Радуга 4. Синий и голубой

Нужно иметь романтичное сердце Дон-Кихота и наивное обаяние рыцаря печального образа, чтобы влюбить в себя несчастную жертву и самому поверить, что влюбился, потому что нет ничего прекраснее любви. И в то же время необходимо обладать холодным разумом и циничной жестокостью Дон-Жуана, чтобы вовремя остановиться и не влюбиться на самом деле, ибо Прекрасных Дульсиней много, а Дон-Жуан-Кихот всего один.
 
Нас таких в баре Гудвина было трое. Деймон - красавчик, франт и болтун, рот которого не закрывался ни на минуту. Он часами распространялся на любые темы с видом знатока, забалтывая, гипнотизируя и вводя в транс очередную жемчужину, не забывая при этом повернуться так, чтобы не очень яркое освещение бара всё же позволяло в полной мере оценить его внешность, фигуру и наряд. А оценивать, поверьте, было что. Высокий, стройный, всегда немного экстравагантно, но со вкусом и дорого одетый. В меру спортивный, с хорошей мускулатурой, но не перекачанный, с ухоженной густой шевелюрой цвета жареного каштана, с тонкими холеными руками и длинными изящными пальцами.
 
Красоту и обаяние Деймона признавали даже мужчины. Я сам, бывало, любовался им и заслушивался его речами, когда он, в отсутствии достойного предмета, обрушивал своё красноречие на товарищей и собутыльников. Что же говорить про женщин, а тем более про молоденьких девочек? Они, раскрыв рот и затаив дыхание, не отрывали взгляда от безупречных изгибов губ Деймона, которые были краше их собственных, от блеска его больших карих глаз с длинными и пушистыми ресницами, которым бы позавидовала любая Miss Universal.
 
Деймон был молод, прекрасен и эгоистичен. Яркий нарцисс, влюбленный только в себя и в своё искусство обольщения. Флирт и прелюдия занимали его сильнее секса. Он старался всегда быть в центре внимания, стремился понравиться всем и вся, очаровать и друзей, и врагов, и проституток, и искательниц приключений. Восхищение своей особой воспринимал, как само собой разумеющееся - это была его жизнь, его стихия, его песня. Не ощутив должного внимания от одного объекта, не расстраивался, а просто переходил к следующему. Ему было важно получить очередную порцию обожания, а от кого именно не имело большого значения.
 
Но всё самое лучшее, тем не менее, должно было принадлежать ему, поэтому при появлении в баре ярких бриллиантов, он преображался на глазах и пускал в ход весь свой арсенал соблазнения.
 
Клаус в противоположность Деймону не выглядел героем-любовником - невысокого роста, с большой, неправильной формы головой, худой, жилистый, с жидкими волосами, неказистый, некрасивый, если даже не сказать отталкивающий. Всегда в тени, большей частью молчаливый, сутулый и неброский... Обычный мужчина средних лет...
 
Женщины или скользили по нему равнодушным взглядом, не обращая особого внимания, или вообще не замечали. Пока не встречались с его взглядом - умным, глубоким, всё знающим и понимающим, пронзающим насквозь, раздевающим донага. Клаусу можно было даже не открывать рот - за него говорили его глаза, и это было красноречивее всех трелей Деймона. Его взгляд излучал бешеную сексуальную энергию, сулил неземное блаженство, обещал такое небывалое наслаждение, что у редкой женщины не начинала приятно кружиться голова. Поймав этот момент, Клаус открывал рот... Его голос обладал ещё большей сексуальной притягательностью, чем взгляд. Тот самый низкий тембр с едва заметной хрипотцой и лёгкими обертонами звучал, как волшебная музыка - завораживающе и пьяняще. Жертвы сексуального магнетизма не видели больше ничего, кроме глаз Клауса и не слышали ничего, кроме его голоса.
 
Но у Клауса было еще одно секретное оружие - его руки. Большие сильные кисти с выпирающими костяшками, с длинными крепкими узловатыми пальцами, покрытыми сетью крупных, налитых кровью сосудов. Его руки, казалось, жили отдельной жизнью от своего хозяина. Они находились в постоянном движении - теребили края одежды, крутили пуговицы, играли с приборами на столе, катали шарики из хлебного мякиша, выбивали негромкую дробь по доскам стола, по пивной кружке, по коленям Клауса.
 
Кисти рук походили на неведомых животных, а их непрерывный танец завораживал своеобразной красотой. Но было в нем какое-то несоответствие, некий диссонанс... Этими бы руками штурвал в шторм удерживать, швартовые концы тянуть, весла на волнах ломать, челюсти пиратам крушить, на худой конец, а они хлебный мякиш катают, с пуговицами играют и танцуют.
 
Но что они с женским телом могут сотворить - у тех, кто поддавался сексуальной харизме Клауса, от одних только мыслей об этом дыхание перехватывало. И хотелось, чтобы эти большие, грубые и в то же время удивительно привлекательные руки прикоснулись, дотронулись, погладили...
 
В ходе беседы с дамой, пальцы Клауса танцевали то воздушный вальс, то огненное фламенко, то страстное танго. Иногда Клаус невзначай как будто хотел поправить сбившийся женский локон, смахнуть пылинку с плеча или просто дотронуться до собеседницы. Он чуть приподнимал руку, вытягивал пальцы, но, якобы спохватившись, или в нерешительности, останавливался на мгновение и... возвращал руку назад. Девушка же замирала в ожидании прикосновения, иногда непроизвольно отшатнувшись, словно испугавшись такой интимной фамильярности, но, не дождавшись, наоборот, начинала всё больше жаждать, чтобы это прикосновение случилось.
 
Клаус отлично знал и умело использовал свои преимущества. Гипнотический взгляд и вкрадчивый голос убаюкивали природную осторожность и взращенную недоверчивость трепетных ланей, и они буквально падали - безвольные и ручные - в сексуальный капкан его танцующих пальцев.


Продолжение http://proza.ru/2020/06/27/1529