Бат

1.
Была пятница, а значит, как обычно бывало в конце недели, ожидался наплыв посетителей. Еще не сгустились сумерки, а часть столиков уже были заняты, да и у стойки на высоких табуретах облокотившись на отполированную за долгие годы локтями завсегдатаев  дубовую столешницу сидели братья-близнецы, Том и Стив, потягивая вино из граненных бокалов и порой тихо и лениво перебрасываясь словами.
Послышался цокот копыт по брусчатке у входа в бар. Скорее всего, это Виктор, кроме него не пешком прибывала еще чета Лехновицких, но они не ездили верхом, а использовали двухместную коляску, которая поскрипывала и постукивала жестким ободом по камням площадки. Так что сооруженная пару сотен лет назад моим прапрадедом коновязь у входа в наше заведение порой использовалась по назначению, а не только для выбивания ковровых дорожек, которыми я застилал пол в зале, чтобы скрыть некоторые его изъяны, появившиеся в последние десятилетия.
Да, это был Виктор, как обычно в своем стандартном вечернем наряде: старая выгоревшая на солнце с засаленной тульей широкополая шляпа, клетчатая рубаха с засученными выше локтей рукавами, голубые джинсы, заправленные в невысокие кожаные сапоги на подкованных каблуках, на шее неизменная черная косынка.
- Привет, Вадим.
- Привет, Виктор. Как обычно?
Он кивнул, забрался на табурет напротив меня, достал из кармана и положил на стойку кожаный портсигар с тонкими сигарами и коробок спичек.
Я наполнил бокал домашним вином, которым меня снабжал один из пригородных фермеров.
Виктор сделал глоток, закурил, придвинул к себе пепельницу, спросил:
- Что нового за неделю?
- Ничего. А у тебя?
- Появился новый клиент. Здесь в новом порту, - Виктор указал сигарой себе за спину. – Так что теперь буду заскакивать к тебе и на неделе. Ты же готовишь в будни свои фирменные ребрышки?
- Не я, а Дик. Да, готовлю.
- Сколько он уже у тебя работает? Кажется, он всегда был, еще при твоих родителях.
- Нет. Его нанял я, уже после… Отец сам делал ребрышки, у него талант был, а у меня – нет, - усмехнулся я, - вот и нашел Дика.
С Виктором мы дружили еще с малолетства, наша тогдашняя компания: я, Виктор, Бат и Лео частенько заскакивали днем в бар полакомиться отцовским фирменным блюдом и мамиными булочками с корицей. Теперь уже не те времена, наши внуки предпочитают иную еду, изменились вкусы и предпочтения.
Да и компания наша теперь не часто встречалась.
Виктор стал известным адвокатом, давно перебрался в новые районы, вдаль от моря, туда, где город устремлялся к небу небоскребами, сверкал неоновой рекламой, гудел потоками автомобилей, завлекал шикарными ресторанами, концерт-холлами, кинотеатрами, с пренебрежением поглядывая в сторону, практически, деревянного старого центра, который каким-то чудом сохранился на побережье, неподалеку от огромного современного порта.
Лео служил в банке и тоже переехал в квартиру рядом с Сити.
Только мы с Батом остались верны местам детства. Я продолжал дело предков, пытаясь удержать на плаву бар, который когда-то был популярен среди горожан, считался портовым, находясь у дороги в старый порт, а теперь выживал только благодаря старикам, по привычке живущим в хибарах деревянных прибрежных кварталов. От старого порта осталось несколько причалов, где швартовались рыбацкие баркасы и несколько частных яхт.
Про хибары я, конечно, загнул, некоторые дома на побережье оставались и теперь весьма шикарными, стоили много больше, чем квартиры в новом городе.
Бат какое-то время тоже шел по стопам своего отца – выходил в море на семейном баркасе, рыбачил, но последние лет пятнадцать сменил профиль своей деятельности, устроился на работу в современный новый порт, руководил бригадой такелажников.
Последнее время он редко появлялся. Где-то полгода назад пропала его жена - Мария. Поиски ни к чему не привели, хотя полиция прочесала все окрестности. А потому у нашего товарища появилась новая женщина – Джули. Она приехала в город пару лет назад, купила себе дом на берегу. Она была моложе нас лет на двадцать. Видя, какими глазами смотрит на нее Бат, я вспоминал, что именно так на него всю жизнь смотрела его жена, для которой, мы были уверены, весь мир сводился к мужу, рухни все вокруг, она бы не заметила, если бы рядом был Бат. И вот теперь в такую же зависимость попал и он.
Если бы не Бат, жил бы и я сейчас в новом городе. Помню, когда умерли родители, мне тогда еще тридцати не было, решил я продать бар и дом, переехать подальше от берега, устроиться на работу, не лежала у меня тогда душа к стоянию за стойкой, мытью посуды и полов. Но Бат, как всегда, безапелляционно заявил, что это решение не правильное, что моя затея глупая и пустая, что никакая работа на хозяина не сравнится со свободой своего бизнеса.
Мы все с детства привыкли, что Бат, который был старше нас лишь года на два, всегда прав. Так уж повелось с самого раннего возраста, что он частенько принимал решения за нас, ставил нас перед четко сформулированным и, как нам всегда казалось, отлично аргументированным, единственно возможным вариантом. А потом еще Бат неусыпно контролировал, чтобы никто из нас не отклонялся от четкой и точной реализации плана, который он за нас для нас составил.
Надо сказать, что поначалу наше несогласие с его мнением легко подавлялась просто потому, что Бат был сильнее и старше, а потом уже как-то вошло в привычку, хотя иногда мы позволяли себе спорить с ним, но он всегда находил доводы, которым нечего было противопоставить.
Помню, я долго отбрыкивался от перспективы провести оставшуюся жизнь за стойкой, но Бат все же меня переубедил, хотя не так, сначала он убедил в своей правоте мою жену, а против двоих уже не устоял и я.
Кстати, и женился я тоже, можно сказать, по решению Бата.
Мы тогда уже год встречались с Лизой, мне было хорошо и легко с ней, но о каких-то серьезных отношениях я еще не задумывался, вполне устраивала юношеская свобода и независимость. Но случилось так, что нас с ней застукали в спальне ее родители в ситуации, которая не допускала двоякого толкования. Случился скандал, мы были разлучены. Угнетало ли это меня? Как сейчас вспоминается – не особенно.
И тут возник Бат с решением, что я должен просить руки Лизы.
Зачем?
У него было два основных аргумента: чтобы избежать слухов, способных испортить девушке жизнь (в те годы в городе еще процветали весьма пуританские нравы) и чтобы не загубить чувства, которые, по мнению Бата, нельзя потерять, что они очень важны, скорее всего, самые важные в жизни человека. Он был несколько высокопарен, как теперь понимаю, несколько наивен, но убедителен, убедителен именно своей непоколебимой верой в свои слова. Я поверил ему, что нет ничего прекраснее, чем брак по любви, что я никогда не прощу себе упущенный шанс - прожить жизнь счастливо.
Поверил тогда и принял решение Бата.
Разочарован ли я?
Скорее всего – нет.
Хотя многое принципиально изменилось с тех пор, но кто знает, было бы лучше, если бы я тогда не послушался Бата? На подобные вопросы никто и никогда не сможет ответить.
Тем временем пришел Артурио, кивнул мне, прошел за стойку в служебные комнаты, вскоре вернулся накинув на плечи привычную старую замшевую куртку с длинной бахромой, пришитой по кругу на уровне груди, пробрался между столиками на свое место у бокового окна, взял гитару, прислоненную с стулу, сел и тихо запел народные или псевдонародные баллады.
Лет десять назад я решил в целях экономии заменить его современным музыкальным центом. Но это вызвало незамедлительный бунт завсегдатаев. Консервативны они оказались.
Пришлось вернуть в зал Артурио, в бухгалтерскую книгу строку расходов на живую музыку, а музыкальный центр спрятать под стойкой. Теперь в полном одиночестве слушаю своих любимых Judas Priest и Dio, когда протираю столы и посуду, или мою по утрам полы. Видимо, во мне меньше консерватизма, чем в моих посетителях.
По окнам скользнул свет автомобильных фар, скрипнули тормоза, а через минуту в зал вошел Джовани – мой сын. Его строгий костюм, белоснежная рубашка и галстук в полоску не очень вписывались в обстановку, видимо, прямо с работы, не успел переодеться, чтобы соответствовать принятому здесь стилю.
Он, перегнувшись через стойку, чмокнул меня в щеку, потом пожал руку Виктору, сел на табурет:
- Налей воды, пожалуйста.
Я снял с полки стакан, поставил перед ним, достал их холодильника бутылочку Perrier, открыл, налил в стакан:
- Как дела?
- Все Ок. Но мы завтра уезжаем в отпуск, ты уж извини, у Долли отпуск по расписанию, поэтому ничего не изменить. Не сможем в следующую субботу прийти на твой день рождения, поэтому я заранее, - он достал из пластикового пакета упакованную в нарядную бумагу коробочку, протянул мне. – Поздравляю!
- Спасибо, сын, - я принял сверток, положил на стойку. – Куда уезжаете?
- Летим в Бразилию.
- Ух ты! Далеко. Все вместе?
- Конечно. Алик выбирал страну, это ему подарок на окончание школы, а мелкого берем в качестве нагрузки, - улыбнулся Джовани. – Они все передают тебе поздравления и наилучшие пожелания. Когда вернемся, ждем вас с мамой на торжественный ужин в честь твоего дня рождения, а также для отчета об отпуске.
Джовани побыл недолго и уехал, торопился, сборы, сборы…
- Повезло тебе с сыном, - сказал Виктор. – Слышал, он сделал шикарную карьеру, уже вице-президент, а компания-то очень известная.
- Да. Не было на него Бата, некому было убедить, что нет большего счастья, чем подавать напитки и мыть посуду, - усмехнулся я.
- Ладно тебе скромничать. Ты основа традиций, как бы без твоего заведения выжило бы побережье? – рассмеялся Виктор. – Налей-ка еще, скоро уже и ребрышки будут.
- Да, уже скоро.
Судьбу Виктора, тоже, кстати, определил Бат.
После школы будущий адвокат мечтал вступить в Легион, стать солдатом фортуны, но, по мнению Бата, он для этого слишком хорошо учился. Не знаю, долго ли шли дебаты, но то, что решение у Бата было окончательным, у меня сомнений не было. Он наметил для товарища поступление в Университет. Так оно, кто бы сомневался, и случилось.
Больше всех повезло Лео - его взгляды на свое будущие полностью совпадали со взглядами Бата на этот вопрос.

2.
На следующий день – в субботу – я днем, как обычно, оставил Дика одного, готовиться к вечеру, и вышел на крыльцо бара, щурясь от яркого солнца. Постоял минутку, подняв лицо, нежась в теплых лучах, спустился на площадку, обошел коновязь, обернулся, окинув взором потемневший старинный сруб нашего бара – послужишь еще, старина, крепко стоишь, основательно.
По узкому проходу между домами на противоположенной стороне улицы вышел к морю, снял обувь и по теплому рыхлому песку пошел направо, прочь от кранов нового порта.
Через минут двадцать уже подымался на веранду, обращенную к морю, где в плетеном кресле меня ждала Анна. Поцеловал ее в щеку, распрямился:
- Готова?
- Да, - она легко выбралась из кресла, и мы пошли к воде.
Анна на ходу скинула халатик, оставшись в купальнике, вошла в воду и поплыла навстречу висящему над морем солнцу.
Я же, засучив штанины, бродил по мелководью.
Всю жизнь прожил на море, а плавать так и не научился. Вернее, когда-то умел, но потом в школе узнал, что человечество научилось летать в космос, а морские глубины так и не изучило. Это знание удивительным образом повлияло на меня, я стал бояться моря, его неизведанных глубин. Фобия оказалась так сильна, что отучила меня плавать, глубоко заходить в воду, я даже не мог себя заставить сесть в лодку или на корабль.
Анна плавала долго, минут сорок, но вот, наконец, вышла на берег, накинула халат, и мы ушли в ее дом, обедать.
Наш роман тянулся уже лет двадцать.
О нем никто не знал.

3.
В воскресенье утром я мыл с внешней стороны окна бара, когда за моей спиной на брусчатке площадки остановилась машина. Обернулся.
Из сверкающей на солнце черной BMW-730 вылез Виктор.
Белая рубашка, немного ослабленный галстук, идеально сидящие брюки и начищенные ботинки, картину портили взлохмаченные волосы и беспокойный взгляд, я бы даже сказал, растерянный.
- Привет, - я положил тряпку на подоконник, обтер руку о джинсы и протянул ее товарищу.
Он, казалось, этого не заметил, вместо приветствия выпалил:
- Бата арестовали вчера вечером.
- Как? За что?
Виктор прошел мимо меня внутрь бара, бросив на ходу:
- Воды, налей воды и кофе.
Я последовал за ним, зашел за стойку, включил кофемашину.
- Объясни, в чем дело? Что ты тянешь!
- Его обвиняют в убийстве жены. Он признался. Это все вчера было, я всю ночь провел с ним в полиции. Допросы, опознание…
- Ее нашли?
- Да. Вчера днем. Водолазы, здесь, - он махнул рукой в сторону двери, - недалеко от берега.
- Как нашли?
- Свидетель. Был свидетель. Сосед Бата – Макс. Знаешь же его?
- Да, бывает, но редко.
- Он по полгода работает в Европе. И в этот раз, когда отплывал, он паромом до материка добирается, не любит летать. Паром был ночной. Но там лунная ночь была, и он видел, как Бат со своего баркаса сбрасывал в воду какой-то длинный сверток. Он ее в ковер завернул и груз привязал. Так вот, когда Макс вернулся, он в пятницу вернулся, и узнал, что у Бата жена пропала, пришел в полицию и заявил, что видел. Вчера были водолазы. Ее нашли, Бата задержали, он сегодня ночью на допросе признался, что задушил ее. Его арестовали. Это какое-то безумие! Я никак не могу в себя прийти. Как ужастик посмотрел. А это жизнь.
- Где он?
- В тюрьме.
- К нему можно?
- Да.
- Я поехал, допьешь кофе, будешь уходить, дверь прикрой.
- Хорошо.
Я вышел, заспешил по Восточной улице вверх к своему дому.  Не заходя, открыл гараж и выехал на дорогу, огибающую с западной стороны новый город, за которым в сосновой роще находилась городская тюрьма.

Помещение было просторное, несколько столов и по паре скамеек у каждого, вся мебель крепко привинчена к бетонному полу.
В зале никого, кроме нас и полицейского у двери не было.
Бат сидел напротив меня, навалившись широкой грудью на стол, сложив перед собой массивные, сильные руки, голова опущена, на меня не смотрел.
- Помнишь, Вадим, как от нас ушел мой отец?
- Да.
- Ты знаешь, что было потом?
- Твоя мама через год или два умерла.
- Нет, было не так. Сначала она сошла с ума. Она не могла понять, как ей жить без него. Она этого не могла представить, все было очень неожиданно для нее.
- А для тебя?
- И для меня. Для всех. Я тогда подумал, что смерть для нее стало избавлением от мук, от кошмара. Я это запомнил, такое не забыть. И вот я пришел к такому решению и теперь.
- К какому?
- Я не мог остаться с Марией, я должен был уйти в Джули. Я так решил.
- Зачем?
- Так было бы честно. Ты думаешь это по мне, как ты, тайком бегаешь к своей Анне.
- Откуда ты знаешь?
- Наивный. Это уже давно не тайна. Думаю, твоя Лиза тоже знает. Шила в мешке… Но такая жизнь, как у тебя, не по мне. Это жизнь нерешительного человека, который привык, что есть кто-то, кто за него все решает. Вы все к этому привыкли. Вы привыкли, что я за всех решаю. А теперь мне пришлось решать за Марию. В тот вечер Мария рано легла, еще до моего прихода, у меня была вечерняя смена. Я присел рядом с ней на кровать, хотел разбудить и все рассказать. Но потом я начал думать, решать, что для нее будет лучше. Я вспомнил свою маму, ей тогда было бы лучше сразу умереть. Я всегда был в этом уверен. Я решил, что для и для Марии так будет лучше, я не хотел, чтобы она мучалась из-за меня, я взял подушку…
- Замолчи! Я не хочу это слушать!
- Я уже отсюда не выйду. Так что, прощай, Вадим. Иногда очень трудно принимать решения за других. Ты принимаешь решение за другого, все делаешь, чтобы для него было лучше, не думаешь о себе, не думаешь, чем это может обернуться для тебя. Эти решения очень трудные, трудно всегда решать за других, - он поднял голову и посмотрел на меня.
Я не увидел прежнего Бата, передо мной сидел растерянный, старый мужчина, в глазах которого мелькало безумие, такой взгляд я видел много лет назад, когда был у Бата дома и встретился взглядом со взглядом его матери. Это было за пару месяцев до ее смерти.
Больше я не ездил в тюрьму на свидания с другом детства.

27 июня 2020 года.