчет тебя у меня до сих пор сомнения. Но если это каким-то немыслимым, непостижимым образом правда — зачем скрываться?

— Несмотря на свою хрупкость, человеческая форма — удобный и совершенный носитель, — просто ответил Начальник Экспедиции. — Универсальный, скажем так. Могущий вместить что угодно, даже изначально чужеродную суть. Сходство по форме, знаешь ли, способно существенно облегчить коммуникации и наладить понимание. Даже там, где оно, казалось бы, невозможно.

Эйдан покачал головой. От всего этого веяло какой-то кривизной.

— Я всё равно тебе не верю, — сказал он.

 

— А я верю, что ты правильно его увидел, — мрачно заявила Даэне, когда они обедали. — Из-за Тао-Ллиди и вообще. Этот Вэдриен… Ему подходит то, что ты описал. До омерзения. Никогда не понимала, как только Эдрик с ним общается!

Эйдан обвел столовую рассеянным взглядом. Есть не хотелось. На душе было мутно, впервые с тех пор, как он побывал в темной комнате. Это происшествие пошатнуло в нем что-то, прежде казавшееся незыблемым. Он будто проваливался в вязкую трясину.

— Про чешуйки, кстати. Которые порченые, — продолжала Даэне. — Эдрик говорил, что Вэд серьезно повредил лицо во время эксперимента в лаборатории — как раз в том месте, что ты показал. Потому что придурок, пренебрегающий требованиями безопасности. Медики ему потом ткани восстанавливали, наращивали кожу — так, чтоб не осталось следов. А чешую, видать, не нарастили. Они ж не знали, что она там тоже есть, — Даэне фыркнула. — Это я к тому, что тебе удалось увидеть то, о чем у тебя не было никаких сведений.

Эйдан смотрел на нее, не говоря ни слова. Всё это можно было трактовать как угодно. Включая и то, что его собственная ментальная оболочка дала серьезную трещину. Он посмотрел на сидящих вокруг экспедиантов расфокусированным взглядом, который отследил в себе в тот момент, когда столкнулся с Вэдриеном. Как и в прошлый раз, пространство словно раздвинулось, объекты утратили четкость, и через образовавшиеся прорехи стало проступать что-то еще. Выглядело это хаотичным и совершенно непонятным. Присмотревшись, Эйдан смог различить вокруг некоторых людей неясные тени, не совпадающие с очертаниями человеческого тела. Если сосредоточиться на них чуть лучше, то…

— Нет, всё! С меня довольно! — Эйдан вскочил, ногой оттолкнув стул. На него тут же направились несколько десятков пар недоумевающих глаз. — Это не то, что мне нужно видеть. Совсем не то. Я думаю, мне больше не следует бывать в публичных местах.

 

С того дня он стал избегать людского общества за исключением подготовительных собраний и занятий по изучению языка. Они обучались под началом Гронара малыми группами, отрабатывая друг на друге устную речь. Прочей в Орсполе не водилось, и отсутствие каких-либо текстовых носителей вкупе с запрещением записывать информацию знаковыми символами в учебных целях процесс усвоения, по мнению многих, вовсе не облегчало.

В плане неожиданной перемены облика товарищи по переселению сюрпризов не преподносили, однако с течением времени обнаружилась другая напасть.

— Вы не могли бы помолчать? — сказал Эйдан, обращаясь к классу. Обдумывая задание, он обнаружил, что сегодня это дается сложнее обычного, потому что в помещении отчего-то стоит монотонный гул.

Пара человек посмотрели в его сторону и тут же вернулись к своему занятию. Гул не прекратился.

— Да что вы все бубните-то, а? Сосредоточиться невозможно, — возмутился Эйдан, гадая, когда это звездолетчики успели растерять присущую им дисциплину.

— Чего ты взъелся? — послышался недовольный голос Ор’дор-Блара. — Все молчат.

— Ты издеваешься? Шум такой, что я себя не слышу.

— Вообще-то шумишь здесь только ты, — раздраженно бросил астроном.

— Он прав, — сказал Гронар. — В классе тишина. А вы возьмите себя в руки, Первый-Два.

Эйдан кинул на него взгляд, полный негодования. Да что ж такое здесь творится? Он медленно поднялся.

«К Начальнику Экспедиции. Срочно!» — Гронар глазами указал на дверь. Рта при этом он не раскрывал, но Эйдан мог поклясться, что отчетливо слышит каждое слово. На фоне общего бубнежа, ставшего только громче.

На нетвердых ногах Эйдан вышел из аудитории — и едва не оглох. В коридоре было так же шумно, как в главном зале перед общим собранием. Как будто здесь разом очутилась добрая половина экипажа, галдящая без устали. На деле людей было не больше обычного.

Быстрым шагом Эйдан направился в зону спуска, стараясь не смотреть на встречных. Из общего гула стали выделяться обрывки фраз, среди которых были те, что никак не могли предназначаться для посторонних ушей. Свои собственные он зажал руками — и, похолодев, обнаружил, что это не помогло. Сшибая по пути углы, Эйдан добрался до цели совершенно обессиленный. Главного он застал в полном одиночестве: Даэне, к счастью, с ним не было.

— Что со мной? — выдохнул Эйдан, падая на диванчик у входа. — Что за чёртовы голоса я слышу?

— Сам разве еще не догадался? — Начальник Экспедиции был невозмутим. — Иные бы душу продали за такую возможность.

— Только не говори мне, что… Да быть того не может! Снова какие-то игры разума. Перегрузка воображения.

— Пытаешься себя успокоить? Не трать сил зря, — главный подошел ближе и посмотрел на него сверху вниз. — Рассредоточь внимание до размеров всего корабля. Это приказ, если ты не понял.

Эйдан вытянулся на кушетке, глядя в потолок. Многоголосье проникло за ним и сюда. Голова раскалывалась от чужого шума. Усилием воли он перевел фокус внимания вовне. Гул не то чтобы стих, но стал фоновым, покинув пределы черепной коробки и равномерно распределившись в пространстве.

— А теперь следуй за своим вниманием в разные части «Реки» — интуитивно, куда поведёт — и описывай, что ты слышишь. Конкретику, не общий шум.

Эйдан закрыл глаза. Это казалось невероятным, но, стоило ему мысленно потянуться в определенном направлении, из гудящей тьмы стали проступать слова, а с ними и образы тех, кому они принадлежали.

— Я слышу, как в центре управления Онира злится на Мингула — за то, что тот опять запоздал с рапортом. Она его уже отчитала лично, и была сдержанна в выражениях — а теперь в мыслях костерит последними словами. Можно я не буду называть, какими именно. А в главной рубке первый помощник думает, что справился бы с обязанностями Капитана куда лучше, чем тот. Надеется, что рано или поздно кэп проколется по-крупному, и он займет его место. И вообще: в этом возрасте отправляться в такие дальние экспедиции уже не годится. Я с ним, кстати, не согласен. Всегда считал, что он слишком самонадеян.

— Без оценок. Дальше.

— У ремонтников один парень — не знаю его имени — полагает себя конченым неудачником и думает, а не подкрутить ли что-нибудь где-нибудь, чтобы весь этот чертов корабль взлетел на воздух. Эй, тебе не кажется, что нужно принять меры? По-моему, он психически нездоров.

— Не подкрутит. Он трус. Иди дальше.

— Связисты. Ничего яркого, пустая болтовня. Какая-то девица прикидывает, с кем из мужчин, с которыми она крутит здесь романы, ей выгоднее будет остаться по возвращении. Она не любит ни одного из них, но пора уже как-то определиться в жизни… В секторе обслуживания Амани Храрран — одна из переселенцев — снова и снова прокручивает в уме тот день, когда она потеряла всех родных. Нет, я не хочу это слышать! Это отчаяние, черное безнадежное отчаяние, мысли закольцованы и воспроизводят одно и то же, и так без конца. Неужели на этом корабле нет никого, кто мог бы ей помочь? А несколькими ярусами выше Эдрик Кээрлин сидит в твоем кабинете над отчетом. Он злится на меня… Я не понимаю, почему. Что я ему сделал?

— Довольно! — быстро сказал Начальник Экспедиции. — Возвращайся.

Эйдан переместил внимание обратно. Индивидуальные образы и мысли снова сменились фоновым шумом.

— Это невообразимо, — упавшим голосом произнес он. — Какой же адище в головах у людей! — Следующая мысль заставила его сжать кулаки от злости. — Но мне-то оно зачем? За каким хреном мне сдался весь этот мусор в чужих мозгах? Я с таким трудом наводил ясность в своих — для того, чтобы теперь в меня лилось вот это?!

Главный разразился сухим смехом.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь? Это несбыточная мечта многих и многих — знать, что творится в головах других людей.

Волна раздражения заставила Эйдана вскочить.

— Это, знаешь ли, вовсе не предел моих мечтаний! Я тебе больше скажу: я вообще не хочу ничего про это знать! Про то, что не является моим делом.

Эйдан вспомнил события последних дней, и им овладела неконтролируемая ярость. Он пересек ангар и, схватив невесть как оказавшийся под рукой стул, стал в бешенстве колотить им о стекло.

— Какого, какого, какого чёрта?! Я слышу адскую муть, которую не положено слышать нормальному человеку. Вижу жуткие рожи вместо людей. Но так до сих пор и не вижу то единственное, что мне нужно! Почему?! Это что, какое-то особо изощренное издевательство?

— Тихо! Тихо. Ты себя сливаешь, — Начальник Экспедиции неслышно приблизился. От него исходили волны целенаправленного воздействия, гасящие ярость, но Эйдан уже вошел в раж.

— Покажи мне, как отключить это! Покажи немедленно! Я знаю, ты умеешь. Ты всё умеешь, старый чёрт.

Эйдан швырнул стул главному под ноги. Тот не дрогнул.

— Спокойно. Я не мог знать, в каких местах тебя прорвёт. Напомню, что твое участие в этом проекте — чистый эксперимент, а я не тот, кто наделяет тебя дополнительными способностями. Но если ты считаешь, что они мешают твоей концентрации, я научу тебя ставить заслон. Однако считаю своим долгом напомнить, что любые ограничения сужают горизонт.

 

Начальник Экспедиции сдержал обещание. Пара непродолжительных тренировок под его руководством — и чужой шум в голове, уже успевший порядком утомить, исчез, как и некоторые другие спецэффекты, например, неясные тени, то и дело мелькавшие среди людей и вызывавшие оторопь. Случаев «двойного дна», которое могло открыться за человеческим обликом обитателей «Реки», Эйдан тоже более не наблюдал. Мир, однако, не переставал казаться все прозрачней. Как будто истончалась сама ткань бытия, и через нее проступало нечто, делавшее реальность ненастоящей и оттого не слишком располагающей к активному участию в ней.

Всё его внимание теперь было поглощено Древом Мира и своей неспособностью его увидеть. Если бы не сила, искрящаяся в нем невзирая на досадные препятствия, Эйдан давно бы впал в отчаяние. Он грезил о Древе денно и нощно, ни на секунду не ослабляя концентрации, однако до сих пор не мог долго находиться в его пространстве. Сама среда запределья отторгала Эйдана, высвечивая его чужеродность. Привычный мир меж тем таял на глазах.

Однажды случилось нечто совершенно странное. Идя по коридору, он вдруг обнаружил себя в месте, которое менее всего напоминало помещения космического корабля. Обширное, занесенное снегом пространство простиралось вдаль насколько хватало глаз. Оторопев, Эйдан остановился, один посреди этой пустыни. Он окинул себя взглядом и удивился еще больше: на нем была незнакомая одежда, скорей стесняющая движения, чем удобная. Зато она защищала от пронизывающего холода и ледяного ветра, то и дело бросавшего в лицо хлопья снега. На небе — ни единого источника света, всё затянуто стремительно несущимися облаками.

Он сделал несколько шагов, преодолевая сопротивление вьюги. И тут что-то возникло перед ним из тьмы. Эйдан присмотрелся: он стоял рядом с огромным поваленным деревом. Оно было вырвано из земли прямо с корнями некой нечеловеческой силой. Рукой в перчатке Эйдан смахнул немного снега с могучего ствола. Рисунок коры был ему незнаком, и вместе с тем откуда-то он знал, что дерево принадлежит миру, который он с неиссякаемым увлечением изучал всё то время, что длились возглавляемые Даэне высадки.

Дерево было мертво — Эйдан чувствовал это. Одновременно он ощущал и его прежнюю мощь, которая не могла исчезнуть бесследно. Она находилась где-то рядом, закапсулированная в пространстве, и это знание не позволяло ему оторваться от дерева, чтобы продолжить свой путь. Хотя куда он мог пойти в заснеженной пустыне?

Внезапно искра света вспыхнула у него под ногами. Эйдан нагнулся, желая рассмотреть, что это — и тут же упал на колени в крайней степени изумления. Из снега пробивался крохотный зеленый росток, испускавший слабое сияние. Трепещущий ореол разгонял тьму, отбрасывая блики на лицо человека, склонившегося над ним.

— Откуда ты взялся здесь? — спросил Эйдан, обхватив руками круг света на снегу. Задав вопрос, он понял, что знает на него ответ.

— Ты то, что осталось от большого дерева и смогло снова прорасти. Но как ты выживешь в этом холоде?

Налетевший порыв ветра оказался слишком силен: росток склонился до самой земли и, если бы не руки Эйдана, был бы, верно, вырван с корнем и унесен.

Эйдан пододвинулся ближе, намереваясь согреть растение своим теплом, защитить от ветра. Оно перестало качаться и даже как будто подросло.

«Мне придется остаться здесь на долгие годы, чтобы деревце смогло окрепнуть», — подумал он, и, вопреки здравому смыслу, эта идея не показалась ему безумной. Как если бы он был рожден для этой роли и должным образом готовился к ее исполнению. Уйти и оставить росток один на один с ледяной пустыней Эйдан не мог. Собрав все свои силы, он приготовился нести бдение.

Так же внезапно, как она проявилась, картинка начала таять — и вот Эйдан снова видит очертания коридора «Реки», стоя на коленях, объяв руками пустое пространство на полу. Вокруг уже собрались другие члены экипажа и смотрят на него во все глаза.

Эйдан поднялся, отряхивая с себя снег. А, нет, пыль.

— Чего уставились? — он исподлобья взглянул на собравшихся. Вместо радости от того, что реальность вновь обрела привычные черты, он испытывал раздражение. Люди стали ему почти отвратительны, а мысль о зеленом ростке, затерянном в снегах, заставила сердце сжаться. Не удостоив соэкспедиантов более ни словом, Эйдан поспешил удалиться.

 

— Ну а от меня-то что ты хочешь? Чтобы я расшифровывал все твои глюки? Откуда мне знать, что доподлинно творится у тебя в голове, — Начальник Экспедиции изобразил недовольство.

— Вот, значит, как. То есть, когда я вижу ящерицу вместо человека — это у тебя не глюки. А как дерево в снегу — так, видите ли, разум помутился.

— Ну а сам-то разве не сечешь? Столь дивный пейзаж в интерьерах звездолета — это, по-твоему, в порядке вещей? Ладно, хватит, с мультиками в собственном мозгу разберешься сам. Эти картинки не важны. Меня интересуют конкретные ощущения. Ты вроде что-то говорил о нереальности реального. Давай-ка об этом. Докладывай.

Это был самый безумный доклад из всех, что Эйдану доводилось делать. Как можно внятно рассказать о мире, который превращается в дым? О растворении границ, когда казавшиеся твердыми объекты словно перемешиваются между собой. Сначала это было неявно, теперь происходило всё чаще. Мысль о том, что Капитан или Онира тотчас отправили бы его к медикам, не покидала Эйдана, пока он говорил. Главный слушал внимательно и удовлетворенно кивал.

— Прекрасно. Река несет тебя к нужному берегу, — резюмировал он. — Иллюзорность мира для тебя больше не тайна. Осталось лишь совместить себя с истинной реальностью — и вот оно, твоё Присутствие.

Что является истинной реальностью, Эйдан уже некоторое время представлял весьма смутно. Он обнаружил, что временами ум будто проваливается в материю, за былой осязаемостью которой открывалась неизведанная глубина. Какой-то частью своей он еще сопротивлялся, не позволяя увлечь себя в бездну. Но мало-помалу и она сдавала позиции.

— Эта беспредельность, в которую я погружаюсь, когда оказываюсь в пространстве Древа… Которая выталкивает меня… Она стала проникать и сюда. Форма растекается, исчезает. Бывает так, что я ориентируюсь в пространстве только по интуиции. Меня это пугает. Но, когда всё возвращается… в то, как раньше… мне хочется плакать. Иногда я не понимаю, существует ли что-либо на самом деле. В этом мире, который принято называть реальным. А когда я смотрю… сквозь всё это, я вижу, что только там настоящая жизнь, в этой беспредельности. Вечно меняющееся, вечно живое. Материальный мир мёртв в своей инертности.

Эйдан вытянулся на узком диванчике в кабинете главного и стал рассеянно глядеть в потолок, чьи очертания принимали причудливые формы. Формы ли? Он не мог подобрать аналогов тому, что воспринимал. Мир то ли исчезал, то ли выворачивался наизнанку. Если раньше его рациональная сторона пугалась подобного, и всё вскоре принимало прежний облик, то сейчас она отошла в тень, уступив место внутреннему наблюдателю, с нескрываемым интересом взиравшему на происходящее.

— Как занятно-то, а. Мой ум, похоже, сдох. Он больше не выставляет ограничений, и это дает новое качество. Дальнейшее погружение в ту красоту и свободу, открывшуюся мне в темной комнате. Люди не видят и тысячной доли того, что есть на самом деле. И я был таким. Но что-то сломалось. То, что было лишним. Строило тюрьму, которую я принимал за реальность. Теперь она рухнула. Нет, это я увидел в истинном свете, что на самом деле ее никогда и не было. Я сам создавал ее из ничего, своими руками, но я больше не обязан этого делать. Мои руки предназначены для другого.

Эйдан вытянул руки перед собой: подобно всему остальному, они виделись сейчас как нечто многомерное, отчего форма утрачивала очерченность. Как теряли определенность и ощущения. Некий процесс разворачивался в нем, и скорость его была высока.

— Ты как-то спросил меня, существую ли я на самом деле. Кажется, я перестаю воспринимать себя как отдельно существующую личность. Я часть всего, что есть — и это знание усиливается с каждым мигом. Форма больше не ограничивает меня.

Он смотрел на свои руки и больше не видел их. Потолок тоже растворялся, сквозь него проступали очертания помещений ярусом выше. Затем, как в лифте, восприятие заскользило вверх, проносясь без остановок через жилые и технические этажи, пока не достигло обшивки корабля. Но даже прочнейший сплав из всех, что научился использовать в своих целях человек, был не в состоянии его сдержать.

— Раньше я бы сказал, что это невероятно, но ничего невероятного для меня уже не существует. Я нахожусь в сжатой точке пространства, где говорю тебе это, и одновременно я — везде. Внутри и снаружи «Реки», в ближнем и дальнем космосе, во всех местах, где уже побывал когда-то и где еще побываю. Мозг не в состоянии охватить это… всю огромность всего… но что-то другое, что есть я, осознает ее. Потому что оно и есть это всё. Удивительное чудо — для человека, которым я по-прежнему остаюсь. Препятствия исчезли. Беспредельность стала мной, и теперь… я не вижу границ!

 

Какое-то время он весь находился во власти этих изменений. Ум и личность, однако, не могли должным образом скоординироваться с произошедшими трансформациями, и Эйдан обнаружил себя не в силах сопоставить открывшуюся ему истину всеединства с никуда не девшимся материальным миром, который, воспринимаясь как призрачный в своей сути, на деле оставался все так же тверд и неподвластен его воле. Это сбивало с толку, дезориентировало, а в конечном итоге стало раздражать.

— Ты зачем очки нацепил? — спросил Начальник Экспедиции, когда Эйдан заявился к нему с очередным персональным отчетом.

— Этот свет. Он такой ненастоящий, что режет глаза. Как вы его выносите? Как я раньше мог его выносить? — поправив закрывавшие пол-лица темные очки, которые он позаимствовал в экспериментальной лаборатории, Эйдан сел, почему-то мимо стула, но не придал этому значения. — Это не свет, это насмешка над тем светом, что я вижу, когда смотрю из беспредельности. Подделка, как и всё здесь.

— Не пори чушь, — оборвал главный. — И не пренебрегай внешним миром. Какой бы иллюзией он тебе ни казался, он не перестанет существовать, покуда в нем есть не только ты. Ты расширился, но этого недостаточно. Твоя концентрация пошатнулась. Ты теряешь адекватность.

— Это ты чушь несешь, — Эйдан откинулся назад и, не обнаружив за спиной преграды, лег прямо на пол. Потолок привычно растворился, и он мог беспрепятственно созерцать бездонную глубину космоса во всех направлениях. — Ты же видишь, что я способен воспринимать разные планы бытия, проникать в суть и за пределы материи. Я постиг ее иллюзорность. Еще немного — и Древо Мира откроется мне, потому что я становлюсь равным ему. Я ощущаю силу и ясность. Да я сейчас адекватен как никогда!

— Ты сел мимо стула, — напомнил Начальник Экспедиции.

— Стула нет.

— Ну-ну, — хмыкнул главный и вышел из комнаты.

 

После этого всё стало только усугубляться, но, будучи на высокой волне, Эйдан не сразу распознал, что появились серьезные поводы для беспокойства. Когда люди стали перешептываться у него за спиной, он решил, что снова начал слышать хаос чужих мыслей — и отключил раздражающий фон по щелчку пальцев. Пальцы, к слову, стали что-то плохо слушаться его в последнее время, но Эйдан списал это на эффект, вызванный самотрансформациями, и усталость от отчаянных, но по-прежнему безуспешных попыток пробиться к Древу Мира: теперь, когда он, казалось, прозревает всю вселенную — оно всё так же оставалось скрыто от Эйданова взора.

Отчаянию Эйдан старался не поддаваться, тем более что оное вступало в сущностный конфликт с переживанием им собственного всесилия. Он вытеснял нежеланные эмоции на периферию своего восприятия до тех пор, пока не обнаружил, что всё стало плоским и скучным. Вместо глубины за прежде знакомыми вещами материального мира образовывалась пустота. Богатство ощущений стерлось, и даже безграничность всеединства теперь казалась ненастоящей. Как и тот, кто ее созерцал. Чем дальше, тем больше Эйдан выпадал из себя, не понимая этого, что не могло не сказываться на теле и разуме. Зрение садилось, в ногах практически постоянно чувствовалась предательская дрожь, мозг временами туго соображал, что сильно затрудняло общение, и без того сведенное к минимуму. Стала давать сбои и память: за исключением сессий в ангаре и отчетов главному, он перестал что-либо ясно помнить. Чем он занимается вне этого? Сколько прошло времени с его первой попытки выдержать Присутствие? И где Даэне? Когда он видел ее в последний раз?

— Всё, стоп. Туда тебе сегодня вход закрыт. До тех пор пока не восстановишь нормальное человеческое состояние.

Начальник Экспедиции стоял у него на пути, заслоняя проход. Эйдан дернулся было в его направлении, желая убрать раздражающее препятствие с пути, но его тут же повело в сторону, потом назад. Чертыхаясь, он оступился и упал.

— Я смотрю, ты в последнее время всё чаще принимаешь горизонтальное положение.

Главный склонился над ним. На лице его вместо иронии угадывалась тревога.

— Это временно. Скоро пройдет, ты сам говорил, — Эйдан старался звучать беззаботно. — Пусти меня, мне надо заниматься.

— Об этом и речи быть не может. Ты хоть помнишь, что с тобой происходило за последние сутки? Где ты был?

— Э-э-э, — Эйдан напрягся, — бродил по коридорам, кажется. Никого не трогал. У меня же это… концентрация. Первым делом.

— Бродил, ага. Бесцельно. А потом навел шороху у главного шлюза, пытаясь получить доступ к транспорту и выбраться наружу. Полетать. Вот и вся твоя концентрация. Хорошо, что я это предвидел и дал распоряжение не пускать тебя.

— Полетать? Не припомню что-то. Хотя было бы славно. Давно не летал. Пилот я или кто.

— Ты отстранен от управления всеми видами транспортных средств! Пока не научишься управлять собой. И скажи спасибо, что мне доступны способы заставить персонал позабыть о неприятном инциденте и не докладывать начальству о попытке угона. Как и добиться молчания от твоего чешуйчатого друга, который крутился поблизости и был бы очень рад поспособствовать твоему аресту. Он тебя и спровоцировал. На спор. Говорил же: не ведись!

— Что? Вэдриен меня что? Я… Попытка угона? Быть того не может! — Холодея, Эйдан обнаружил, что события предыдущего дня начисто улетучились из памяти.

Начальник Экспедиции выдержал паузу.

— Тебе не кажется, что пора признать свое поражение и возвращаться? — его тон был ровен, бесстрастные глаза тщетно пытались поймать блуждающий взгляд Эйдана.

— Что? Что ты несешь? Куда возвращаться?

— Ты заплыл очень далеко, но все еще можешь вернуться. Это единственное разумное решение. То, что происходит, вышло из-под контроля. Твоего. Пока еще не моего. Я не ожидал, что тебя разметает по всей вселенной и ты не сможешь с этим справиться. Предлагаю сдаться, пока еще есть возможность откатить все назад. Выбирай: либо заканчиваешь всё с моей помощью, либо идешь дальше, но один. Я могу помочь тебе выйти, но не в силах помочь продолжать.

Услышанное выдернуло Эйдана обратно в настоящий момент.

— Один? Разве я и так не один? Даже Даэне куда-то пропала… Почему я ее не вижу? Это ведь ради нее я… Нет, я не буду. Не поверну назад. Если я выйду из этой реки, то больше не смогу в нее войти.

— Даэне нельзя смотреть на тебя в таком состоянии. В отличие от её, твои шансы тают на глазах. Еще чуть-чуть — и точка невозврата пройдена. Не отыщешь ключ в ближайшее время, до другого берега тебе не доплыть. Послушай, — главный наклонился прямо к его уху, — ты ценный кадр, и я не хочу тебя терять. Откажись от своей затеи, и по возвращении я сделаю так, что ты будешь введен в круг посвященных. Истинных управителей Союза. Локальное гражданство перестанет быть для тебя проблемой. Я самолично продолжу твое обучение. Ты получишь власть и возможность игнорировать любые барьеры. И сестру с детьми облагодетельствуешь. Зачем тебе захолустье, которое отнимет у тебя звезды? Что тебе это Древо? Сдайся — и станешь победителем, — Начальник Экспедиции выпрямился и протянул руку, словно желая помочь ему встать.

Слова эхом отозвались в ушах, проникли в сознание, вызвав железный грохот. Эйдан яростно замотал головой, желая вытряхнуть их как нечто острое, причиняющее беспокойство.

— Ни-ког-да! — закричал он прямо в лицо главному, которое исчезало на глазах, закручиваясь в подобие спиралевидной галактики, взрываясь мириадами звёзд.

 

— Я не понимаю, что происходит. Время идет, но мы не двигаемся с места. Только готовимся. У Первой-Один скоро живот на глаза полезет. А Первый-Два такое ощущение что совсем с ума сошел.

— Точно, — вторил собеседнице другой женский голос. — Мне на него смотреть страшно… Как мы с ними полетим?

— Что-то странное творится. Я всё чаще думаю об отказе…

Притаившись за колонной, Эйдан вслушивался в разговор. Две экспедиантки из числа переселенцев, имен он не помнил. Даэне должна знать, она всех знает. Говорившие будто не замечали его присутствия. Эйдан обнаружил, что количество людей, попадавшихся ему в коридорах и прочих помещениях корабля, сильно сократилось, а многие из тех, кто все же встречался, казалось, смотрели сквозь него, как если бы он стал прозрачным. Что это? Истончение материи? Мысль вызвала слабую улыбку. Во всем остальном ему давно было не до смеха. Состояние ухудшалось, так что от занятий в группе пришлось отказаться. На собраниях, которые Эйдан еще посещал, товарищи по переселению смотрели на него странно, хотя он не мог понять, что же такого он делает — напротив, старался сидеть тихо.

— Ты пугаешь людей, — сказал Начальник Экспедиции, когда Эйдан наконец до него добрался.

— А, со-ци-ум, — криво усмехнулся Эйдан, запечатывая каждый слог долей презрения. — Болт я всегда забивал на общественное мнение, так и знай. Это Даэне у нас любит нравиться людям. И что хорошего ей это принесло?

— Если бы ты видел себя со стороны, то понял бы, почему от тебя шарахаются. Неадекватность сильно бросается в глаза, знаешь ли. Думаешь, мне доставляет удовольствие разводить твои пути с другими? Если попадешься хоть кому из офицеров, даже я не смогу избавить тебя от изолятора. В твоем положении это был бы наилучший выход, но я все еще даю тебе шанс. Призрачный весьма, потому что процесс зашел слишком далеко. И что, у тебя до сих пор нет идей, как найти ключ, чтобы собраться заново?

— Нет… Видит космос, я стараюсь изо всех сил, удерживаю эту твою концентрацию, будь она неладна… но ничего, ничего… Становится только хуже. Помоги мне. Ты ведь знаешь…

— Это ты должен знать. И знаешь. Только не видишь — потому что слишком умный. Я тебя предупреждал. Теперь помощи не жди.

— Ладно, чёрт с тобой, разберусь сам. Даэне… Как она?

— Идёт хорошо. Ты снял с нее большую часть нагрузки. Ищет тебя.

— Она не должна видеть меня таким. Скажи ей, что я вынужден сидеть в темной комнате… пока не прозрею окончательно. Скажи ей что-нибудь.

— Ты не о том беспокоишься. Ищи ключ, пока не утратил способность соображать.

 

Дальнейшее помнилось смутно и фрагментарно. Как бы худо ему ни было, сидеть на месте Эйдан не мог и, чтобы не пересекаться с людьми, проводил время, слоняясь по техническим отсекам, где не было шансов встретить кого-либо, кроме обслуживающих механизмов. Временами на него накатывало прежнее ощущение всеединства, и тогда он пытался найти пресловутый ключ, однако никаких мало-мальски здравых мыслей не появлялось. Ел ли он, спал ли — этого Эйдан не помнил достоверно. Общее состояние превратилось в нечто среднее между сном и бодрствованием, но для бодрости в нем больше не осталось места. Какое-то время Эйдан еще пытался выловить Начальника Экспедиции. Кажется, просил о помощи, не стесняясь рыданий, умолял пустить в темную комнату — но на все мольбы главный отвечал отказом, а потом и вовсе куда-то исчез, не оставив возможности выходить с ним на связь.

Во время одного из проблесков сознания Эйдан обнаружил, что у него отказали ноги. Скитаясь по безлюдным уголкам «Реки», он забрел в служебную галерею, что тянулась по периферии корабля и обладала рядом низких окон, из которых открывался вид на планету. Чтобы всмотреться, не появилось ли вдруг, каким-то чудом, Древо Мира на полюсе или где угодно еще, ему пришлось опуститься на подоконник, встать с которого не удалось. «Наверное это конец», — подумал Эйдан, ложась на спину и обратив лицо к стеклу. Наблюдая, как из-за края мира появляется солнечный диск, он созерцал пришедшую мысль отстраненно, будто все происходящее не имело к нему отношения. Одновременно его посетило и другое откровение. «Как я мог не догадаться сразу, что ключ ко всему — я сам? В самом буквальном смысле: ключ, открывающий дверь в свободу. В Присутствие. Но какой с этого толк теперь? Я все равно не знаю, где дверь и что она собой представляет. И у меня не осталось ни времени, ни сил. Я всё растратил бездарно».

Осознание явилось, как искра, прочертив сгущавшийся мрак. Как это могло случиться с ним? Еще вчера он был энергичен и быстр, лучший игрок в команде — а теперь ноги больше не повиновались ему. И руки, его прекрасные руки, совсем недавно проводившие гигантские звездолеты через границы пространства, с ювелирной точностью создававшие микрожизнь в микромире планерация, дрожали перед глазами и стремительно теряли чувствительность. В бессилии Эйдан уронил их — лишь бы больше не видеть. Но и зрение подводило его всё сильней. Впору было заплакать от отчаяния, однако и этот этап был пройден. Отчаяние отмерло вместе с другими чувствами. Осталась холодная неизбежность. То неотвратимое, во что еще предстояло уверовать окончательно. Эйдан закрыл глаза.

Поток воспоминаний, не недавних, а полустершихся, тут же накрыл его, отвлек на время от действительности. Картины его с Даэне жизни на платформе вставали перед внутренним взором в мельчайших подробностях. «Если вспоминается детство, значит смерть и правда близко». Вместо страха эта мысль принесла облегчение. Гадая, что откажет первым, тело или разум, Эйдан обратился к тому в себе, о чем он то и дело умудрялся забывать в своем путешествии. Обратился мысленно, пока не угас свет сознания. «Творец миров, всесущий и всесильный, подаривший мне искру жизни, прости мне мою гордость и упрямство. Я желал уподобиться Тебе — и теперь расписываюсь в полном своем бессилии. Как смел я думать, что способен переплыть Реку Бессмертия? Как мог так обмануться? Ведь я всегда старался быть честен с собой… Я достойно выполнял свою работу — в этом моя совесть чиста. Мне жаль, что я успел так мало. Что последнее задание оказалось не по силам. Надежд, возложенных на меня, я не оправдал. Даэне, сестричка, прости… Мы с тобой не были созданы, чтобы ходить по земле. Пока еще не поздно — поворачивай назад. Возвращайся на платформу. Эдрик защитит… Расти там детей в безопасности. Я надеюсь, что хотя бы мальчик будет похож на меня. Пусть он оберегает тебя, и быть может, когда-нибудь ему удастся то, что не удалось мне… Услышь меня, Даэночка, как я слышал тебя всегда, где бы ни находился. Возвращайся в Союз. Прости и прощай. Я принимаю, Всеединый, что моя игра заканчивается моим провалом, и если такова на то Твоя воля, пусть великая река примет меня. Я больше не борюсь с ее потоком. Я сдаюсь в руки Твои».

Огни гаснут, всё заволакивает душная пелена, тьма подползает ближе, тянется холодными пальцами. Нет ни страха, ни боли, ни времени, ни места. Только затухающая искра, рвущаяся из круга жизни на встречу с запредельным, да предощущение покоя…

 

— Привет, Первый!

Окутавший его серый туман глушил звуки окружающего мира, однако даже сквозь него было слышно, насколько бодр и жизнерадостен этот голос. Пришедший откуда-то сверху, он исказил не в меру уплотнившееся пространство, вызвав резкий спазм в голове. Поморщившись, Эйдан повернулся к источнику звука, но смог различить лишь нечеткий силуэт.

— Это я, Двести Шестнадцатый, — пояснил говоривший, склоняясь над ним.

— Я не Первый, — еле слышно возразил Эйдан и прикрыл глаза. Меньше всего на свете он хотел, чтобы его сейчас видели, тем более кто-то знакомый по прежней человеческой жизни, которая с каждым мгновением всё дальше ускользала в небытие.

— Хорошо, — согласился нежданный собеседник, — Первый-Два. На вот, возьми. Станет легче.

Лен Ванадонн поднес что-то прямо к его лицу. С усилием сфокусировав взгляд, Эйдан обнаружил в пальцах музыканта аккуратно скрученный сухой лист, плотно набитый содержимым, источавшим сладковатый запах, который отчетливо различался даже в его нынешнем едва живом состоянии. К горлу незамедлительно подступила тошнота.

— То, что нужно! Сам забивал, по всем правилам, — с гордостью продолжил Лен. — Как раз новый урожай поспел. Эта гарбена — да она даже в родном мире так не прёт, как здесь: чисто на космических скоростях! А спасибо за это кому? Я никогда не устану повторять: половина каждого моего урожая — твоя. Бери. Затянемся, посидим, за жизнь перетрём — всё и наладится.

Даже находясь у последней черты, Эйдан не мог не оценить иронии создавшегося положения. В свете того, что с ним творится, один косяк с гарбеной вне сомнений сразу отправит его туда, откуда нет возврата. А может быть… стоит? Есть ли смысл длить мучения? Жизнь умнее человека — кажется, так говорил его коварный наставник. Принять как милость последний дар жизни, благословляющий на смерть. Умереть от того, к созданию чего приложил руку ты сам — в этом есть своя красота.

Но его губы произнесли:

— Спасибо, нет. Мне нельзя терять эту… как ее… концентрацию.

— Эх, ну почему вы все время отказываетесь, — погрустнел музыкант. Эйдан отвернулся от него, надеясь, что тот отправится по своим делам, но Лен, похоже, не собирался оставить его в покое. Он топтался рядом, озабоченно вздыхая.

— Лен, прошу, уйди. Разве не видишь, что ты тут не к месту. Как тебя вообще сюда угораздило? Это технические коридоры. Сюда, кроме роботов, никто не ходит.

— Не знаю. Само пришлось. Никогда над этим не думаю.

Поддерживать светскую беседу больше не было сил. Эйдан ощутил, как снова втекает в полузабытье. Как постепенно меркнет свет, очертания предметов окончательно размываются, и воды вечной реки уже готовы сомкнуться над головой.

И снова голос музыканта выдернул его из беспамятства.

— Послушай, Первый, ты хороший человек, и мне тяжело смотреть, как ты страдаешь. Я хочу что-то сделать для тебя. А знаешь, давай я тебе сыграю! Мы пойдем в музыкальный зал, и я исполню для тебя то, что ты попросишь. Любую мелодию.

Если бы Эйдану не было так плохо, он бы рассмеялся. Встретить смерть музыкой — это уже граничило с фарсом. Но факт оставался фактом: в данный момент тщедушный музыкант и сторонник альтернативных форм растениеводства был последней ниточкой, связывающей его с миром живых. Не дающей уйти. Теперь, когда Эйдан уже попрощался со всем, что знал и чем дорожил, даже с Даэне, и смирился с неизбежностью конца — появился он. Была ли в этом какая-то закономерность?

— Я бы и рад был тебя послушать, только я больше не могу идти, а одному тебе меня не дотащить. Мелкий ты слишком, уж извини.

— Это ничего, — ободряюще возразил музыкант, — у меня есть то, что тебе поможет. Всегда с собой ношу, на всякий случай. Вот он и подвернулся! — Лен извлек из складок одежды какой-то предмет и помахал им перед носом Эйдана.

— Что это за трубочка?

— Не трубочка, а дудочка, — строго сказал Лен. — Универсальный музыкальный инструмент всех времен и народов. В каждом мало-мальски цивилизованном мире он обязательно появляется. Значит, так: я буду играть, а ты давай за мной.

«Космос всеохватный, да он чокнутый!» — догадался Эйдан. — «Такой же безумный, как я».

Мысль эта его развеселила. Неужели хоть что-то от жизни еще теплится в нем? Сквозь дымку Эйдан разглядел, как Лен приложил дудочку к губам. Высокий звук пронесся по коридору, отразился от стеновых панелей и окон, замер где-то вдали — и снова воскрес по воле маленького музыканта. Был он узкий и длинный, этот звук, точно как инструмент, его породивший, если к звукам могут быть применимы характеристики, даваемые плотным телам. Эйдану он показался вполне осязаемым — впору руку протянуть и ухватиться. Что он и сделал, не заботясь о целесообразности этого движения.

Музыка влилась в ладонь, прокатилась волной по телу — чистая, живая, утоляющая жажду. Не слухом Эйдан воспринимал ее, но всем собой. Простая мелодия, она заполняла в нем то, что он за эти несколько страшных дней привык считать утраченным безвозвратно. Не восстанавливала порушенное, нет — она лишь вливала в него новые силы. Ровно столько, чтобы в голове прояснилось, руки утратили предательскую дрожь, ноги вновь обрели подвижность. Цепляясь за край откоса, Эйдан сел, не смея поверить в происходящее с ним чудо. Потом встал, опираясь о стену, сделал несмелый шаг. Музыка держала его.

Не оборачиваясь и не прерывая своего занятия, Лен направился вдоль по коридору. Шлейф мелодии поплыл за ним, увлекая за собой и Эйдана. Тот послушно шел следом, затаив дыхание, боясь, что в любой момент волшебство прекратится и он рухнет на пол. Этого, однако, не происходило — напротив, шаг становился все тверже, и вот ему уже почти удалось поравняться с музыкантом. Не желая обгонять его, Эйдан держался чуть позади, весь во власти чарующих звуков, таких неуместных здесь, среди стального блеска стен и переплетения кабелей.

Благополучно миновав технические помещения, они вышли в общее пространство. Вокруг спешили по делам ученые и члены экипажа. В своей слишком яркой одежде, с музыкальным инструментом в руках Лен и здесь выглядел неуместно, если не сказать нелепо, но его это нисколько не смущало. Целенаправленно следуя намеченным курсом, он продолжал играть, и Эйдан не переставал удивляться тому, что, невзирая на звуковое сопровождение, их более чем странная процессия не привлекает внимания остальных. Он тревожно замер, обнаружив, что прямо навстречу им движется Онира в компании другого старшего офицера, но те равнодушно прошли мимо, как будто вовсе не видя Эйдана и его спутника и не слыша производимого последним шума.

Так никем и не замеченные, они добрались до музыкального зала. Внутри было пусто, свет погашен, лишь инструменты, расставленные на сцене, тускло поблескивали в свете планеты, обращенной к зрителю своей дневной стороной.

Войдя, Лен по-хозяйски оглядел полутемное помещение.

— Отлично, — сказал он, опуская дудочку, — тут всё на месте. Жду твоих пожеланий.

Цепляясь за угасающую мелодию, чьи финальные аккорды еще играли в голове, Эйдан кое-как добрался до окна — панорамного, занимавшего всю стену — и тяжело опустился на пол. Силы опять покидали его.

Лен тоже подошел к окну и встал рядом.

— Оно сегодня особенно красивое, правда? Ветви как будто огненные, но это не тот огонь, что тут у нас. Он оттуда, откуда всё берется. Откуда и музыка. Мне кажется, оно тянется к нам.

Лен его вытянул — ему и добивать.

— Ты что, не видишь, что я его не вижу? — простонал Эйдан, в отчаянии закрывая лицо руками. — Не вижу я никакого дерева! Я, который должен. Я должен вас через него провести, но я ничего не вижу и не могу… Послушай, а может быть ты, а? А? Почему бы тебе не встать вместо меня? Раз ты у нас такой видящий, — он сделал попытку схватить музыканта за цветастый подол, но тот ловко увернулся и отпрыгнул вглубь зала.

— Не-не-не, ты что, Первый! Я этим вашим штукам не обучен. Корабли там водить да всякое это самое… Я только музыку умею. И траву. А остальное — не, не по мне. Я ж глупый. Оно мне, так-то, и не нужно низачем.

Лен забрался на сцену и принялся обходить инструменты, бережно поглаживая каждый. Эйдан остался, где был, на коленях возле окна, обреченно опустив голову. Волшебство иссякло. Мир снова разваливался на части.

— Да не убивайся ты так! Ну пожалуйста… Я же обещал, что помогу. Давай, высказывай свое пожелание. Что тебе сыграть?

Прислонившись лбом к стеклу, Эйдан желал одного. Раствориться в водах великой реки — и, быть может, хоть так, хоть ненадолго коснуться сокровенного Присутствия. Он был никем. Тот, кого он знал как «себя», умер и не подлежал воскрешению. От него осталась одна пустота, сродни той, что он в священном трепете созерцал в темной комнате. Сколько же оборотов назад это было? А может, целая жизнь прошла с тех пор? Чужая жизнь. Ни трепета того, ни всенаполненности светом он больше не испытывал.

Эйдан вспомнил, что Лен всё еще ждет его ответа.

— Сыграй мне, каким бы я был, если бы был деревом, — сказал он, чтобы хоть что-то сказать.

— Да запросто! — отозвался музыкант. — Так… нам понадобится это… и вот это еще… ага… это тоже, — перезвон инструментов за спиной.

Бессилие достигло критической точки. Эйдан лег на пол лицом к планете, чье изображение, искажаясь, принимало разные формы.

— Нет меня. Больше нет, — не то подумал, не то прошептал он. — Но если это так, кто тогда всё еще здесь?

Ответом ему были первые аккорды. Дверь, отворившаяся из небытия. Росток — точно как тот, из видения. Звезда, встающая над миром. Свет небес. Образы возникали один за другим, вместе с музыкой, что давала им жизнь. Нет, она не творила их сама по себе, но проводила в мир, из пространства, знакомого ему, связь с которым, как Эйдану казалось, была утрачена навсегда. И вот, каким-то немыслимым чудом, то сокровенное, чему не было слов в человеческом языке, вновь вставало перед ним, рождаясь из музыкальных переливов. Только теперь оно было воплощено во множестве осязаемых символов.

…Небесный огонь — возвращение силы. Форма собирается в единое из хаоса. Клетка крови делится надвое: одна часть прорастает деревом, вторая продолжает делиться до бесконечности. Дерево склоняется над рекой, смотрит на себя из бездонной глади. И одновременно сверху — на мир, который обращается вокруг него. Оно ось мира. Оно соединяет небо и землю, отделяет одно от другого, задает структуру всему. Всевидящее и всеведающее. Разве это способно звучать в музыке? Но оно звучало — в том не было никакого сомнения.

«Как он может играть на стольких инструментах одновременно?» — промелькнула мысль, но Эйдан, поглощенный парадом образов, не стал оборачиваться, чтобы проверить. Процесс рождения света из изначального Всего — вот что он наблюдал. Наблюдал так пристально, что не сразу понял простую вещь: это он сам рождается заново вместе с музыкой. Пересобирается из распавшихся фрагментов, становясь… нет, не прежним собой, но бесспорно собой. Чье лишнее сгорело в преображающем огне запределья. И этот огонь более не обжигал, а от света, заполняющего внутреннюю пустоту и льющегося вовне, невозможно было отвести взгляд.

«Если я ключ, то я же и дверь. Которая должна быть открыта между мирами. Только для того она существует. Почему же я столько времени держу ее плотно запертой?»

Новый всплеск аккордов — нет, эта музыка не может принадлежать нашему миру. Как и человек, обычный человек, не способен извлечь ее из самых совершенных инструментов, сколь бы искусным исполнителем он ни был. Это не исполнительство, это дыхание жизни. Только Творцу миров такое под силу. Вот язык, на котором говорит он со своими детьми. «Он говорит — я понимаю. Я знаю, что мне делать». Нет воодушевления сильнее. Оно запускает цепную реакцию — и разрозненное спаивается воедино животворящим огнем, былые конфликты растворяются. Человек сливается с рекой, и мир течет сквозь, не встречая сопротивления. Поток несет его, не накрывая с головой, не увлекая на дно. Просто несет вместе с жизнью, и он знает, что близок к цели. Что скоро он снова коснется твердой земли и станет в ней укоренен. Ну а пока — чистое движение, благословенный покой и доверие волне.



«И что это я тут разлёгся?» — кошмарный сон, мучивший его, стремительно растворялся, сквозь него проступала прежняя жажда жизни. Стряхнув с себя остатки забытья, Эйдан сел. Глаза словно протерли, как запылившееся стекло: мир снова стал чётким и ярким, одновременно не теряя потусторонней глубины. Две картины совместились и больше не противоречат друг другу, став единым целым. Ясность вернулась, а вместе с ней — забытая легкость в голове.

— Что же я не знал, какое счастье — владеть собой, — Эйдан произнес это вслух, пробуя слова на вкус. — Всё так просто и так совершенно, потому что берет начало Оттуда. Как эта музыка. Звёзды мерцают. Планета вращается. Солнце светит. Дерево растет. Всё на своих местах… Что? Дерево?!

Эйдан перевел взгляд на планету. За короткое время она успела зримо измениться. Там, где прежде была пустота, на самом северном полюсе, вздымалось в космос прекрасное золотое Древо. Было оно как свои земные собратья, только несопоставимо с ними по масштабам. Покачиваясь в такт музыкальному ритму, оно подставляло крону солнечным лучам и звездному ветру. Новообретенным зрением Эйдан видел, что Древо обнимает собою весь мир, оберегая его. Ни боль, ни страх, ни иное зло не способно пройти через защиты, им возводимые. Только любовь, благость и покой, только белый свет. За время своих странствий он повидал немало красот космоса, но не было среди них ничего более дивного, чем эта непостижимая надмирность.

Благоговение разливается теплом по телу, кровь вскипает, сила пульсирует в висках и ладонях. Обитель Древа больше не выталкивает его, он стал полноценной ее частью. Теперь он способен быть в ней сколь угодно долго. Смотреть, не отводя глаз. Ясность понимания охватывает все его существо. Финальные аккорды преодолевают сопротивление замкнутого пространства и вырываются за пределы «Реки», чтобы волнами разойтись во всех направлениях.

Едва мелодия отзвучала, Эйдан повернулся к музыканту. То, что только что здесь произошло, не поддавалось простому описанию.

— Ну вот, теперь ты тоже его видишь! — обрадованно воскликнул Лен. — Я расскажу об этом богу музыки, когда мы встретимся.

— Это ты бог музыки! — Эйдан кинулся к сцене, заключил Лена в объятия и в порыве чувств сжал так, что тот тихонько пискнул.

— Ну какой я бог… Разве что совсем немножечко ангел, — смущенно проговорил музыкант. — Это ритм основа всего, я лишь ловлю его и тут же отпускаю. А ты снова стал похож на себя. Как самочувствие?

— Великолепно! Только есть очень хочется.

Эйдан посмотрел на свое отражение в стекле: за прошедшие дни он сильно исхудал, лишь глаза ярко сияли на бледном лице, украшенном к тому же парой синяков — последствия столкновений с углами по причине потери координации.

Распрощавшись с Леном, он первым делом отправился все же не в столовую, а в зону спуска, где — он безошибочно это знал — уже ждал его Начальник Экспедиции. И не он один.

— Эйдан! — вскричала Даэне, бросаясь к нему. — Где же, где же, где ты пропадал? Я так боялась…

Она обняла его и тут же отшатнулась, вздрогнув.

— Что это? — в ужасе прошептала она, указывая на кровоподтеки. — Тебя били?! Держали взаперти? Морили голодом? — Даэне устремила на Начальника Экспедиции взгляд, полный недоумения и ярости.

— Ничего страшного, это я сам, — Эйдан улыбался, чувствуя, как его переполняет радость. — Были некоторые сложности, но они позади. Всё хорошо.

Через плечо Даэне он посмотрел в глаза Начальнику Экспедиции. Тот едва заметно кивнул, и лёгкая полуулыбка тенью скользнула по его губам.

— Поздравляю, ты выдержал Присутствие. Вы оба прошли этот этап. Все результаты, полученные вами, суммируются. Достижения одного теперь доступны другому. Но расслабляться нет причин. Настройка еще не завершена.