Донюшка. Глава 2. Чтоб тебя черти уволокли!

      Антон Андреевич все же решил заехать домой, хотя и не собирался. Уж очень не хотелось тащить куклу на дачу: хрупкая она — ручки-ножки и голова из фарфора, еще одежда перепачкается…

      «Эх, не надо было ее в пакете оставлять, свертки с мясом протекут…» — недавнее приобретение занимало все его мысли: он, с одной стороны, ощущал некую эйфорию, можно сказать, радость и гордость, как охотник, добывший крупный трофей, а с другой — какое-то смутное беспокойство поселилось в душе, причина которого была не понятна. Было ли это волнение по поводу, что кукла окажется искусной подделкой под старину и вложения не окупятся, или его беспокоило, что она может поломаться в багажнике? Точно ответить майор не мог, но ямы и выбоины на дороге объезжал старательно.

      «Как там ее бабка называла? Донюшка? Доченька, значит… Подходящее имя. Кукла Маша, кукла Даша как-то не клеится к такой красоте», — рассеянно улыбаясь, подумал Антон Андреевич, сворачивая во двор своей многоэтажки.

      Его излюбленное место рядом с подъездом было свободно — все соседи уже разъехались на работу или по делам. А вот излюбленное место Гавриловой Елены Аркадьевны, проживающей на первом этаже, именуемой за глаза «бабой Леной», как всегда, не пустовало ; на нем она проводила большую часть светового дня с апреля по октябрь, невзирая на погоду. И сегодня вредная старушенция, с самого утра наряженная в цветастый халат без рукавов, с воинственным видом прогуливалась вдоль окна своей застекленной, зарешеченной лоджии. Периодически она останавливалась, принимала позу «руки в боки» и зорко оглядывала окрестности. Довольно упитанная для семидесятилетней старушки, с короткими прилизанными волосами неестественно рыжего цвета, с раскрасневшимся от злости лицом, с маленькими навыкате глазенками и обвисшей кожей век и щек, Елена Аркадьевна напоминала майору сторожевого бульдога.

      «Если кто-то кое-где у нас порой — мы узнаем, мы все время на посту», — пропел про себя Антон Андреевич, перевирая слова и морально готовясь к очередному раунду в бесконечной войне «баба Лена против автовладельцев».

      И баба Лена не подкачала — заметив «нарушителя спокойствия», она распахнула пошире окно, прильнула к решетке и принялась ругаться:

      — Доколе, нехристь, будешь машину свою под окна ставить? Ишь вон чего, то приезжаешь, то уезжаешь, а я задыхаюся от бензина твого! До смерти меня извести хочешь, ирод? — закричала она майору, едва тот показался из машины.

      — Елена Аркадьевна, так ведь это парковка узаконенная для жильцов и на кадастровом плане отмеченная. Вам же пришел ответ из управы? — Антон Андреевич отбивался привычными контраргументами, одновременно доставая пакет из багажника (можно было, конечно, взять только куклу, но уж очень не хотелось показывать ее старой мегере).

      — Знаю я вашу управу и управника знаю! Одни наворуют — машин накупят, другим взятку сунут, и все у них по закону окажется! А люди что?.. Сиди здесь, дохни от машин ваших вонючих и компутеров! — громко продолжала настаивать на своей правоте Елена Аркадьевна, тряся от гнева головой и брызгая слюной.

      — Так что же вы дома на балконе с биноклем все время сидите? Шли бы в парк прогулялись! — не смог не отпустить шпильку по этому поводу Антон Андреевич, ехидно улыбаясь и сбивая привычный сценарий ссоры («Я на вас жалобу напишу!»; «Сделайте милость, Елена Аркадьевна!»).

      Переход на свою личность баба Лена не стерпела и взвилась:

      — Поучи ищо меня, молокосос! Мать твоя шалавой была, и ты такой же — наркоман. Чего тебя, спрашивается, из армии поперли? Ходишь целый день здесь с пакетами, наркотики носишь! — завопила она, взяв слету две октавы.

      Это был подлый прием. Майор вскипел, но сдержался: бабке ведь леща не отвесишь — офицерам такое не полагается, да и прибить можно ненароком. Не хотелось в тюрьму садиться из-за дуры старой!

      — Пошла ты! — коротко рявкнул он и громко хлопнул дверью подъезда. Баба Лена что-то еще прокричала вслед, но Антон Андреевич уже не услышал.

      — Ведьма натуральная, — возмущался он вполголоса около лифта. — Здоровье железное — закалилась на балконе! Как попугай, теперь до трехсот годов жить будет — не помрет. Людям нервы трепать! Чтоб тебя черти уволокли!

      И тут ему померещилось, что в ответ где-то совсем рядом раздался тихий детский смех.

      Антон Андреевич вздрогнул от неожиданности и чуть было не выронил драгоценный пакет:

      — Тьфу ты, черт! — шепотом выругался он. — Эта Аркадьевна точно ведьма, так довела, что всякая хрень мерещится.

                ***

      В квартире было душно, но все же немного прохладнее, чем на улице. Полуметровой толщины стены старой девятиэтажки-кооператива не прогревались так сильно, как панельные дома. Майор первым делом прошел в комнату, одновременно служившую ему гостиной и спальней, расчистил место на столе и водрузил на него извлеченные поочередно из пакета велосипед и куклу. Плотные шторы он не раздвигал с ночи, поэтому в полумраке не сразу увидел, что маленькое личико Донюшки было чем-то испачкано…

      Заметив случившееся, Редькин обеспокоенно сунул руку в пакет и ощупал свертки. Так и есть — его опасения оправдались: криворукий продавец Расула, видимо, оставил ненадолго сверток с бараниной без присмотра, и крысы порвали бумагу и целлофан, пытаясь добраться до содержимого. Ущерб, правда, был небольшой: несколько прогрызенных дырок, из которых подтекала кровь; само мясо и кукла почти не пострадали. Платье у Донюшки было чистое, только около подкрашенного розовой краской рта осталось несколько бурых потеков.

      Антон Андреевич усадил куклу на велосипед и сделал шаг назад, любуясь покупкой. Получилось жутковато: милая крошечная девочка, как живая, сидела на велосипеде, сверкая ярко-голубыми глазами и слегка надув окровавленные губки. На мгновение Редькину показалось, что уголки нарисованного рта немного приподнялись и снова опустились обратно, словно кукла ему улыбнулась.

      Он испуганно моргнул и… Ничего не произошло. Донюшка по-прежнему сидела неподвижно с застывшим выражением на лице. Снова привиделось! Антон Андреевич выдохнул и вытер выступившие капельки пота со лба.

      Потоптавшись возле стола еще несколько секунд, он все же сходил на кухню за полотенцем и принялся оттирать пятна.

      Кукла тихонечко засмеялась. Майор в ужасе отдернул руку, но рациональное в нем все же взяло верх: смешно бояться! Донюшка-то оказалась с секретом — говорящая! Антон Андреевич взял ее в руки, пощупал, повертел, даже потряс. Но кукла не издала ни звука, а никаких кнопок и рычажков он также не обнаружил. Видимо, здесь был какой-то внутренний механизм, имитирующий смех ребенка, как колокольчик в неваляшке.

       Разбираться с этим сейчас времени не было, Редькин уже почти опаздывал на работу. Он посадил куклу на место и бережно расправил платье.

      — Ну, не скучай, Донюшка, скоро вернусь, — сказал на прощание майор и по-заговорщически ей подмигнул.

      Он повернулся к двери, но тихий скрип за спиной, похожий на скрип старого, давно не смазываемого механизма, его остановил. Антон Андреевич резко обернулся: на столе на слегка покачивающемся велосипеде неподвижно сидела кукла, смотря прямо на него широко раскрытыми глазами. Но ему снова показалось, что лицо Донюшки как-то неуловимо изменилось. То ли свет неправильно падал, то ли после схватки с цербером «бабЛеной» нервы пошаливали, но на фарфоровой мордочке теперь застыло выражение недовольства: маленький нос сморщился, губки поджались, как будто кукла вот-вот была готова расплакаться…

                ***

      В отличной компании выходные пролетели мгновенно. Балагур Палыч травил бородатые анекдоты и демонстрировал пошловатые ролики, скачанные в интернете; между делом обсудили достоинства знакомых баб, внутреннюю и внешнюю политику в стране; шашлыки вышли «что надо» — с небольшим жирком, сочные, с корочкой (мясо у Расула — высший сорт!); водки же, как всегда, немного не хватило, пришлось искать в окрестных деревнях, кто гонит самогон. Пьяный Андрюха ночью полез купаться, чтобы продемонстрировать возможности своего нового телефона с «пылевлагозащитой». Телефон предсказуемо купание не перенес и, к огорчению владельца, «умер». За это тоже пили... не чокаясь. В общем, Антон Андреевич возвращался с дачи в приподнятом настроении. Конечно, голова слегка гудела, и печень протестовала против выпитого и съеденного, но здоровье он собирался поправить в самое ближайшее время проверенным способом — бутылкой пива, дожидавшейся его в холодильнике.

      Странное дело, но к своему подъезду проехать ему не удалось: рядом толпился народ, стояли полицейские машины и синий «Фольксваген» криминалистов следственного комитета; люди в голубой униформе выкатывали носилки с обернутым в черный целлофан телом. Толпа расступилась, давая дорогу, кто-то из женщин заохал и заплакал.

      «Убили кого, что ли?» — мелькнуло у Антона Андреевича. Он припарковался, подошел к знакомым мужикам и поздоровался.

      — Баба Лена убилась! — мрачно проинформировал его Михалыч из тридцать третьей — изредка поддающий мужчина преклонных лет, абсолютно седой, бородатый, но вечно какой-то растрепанный, который не хуже баб был всегда в курсе всего. — Я понятым ходил. Связать решила что-то, да в ухе зачесалось, спицей ковырять стала — рука дернулась, ну и воткнула себе ее через ухо прямёхонько в мозг… вот, — Михалыч сделал трагическую паузу и сплюнул в сторону. — Эксперт сказал, двое суток пролежала пока нашли, аж крысы объели всю. И спицу вторую не найдут никак: одна валяется, а вторая закатилась куда-то… — добавил он зачем-то.

      Окружающие скорбно молчали, думая о тленности бытия. Антон Андреевич достал смятую пачку сигарет из заднего кармана и закурил, делая глубокие затяжки. Молчание затянулось. Михалыч, подчеркнуто сосредоточенно разглядывавший до этого старую выбоину на асфальте, вдруг предложил:

      — Пойдем помянем, что ль, усопшую, мужики? Аркадьевна, конечно, стервозной бабкой была, но не помянуть как-то не по-человечески.

      Тут все разом заговорили: сначала решили пройтись до «стекляшки» и взять чего-нибудь на помин; потом стали обсуждать, у кого сколько с собой денег; кто-то начал вспоминать родственников Аркадьевны и рассуждать, кому теперь отойдет квартира… Майор же, сославшись на то, что только вернулся и что завтра на работу, со всеми не пошел. Он долго ждал лифт на первом этаже, почему-то с опаской поглядывая на дверь квартиры Аркадьевны. И, наконец, дождавшись, поднялся к себе, сложил остатки продуктов, привезенных с дачи, в холодильник и открыл заветную, холодную, запотевшую бутылку пива.

                ***

      Первый блаженный глоток он сделал еще в коридоре по пути из кухни. Второй сделать не успел — на пороге комнаты бутылка выскользнула из рук и покатилась, разливая пенящийся ячменный напиток по полу.

      Впрочем, сейчас ему было не до того… Он замер в дверях, переваривая увиденное: Донюшка сидела на полу посреди комнаты, по-кукольному широко расставив ноги и улыбалась ему перепачканными чем-то бурым губами. Рядом валялась тонкая длинная игла — спица... Уж не та ли, что пропала у Аркадьевны?