Мамкино счастье

Смотрю сегодня на внуков: как много у них нарядной одежды. Давно стёрлась грань между будничной и праздничной, как было у нас. Зачем её столько-то?  О какой бережливости можно говорить? Сколько лишних растрат! И вспомнилась мне пора моего далёкого детства…
        Ясное утро на летнем лугу: птицы поют, цветы цветут, стадо коров пасётся на сочной траве, аист в ручье ищет лягушек. Красота! Живи да радуйся.
Только вот не радостно начался этот день для деревенской девчушки – шестилетней Клавульки. Она с утра уже получила от мамки порцию своего постоянного заработка. Ей эти заработки, прямо с неба сыпались, как манна небесная. Не успеет она, как казалось ей, ещё шага сделать, уже нашкодила – заработала значит. Слова заработала и нашкодила имеют одно значение, которое оборачивалось для Клавули, в лучшем случае нотацией, но ей слово нашкодила очень не нравилось, потому что напоминало наглючего облезшего кота Ваську, которого бабушка Дарья гоняла по двору за его кучки, которые он оставлял под кроватью или за то, что опять слизал вершки с молока в кушинах, пробравшись в погреб.
Так вот, сидит маленькая Клавулька на лугу в густых, высоких ромашках и плачет - заработки свои обмывает. Текут горькие слёзы по розовым щёчкам и из веснушчатого, курносого носа тоже течёт. И она всхлипывая, размазывает эту мокроту по лицу своей пухленькой ручкой. А чем ещё? Больше нечем, потому что прибежала она сюда в одних трусиках, в чём убежала из дома  второпях, в том и прибежала. Плачет Клавуля не столько от того, что мамка отхлестала её  платьем, а потому, что это было любимое платье, которое мамка пошила ей к  Пасхе и теперь его нет. Какая нарядная была в нём Клавуля! Очень нравились ей вишнёвые цветы ирисы с зелёными листьями, которые на белом переливающемся фоне платья были, как живые. А главное - платье было с широким подолом, отороченным рюшками и, когда кружишься, это было так красиво. Ещё мама надела ей на ножки красные туфельки и белые носочки, а на головку повязала, белую косыночку в чёрный горошек. Короче, выглядела Клавуля, как кукла. Тем паче, что ростом от большой куклы почти не отличалась. Крохотулей была.
Какая же девчонка не побежит хвастаться таким нарядом перед подружками? Вот и Клавуля побежала. Всем встречным хвасталась: «Смотрите, какое платье мне мама пошила, смотрите как красиво кружится!»  Так, хвастаясь, добежала она до ручья у колодца. И опять начала кружиться и смеяться от счастья, что такая она нарядная, что такое у неё красивое платье и туфельки красные и носочки белые.  И тут - толи голова у неё закружилась, толи она споткнулась, Клавуля и сама не поняла, как упала она такая красивая в этот ручей, который утки уже порядком взмутили. Слава Богу у колодца в тот момент никого не было.
От такого поворота дела, когда «из князи в грязи» у Клавули перехватило дух, она выскочила из ручья и, что было мочи, побежала домой. Во-первых, чтобы меньше кто видел её конфуз, а во вторых – теперь стираться пора! Благо, мама ушла уже на работу. Раздевшись, обмылась Клавуля в корыте, под водостоком, туда же положила весь свой наряд откисать. Переодевшись, поев вкусных оладышков, принялась за работу: туфельки отмыла, носочки постирала, сушить отнесла в конец огорода: мама не видит, дочь не наказана. А вот с платьем потруднее дело: платье большое, ручки маленькие. Короче, не отстиралось оно с первого раза. Да и время маме с работы возвращаться, поэтому запихнула его Клавуля под стреху сарая, до подходящего случая. Только случай этот не скоро наступил, то ли не было удобного момента, то ли забыла Клавуля про платье, и спрело оно под стрехой. Вот в это утро и нашла его мамка в том тайнике. И выдала Клавуле «заработок» по первое число. Плакала дочка от обиды, плакала мамка, от нужды да бедности.
Вот так и оказалась Клавуля на лугу, куда всегда убегала в часы «ненастья», где могла в одиночестве и наплакаться в волю и облаками да цветочками полюбоваться, и за аистом понаблюдать и ещё много чем отвлечься .
Ещё плакала девчушка и от того, что Троица завтра, а в чём ей быть? А так хочется быть нарядной. У мамы есть новое платье, ей сестра подарила, а у неё, как оказалось, теперь нет. С такими грустными мыслями вернулась она домой и принялась к маминому приходу по хозяйству похлопотать: цыплятам посыпать, воды налить в поилки, кроликов покормить. И чтобы маму порадовать ( или как бы сказала сама Клавуля – подлизаться к маме)  - решила помыть посуду и прибраться на кухне.
Мама, придя, на дочь не ругалась, но и не разговаривала с ней, как обычно. Этим днём, впрочем, как и другими, когда она «зарабатывала на орехи», спать Клавуля улеглась рано: на праздник завтра идти не придётся. Так бы она покрутилась в праздничном наряде возле зеркала.
Праздничное утро выдалось солнечным, соловей заливался руладами, синички тренькали и… работала мамина швейная машинка. Клавуля проснулась рано, но вставать не хотелось и она опять уснула. Проснувшись снова, она не поверила своим глазам: на стуле у кровати лежало новое красивое платье! И из такого же материала, как и мамино! Как же они будут красиво смотреться вместе с мамой в одинаковых платьях!
Но мама почему-то не одела на праздник подаренное платье… была в другом Она улыбаясь, любовалась нарядной и довольной дочкой, которую она очень любила, может даже и за то, что та такая неугомонная и частенько была непослушной, чем напоминала ей себя. «Просто невезучая», - как говорила про себя сама Клавуля. И ласково обнимая её, сказала: «Счастье ты моё, ненаглядное.»
        Сравниваю эти два периода времени: стирается грань между праздниками и буднями, разучились люди праздники ценить, веселиться. Теперь живут одним днём. Вся жизнь – праздник? Дай-то Бог.
Вот только вижу я, что на ряду с этим образом жизни утратилось людьми ещё что-то более ценное, что даёт им уверенность в завтрашнем дне и друг в друге.